ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 21 глава

О «ярмарочных патентах» XIIIвека см. С Des Marez, La lettre de foire a Ypres au XIIIsiecle (Bruxelles, 1901).

Gilliodts van Severen, Coutumes de la ville de Bruges, t. I, p. 261 (Bruxelles, 1874). Возражение г. Гепке (Hdpke, Brugge, S. 33) кажутся мне неубедитель­ными, з

W. Cunningham, The growth of English industry and commerce, p. 553 (Camb­ridge, 1890); Whitwell, English monasteries and the wool trade in the XIIIcentury. Vierterjahrschrift fur Social und Wirtschaftsgeschichte, 1904, S. 1u. f.;A. Schaube, Die Wollausfuhr Englands vom Jahre 1273.Ibid., 1908,S. 39 u.f. По вопросу о торговле шерстью в Брюгге см. Hapke, Brugge, S. 65 u. f.

i

вывозимой шерсти составляли в XIIIвеке один из значительнейших источников дохода английской короны¹. Таким образом, Фландрия и Англия стали необходимы друг другу. Первая не могла обойтись без своей соседки для своей промышленности, а вторая — для своего сельского хозяйства.

Начиная со второй половины XIIIвека в каждом из крупнейших городов Фландрии купцы, посещавшие английские порты и ярмарки, стали объединяться в компании или гильдии, которые) обыкновенно на­зывались ганзами. Их примеру последовали купцы небольших городов, и вскоре различные ганзы сорганизовались, сперва в местные группы, а позже — в обширную ассоциацию, которая охватила всю страну и которую назвали Лондонской ганзой². Брюгге назначал «Hansgrave» («графа ганзы») этой могущественной организации; «Schildrake», или знаменосец, должен был быть из Ипра.

Лондонская ганза монополизировала вывоз сукна и шерсти в течение большей части XIIIвека, т. е. вплоть до того момента, когда фландрская торговля перестала быть активной торговлей. Города, входившие в ее состав, получили от английских королей значительные привилегии. В 1232г. Генрих IIIобъявил, что он берет под свое покровительство всех ипрских горожан, и издал указ, что они могут быть арестованы лишь за долги, за которые они лично поручились³. Четыре года спустя, в 1236 г., фландрские купцы получили от того же государя за подарок в 400 марок обещание, что их не будут тревожить в случае войны между Францией и Англией, если только Фландрия сама не примет непосред­ственного участия в военных действиях⁴. Благодаря этим привилегиям торговые сношения между обоими берегами Северного моря очень ожи­вились, и в Лондоне чуть было не возникла фландрская фактория. Однако этого не случилось. Исчезновение фландрского торгового флота к концу XIIIвека и создание в Брюгге складочного пункта для английской шерсти

В 1297 г. парламент утверждал, что «Lana Anglie ascendit fere ad valorem medietatis totius terre, et vectigal quod inde solvitur ascendit ad quintam partem valoris totius terre». («Цена английской шерсти доходит почти до половины дохода всей земли, а пошлина, которая за нее взимается, доходит до пятой части дохода всей земли».) В XIII веке сатирические поэты из Артуа говорили «посылать шерсть в Англию» в том смысле, в каком мы теперь говорим «нести воду в реку». См. А. Генон в журн. Le Moyen Age, 2 serie, t. IV [1900], p. 143.

По поводу Лондонской ганзы см. С. Kohne, Das Hansgrafenamt, S. 205 u. f. (Berlin, 1893); H. Vander Linden, Les gildes marchandes dans les Pays-Bas, p. 26; H. Pirenne, La Hanse flamande de Londres. Bulletin de l'Academie royale de Belgique, 3 serie, t. 37, 2 partie [1899], p. 65 и далее; Les comtes de la Hanse de Saint-Omer. Ibid., p. 525 и далее; К. ffohlbaum, Ueber die Flandrische Hanse von London, Hansische Geschichtsblatter, 1899, S. 147 u. f. Hohlbaum, Hansisches Urkundenbuch, Bd. I, S. 83. ⁴ Hohlbaum, ibid., S. 92.

избавили купцов графства от необходимости ездить самим за этим товаром на его родину. Они покинули берега Темзы, и Лондонская ганза, ставшая бесполезной, отныне лишь прозябала. Филипп Красивый добился у Эдуарда I перенесения складочного пункта шерсти из Брюгге в Сент-Омер, но это не дало никаких результатов: Звинский порт представлял для английских экспортеров слишком много преимуществ, чтобы они могли надолго отказаться от него. Однако Фландрия не поглощала всей шерсти, вывозившейся из Англии в Нидерланды. Значительная часть ее шла в Антверпен для нужд брабантской промышленности. Производство сукна приняло с середины XIII в. такие размеры, что для него потребовался ввоз в Нидерланды шерсти из Испании и Наварры. Одни только слишком жесткие и грубые сорта шерсти не находили сбыта; ими было запрещено пользоваться для изготовления тканей, предназначавшихся для торговли¹.

Исключительное процветание суконной промышленности оказало не­избежным образом влияние на организацию труда во фландрских и брабантских городах. В этих крупных мануфактурных центрах цехи, занимавшиеся обработкой шерсти, имели совсем иной вид, чем тот, который представляли вообще рабочие корпорации в Средние века. Легко понять причину этого. Вместо того чтобы производить, подобно другим цехам, на местный рынок, они производили для широкого сбыта, на вывоз. Ткачи, валяльщики, красильщики нисколько не походили на бу­лочников, кузнецов или сапожников. Последние, будучи одновременно ремесленниками и торговцами, продавали непосредственно своим клиентам продукты своего труда; первые же, наоборот, были низведены до роли простых промышленных рабочих. Они не приходили в непосредственное соприкосновение с покупателями, они имели сношения только с дававшими ими работу предпринимателями, т. е. с «суконщиками». Суконщики рас­пределяли между ними перерабатывавшуюся ими шерсть, и суконщики же продавали на рынках готовые ткани.

Таким образом, между купцом и производителем появилось резкое разделение: первый был капиталистом, второй — наемным рабочим. Труд последнего служил лишь для поддержания торговли первого, и промыш­ленный рабочий оказался в конце концов подчиненным купцу². Это положение выступает с большой ясностью в «Jteures» и муниципальных уставах («bans»). Повсюду эшевены предоставили купеческой гильдии надзор за цехами, занимавшимися изготовлением сукна.

Так было в Ипре с ирландской и лотарингской шерстью. См. /. Huyttens, Recherches sur les corporations gantoises, notamment sur celles des tisserands et des foulons, p. 193, 194 (Gand, 1861).

По поводу этого см. особенно G. Espinas, Jehan Boine Broke, bourgeois et drapier douaisien. Vierteljahrschrift fur Social und Wirtschaftsgeschichte, Bd. II [1904]. См. также ниже, стр. 389—391.

Во Фландрии до конца XIII века, а в Брабанте до конца Средних веков¹, гильдия надзирала за различными отраслями производства и регулировала их. Чтобы обеспечить безупречное качество товаров, она подвергала их непрерывному и мелочному контролю. Ремесленники были связаны очень строгой и искусной регламентацией, имевшей целью под­чинить их правилам безупречной техники. Промышленные указы, длинный ряд которых открывается уставом стригалей Дуэ (1229 г.)², свидетель­ствуют о бдительности и внимании, от которых ничто не могло ускользнуть, причем новые правила каждый раз усиливали или уточняли старые. Исконные способности фландрских рабочих к операциям, связанным с изготовлением сукна, получали, таким образом, толчок к дальнейшему развитию.

Многообразным операциям, требующимся при изготовлении тканей, соответствовало такое же множество различных групп ремесленников: ткачей (wevers), валяльщиков (volers), стригалей (scherers), красильщиков (vaerwers) и т. д. Каждая из них находилась под надзором особых надсмотрщиков (conservatores drapperie, rewards, eswardeurs), которые на­значались отчасти эшевенами, а отчасти гильдиями, и которые заведовали районами или «ommegangs», созданными в промышленных городах для наблюдения за порядком работы. Полномочия этих надсмотрщиков были весьма обширны. Они имели право входить в любое время дня в мастерские и производить там обыски, ибо неприкосновенность жилища, провозглашенная городскими хартиями, фактически не существовала для ремесленников. Поощрялись даже доносы на ремесленников, причем часть штрафов, падавших на них в случае обмана или небрежной работы, уделялась доносчикам. Ремесленники обязаны были работать на виду у прохожих, перед своим окном или своей дверью, так чтобы над ними всегда тяготела угроза быть уличенными в каком-нибудь нарушении правил работы.

Цехи, занимавшиеся обработкой шерсти, отличались от других городских цехов главным образом количеством своих членов. Крупная, работающая на вывоз промышленность, рынок которой бесконечно растяжим и про­дукция которой непрерывно росла, могла кормить большие массы людей, и с XIII века в нее со всех сторон притекали люди, искавшие работы.

И даже позже, потому что гильдия упоминается еще в некоторых брабантских городах, например, в Лео, в XVIII веке. Но упадок промышленности лишил ее тогда всякого значения, и она превратилась в устарелое учреждение. Правда, /. Huyttens, Recherches sur corporations, p. 189 — опубликовал «Keure», относящуюся к ипрской суконной промышленности и датированную 1213 г.; эта дата была затем принята учеными, но она не верна; рассматриваемый документ относится к 1293 г.; по вопросу о регламентации промышленности XIII и XIV вв. см. С Espinas et H. Pirenne, Recueil de documents relatifs a l'histoire de l'industrie drapiere en Flandre, t. I (Brexelles, 1906), t. II.

Правда, у нас нет цифр для XIII века, но можно утверждать, что в начале XIV века Гент насчитывал по меньшей мере 2100—2400 ткачей¹. Рабочие массы больших городов жили, по-видимому, в условиях, довольно близких к условиям жизни современных пролетариев². Их существование было не обеспечено и зависело от кризисов и безработицы. Если не хватало работы, если приостанавливался вывоз шерсти из Англии, то станки переставали повсюду работать, и толпы безработных рассыпались по стране, выпрашивая хлеб, которого они не могли больше добыть своим трудом. Несомненно, положение этих больших цехов, на которых покоилось богатство страны, значительно уступало, в смысле устойчивости и неза­висимости, положению других корпораций. Этим объясняется их буйный и бунтовщический характер, в котором их так часто упрекали, многочис­ленные примеры которого они действительно дали. Если не говорить о периодах вынужденной безработицы, то положение мастеров (meesters), собственников или нанимателей мастерских было сносным, но совсем иным было положение работавших у них подмастерьев (спареп). Последние жили в предместьях, состоявших из жалких хижин, которые сдавались понедельно. Большей частью у них не было иной собственности, кроме бывшей на них одежды. Они переходили из города в город в поисках работы. В понедельник утром их можно было встретить на площадях, рынках, вокруг церквей, в тревожном ожидании хозяев, которые наняли бы их на неделю. Всю неделю рабочий колокол (werkklok) возвещал своим звоном о начале работы, коротком промежутке для еды и конце рабочего дня. Заработок выдавался в субботу вечером, по муниципальным правилам он должен был выплачиваться деньгами, но это нисколько не мешало процветанию Truck-system (оплата труда товарами), дававшей своими злоупотреблениями повод к постоянным жалобам. Таким образом ткачи, валяльщики, красильщики образовали особый класс внутри город­ского населения. Их можно было узнать не только по их «голубым ногтям»³, но и по их одежде и нравам. Их считали низшими существами, и с ними обращались соответственным образом. Они были необходимы, однако с ними не церемонились, ибо было известно, что место тех, которые не выдержат штрафов или будут изгнаны из города, не останется

Взимавшийся с 1326 г. до 1334 г. «weversgels» (налог на ткачей) позволяет установить эти цифры, см. A. van Werveke, Table des comptes de la ville et des baillis de Gand, p. 1370, в «Cartulaire de la ville de Gand» 1 serie (Gand,

^ 1908).

Приводимое здесь описание условий жизни рабочих суконной промышленности заимствовано из «Keures», собрание которых будет опубликовано в выше цитированном «Recueil», стр. 257, примеч. 3. До появления его полностью в печати, можно обратиться в особенности к Taillard, Recueil d'actes des XII et XIII siecles (Donai, 1849); Huyttens, Recherches sur les corporations gantoises; dry, Histoire de la ville de Saint-Omer (Paris, 1877).

См. у Warnkoenig-Gheldolf, Histoire de Flandre, t. II, p. 510, французский текст статутов Лондонской ганзы.

долго незанятым. Рабочие руки всегда имелись в избытке. Массы рабочих отправлялись искать счастья в чужие страны, их можно было встретить во Франции и даже в Тюрингии и Австрии¹.

Торговая и промышленная жизнь придала большинству нидерландских городов очень характерную физиономию. Ни один из крупных торговых городов не был, в отличие, например, от Кельна, Страсбурга или Реймса, центром какого-нибудь епископства. Это были чисто городские и светские образования. Башня, указывавшая их путнику издалека, была не церковной башней, а башней каланчи. В самом городе лишь ничтожная часть земли принадлежала капитулам и монастырям; она была почти целиком в руках разбогатевших благодаря торговле патрициев, а часть ее, остававшаяся еще в обладании церкви, была выкуплена городскими советами в течение XIII века. Большинство привилегий, которыми пользовалось в других местах духовенство, здесь не существовало: здесь не было ни иммунитетов, ни монастырских домов, ни монастырских погребов, где бы продавалось безакцизно монастырское вино.

Городское законодательство энергично боролось со всяким ростом богатства или влияния духовенства. Оно запретило завещать недвижимости церквям, так что в Ипре в 1258 г. капитул св. Мартина жаловался на то, что он не имеет других источников дохода, кроме добровольных приношений верующих, да и те запрещены эшевенами². В Брабанте города добились от Иоанна I запрещения строить в них новые монастыри. В Генте эшевены яростно оспаривали у церковных властей право руко­водить школами, в которых сыновья купцов учились письму и счету³. Мало того, городские суды постоянно посягали на права клириков отвечать только перед церковным судом и нападали даже на синодальную юрис­дикцию⁴. Враждебно относясь к привилегиям клириков, они чинили им всяческие неприятности. Жилль ле Мюизи, благодушный аббат св. Мар­тина в Турнэ, рассказывает, что когда ему пришлось добиваться от суда эшевенов оставленного ему его родным наследства, то он вынужден был, прежде чем быть допущенным к защите своих интересов, оставить свой

В 1208 г. фландрских ремесленников звали в Вену, где они получили привилегии. Luschin von Ebengreuth, Die Handelspolitik der Oesterreichischen Herrscher. S. 10 (Wien, 1893). В Австрии цех красильщиков назывался «Flemminge Hantwerk». Насчет эмиграции фландрских ремесленников в Германию см. интересные данные у Hildebrand, Zur Geschichte der Deutschen Wollenindustrie. Jahrbucher fur Nationalbkonomie und Statistik, Bd. VI u. VII [1865-1866]. В XIII в. их можно было встретить также в Реймсе. Varin, Archives administratives de la ville de Reims, t. I, p. 1073 и далее (Paris, 1839). " /. L. A. Diegerick, Inventaire des chartes et documents appartenant aux archives de la ville d'Ypres, t. I, p. 82 (Bruges, 1853). Прибавьте к этому интересные страницы у С Espinas, Les finances de la commune de Douai, p. 348 и далее. Miraeus, Opera diplomatica, т. II, с. 974.

Ad. Dubois, Un proces de la ville de Bruges contre l'eveque de Tournai au XIII-e siecle в его «Essais et Notices», t. I, p. 148 и далее (Gand, 1902).

8 Зак. 4468

монастырь, поселиться в городе и добыть себе светскую одежду¹. Городские общины явно желали быть хозяевами у себя в городах и заставить всех жителей подчиниться им. С течением времени городские общины стали принимать все более и более светский характер. Корпорации клириков (calende), процветавшие еще в правление Гюи де Дампьера, по-видимому, исчезли в начале XIV века. Что касается старых бенедиктинских монас­тырей, существовавших в некоторых городах, то они с трудом боролись с антипатией горожан, часть которых, однако, происходила от их бывших оброчников. Церкви бенедиктинцев были заброшены, их право патроната над городскими приходами оспаривалось, а предметом религиозного рвения стали теперь храмы нищенствующих орденов, францисканцев и домини­канцев.

Дворянство постигла та же участь, что и духовенство. До XII века рыцари и министериалы (ministeriales), составлявшие некогда феодальные гарнизоны, обязанные защищать замки, вокруг которых поселилось тор­говое население, были довольно многочисленны в городах. Но с течением времени они должны были уступить место горожанам. Не допущенные в гильдии, они не могли удержаться долго рядом с патрициями, в руках которых быстро скоплялись движимые имущества. Уже с ранних пор богатые купцы выкупили пошлины и различные доходы, которыми поль­зовались дворяне². Мало-помалу дворяне удалились в деревню, распродав свои земли и замки. В Бельгии было очень немного городов, в которых они слились бы с патрициатом, как это имело место в Германии. В большинстве из них они бесследно исчезли.

Подобно тому, как горожане подчинили себе духовенство и избавились от дворянства, так под конец они завладели и графской крепостью, вокруг которой они когда-то поселились. Во второй половине XIII века исчезла разница между «ilrbs comitis» (городом графа) и «burgus mercatorum» (купеческим бургом). Торговый город поглотил феодальный город, который он теснил со всех сторон³. Князья перестали жить в своих старых замках, предоставив их городам. Они поселились в деревне, где построили себе пышные дворцы графы фламандские поселились в Мале или Винендале, герцоги брабантские — в Кортенберге или в Тервуерене, графы генега-

Corpus chron. Flandr. т. II, с. 134.

Еще до 1121 г. один богатый горожанин из Камбрэ по имени Веримбольд выкупил принадлежавшее одному вассалу право сбора налога у одной из городских застав. См. De Smedt, Gestes des eveques de Cambrai, p. 131, a также Le Clay, Glossaire topographique de l'ancien Cambresis, p. 34 (Cambrai, 1849). Браки между горожанами и молодыми девушками из дворянских семей, о которых упоминается с начала XII в. (см. пример этого у Galbert de Bruges, Meurtre de Charles le Bon, ed. Pirenne, p. 96) должны были тоже содействовать исчезновению в городах рыцарства.

G. Des Marez, Etude sur la propriete fonciere dans les villes du rnoyen age, p. 188 и далее.

уские — в Кенуа. Кое-где, например, в Генте или Брюгге, над кирпичными или соломенными крышами продолжали возвышаться каменные башни и зубцы «Steen», превращенного в тюрьму; в других местах, например, в Валансьене, он был куплен городом, снесен, а на его земле возвели новые постройки.

С XII века городское население стало расти с необыкновенной быс­тротой. В Аррасе во времена Филиппа Эльзасского фруктовый сад аббатства Сен-Вааст, разделенный на участки и уступленный горожанам, вскоре покрылся домами¹. В Дуэ в 1225 г. effrenata populi multitudo² (огромное множество народа) сделало необходимым создание новых при­ходов. В 1277 г. пришлось раздвинуть границы пригородов Ипра³. В Генте в 1213 г. к городу был присоединен Upstal, затем в 1254 г. — квартал Оверсхельде, в 1274 г. — Старый Город, а в 1299 г. — судебный округ кастелянов. Брюгге купил в 1277 г. сеньории Мандагсхе и Во-рмезельсхе, а в 1288 г. — землю сеньора Прат. Впрочем, Брюгге и Гент оставались до бургундской эпохи самыми крупными нидерландскими городами, и можно без преувеличения определить в 50000 численность их населения в период от конца правления Гюи де Дампьера до начала Столетней войны. Широкая гладкая равнина, посреди которой возвышались города, благоприятствовала их расширению. Их новые кварталы росли во всех направлениях, и еще в настоящее время легко распознать во многих из них старые, превращенные теперь в каналы, рвы, через которые они должны были последовательно перешагнуть при своем росте⁴.

Небольшие города соперничали в смысле быстроты своего роста с крупными центрами. Слейс, построенный на берегах Звина в 1293 г., имел через тридцать лет уже 5000 жителей⁵. В Поперинге в 1270 г. образовались два новых прихода, ибо население его настолько увеличилось, что одной церкви не хватало для совершения таинств⁶. Таким же образом поступили в Нивелле в 1231 г.⁷ В 1298 г. Диет заключал в себе multitudo populorum (множество народа)⁸.

По мере удаления от области, занимавшейся производством сукна, картина меняется. Камбрэ, Турнэ и Валансьен, принимавшие до конца XIII века участие в фландрской промышленной жизни, были еще крупными

Cuiman, Cartulaire de Saint-Vaast d'Arras, ed. Van Drival, p. 155 (Arras, 1875).

Miracus, Opera diplomatica, т. Ill, с 86.

Одна булла Иннокентия IV от 1247 г. приписывает Ипру население в 200 000

жителей, но одна хартия от 1258 г. сводит эту цифру к 40 000. Вероятно, и

эта последняя цифра еще очень высока.

Обо всем этом см. превосходное изложение С. Des Marez, Propriete fonciere,

p. 183 и далее.

Kewyn de Lettenhove, Hist, de Flandre, t. Ill p. 116.

Chronicon S. Bertini. Mon. Germ. Hist. Script., т. XXV, с. 865.

Miraeus, Opera diplomatica, т. Ill, с 704.

Miraeus, op. cit., т. I, c. 443.

городами, но далее, к востоку, Генегау является уже земледельческой областью. Монс, Авен, Бинш и Ат представляли лишь крупные бурги. Еще далее в Арденнской области два наиболее населенных пункта Намюр и Люксембург насчитывали в конце XIII века не более 8000 и 5000 жителей¹.

К северу, в Голландии и Гельдерне, города были многочисленнее, и им предстояло блестящее будущее. Но, несмотря на старания графов развить здесь промышленность и торговлю, они должны были еще долго оставаться в тени, отбрасывавшейся их блестящими фламандскими и брабантскими соседями: до конца Средних веков ни в одном из них население не превышало, по-видимому, цифры в 10000 душ².

В долине Мааса, Маастрихт представлял картину значительного ожив­ления, благодаря судоходству по реке и транзитной торговле, направляв­шейся из Германии в Брабант. В Льежской области города Сан-Торн и Гюи, первый — фламандский, второй — валлонский, занимались суконной промышленностью, но не могли, конечно, соперничать с бра­бантскими городами. Динан значительно превосходил их своей экономи­ческой деятельностью и активным характером своей торговли. В Нидер­ландах этот город занимал особое и своеобразное место, благодаря обработке меди и латуни. Его изделия были распространены, подобно фландрским сукнам, во всей Европе, а торговля Динана с Англией, откуда его купцы с XIII века получали необходимый им для их работы металл, была так значительна, что он имел в Лондоне свой особый рынок и был единственным бельгийским городом, вошедшим в немецкую ганзу³.

Льеж среди окружавших его мануфактурных центров представлял совершенно отличную картину. Это был вполне духовный, как бы още­тинившийся церковными башнями, город, в котором вокруг кафедрального собора и епископского дворца сгруппировалось бесконечное множество монастырей и всяческих храмов. Он был полон иммунитетов и монас­тырских домов⁴, земля его принадлежала большей частью капитулам и

Для Намюра см. хартию, из которой можно вывести цифру в 8000 жителей, у /. Borgnet, Cartulaire de la commune de Namur, t. I, p. 121. (Namur, 1871). Для Люксембурга см. Van Werveke у Lamprecht, Deutsches Wirtschaftsleben, Bd. Ill, S. 344.

P. /. Blok, Geschiedenis van het Nederlandsche volk, т. II, с. 148. 3До XIII века динанцы добывали себе сырье в Госларе. Тот факт, что они

затем устремились в Англию, является блестящим доказательством того, как

притягателен стал для всех нидерландских городов брюггский порт. О динанской

торговле см. Н. Pirenne, Dinant dans la Hanse teutonique. Compte-rendu de

Congres archeologique et historique de Dinant (Namur, 1903). Его же: Les

marchands-batteurs de Dinant au XIV et au XV siecle. Vierteljahrschrift fur Social

und Wirtschaftsgeschichte, 1904, S. 442 u. f.

Относительно этих домов см. S. Muller, Over Claustraliteit, Bijdrage tot de geschiedenis van den grondeigendom in de middeleeuwsche steden (Amsterdam, 1890).

ч

аббатствам. Духовенство здесь стояло выше горожан, и между ними возникали по всякому поводу конфликты.

Постоянно тревожная история Льежа в XIII веке резко выделялась на фоне мощного и спокойного развития фландрских городов. Муници­пальная жизнь не могла здесь развиваться свободно, ибо этому мешали разные, шедшие вразрез с нею, права, привилегии, интересы¹. Город не сумел даже установить коммунального налога. Всякий раз, когда он собирался взимать «фирму» (fermete), духовенство налагало на него интердикт, переставало отправлять богослужение и, в случае упорного сопротивления, удалялось в Гюи. Тогда приходилось уступать, ибо Льеж обладал промышленностью и торговлей лишь местного значения, и без епископского двора и священников, дававших заработок его многочислен­ному населению, он не мог существовать². Только с конца Средних веков добыча угля и изготовление оружия превратили его в крупный промыш­ленный центр. Но до тех пор он играл лишь ничтожную роль в экономической истории Нидерландов. Никакая крупная международная 'магистраль не проходила через него. Вниз по течению Мааса торговое движение не шло дальше Маастрихта; вверх по течению река перевозила только камни из Намюрской области и строевой лес из арденнских лесов, экспортировавшийся в Голландию и Фландрию. Льежские купцы лишь в редких случаях упоминаются в чужих странах, за исключением рейнских областей. Городской патрициат не имел того торгового или промышленного характера, который наблюдался во Фландрии или в Динане. Многие из составлявших его семейств, имели предками епископских «министериалов» (ministeriales), мало занимаясь торговлей, они старались разбогатеть, ссужая деньги под проценты, в случае нужды, многочисленным церковным уч­реждениям страны³. Словом, среди крупных бельгийских городов Льеж имел совершенно особую физиономию. Своим значением он был обязан тому, что являлся центром диоцеза и территориального княжества, рези­денцией епископа, что в нем было множество монастырей, капитулов и жила масса священников и клириков. Его следует сравнивать не с Гентом

-I С Kurih, Les origines de la commune de Liege. Bullet, de l'lnstitut Archeologique

liegeois, t. XXXV [1906] и далее. Описание в главных чертах муниципальных

конституций льежских городов см. Н. Pirenne, Histoire de la constitution de la

ville de Dinant au moyen rge (Gand, 18897. Относительно организации эшевенства

в этой области см. также С. de Borman, Les echevins de la souveraine justice

de Liege, t. I (Liege, 1892).

Major pars populi vivebat ex canonicis et curiis officialis et archidiaconorum et ex

suis hospiciis, pace in urbe regnante». («Большая часть населения жила от

каноников, курий официала и архидиаконов и их странноприимных домов, в то

время, когда в городе царил мир».) Ср. Гоксем (Hocsem) в Chapeaville, Gesta

episcop. Leod. т. II, с. 399.

Н. Pirenne, Sur la condition sociale de Henri de Dinant. Bullet, de l'Acad. Classe

des Lettres, 1908, p. 60 и далее.

или Брюгге, — а, помня, конечно, о масштабе — с Парижем. Подобно Парижу он был, по существу, столицей, постоянным центром многочис­ленной духовной и светской администрации, поддерживавшей в нем непрерывно жизнь и движение.

При этих условиях городская конституция Льежа представляла, понятно, совершенно иную картину, чем конституции торговых и промышленных городов. Льежу удалось лишь частично освободиться от влияния епископа и кафедрального капитула. Эшевены города не были общинной властью. Эшевены, назначавшиеся пожизненно епископом и капитулом св. Лам­берта, были фактически изъяты из-под влияния городского населения. Кроме того, они, вероятно, были древнее его, ибо все говорит за то, что они происходили от эшевенов, созданных, может быть, в каролингскую эпоху для отправления суда на церковных землях. Когда эти земли сделались могущественным княжеством, то, соответственно, возросло зна­чение эшевенов. Находясь в самом центре епископской территории, они составили верховный суд, которому мало-помалу были подчинены все местные эшевенства и все мелкие судебные округи страны. В конце XIV века, по свидетельству Якова де Гемрикура, «названному верховному суду подчинялось больше трех тысяч высших судов, не говоря о судах присяжных и разных низших судах, которым нет числа»¹. В качестве «феодальной курии» и «аллодиальной курии» они обладали очень обширной юрисдикцией: их полномочия простирались как на валлонские, так и на фламандские части епископства². Несомненно, они являлись также при­вилегированным судом льежских горожан и блюстителями городского обычного права. Но власть свою они получили от князя, а не от города, и до конца Средних веков ряд особенностей продолжал еще свидетель­ствовать об их происхождении: так, для разбора дел они собирались в доме, расположенном в монастыре св. Лаберта, около площади перед собором.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: