ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 4 глава

О размерах владений Рёрека и Готфрида во Фрисландии см. Vogel, Die Normannen und das Frankische Reich, S. 294 u. ff.

Прочно утвердившись на севере, норманны посылали по своему ус­мотрению вглубь страны экспедиции по очень удобным судоходным рекам, устья которых находились в их руках. Они методически продвигались вперед, заранее намечая себе сборные пункты и зимние квартиры, избегая слишком часто возвращаться в те области, где они уже раз были, искусно нанося свои удары через определенные промежутки времени и производя свои опустошения очень тщательно, как хорошо организованные коммер­ческие предприятия. Порт Квентовик, игравший на юге Нидерландов ту же роль,, что и порт Дурстед на севере, был взят приступом в 842 г. и навсегда исчез с лица земли. В 850 г. викинги явились во Фландрию, сожгли- Теруань и разорили Сен-Бертен. В 851 г. Гент был предан огню; в 852 г. долина Шельды была разграблена вновь. Вслед за тем той же участи подверглись в 859 г. Брабант и бассейн Соммы, а в 861 г. Сен-Бертен и Теруань были снова разорены варварами. Но как ни ужасны были эти опустошения, они были ничтожны по сравнению с теми опустошениями, которым эта область подверглась со времени по­явления «великой армии» норманнов, высадившейся здесь в 879 г.¹ Сделав исходным пунктом своего движения сначала Гент и Куртрэ, она прошлась огнем и мечом по области Турнэ, Фландрии и Брабанту (879 г.), потом Турнэзи, Аррасу, Камбрэ (880 г.), а затем Генегау, Артуа и Понтье (881 г.). Оставив вслед за тем этот разоренный край, она направилась на восток и создала в Эльсло, около Маастрихта, своего рода укрепленный лагерь, опираясь на который, она систематически грабила всю соседнюю область: Маастрихт, Тонгр, Льеж, Сен-Трон, Аахен, Мальмеди, Ставело, Инда, Прюм. После договора, под которым не постеснялся додписаться Карл Толстый, «великая армия» обосновалась с 882 г. до 884 г. в Кондэ и покинула этот пункт, — во время пребывания в котором она разграбила Генегау, Артуа и Пикардию, — лишь для того, чтобы переселиться в Лувен. Из этого лувеннского лагеря она в следующем году направилась к Сене, оставив на некоторое время страну в покое. Она снова появилась здесь лишь в 891 г., когда ее отряды произвели безуспешное нападение на Сент-Омер, распространились по Фландрии, а затем продвинулись до Мааса.

Разрозненные усилия некоторых графов и некоторых епископов не могли ничего изменить и не в состоянии были справиться с этими нападениями, проводившимися столь искусно и последовательно. Подвиги Франкона, которого так восторженно прославил поэт Седулий², не могли предотвратить гибели Льежа, подобно тому, как подвиги Вала, павшего геройской смертью с оружием в руках, не могли помешать разрушению Меца. Единственной надежной защитой от норманнов служили лишь

Подробное изложение этих событий см. Vogel, Die Normannen, S. 260 u. ff. Sedulii, Scoti carmina, ed. Traube, II, N LXVI, p. 220. Ср. также Dummler, Ostfr'ankisches Reich, Bd. II, S. 249, Anm. 2.

крепости, так как норманны не знакомы были с искусством осады. В связи с этим повсюду вокруг монастырей, епископских, резиденций и важнейших жилищ сеньоров стали воздвигать укрепленные стены (castra), за которым окружающее население искало себе прибежища в моменты опасности и которые следует считать отдаленными предшественниками городов, порожденных торговлей два века спустя¹.

Победа, одержанная при Лувене германским королем Арнульфом Каринтийским в октябре 891 г.², положила, наконец, предел набегам пиратов. Дело было не в том, что он нанес им сокрушительный удар, а в том, что к этому времени Скандинавия перестала выбрасывать на материк банды авантюристов, и к тому же разоренная вконец страна не сулила больше викингам достаточно обильной добычи³.

Но, очистив территорию Нидерландов, норманны оставили их не только опустошенными и покрытыми грудами развалин. Во время вызванной ими анархии и всеобщей неустойчивости произошли огромной важности события. К востоку и к западу от Шельды образовались локальные династии, и с этого времени наше внимание должно быть обращено на тех фландрских графов и лотарингских герцогов, судьбы которых были столь различны и с которыми главным образом связан интерес, пред­ставляемый политической историей Нидерландов раннего средневековья.

III

Немногие имена, сохраненные историей Нидерландов до IX в., это имена миссионеров, епископов или аббатов. Но с этого времени здесь начинают все чаще встречаться имена светских людей. Светская арис­тократия теперь уже прочно конституировалась, она прошла уже свой первоначальный период и перестала быть безыменной группой, находящейся в процессе своего формирования. Уже в льстивых и просительных стихах

Епископы Льежа, Камбрэ и Утрехта укрепили свои резиденции в X в. см. Hirsch, Jahrbucher des Deutschen Reichs, unter Heinrich II, Bd., I, S. 97. По поводу отсутствия укреплений до этого времени см. Parisot, Histoire du royaume de Lorraine, p. 55, n. 2.

Относительно точной даты этого сражения, имевшего место не 1 октября, как

это принято думать, а около 20 октября, см. A. Dopsch, Eine neue Urkunde

Konig Arnulfs und die Schlacht an der Dyle, Mittheil, des Instituts fur Oesterrh.

Geschichstforschung, 1894, S. 367. 3

После сражения при Лувене банды норманнов продолжали ещё, то тут, то там, беспокоить Голландию до начала XI в. Разбойничьи нападения на побережье и даже на Аквитанию происходили до XI в. См. F. Lot, Les corps saints de Bretagne. Annales de Bretagne, nov. 1899; W. Vogel, Die Normannen und das Frankische Reich, S. 373 u. ff. С другой стороны скандинавы поселились, в целях торговли, в X в. в Утрехте и во Фландрии, см. Al. Bugge, Nordeuro-paische Verkehrsrwege. Zeitschrift fur Social-und Wirtschaftsgeschichte, Bd. IV [1906] S. 253.

голодного поэта Седулия перед нами всплывают имена некоторых влия­тельных в окрестностях Льежа лиц, вроде графа Роберта, который, возможно, был предком намюрских графов и которого бедный поэт награждал самыми лестными эпитетами, имевшимися в его распоряжении:

О decus eximium, nostrae spes aurea Musae. Florida pomposi lampas et gloria saecli¹.

(«О великолепное украшение, золотая надежда моей музы, цветущее светило и слава пышного века».)

Как и франкская аристократия вообще, аристократия Лотарингии и Фландрии является продуктом тех причин, которые привели повсюду в Европе к созданию феодального строя и на которых здесь нет надобности останавливаться подробнее. Они сводились в основном к все усиливавшейся концентрации земельной собственности в руках небольшой группы имущих, уменьшению класса свободных людей, переходивших в вассальную зави­симость или становившихся под покровительство сеньоров в качестве оброчных держателей (цензитариев), ослаблению государственной власти и связанному с этим присвоению себе должностными лицами прав, осуществлявшихся ими некогда от имени короля, или захвату ими пору­ченных им административных округов (графств). К этим различным факторам мы должны, однако, прибавить еще один, влияние которого было, по-видимому, в Нидерландах сильнее, чем во всех других странах, а именно то, что местные властители присвоили себе аббатства. Дейст­вительно, в течение IX в. почти все монастыри перешли, если не юри­дически, то фактически, в обладание вотчинной родовой знати². Последняя воспользовалась бегством служителей церкви во время норманнских на­бегов, чтобы присвоить себе их владения³. Варвары расхитили сокровища монастырей, а дворяне захватили их земли. Они обосновались в храмах, обратили доходы, предназначавшиеся на пропитание монахов, на содер­жание своих слуг, охотничьих собак и лошадей, отдали в ленное владение своим вассалам «господские дворы» и «возделанные земли» аббатств и распространили под видом фогтов свою юрисдикцию на свободное насе­ление. В течение нескольких лет огромные земельные богатства, столетиями накопленные церковью благодаря дарениям верующих, были присоединены к владениям аристократии, которая стала отныне пользоваться непоколе­бимым политическим авторитетом и общественным влиянием.

Sedulii, Scoti carmina, ed. Traube, II, N XXXVI, p. 200.

Некоторые характерные примеры см. у Dummler, Ostfrankisches Reich, Bd. I,

S. 279; Bd. II, S. 107, 285, 290; Bd. Ill, S. 152.

Аналогичное положение наблюдалось в Баварии после беспорядков, связанных с нашествиями венгров. Hauck, Kirchengeschichte Deutschlands, Bd. Ill, S. 279.

Это обнаружилось с первых же шагов плачевного царствования Ло-таря II. Король, опозоренный своей скандально личной жизнью, унижен­ный папой и обескураженный отсутствием законного наследника, тотчас же сделался игрушкой в руках аристократии'. Он позволил членам этого сословия разделить между собой последние остатки коронных земель и, чтобы купить себе их верность или заплатить им за их расположение, вынужден был ограбить церковь. Его слабость была для аристократов слишком выгодна, чтобы они склонны были после него признать авторитет более сильных государей. После его смерти большинство из них объеди­нилось вокруг его побочного сына Гуго и не признало ни Мерсенского договора, ни в дальнейшем объединения Лотарингии с королевством Людовика III Младшего.

Целью Гуго было сохранить Лотарингское королевство, расположенное посередине между Францией и Германией, и возложить на себя корону. Он был поддержан аристократией, несомненно, не в силу каких-нибудь национальных чувств, которых не могло быть в этой стране, возникшей благодаря случайному переделу наследственных земель между Каролин-гами. Но аристократы отлично понимали, что они могли потерять, сде­лавшись подданными Карла Лысого или Людовика Немецкого, и что они, наоборот, могли выиграть, став на сторону короля, с которым они, несомненно, могут обращаться, как хозяева. К тому же анархия и гражданские смуты могли быть им только на руку, и не подлежит никакому сомнению, что именно с этого времени лотарингские дворяне стяжали себе репутацию людей беспокойного и буйного нрава, репутацию, надолго сохранившуюся за ними².

Претендент на престол и его приверженцы не стеснялись в выборе средств для осуществления своих целей. Они дошли под конец до союза с норманнами. Едва только Гуго выдал свою сестру Жизель замуж за викинга Готфрида и собирался вместе с ним предпринять поход против Карла Толстого, как он неожиданно попал в руки своих врагов. Он был ослеплен и сослан в аббатство Прюм, где хронист Регино собственными руками постриг его и где он закончил свои дни³.

Катастрофа, постигшая Гуго, на время приостановила планы аристок­ратии. Но события, в которых она недавно приняла участие, несомненно,

Хотя Лотарь, несомненно, был мало выдающимся королем, но он подвергся, на наш взгляд, слишком суровой оценке. Кальмет (/. Calmette, La diplomatic carolingienne du traite de Verdun a la mort de Charles le Chauve) полагает, что упорное требование Лотарем развода, поссорившее его с папой Николаем I, объясняется не только его страстью к своей возлюбленной Вальдраде, но и в значительной мере и тем, что его жена была бесплодна и что у него был сын от Вальдрады. Ruotger, Vita Brunonis, с. 37 ed. in 8°, p. 38; Widukind, Res gestae Saxonicac, lib. I, c. 30, ed. in 8°, p. 25.

Reginon, Chronicon, ed. F. Kurze, an. 885, p. 115.

содействовали возникновению среди ее членов, как германской, так и романской расы, довольно сплоченной солидарности. В 887 г., когда низложение Карла Толстого послужило сигналом к окончательному раз­дроблению империи Карла Великого, она вся, как один человек, выска­залась за Арнульфа Каринтийского, т. е. за короля Германии, а не за короля Франции, Эда Парижского. Возможно, что Арнульф обязан был присоединением к нему лотарингских аристократов тому престижу, который внушало его королевское происхождение. К тому же он понимал, что ему следует быть с ними обходительным. То ли потому, что он принял на себя определенные обязательства по отношению к ним, то ли потому, что он желал, дав удовлетворение их стремлениям к независимости, пресечь возможные попытки восстания, но он восстановил в 895 г. независимость Лотарингского королевства в пользу своего сына Цвенти-больда¹.

Цвентибольд был первым из тех государей-чужеземцев, которые впос­ледствии так часто навязывались Бельгии в силу различных политических соображений². Он явился в Лотарингию, не имея в стране никаких связей, не пользуясь никакой поддержкой у мятежных и беспокойных феодалов, распоряжавшихся здесь всем. Он мог расположить их к себе щедротами, если бы королевские земли не перешли уже давно в их руки³, но так

Дюммлер (Ostfr'ankisches Reich, Bd. Ill, S. 410) и Паризо (Le royaume de Lorraine, p. 506) полагают, что Арнульф действовал главным образом в интересах своего побочного сына, Цвентибольда, которого рождение Людовика-Дитяти лишило надежды когда-либо наследовать ему. По мнению Вандеркиндере (Vanderkindere, Origines, t. II, p. 50) целью этого мероприятия было помешать лотарингской аристократии перейти на сторону Франции. Он ссылается на то, что До 895 г. Рауль, граф Камбрэ, не признавал Арнульфа. Этот пример не очень убедителен, так как Рауль был братом графа Фландрского, Балдуина II, и принадлежал таким образом к роду, находившемуся в вассальной зависимости от Франции. — О королевской власти Цвентибольда — С. Eiten, Das Un-terkonigtum im Reiche der Merowinger und Karolinger, S. 189 (Heidelberg, 1907). Факты приводимые автором в доказательство известной зависимости Цвенти­больда от Арнульфа, объясняются попросту сыновней почтительностью. Новое королевство пользовалось, по-видимому, полнейшей независимостью. Ср. Parisot, op. cit., p. 519.

Лотарингия Цвентибольда была несколько меньше страны Лотаря II, по крайней мере на юге, где некоторые территории перешли к Бургундскому королевству. На севере ему, быть может, не принадлежала Фрисландия (восточная). См. Parisot, Le royaume de Lorraine, p. 524, а также Eiten, Das Unterkonigtum im Reiche der Merowinger, S. 191. Соображения, приводимые последним, вопреки сомнениям, выдвинутым Паризо, в доказательство того, что Фрисландия при­надлежала Цвентибольду, недостаточны.

Так обстояло дело уже в царствование Лотаря II. В одном из дипломов этого короля говорится буквально следующее: «Cum nos beneficia regni nostri inter fideles nostres dignum distribuere judicavissemus, contigit ut, necessitate compulsi, propter parvitatem ipsius regni quamdam partem rerum ex monasterio Stabulaus... beneficiario munere quibusdam fidelibus nostris concederemus». Martene et Durand, Amplissima Collectio, т. II, стр. 26. («Когда мы сочли достойным распределить

как он был беден, то ему сейчас же пришлось вступить в борьбу, и его гибель была заранее предрешена. Сторонники Гуго заключили против него союз. Во главе их стала первая крупная личность в феодальной истории Нидерландов, самый законченный тип лотарингского властителя того времени, Ренье Длинношеий.

Действительно, Ренье Длинношеий, в противоположность Цвентиболь-ду, предстает перед нами как воплощение лотарингского феодализма. От него пошли князья, которые правили впоследствии в Генегау и Брабанте, и на протяжении двух веков его потомки были самыми ожесточенными врагами нидерландских сюзеренов. Он был, по-видимому, сыном некоего графа Гизельберта/в середине IX века похитившего у императора Лотаря I его дочь Эрменгарду. Таким образом в его жилах текла каролингская кровь, и его наследственные земли тоже находились в области, являвшейся колыбелью Каролингов. Его владения рассеяны были в Арденнах, Генегау, Газбенгйу, Брабанте и вдоль нижнего течения Мааса. Кроме того, он был светским аббатом богатых монастырей в Эхтернахе, Ставело-Мальмеди и св. Сервация (в Маастрихте)¹. Тысячи крестьян и сотни вассалов, живших на его землях, принадлежали к обеим национальностям страны, и он сам, которого все эти люди одинаково приветствовали как своего повелителя и который говорил на обоих языках этой страны, вряд ли мог бы с точностью сказать, был ли он по происхождению фламандцем или валлоном. И именно в этом заключалось его своеобразие: этим он резко отличался от германских герцогов того времени, от всех этих герцогов саксонских, баварских, франконских, которые были естественными представителями соответствующих различных племенных групп. Он не был, подобно им, национальным вождем; его власть не покоилась, подобно их власти, на этнической основе; группировавшиеся вокруг него люди отличались друг от друга своими обычаями, языком и своим физическим типом. Они не повиновались, подобно их восточным соседям, своему племенному инстинкту, который вместо того, чтобы объединить их, не­избежно разделил бы их. Этот столь действенный в других местах инстинкт был бессилен в этих областях, испытавших на себе сильное влияние церкви и Каролингов; короли слишком часто делили эти области между собой, и они едва оправились от бедствий, причиненных норманнами. К тому же Ренье не мог рассчитывать на широкие массы народа, т. к. они не пользовались здесь совершенно никаким влиянием. Одна лишь аристократия принимала участие в событиях, и эта аристократия, наполо­вину романская, наполовину германская, могла себе избрать лишь такого

бенефиции нашего королевства между нашими верными людьми, то нам пришлось в силу необходимости, из-за незначительности королевских земель, уступить некоторые из наших верных в качестве бенефициев некоторую часть владений монастыря Ставело ».) Dummler, Ostfrankisches Reich, Bd. Ill S. 466.

повелителя, как Ренье Длинношеий, т. е. повелителя без определенной национальности, в котором видели только крупного феодального сеньора.

В борьбе с Цвентибольдом Ренье впервые применил ту политику, которую усвоили с тех пор его преемники в борьбе против своих германских сюзеренов. Он вступил в союз с Францией, король которой, Карл Простоватый, был Каролингом и отнюдь не забыл притязаний своих предков. Несмотря на поддержку, оказанную ему епископами, Цвентибольд не мог устоять против коалиции своих врагов. Он умер с оружием в руках, в незначительном сражении (13 августа 900 г.), и вместе с ним навсегда исчезло то Лотарингское королевство, которое бургундские гер­цоги попытались восстановить шесть веков спустя. Впоследствии сложилась благочестивая легенда о молодом государе, царствование которого было столь недолговечным и столь несчастным; его причислили к лику святых, и в течение долгого времени один зуб его, хранившийся в аббатстве Сюстерен, считался реликвией¹.

Гибель Цвентибольда сделала Ренье повелителем Лотарингии между Маасом и Шельдой. Не имея никаких других прав, кроме тех, которые давало ему могущество и богатство, он тем не менее пользовался здесь почти неограниченной властью, и современные ему хронисты, не зная, как его величать, называли его «missus» (государев посланец), «dux» (герцог) и «marchio» (маркграф). Германский король Людовик-Дитя, к которому за отсутствием потомства у Цвентибольда опять перешла Ло-тарингия, тщетно противопоставил ему епископов .и графа Франконского Гебгарда, получившего герцогский титул. После смерти Людовика Ренье отказался признать Конрада Франконского, и, чтобы обеспечить себе независимость от Германии², присягнул французскому королю Карлу Простоватому, который был тогда слишком слаб, чтобы он мог пред­ставлять какую-нибудь опасность (911 г.)³. Карл принял на себя владение страной, но оставил ей ее независимость⁴. Ренье продолжал занимать в Лотарингии первое место. Когда он умер в 915 г., в своем Мерсенском дворце, в том самом дворце, где некогда происходил раздел Лотарингии между Каролингами, его власть была так прочна, что его сын Гизельберт наследовал ему, не встретив никакого сопротивления.

Хронист Рихер оставил нам очень живой портрет Гизельберта, самый древний из сохранившихся в нидерландской истории. Он был небольшого роста, но крепкий и всегда находился в движении. Глаза его непрерывно так бегали, что никто не мог определить их цвета. Снедаемый честолюбием,

Acta Sanctorum Boll., август, т. Ill, стр. 138.

Помимо всяких политических соображений, это поведение объяснялось престижем,

которым обладала в Лотарингии королевская династия, прекратившая свое

существование в Германии вместе с Людовиком-Дитятей, но продолжавшая

править во Франции.

A. Eckel, Charles le Simple, p. 97 et suiv. (Paris, 1900); Parisot, Le royaume

de Lorraine, p. 576 et suiv.

Richer, Historiae, lib. I, c. 35.

он готов был на все для достижения своих целей. Самая беззаветная храбрость сочеталась у него, как и у многих его современников, с хитростью и вероломством. Современники подозревали его в том, что он стремился стать королем Лотарингии, и его поведение делает эти подо­зрения чрезвычайно правдоподобными¹.

Его интриги вскоре поссорили его с Карлом Простоватым. Для борьбы с ним он обратился за помощью к Германии, от которой в свое время отвернулся Ренье и сумел добиться признания короля Генриха Птицелова, продолжая таким образом ту политику балансирования, пример которой был дан ему его отцом. Позднее он притворился, что хочет примириться с Карлом, но лишь для того, чтобы предать его и принять деятельное участие в восстании, давшем корону Франции Роберту Парижскому. После смерти последнего он отказался, однако, повиноваться его преем­нику, Рудольфу Бургундскому, и снова вернулся к Генриху. Усиление германского короля не замедлило внушить ему тревогу; он сблизился с Рудольфом, но было уже слишком поздно. В 925 г. Генрих вступил в Лотарингию во главе могучей армии и заставил аристократию присяг­нуть себе.

925 год был одним из решающих в истории Нидерландов. Он не только положил предел длительным колебаниям Лотарингии между Фран­цией и Германией, но и покончил с политической независимостью, которой эта страна пользовалась со времени царствования Цвентибольда и, объ­единив ее с Германией, окончательно установил на Шельде границу этого государства. Отныне «Regnum Teutonicorum» простиралось до Валансьена и Камбрэ, и бронзовый орел, помещавшийся на вышке Аахенского дворца, обращен был теперь лицом к западу, в знак его покорности и признаний им сюзеренной власти Германии.

Генрих, однако, избегал разрыва с Гизельбертом. Он оставил ему титул и права герцога и выдал за него замуж свою дочь Гербергу. Умирая, он мог надеяться, что этот беспокойный человек окончательно смирился и Лотарингия умиротворена. Вначале казалось, что события оправдали эти надежды. Гизельберт присутствовал при коронации Оттона I в Аахене, принес ему присягу на верность и исполнял обязанности камерария во время праздничного пиршества, последовавшего за церемо­нией. Однако он ничего не забыл из своих планов. Как только разразилось

«Meditabatur quoque regis objectionem admodum, ас plurimum id pertractabat apud eos gui in Belgica poriores videbantur, non quidem Rotberto, sed sibi regnum affectans». Richer, Ibid., c. 36. Согласно Лиутпранду, Antapodosis, lib. IV, с 23, приводимому Ph. Lauer, Louis d'Outre-Mer., p. 48, n. 1 (Paris, 1900) («Он также весьма помышлял о свержении короля и успешно старался нащупать для этого почву у тех, которые считались наиболее могущественными в Бельгике, стремясь завладеть королевской властью не для Роберта, а для себя».) Эбергарт Франконский предсказал жене Гизельберта, что ее муж вскоре станет королем: «Jocundare, inquit, in gremio comitis, brevi laetatura in amplexibus regis» («Ты веселишься на груди у графа, скоро будешь радоваться в объятиях короля»).

восстание Генриха Баварского и Эбергарда Франконского, поставившее под угрозу трон Отгона, он сразу оказался в рядах заговорщиков. Побежденный при Биртене, а затем осажденный в своем замке в Шев-ремоне, он остался непоколебимым в этой последней борьбе, где дело шло о его судьбе. Он попытался еще раз натравить друг на друга Германию и Францию и призвать на помощь Людовика IV Заморского. Сам же он двинулся по направлению к Рейну навстречу армии Отгона. Это был его последний поход. Подвергшийся неожиданно нападению около Андернаха и окруженный врагами, он пытался спастись, пустив свою лошадь вплавь по реке, но был увлечен потоком и погиб в волнах (2 октября 939 г.)¹.

IV

Между тем как Лотарингия, долгое время балансировавшая между Францией и Германией, была, наконец, прочно присоединена к этой последней державе, судьба территории, расположенной между Шельдой и морем, сложилась совершенно иначе. Отойдя по Верденскому договору к королевству Карла Лысого, она никогда не оспаривалась у него и не пыталась отделиться от него. Как мы видели, Верденнский договор, не принял в расчет национальности нидерландских народов. Благодаря ему Франция с самого начала Средних веков имела в лице Фландрии на своей северной границе германскую область подобно тому, как в свою очередь Германия, обладательница валлонских частей Лотарингии, имела на своей западной границе романскую область.

В то время как Лотарингия обязана была своим названием и своим территориальным единством королевству, порожденному разделами каро­лингской монархии, Фландрия была чисто феодальным образованием. Ее название означало первоначально приморскую область, расположенную к северу и к западу от Брюгге². Отсюда была родом могущественная семья,

По поводу этой даты см. /. Depoin, La mort du due Gislebert de Lorraine в «Le Moyen Age», 1907, p. 82 и далее.

В IX и X вв. это слово всегда встречается во множественном числе: Flandriae, comes Flandriarum. Это форма встречается еще иногда и в XII в., например у Гальберта. В XI и XII вв. авторы отличают Flandrenses (фландрцев), в собственном смысле — от других жителей Фландрского графства. См., напри­мер, Miracula S. Ursmari. Mon. Germ. Hist. Script., т. XV с. 838: «maxime autem in Flandriis ubi cum Menapenses, Waciacenses et ipsos Flandrenses sanctus Ursmams convertisset, etc.». Add. Colbert de Breges, Histoire du meurtre de Charles le Bon, ed. H. Pirenne, p. 80 (Paris, 1891). («а более всего во Фландрии, где святой Урсмар обратил в христианство менапиев, ваасцев и самих фландр­цев...») Этимология слова «Фландрия» крайне спорна. По поводу дававшихся в старину решений его, ни одно из которых, однако, не удовлетворительно, см. L. Vanderkinder, Formation territoriale des principautes beiges, t. I, p. 44. Сюда надо прибавить гипотезу Мюллера [S. Muller, De civitates van Gallie. Verhan-

которой вследствие слабости королей и политического хаоса во Франции в IX и X вв. удалось путем смелых захватов присоединить к своим первоначальным владениям все графства, расположенные от нижнего течения Шельды до реки Канш, объединить их под своей властью и создать из них под конец одно из наиболее прочных и наиболее живучих княжеств, какие только знала Европа в Средние века¹.

Нам почти ничего не известно о раннем периоде истории Фландрии. О происхождении графства Фландрского издавна сложилось легендарное предание. Хронисты сообщают: во времена всемогущего короля Франции Карла Великого здесь находилась бесплодная земля, ничего не стоившая и покрытая болотами, и на этой земле жил преблагородный барон и назывался он Лидрис². Этот Лидрис, или Лидерик, сир Гарлебекский, получил, по-видимому, в ленное владение от Карла эту занимаемую им «бесплодную землю». Его сын Энгеран, а затем его внук Одасэ (Audacer) имели, подобно ему, звание королевских лесничих (forestarii), и именно этих людей, история которых самым причудливым образом переплетена с рассказами, где фигурируют демоны и великаны, могущественная ди­настия, созданная Балдуином Железная рука, почитала самыми ранними своими предками. В запутанном клубке этих сказаний достоверны во всяком случае самые имена. Положительно известно, что в 836 г. умер некий граф Лидерик и что Энгеран, известный своим участием в раздорах и интригах последних Каролингов, носил, подобно Одасэ, титул графа и светского аббата монастыря Сен-Пьер в Генте. Так называемые королевские лесничие были, таким образом, попросту местными власти­телями, являвшимися одновременно должностными лицами, крупными земельными собственниками и владельцами аббатств, вроде тех локальных династий, которые можно встретить в это же время в Лотарингии. Они стали достоянием легенды, породнившей их друг с другом и возведшей таким образом начало фландрской династии к временам Карла Великого³.

delingen der К. Akad. van Wetenschappen (Амстердам), Afd. Letterkunde, 1898,

с. 17], основанную на сближении фламандцев с Catuslogi, народом, жившим,

согласно Плинию (IV, 31), по соседству с менапиями. Наиболее вероятное

объяснение принадлежит Веркули (/. Vercoullie, L'etymologie de Vlaming et

Vlaanderen, Bullet. Acad. Classe des Lettred, 1903, p. 484 и далее, et 1906,

p. 127). Оба эти слова произошли от фрисландской формы «Vlame», имеющей

корнем глагол «vlieden» — «бежать». Фландрия была, таким образом, страной

беглецов, и причиной этого названия послужило какое-то наводнение, которому

подверглось морское побережье.

Еще в 853 г. капитулярий, изданный в Сервэ, сообщает нам о существовании

нескольких графов и нескольких графств во фламандской области. L. Vander-

kindere, Le capitulaire de Servais et les origines du comte de Flandre. Bullet, de

la Comm. royale. d'Hist., 5-e serie, t. VII (1897), p. 91 et suiv.

Kewyn de Lettenhove, Histoire et Chroniques de Flandrt, т. II, с. 1 (Брюссель,

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: