ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 12 глава

Таким образом в Нидерландах, так же, как и во Франции и гораздо раньше, чем в Германии, образовался класс рыцарей, ordo militaris, в который вступали, опоясавшись мечом, подобно тому, как в духовное сословие вступали, получив тонзуру. Как и духовенство, рыцарство поль­зовалось за возложенные на него обязанности юридическими и финан­совыми привилегиями. Занимаясь одним и тем же делом, члены его проникнуты были сильным корпоративным духом. С конца XI века турниры были уже частым явлением во Фландрии и в Лотарингии, и milites стекались сюда со всех концов страны, чтобы совершенствоваться во владении оружием. Их страсть к подобного рода развлечениям была так сильна, что они без всяких колебаний часто решались на большие путешествия, чтобы померяться во Франции с рыцарями графства Вер-мандуа, Шампани и Пикардии. Впрочем, турниры того времени проис­ходили еще без пышности и церемоний. Это были трудные военные упражнения, настоящие сражения в мирное время, в которых тяжелые эскадроны конницы со всего размаха набрасывались друг на друга и которые неизменно кончались тем, что немало участников их оставалось на месте состязания³. Эти турниры, бесспорно, оказали очень глубокое влияние на бельгийское рыцарство. Благодаря частому соприкосновению со своими южными соседями фламандцы и валлоны испытали на себе их влияние и постепенно заимствовали у них не только их вооружение,

институт этот сохранился на территории нынешней Голландии до XV века. Но немногие источники, подтверждающие его мнение, относятся к Гельдерну и Фрисландии, т. е. к областям, на которые не распространялось еще в это время нидерландское право.

Они встречались еще во Фландрии в XIII веке (Warnkoenig, Flandrische Staats-und Rechtsgeschichte, Bd. Ill, № 7), а в Генегау в XIV веке.

Сравни, например, историю семьи Бертульф у Galbert, loc. cit. p. 12, 115. Наоборот, иногда можно было также встретить свободную женщину, которая вынуждена была отказаться от своей свободы, чтобы иметь возможность выйти замуж за серва церкви. Piot, Cartul, de Saint-Trond, t. I, p. 33. См. интересный рассказ Германа Турнэского о турнире в Турнэ, где погиб граф Генрих III Лувенский. Mon. Germ. Hist. Script., т. XIV, с. 282.

_но и их обычаи. Они начали офранцуживаться как раз в то же время, когда клюнийская реформа проникла в нидерландскую церковь и, со своей стороны, подчинила ее французскому влиянию.

Значение этих фактов не следует, однако, преувеличивать. В общем, мелкое дворянство вело в XI веке еще очень примитивный и грубый образ жизни. Рыцарей того времени надо представлять себе на их феодах или на их аллодах сельскими землевладельцами, хозяйничавшими в мирное время на своих землях. У более богатых были выстроенные на насыпном холме из грубого неотесанного камня башни, окруженные земляным валом¹. Но огромное большинство их должно было довольствоваться очень скром­ным существованием, весьма походившим на образ жизни крестьян. Многие из них, по-видимому, сами ходили за плугом и сами же свозили свой урожай. Их одежда была из грубого холста, их военное снаряжение было очень простым и состояло лишь из шлема, копья и щита². Впрочем, эти воины-землепашцы отличались необычайной воинственностью. Они вели нескончаемые частные войны и с яростью убивали друг друга. Хронист Ламберт из Ватерлоо рассказывает, что десять братьев его отца были убиты их врагами в один и тот же день в столкновении около Турнэ³; нам известно, кроме того, что когда Роберт Фрисландский приказал составить список совершенных в окрестностях Брюгге убийств, то он установил, что сумма компенсаций за них превысила бы 10 000 марок⁴.

II

Различные виды поместий и держаний, а также различные категории людей, о которых мы только что говорили, можно было встретить только в издавна возделанных частях Бельгии. Лишь в очень редких случаях их можно было найти за пограничной линией пустошей и болот, покры-

Vita Johannis episcopi Teroannensis. Acta Sanctorum, январь, т. II, с. 799. Add. Miracula S. Wicberti. Mon. Germ. Hist. Script., т. VIII, с. 521, 522. Томас из Кантимире (Bonum universale de apibus, т. II, 49, с. 446, Дуэ, 1605) , дает любопытное описание этих рыцарей, сделанное по воспоминаниям стариков: «Milites... sine ullo armorum presidio, exceptis lanceis, scuto et galea, induti tantum plicata linea tunica». («Рыцари, не защищенные никаким вооружением, кроме копья, щита и шлема, одетые только в складчатую льняную рубаху».) В XII веке феодальные армии приходилось распускать на время уборки урожая. Gesta abbat. Trud., ed. de Borman, т. I, c. 218. Многие из этих сельских рыцарей придерживались еще очень грубых суеверий. Hariulf, Vita S. Arnulfi, Mon. Germ. Hist. Script., т. XV, с. 882.

Annales Cameracenses. Mon. Germ. Hist. Script., т. XVI, с. 511. Add. Mon. Germ. Hist. Script., т. VII с. 225, т. VIII, с. 518, 522, т. XV, с. 839, 840, 888, 889. ⁴ Hariulf, Vita Arnulfi. loc. cit., с. 890.

вавших северную часть Фландрии и Брабанта. Но и к югу от этой линии они лишь в исключительных случаях оказывались за пределами территорий, распаханных и заселенных в римскую эпоху. Обширные леса, остановившие когда-то поток вторгнувшихся германцев, остались почти в неизменном виде до конца XI века. Их опушки и прогалины являлись богатыми запасами пригодных для обработки земель, но, за исключением существовавших в Арденнах монастырей Ставело и св. Губерта, не видно было, чтобы крупные земельные собственники стремились расширить свои владения систематической распашкой новых земель.

Совершенно иначе обстояло дело на севере и вдоль морского побережья. Поместный строй, распространившийся на плодородных землях, лишь в очень слабой степени затронул невозделанные районы. В приморской Фландрии и в Кампине осталось их первоначальное население, состоявшее из свободных крестьян-собственников, хозяев нескольких сервов (hagas-taldi), которым они предоставляли хижину и клочок земли и которые помогли им обрабатывать их поля¹. Самые предприимчивые или самые богатые из этих мелких собственников уже издавна начали борьбу с болотами и пустошами: в IX веке² море отступило в прибрежных равнинах Фландрии, и это дало предприимчивым жителям этих местностей воз­можность расширить площадь своих земель. Но эти распашки, произво­дившиеся по личной инициативе, были далеко недостаточны. Ограничен­ность средств мелких собственников не позволяла им предпринимать дорогостоящих работ. Более того, они не могли вести эти работы согла­сованно, совместными усилиями, так как семьи их селились, как мы уже говорили, не деревнями, а изолированными хозяйствами, каждое из которых жило только для себя и не могло рассчитывать на помощь других. К этому надо еще прибавить, что наводнения Шельды, Мааса и Северного моря часто разрушали в долинах результаты работы, произведенной с большим трудом; достаточно было сильного прилива во время равноден­ствия, чтобы уничтожить плоды долгих лет труда³. Но фландрские графы издавна занялись этим делом, поддерживая и поощряя большие работы по распашке земель и осушению болот. Аллювиальные земли, пустоши, болота (meerschen, broeken, woestijnen) принадлежали князю в силу его графских полномочий. Было необычайно выгодно распахать эту новь. Фландрские графы давно поняли это, и не подлежит сомнению, что уже

х Наиболее ценным источником для изучения аграрного и социального строя

северной и западной Фландрии с IX по XII век является Liber traditionum

аббатства Сен-Пьер (в Генте), очень неряшливо изданная R. Vande Putte,

Annales abbatiae Sancti Petri Blandiniensis (Гент, 1842); ею следует в настоящее

время пользоваться в издании А. Файена, вышедшем в Cartulaire de la ville

de Gand, 2 serie, t. I (Гент, 1906). Именно из этого источника Л. Вандер-

киндере заимствовал некоторые элементы своей выше цитированной работы,

с. 142, прим. 3.

R. Blanchard, La Flandre, p. 156.

«Annales Blandinienses» упоминают об ужасных наводнениях в 1003, 1014,

1042 гг.

в самом начале XI века они дали толчок большим и важным земельным работам. При Балдуине достигнутые успехи были уже настолько значи­тельны, что реймский архиепископ мог поздравить графа с превращением непригодных до того территорий в плодородные земли и богатые пастбища для больших стад¹.

Графы не ввели в приморской Фландрии на вновь освоенных землях поместного строя. Земли, которые нужно было распахать или заградить плотиной, были уступлены за денежные или натуральные повинности желавшим здесь поселиться держателям (hospites). Последние не теряли из-за этого своей свободы. Ни из чего не видно также, чтобы они обязаны были платить личный ценз и налог за разрешение вступать в брак, а также, чтобы они должны были соблюдать «право мертвой руки» или подчиняться вотчинной юрисдикции. Барщина, которую отбывали сервы крупных землевладельцев, была заменена им обязанностью содер­жать плотины и водоотводные каналы. Все те, кто получил земли в одном и том же болотистом районе, составляли своего рода трудовые ассоциации. Борьба с морем могла вестись успешно лишь объединенными усилиями всех и лишь путем строгого соблюдения мер, предпринятых для защиты отвоеванных у моря земель от нового их затопления. Можно, не боясь впасть в ошибку, утверждать, что жители побережья создали со времени устройства первых плотин те крайне любопытные объединения, с которыми мы встречаемся позднее под названием «wateringues» и которые организовали регулирование режима воды в приморской Фланд­рии. По всей видимости, графы тщательно следили с помощью своих нотариусов и своих министериалов (ministeriales) за ходом работ. Правда, надзиратели за болотами и плотинами (moermeesters и clijkgraven) появ­ляются в источниках только в XIII веке, но все говорит за то, что их функции восходят к более раннему периоду².

В то время как крепостное состояние или личная зависимость стали в крупных поместьях обычным положением крестьян, вдоль морского побережья, по нижнему течению Шельды и нижнему Маасу, а также на обширных пустошах северного Брабанта, образовалось сильное насе­ление, состоявшее из свободных земледельцев. Хронисты единогласно прославляли силу и предприимчивость этих пионеров. В отличие от сервов, находившихся под защитой своих господ и получавших от них пропитание в голодное время, эти люди могли рассчитывать только на самих себя и обнаруживали поразительную находчивость. Большинство из них оп­ределенно состояло из пришельцев, явившихся из внутренних областей страны, где в XI веке были налицо неопровержимые признаки перена­селения. В самом деле: мы знаем, что масса фламандцев в 1066 г.

Mon. Germ. Hist. Script., т. XV, с. 855.

В качестве доказательства можно было бы сослаться на слово «dijcgrave». Все должности, к которым прибавлялось слово «grave» (Hansgrave, Burggrave), очень раннего происхождения и, несомненно, предшествовали появлению должностных лиц нового стиля («бальи»).

вступила в армию Вильгельма Завоевателя и после окончания войны осталась в Англии, где в течение почти целого века к ним непрерывно прибывали, одна за другой, группы их соотечественников. Другим крес­товые походы предоставили благоприятную возможность попытать счастья за границей. Некоторые же нанимались к соседним князьям в качестве солдат и под названием geldungi, cotereaux, брабантцы играли в военной истории XI и XII вв. ту же роль, что швейцарцы в военной истории XVI века.

Совершенно очевидно, что значительная часть избыточного населения из внутренних областей страны, задыхаясь в рамках поместного строя, устремилась к неосвоенным землям побережья, а одновременно также и в нарождавшиеся города. Благодаря этому мирному внедрению новых пришельцев болотистая область быстро заселилась и покрылась деревнями, названия которых, кончавшиеся на «kerk» или «capelle» свидетельствовали об их относительно недавнем происхождении¹.

Колонизация шла так быстро, что в начале XII века колонистам уже не хватало земли. Смешавшись с голландцами, они направились осушать и заселять болота (mooren) Бременской области, распространились в Гольштинии и расчистили путь для германской колонизации на правом берегу Эльбы. В возделанных ими местностях Германии еще до сих пор сохранились явные следы произведенных ими работ. Еще до сйх пор в них тянутся параллельными рядами королевские гуфы (Konigshufen), которые они оградили плотинами, и нидерландские названия немалого числа деревень Северной марки в Германии (Altmark) свидетельствуют о происхождении их первоначальных обитателей².

W. Cunningham, Die Einwanderung von Ausl'andern nach England im XII Jahrhundert, Zeitschrift fur Social und Wirtschaftsgeschichte, Bd. Ill [1895], S. 177; Gaillard Thomas Lapsley, The Flemings in eastern England in the reign of Henry II. English Hist. Review, 1906, p. 509 et suiv.

Известно, что фламандцы колонизовали также в широких размерах, в это же время, некоторые части Тюрингии и Силезии. См. Е. de Borchgrave Histoire des colonies beiges en Allemagne pendant le XII et le XIII siecle (Bruxelles, 1865). В Силезии их опередили валлоны. Но валлоны не были колонистами в тесном смысле этого слова. Они были приведены в Бреславль августинцами из Аруэза, явившимися в этот город в середине XII века, и остались в нескольких деревнях, где они поселились, на положении несвободных. См. С. Grunhagen, Les colonies wallones de la Silesie (Bruxelles, 1867). В своей недавно вышедшей работе В.. Левисон показал, что аббатство Малон тоже поёылало монахов в Силезию и в Польшу и направило в Бреславль епископа. Таким образом, сервы из Намюрской области могли проникнуть туда в рассматриваемый период по следам этих монахов. W. Levison, Zur Geschichte des Bischofs Walter von Breslau, 1149—1169. Zeitschrift des Vereins fur Geschichte und Altertum Schlesiens, Bd. XXXV [1901], S. 353—357. Но это не была настоящая эмиграция. Валлоны были очень немногочисленны в Силезии, состав их не обновлялся и они добровольно не селились здесь. Их задачей было только обеспечить на основах поместного строя существование бельгийского духовенства, поселившегося в этой отдаленной области.

ГЛАВА ШЕСТАЯ

КУЛЬТУРА

i

С духовной жизнью в Бельгии дело обстояло так же, как с религиозной и политической. В этой, населенной двумя различными расами стране, которая была разделена между Германией и Францией и одни диоцезы которой зависели от Реймского архиепископа, а другие — от Кельнского, с самого же начала Средних веков сталкивались, смешивались, боролись или объединялись друг с другом романское и германское влияние. На­ходясь, так сказать, посередине между двумя культурами, Южные Ни­дерланды оказали влияние на каждую из них и, в свою очередь, подверглись воздействию обеих.

Начиная с каролингской эпохи среди духовенства и высших классов общества было множество людей, одинаково владевших как романскими, так и германскими диалектами¹. В аббатствах фламандские и валлонские монахи жили бок о бок, и известно, что в монастыре Сент-Аман были найдены два памятника, написанные одной и той же рукой в IX веке на разных языках: самое старинное стихотворение французской литературы — кантилена св. Евлалии — и один из наиболее древних памятников немецкой литературы — «Песнь о Людвиге» (Ludwigslied)². В Льеже епископ Гартгар прославлялся Седулием за свое знание трех языков³. В Аррасе пробст Ульмар говорил на франкском наречии. Аббат из Лобба Урсмар и его преемник в X веке, Фолькин, одинаково пользовались как французским, так и немецким языком. В Теруане реймский архиепископ следил за тем, чтобы епископы умели говорить и на «варварских»

Dummler, Geschichte des Ostfrankischen Reichs, Bd. I, S. 207

R. Kogel, Geschichte der Deutschen Litteratur, Bd. I," 2, S. 86 (Strassburg,

1897).

Sedulii, Scoti carmina, ed. Traube. Mon. Germ. Hist. Poetae latini aevi Carolini,

т. Ill, с 167.

языках¹. Позднее, с XI века, эта тенденция обнаруживается еще яснее. Мы знаем, что многие проповедники одинаково умели быть доступными населению как в валлонских, так и во фламандских областях, таков был, например, лоббский аббат Ламберт (1149 г.), который говорил одинаково красноречиво на обоих языках². В монастыри старались назначить аббатов, знавших оба языка. Так, например, монахи аббатства Сен-Пьер в Генте считали Теодориха из Сен-Трона достойным епископского жезла, так как он владел немецким и романским наречием. Другой сен-тронский монах, Рудольф, родом из Генегау, вынужден был изучить фламандский язык, чтобы его ученики могли его понимать; аналогичных фактов было, несомненно, очень много во всех частях страны³.

Со светской аристократией дело обстояло так же, как и с духовенством. Подобно всем диоцезам Южных Нидерландов, Фландрия, Брабант и Лимбург тоже были двуязычными, и не подлежит сомнению, что графы и бароны вынуждены были так же, как и епископы, говорить на обоих языках. Уже в XII веке знание французского было, по-видимому, необ­ходимым условием всякого хорошего воспитания: фламандских детей по­сылали учиться ему в аббатства Ланского диоцеза⁴. Знание французского языка должно было распространиться также среди мелкого дворянства ввиду частого соприкосновения, установившегося благодаря турнирам между рыцарями Фландрии и Брабанта и рыцарями Генегау, Артуа и Пикардии. Его распространению способствовало также влияние, которым пользовались клюнийские монахи, из коих многие были французского происхождения. Наконец, этому содействовали также многочисленные браки, заключавшиеся между дворянскими семьями различных националь­ностей. Несомненно, в конце XI века значительная часть аристократии Фландрии и Лотарингии владела обоими языками и благодаря этому она была прекрасно подготовлена к тому, чтобы играть доминирующую роль • в таком интернациональном предприятии, каким были крестовые походы. Только она могла дать космополитической армии, направлявшейся для освобождения гроба господня, нужного ей вождя. Готфрид Бульонский, по словам одного немецкого хрониста, стал во главе крестоносцев, «так как, получив воспитание на границе романских и германских народов, он знал одинаково хорошо их языки»³.

D'ummler, Ostfrankisches Reich, Bd. I, S. 207, Anm. 4. Add. Petit de Julleuile,

Histoire de la litterature francaise, t. I, p. LXXIV (Paris, 1896); Walter, Vita

Johannis episcopi Teroannensis. Acta Sanctorum, янв., т. II, с. 794.

D'Achery, Spicilegium, т. II, стр. 753.

Gesta abbat. Trudon., ed. de Borman, т. I, c. 70, 122. Add. Miracula S.

Trudonis, Mon. Germ. Hist. Script., т. XV, с. 826.

Guiberi de Nogent, Histoire de sa vie, ed. Bourgin, p. 147 (Paris, 1907). Cp.

Hariulf, Miracula S. Richarii. Mori. Germ. Hisn. Script., т. XV, с. 919, а также

Qalberi, Meurtre de Charies le Bon, ed. Pirenne, p. 22.

Otton de Freisingen, Chronicon. Mon. Germ. Hist. Script., т. XX, с. 250.

Сосуществование двух языков в Южных Нидерландах вполне естест­венно объяснялось самой культурой этих областей. Оно соответствовало их смешанному составу и их одновременной зависимости от Германии и Франции. Распространение романского диалекта в германских частях Бельгии не было, как, например, у англосаксов, результатом завоевания и насилия. Оно было естественным и самопроизвольным явлением. Знание французского языка распространилось к северу от лингвистической гра­ницы, так как эта область находилась с ранних пор под влиянием французской культуры. Оно не было последствием чужеземного господства или политического подчинения. Впрочем, надо тут же заметить, что оно являлось исключительной привилегией высших классов общества. Фран­цузский язык стал во Фландрии вторым национальным языком для высшего духовенства и аристократии, но не оказал никакого влияния на язык народа., Народный язык остался чисто германским: здесь не было, как в Англии, растворения одного языка в другом или внедрения одного языка в другой.

Французское влияние сказалось в Нидерландах в распространении фран­цузского языка, немецкое же отразилось главным образом в литературных памятниках. Со времени царствования Отгона I имперская церковь была главным орудием духовной культуры лотарингского духовенства. С X по XII век научно-литературная гегемония Германии в Лотарингии была нисколько не слабее ее политической гегемонии. Немецкие епископы не только управляли Лотарингией, но, кроме того, развили здесь широкую просветительную деятельность и покровительствовали наукам.

Нашествия норманнов положили конец литературному оживлению, царившему, как мы видели, в Бельгии в каролингскую эпоху. Но положение не улучшилось и с исчезновением. варваров. Политические смуты, фео­дальная анархия, секуляризация монастырей помешали церкви восстановить свое прежнее положение. Единичные попытки делались то в одном месте, то в другом, но не было ничего такого, что походило бы на всеобщее стремление к возрождению. В аббатстве Лобб сохранилась школа, в общем, мало известная, но прославившаяся по крайней мере тем, что она насчитывала среди своих учеников Ратера. В Льеже епископ Стефан, в Утрехте Радбод, и в особенности наставник Бруно, епископ Бальдерик, пытались среди окружавшего их невежества поддерживать культ науки и заботиться о ее процветании. Правда, эти прелаты были запоздалыми представителями каролингской культуры в обществе, которое находилось в то время в переходном состоянии. Стефан и Радбод были воспитаны при дворе Карла Лысого; подобно Бальдерику, они были друзьями и корреспондентами того самого Гукбальда из Сент-Амана, который старался сохранить в своей монастырской школе традиции Алкуина¹.

После присоединения к Империи лотарингское духовенство прониклось совершенно новым духом. С этого времени будущие епископы стали

О Сент-Аманской школе см. /. Desilve, De schola Elnonensi Sancti Amandi (Лувен, 1890).

5 Зак. 4468

получать свою выучку уже не при дворе французского короля, а в императорской часовне. Духовенство, руководимое немецкими прелатами, в течение нескольких лет приобрело совершенно иную физиономию. Церковная дисциплина была восстановлена, и вместе с ней возродились научные занятия. Во время правления Бруно достигнуты были порази­тельные результаты. Первый саксонский епископ Льежа, Эракл, был основателем или во всяком случае восстановителем главной школы еписЦ копства, которая вскоре ярко расцвела. При Нотгере она стала, пожалуй^ самым оживленным центром научной и литературной жизни во Bcei| Империи¹. Она с лихвой вернула Германии то, что когда-то получила от, нее. Ученики Нотгера составили блестящую плеяду епископов. Среди них были: Гюнтер из Зальцбурга, Ротард и Эрлуин из Камбрэ, Геймон и» Вердена, Гезелон из Туля, Герман из Меца, Адальбольд из Утрехта;' Вольбодо, Дюран и Вазо из Льежа². Льежские учителя преподавали В различных городах Империи, в Майнце, в Регенсбурге, в Брешии. Они проникли также во Францию, где один из них, Губальд, с блестящим успехом преподавал в монастыре св. Женевьевы в Париже. С другой стороны в Льеж съезжались французские, английские и славянские³ студенты, умножившие ряды слушателей, стекавшихся со всех концов

Относительно льежских школ помимо превосходного изложения Wattenbach, Deutschlands Geschichtsquellen, 7 Ausg., Bd. I, S. 423 u. f. (Stuttgart, 1904), см. Pirenne, Sedulius de Liege (Bruxelles, 1882); Dute, Die Schulen im Bisthum Luttich im XI Jahrhundert (Marburg, 1882); A. Bittner, Wazo und die Schulen von Luttich (Breslau, 1879); E. Voigt, Egberts von Luttich Fecunda ratis. Einleitung (Halle, 1889); Cauchie, Querelle des Investitures, t. I, p. XLVII; 5. Balau, Etude critique sur les sources de l'histoire de Liege au moyen age, p. 146 et suiv. (Bruxelles, 1901); G. Kurth, Notger de Liege et la civilisation au X siecle, p. 251 и далее.

2 , '

" Среди учеников Ногтера были также и светские люди. Voigt, op. cit., p. 14. В XI веке некоторые представители аристократии обладали довольно широким образованием. См., например, Chronicon S. Huberti. Mon. Germ. Hist. Script., т. VIII, с 643. Папа Урбан II писал Роберту Фрисландскому: «Quod maximum est inter seculi principes rarum, dote kiterarum, scientiae atque religionis te donavie [Deus]» («Что крайне редко среди светских князей, бог наделил тебя даром наук, знаний и религии»). Mon. Germ., Hist. Script., т. IX, с. 30. По поводу взаимоотношений Льежа со славянскими странами см. Wattenbach, op. cit., Bd. II, S. 203. Berliere, Une colonie de moines liegois en Pologne au XII siecle. Revue Benedictine, 1891; /. Paech, Die Geschichte der ehemaligen Benediktinerabtei Lubin. Studien und Mittheilungen aus dem Benediktiner und dem Cistercienser Orden, Bd. XXIX [1908], S. 16 u. f. По мнению Макса Гумпловича (Max Gumplovicz, Bischof Balduin Gallus von Kruszwica, Polens erster lateinischer Chronist. Sitzungsberichte der K. Akad. der Wissenschaften in Wien. Hist.-Phil. Classe, Bd. CXXXII [1895]) этот первый историк Польши был воспитанником льежских школ. Позднее этот же автор (Leben und Schiksale Balduins Bischofs von Kruswitz, 1066—1145 гг., Posen, 1902) пытался открыть в этом епископе графа Балдуина I Генегауского, таинственно исчезнувшего во время первого крестового похода, но его работа представляет собой не что иное, как ученый роман.

Германии. Первый историк Богемии, Козьма Пражский, Маврилий Ру-анский, Леофрик Экзетерский и рамсберийский епископ Герман были прежними учениками школы св. Ламберта¹. Наряду с превосходными педагогами — вроде Эгберта, оставившего нам свою Fecunda ratis, яв­ляющуюся любопытным образчиком книги для чтения для школьников XI века, — здесь имелись ученые, слава о которых распространилась по всей северной Европе. Образование не ограничивалось только грам­матикой, риторикой и поэзией, а простиралось также на музыку, мате­матику² и теологию.

Благодаря своим разнообразным связям с заграницей льежские учителя были в курсе всех возникавших на Западе научных теорий. Различные научные направления имели своих представителей в том своеобразном интернациональном университете, каким был тогда Льеж. При его по­средстве идеи Фульбера Шартрского и Бернгара Турского нашли себе доступ в Германии около того же времени, когда здесь были введены, тоже пройдя предварительно через Нидерланды, клюнийская реформа и божий мир³.

Камбрэ и Утрехт, с своей стороны, были тем же, что и Льеж, — только в более слабой степени. Здесь тоже немецкие епископы заботились о процветании литературы и науки. Впрочем, умственное движение, которое они всколыхнули, не ограничивалось только епископскими рези­денциями. Каждое сколько-нибудь значительное аббатство обзавелось вскоре школой, и история литературы Средних веков с полным основанием сохранила имена многих из них для потомства.

В Лоббе преподавали^Фолькин и Геригер. Школа Ставело прославилась под руководством Поппо своим заботам о процветании наук и распрос­транением клюнийской реформы, а школа Жамблу — своими учителями вроде Отберта и в особенности Зигеберта, сочинение которого De Scrip-toribus ecclesiasticis (О церковных писателях), а также его хроника всеобщей истории непрерывно читались вплоть до эпохи Возрождения.

Уже в императорский период в епископских и монастырских школах наблюдалось то явно выраженное пристрастие к истории, которое осталось с тех пор навсегда характерным для Бельгии. Труд Зигеберта из Жамблу

1Е. Steindorff, Jahrbucher des Deutschen Reichs unter Heinrich III Bel. II, S. 67.

О льежских математиках того времени см. Winterberg, Der Tractat Franco's von Luttich «De quadrature circuli». Abbandlungen zur Geschichte der Mathemathik, Bd. IV, 1882; N. Bubnow, Gerberti postea Silvestri II papae Opera mathematica (Berlin, 1899), а также P. Tannery et Clerval, Une correspondance d'ecolatres au XI siecle (Paris, 1900).

Hauck, Kirchengeschichte Deutschlands, Bd. Ill, S. 954. История Отберта из Жамблу (1048 г.) чрезвычайно поучительна в этом отношении. Он был в Шартре учеником Фульбера и после этого сделался помощником епископа Бурхарта Вормского по собиранию канонов. Впоследствии ему передано было руководство школой Жамблу, где его лекции являлись слушать «curiales» (из окружения) императора.

(умер в 1112 г.) является в этом отношении высшим проявлением умст­венного движения в Лотарингии. Вокруг него существовала целая богатая литература из житий святых, хроник, анналов, биографий; ни одна другая литература не могла представить ничего подобного. «Деяния» (Gesta) епископов Льежа и Камбрэ, хроники аббатств Лобба, Жамблу, Сент-Юбера, Сен-Трона, житие Бальдерика Льежского, Triumphus Sancti Remacli (Торжество св. Ремакля) являются собранием превосходных ис­точников, одинаково ценных как для изучения политических событий, так и для изучения нравов и культуры Бельгии. Эта историография отличалась, двумя характерными особенностями: она была религиозной и велась в областном масштабе. До конца XI века хронисты не интересовались светскими княжествами. С другой стороны, Лотарингия была слишком удалена от центра Германской империи, и ее политическая жизнь почти целиком сводилась к борьбе между светской аристократией и епископами, чтобы ее летописцы могли питать какой-нибудь интерес ко всеобщей истории. Зигеберт, единственный из своих соотечественников, простер свои взоры за пределы лотарингского герцогства и решился написать всеобщую историю. Горизонты остальных ограничивались пределами мо­настырского поместья или, в лучшем случае, отдельного диоцеза.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: