ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 3 глава

Религиозное рвение со своей стороны тоже немало содействовало введению поместного строя у франков. Начиная с VII века области Артуа, Генегау и Намюра покрылись монастырями. Многие из них обязаны были своим происхождением тем пламенным миссионерам, которые в таком большом количестве появлялись в Западной Европе из Ирландии в течение всего меровингского периода. Фуйаны, Ултаны, Мононы¹

Об ирландских миссионерах в Бельгии, которые заслуживали бы особого исследования, см. L. Van der Essen, Etude critique et litteraire sur les Vitae des saints merovingiens de l'ancienne Belgique, p. 2, 105, 144, 282 и т. д. Англосаксы

познакомили Бельгию с образцами того своеобразного аскетизма, лучшими представителями которого были св. Коломбан и св. Галл. Вокруг келий этих благочестивых отшельников их последователи воздвигли вскоре другие кельи, и эти первоначальные скиты в очень короткое время превратились в монастыри, увеличившие число религиозных учреждений, созданных либо миссионерами, вроде св. Аманда или св. Ремакля, либо богатыми светскими людьми или благочестивыми женщинами из аристократии. Уже в конце VIII в. число такого рода аббатств было поразительно велико: Сен-Мартен (в Турнэ), Сен-Пьер (в Генте), Лобб, Сен-Гислен, Креспен, Сент-Гертруд (в Нивелле), Сент-Водри (в Монсе), Мустье на Самбре, Фосс, Анденн, Малонь, Волсор, Гастьер, Насонь, Сен-Трон, Сен-Юбер, Ставело и Мальмеди и т. д. Местные богатые семьи старались превзойти друг друга в щедрости по отношению к ним, выделяя им без счета крупные поместья из своих аллодов. Согласно преданию, аббатства Монса, Омона, Суаньи и Мобежа обязаны своим происхождением одной из этих богатых семей. Короли, со своей стороны, с течением времени передавали монахам земли фиска, принадлежавшие им в районах Турнэзи, Артуа, «Угольного леса» и Арденн. На севере свободные люди, желавшие обеспечить себе благочестивым поступком царство небесное, завещали свои имущества монастырям. Однако надо признать, что церковные земли не были столь обширны во франкских областях, как в валлонских. Значительнейшая часть земель большинства старых аббатств, созданных в романских странах, была расположена в валлонских областях. В гер­манских же областях до конца каролингской эпохи не было крупных монастырей, за исключением аббатства Сен-Пьер (в Генте) и Сен-Трон. Тем не менее можно утверждать, что начиная с VII века существовавшая первоначально экономическая противоположность между территориями, разделенными лингвистической границей, если и не совсем исчезла, то, во всяком случае, сильно смягчилась. В отношении форм землевладения между ними не было уже больше коренного различия, а было лишь различие в степени.

V

В противоположность тому, что можно наблюдать во многих других государствах, созданных силой оружия, те территории в Галлии, на которых происходил процесс формирования и укрепления победоносной династии, не играли после завоевания доминирующей роли. Нидерланды отнюдь не заняли в меровингской монархии того места, которое можно было бы сравнить с положением, занятым позднее, например, Арагоном и Кастилией в Испании или Бранденбургской маркой в Пруссии. С того момента как франкские короли покинули берега Шельды, чтобы больше

тоже вели христианскую проповедь в Бельгии, как например, св. Бертин, основатель Малонского аббатства; но здесь их было гораздо меньше, чем в Утрехтском диоцезе, с историей которого связаны имена двух наиболее знаме­нитых миссионеров их национальности, — св. Виллиброда и св. Бонифация.

к ним не возвращаться, они забыли о древней колыбели своего народа, о тех вечно покрытых туманами землях, где в своей, отныне позабытой могиле, покоилось покрытое золотом тело Хильдерика¹. Чем больше они романизовались, тем слабее становился их интерес к области салических франков, затерявшейся на границах королевства, на опушке обширных лесов. Достигнув вершины могущества, они совершенно забыли свою исконную родину, подобно тому как впоследствии люксембургские импе­раторы забыли свое старое родовое герцогство. В связи с этим бельгийские области приняли лишь очень слабое участие в событиях, развернувшихся с VI по VII в. на территории Галлии. Они находились в стороне, и их жители вполне могли применить к себе то прозвание «extremi homines» (чужаки), которое некогда было дано их предшественникам, моринам.

Каролингская эпоха навсегда покончила с этим положением вещей. Карл Великий, раздвинув границы христианской Европы до Эльбы, тем самым предоставил Нидерландам то превосходное центральное положение, которое они, начиная с этого времени, всегда занимали на Западе. Вместо того чтобы продолжать коснеть в своей изолированности на границах франкского государства, они оказались теперь в самом центре средневе­ковой культуры, являвшейся делом обеих больших народностей, романской и германской, деливших между собой их территорию. Условия, опреде­лявшие отныне их историческое развитие, были тем самым даны. С тех пор в Европе не было таких политических, религиозных, экономических или социальных движений, отраженного влияния которых они не испытали бы на себе. Именно через их страну происходил, так сказать, взаимный обмен обычаями и взглядами между южными римскими и германскими областями. Они часто являлись для Европы полем битвы, но не менее часто они служили ей также опытным полем в социальном отношении. На их почве, созданной аллювиальными отложениями рек, одна из которых текла из Германии, а другие — из Франции, развилась с течением веков совершенно особая культура, образовавшаяся из смешения весьма раз­личных элементов, одновременно германская и романская, словом, не национальная в тесном смысле, а европейская культура.

Ряд других причин также содействовал созданию из стран, лежавших между Рейном и морем, одной из наиболее жизнеспособных частей франкской монархии. Именно здесь находилось большинство земель, принадлежавших новой династии², именно здесь расположены были ее излюбленные резиденции и простирался обширный Арденнский лес, куда ежегодно осенью императоры приезжали охотиться на оленей и кабанов. Нивелльский монастырь обязан своим происхождением Итте, жене Пипина

Cochet, Le tombeau de Childeric (Paris, 1859).

О первоначальных поместьях Каролингов между Рейном, Моэелем и Маасом, см. Bonnell, Die Anfange des karolingischen Hauses, S. 76 u. ff. (Leipzig, 1866). Следует только отметить, что этот автор ошибочно оспаривает (стр. 70) сношения первых Каролингов с Брабантом, так как он считает легендарной историю св. Гертруды из Нивелля.

Ланденского, дочь которой Гертруда приняла здесь постриг; сестра по­следней, святая Бегга, является основательницей Анденнского аббатства; кроме того, история первых лет Сен-Юберского аббатства также связана с воспоминаниями о Каролингах. Благодаря пристрастию Карла Великого к Аахену Бельгии выпало на долю играть роль окрестностей столицы Империи, и она стала исключительно оживленной страной. Все те, кто направлялся из различных мест христианского мира к этому северному Риму, — посланники, missi dominici, епископы, придворные, англосак­сонские монахи, грамматики из Италии, странствующие фокусники, тор­говцы, нищие и бродяги — вынуждены были пересекать ее территорию. Бельгийские монастыри сделались европейскими гостиницами; необычайно усилилось движение по римской дороге, проходившей через «Угольный лес»; воды Мааса и Шельды бороздили суда, подвозившие императорскому двору большие транспорты хлеба и вина.

Личное влияние Карла Великого особенно сильно сказалось в этих областях, которые он так хорошо знал и где находилась большая часть его наследственных владений. Он оформил их, так сказать, собственной рукой по образцу созданных им учреждений. Образовавшиеся здесь повсюду крупные поместья получили и сохранили в течение веков ус­тройство, соответствовавшее постановлениям «Капитулярия о поместьях». С другой стороны, одна из таких наиболее важных государственных реформ Карла Великого, как назначение скабинов (шеффенов или эше-венов) во главе сотенного судебного собрания вместо созыва на это собрание свободных жителей сотни, нигде не укоренилась так прочно, ,как в Нидерландах. Вплоть до конца XVIII века должность скабинов (эшевенов) оставалась самой характерной и национальной судебной долж­ностью в Бельгии, и уже по одному этому примеру можно оценить всю силу влияния Каролингов на эту страну.

Император стремился также насадить франкские учреждения среди приморских фризов и саксов, которые до этого вели изолированное существование среди дюн и болот.

Ему, по-видимому, пришлось преодолеть попытки сопротивления этих полуварварских народов. Образовались целые объединения недовольных (гильдии), навербованные из сервов, но, по-видимому, поддерживавшиеся крупными землевладельцами Фландрии и Мемписка, так что Людовику Благочестивому пришлось в 821 г. поручить своим «missi» уничтожить эти объединения¹.

Нидерландские епископы, живя по соседству с Карлом и нередко даже находясь в близких отношениях с ним, поставлены были в самые благоприятные условия, так как они имели возможность использовать заботу, которую он всегда проявлял к церкви, в интересах своих собст­венных диоцезов. Если бы даже мы не имели такого убедительного доказательства этой заботливости, каким является письма Карла к Жер-

Boretius, Capitularia regum Francorum, т. I, стр. 301, § 7 (Ганновер, 1883).

бальду Аьежскому¹, то об огромных ее размерах мы могли бы судить по ее результатам.

Действительно, в течение IX века от варварства и невежества, в которых св. Аманд упрекал когда-то духовенство Тонгра, не осталось никакого следа. Священнослужители стали заниматься наукой, и император взял на себя задачу доставить им учителей. Он поручил Зйнгарду * руководство обоими гентскими аббатствами — Сен-Пьерским и Сен-Ба-вонским. Один из лучших учеников Алкуина, Арно, будущий архиепископ Зальцбурга, был аббатом Эльнона. В Сен-Сове (в Валансьене) находился итальянец Георгий, построивший знаменитый гидравлический орган, хра­нящийся в Аахенском дворце. Почти во всех монастырях страны жили ученые ирландские или англосаксонские монахи, на обязанности которых лежало обучение послушников классической латыни, стихосложению и искусству письма. Женские монастыри тоже не остались в стороне от этого движения. В Мезейке святые Гарлиндис и Ренула занимались в часы досуга художественным вышиванием или прилежно расписывали миниатюрными рисунками ценные рукописи². Повсюду приступлено было к созданию библиотек, к писанию анналов, житий святых, к обработке бессвязных рассказов меровингских агиографов.

Благодаря этому Нидерланды, где было множество монастырей и куда стекались иностранные учителя, вскоре превратились, бесспорно, в один из наиболее влиятельных центров литературной и художественной жизни. Ирландец Седулий³ был оракулом кружка ученых, собиравшегося вокруг льежского епископа Гартгара, в украшенных живописью и цветными окнами залах нового епископского дворца. В другом конце страны школы Сент-Аманда под руководством Гукбальда — слава о котором как поэте, историке и музыканте распространилась по всей Западной Европе, — приобрели столь широкую известность, что Карл Лысый доверил им воспитание своих сыновей⁴. Эти факты очень показательны, но сколько других аналогичных явлений было бы нам известно, если бы только эти области начиная с середины IX века не подвергались систематическому разграблению норманнами; число пощажённых ими монастырей было крайне незначительно. Погибли почти все монастырские библиотеки и их сокровища, о необычайном богатстве которых мы можем судить благодаря описи, уцелевшей по счастью в хронике Сен-Трона, — они стали добычей варваров. Пламенем были уничтожены соборы, храмы и дворцы епископов:

Ibid., т. I, стр. 241.

Наиболее древней бельгийской рукописью с миниатюрами является мезейкское

евангелие VIII в. См. Bulletins des Commissions royales dart et d'archelolgie,

t. XXX [1891], p. 19 et suiv. Cp. Vita ss. Harlindis et Renulae. Acta ss. Boll.,

март, т. Ill, стр. 386.

См. Sedulii Scoti carmina, ed. L. Traube, Mon. Garm. Hist. Poetae latini aevi

Carolini, т. Ill, стр. 151 и ел.

/. Desilve, De schola Elnonensi Sancti-Amandi (Лувен, 1890).

до нас не дошло ни одного образца каролингской скульптуры и архитектуры в Бельгии.

Привилегированное положение Нидерландов в IX веке сказалось не только в интенсивности ее религиозной и литературной жизни, но также и в обнаружившемся экономическом оживлении. Между тем как вся остальная Европа в эту эпоху занималась почти исключительно земледелием и покрыта была поместьями, представлявшими собой соответственное число небольших изолированных миров, производство которых регулиро­валось не обменом, а удовлетворением потребностей собственника и его ближайшего окружения, — членов его «familia», Нидерланды, в отличие от этого, являли собой совершенно необычное зрелище, обладая сравни­тельно развитой торговлей. Значительная часть всякого рода продуктов питания, необходимых для прокормления Аахенского двора, доставлялась по их рекам; по ним же привозилось из мозельских виноградников вино для монастырей северных районов, так как их жители не могли выращивать винограда под своим холодным и дождливым небом. Эти торговые сношения послужили толчком к оживлению в бассейне Шельды и вдоль морского побережья текстильного производства, которым морины и ме-напии занимались здесь еще до вторжения германских племен. Франки, обосновавшись в этой области, столь пригодной благодаря обилию лугов для разведения овец, принялись, подобно прежним ее обитателям, прясть и ткать шерсть, которая была у них в количестве, значительно превос­ходившем их потребности. Их сукна, известные под названием фризских сукон, пользовались тогда большой известностью. Благодаря знакомству с приемами старой галло-римской техники и близости оживленных портов Фландрия приобрела с этого времени промышленный характер, который мы напрасно стали бы искать у какой-нибудь другой тогдашней страны¹.

С. Schmoller, Die Strassburger Tucher und Weberzunft, S. 359 (Strassburg, 1879). Шульте (A. Schulte, Die Handelsverbindungen zwischen Westdeutschland und Italien, Bd. I, S. 78, Leipzig 1900) полагает, что фризские и фламандские сукна — это одно и то же. Клюмкер же (/. Klumker, Der friesische Tuchhandel zur Zeit Karls des Grossen etc. Jahrbuch der Gesellschaft fur bildende Kunst und Vaterl. Alterthumer zu Emden, Bd. XIII, 1899), наоборот, считает, что значи­тельная часть «panni Frisonum» выделывалась англосаксами. Гепке (R. Hapke Die Herlunft der friesischen Gewebe. Hansische Geschichtsblatter, 1906, S. 306) убедительно опроверг эту точку зрения и показал, что только Фландрия могла давать торговле каролингской эпохи ткани, называвшиеся обычно фризскими (либо потому, что они экспортировались фризскими купцами из Дурстеда, либо потому что к Фландрии, название которой было еще слабо распространено в это время, применяли более известное наименование «Frisia»). Совсем недавно Пельман (Н. A. Poelman, Geschiedenis van den Handel van Nordnederland gedurende het Merovingische en Karolingische Tijdperk, с 130 и ел., Амстердам, 1908) пытался доказать, что «panni Frisonum» являются принадлежностью исключительно Фрисландии. Впрочем, аргументация его неубедительна, и все его доказательство рушится, поскрльку он не читал работы Гепке. Возражения г. Вилькенса, изложенные в его интересном исследовании Zur Geschichte des

К сожалению, у нас слишком мало данных, чтобы составить себе ясное представление об экономических основах этого примитивного производства сукон. Все, что мы знаем о нем, сводится к тому, что оно было чисто деревенским: мастерские находились в крупных поместьях и у крестьян, имевших овчарни. Фризские сукна, привлекавшие к себе внимание на ярмарках Сен-Дени уже во времена Меровингов, распространились в IX веке по всей Западной Европе. По Рейну, Шельде и Маасу они проникали далеко в глубь Европы. Они, несомненно, являлись основной статьей внешней торговли, которую обитатели Бельгии уже в то время вели с Великобританией и Скандинавией через порты Квентовик (E'staples) на Канте¹, Дурстед и Утрехт на Рейне². У нас имеются вполне по­ложительные данные об оживленных торговых сношениях этих городов с северными странами. Их монеты были найдены в Англии, а также на берегах Балтийского моря , и известно, что монеты Дурстеда послужили образцами для стариннейших шведских и польских денег. Сношения между языческими народами Севера и жителями Фландрии и Голландии были столь оживленными, что они обратили на себя даже внимание церкви. Недалеко от побережья, в монастыре Туру, была создана миссионерская школа, ставившая себе задачей обращение в христианство датчан.

Морская торговля, в свою очередь, содействовала развитию речной. На берегах больших рек создавались товарные склады и торговые пункты. Валансьен на Шельде и Маастрихт, расположенный в том месте, где римская дорога пересекает Маас, были уже во время Карла Великого важными средоточиями купцов и судовладельцев⁴.

Нет надобности развивать далее этого беглый обзор. Сколь бы не­полным он ни был, однако его достаточно, чтобы показать, что каро­лингская культура в ее разнообразнейших проявлениях именно в Нидер­ландах нашла свое, пожалуй, самое полное и, если можно так выразиться, наиболее классическое выражение. В силу редко встречающегося счаст­ливого стечения обстоятельств различные элементы, содействовавшие ее

Niederl'andischen Handels im Mittelalter. Hansische Geschichtsbl'atter, 1908, S. 330 u. ff, также неубедительны. Автор решительно ошибается, полагая, что овце­водством занимались во Фландрии до XI века только в pagus Rodanensis, т. е. на берегах Звина.

P. Fengler, Quentowic, seine maritime Bedeutung unter Merowingern und Karolin-

gern. Hansische Geschichtsbl'atter, 1907, S. 91 u. ff.

В написанной в X веке Одбертом La Passio Friderici Trajectensis episcopi. Mon.

Germ. Hist. Script., т. XV, с. 354, указывается с явным преувеличением, что

в этом городе имелось 55 церквей до его разрушения норманнами. По поводу

торговли Бельгии с Севером см. Al. Bugge, Die Nordeurop'aischen Verkehrswege.

Zeitschrift fur Social-und Wirtschaftsgeschichte, Bd. IV (1906).

V. Gaillard, Recherches sur les monnaies des comtes de Flandre, p. 16 (Gand,

1857); M. Prou, Les monnaies caronrigiennes, p. 10 (Paris, 1896).

Eginhard, Translatio Ss. Marcellini et Petri. Mon. Germ. Hist. Script., т. XV, с 238 и ел.

созданию, в бассейнах Шельды и Мааса находились в состоянии пол­нейшего равновесия. Географическое положение Нидерландов вместе с разноплеменностью населения прекрасно подготовили их к восприятию культуры, скорее универсальной и христианской по своему характеру, нежели национальной, такой, к которой стремился Карл Великий и которая на протяжении всей их истории — несмотря на все испытанные ими политические превратности — никогда здесь не исчезала и не переставала развиваться. Эти области без названия и без точных границ навсегда сохранили свой неподдающийся точному определению каролингский ха­рактер, отличающий их от других европейских стран. И, разумеется, не без оснований жители их уже с давних пор забыли свои национальные традиции и эпические сказания сподвижников Хлогиона и Хлодвига, выдвинув на первое и наиболее почетное место р своих исторических легендах фигуру Карла Великого.

ГЛАВА ВТОРАЯ

ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО

И ГРАФСТВА ФЛАНДРСКОГО

I

За пятьдесят лет, прошедших со времени смерти Людовика Бла­гочестивого, Нидерланды претерпели территориальные изменения, столь же многочисленные и так же поспешно следовавшие друг за другом, как это имело место тысячу лет спустя, в конце XVII и начале XIX в.¹ В этом нет ничего удивительного. Так как Нидерланды расположены были на окраинах Francia Occidentalis — будущей Фран­ции, и Francia Orientalis — будущей Германии, то по их территории проходила граница, разделявшая эти два больших западноевропейских государства. Но прежде чем эта граница приняла направление, сохра­нившееся почти без всяких перемен вплоть до царствования Карла V, она неоднократно отклонялась то к востоку, то к западу, в соответствии с исходом войн и условиями договоров. Никогда, однако, и это необходимо еще раз подчеркнуть, она во время этих своих отклонений не совпадала с этнической и языковой границей в этих областях. Преемники Карла Великого поделили между собой Нидерланды, не сообразуясь с населявшими их народами.

Верденский договор (843 г.) положил начало целому ряду столь частых с этого времени в истории Бельгии разделов. На основании этого договора территории, находившиеся между Рейном и Шельдой, вошли в состав империи Лотаря, в то время как земли, простиравшиеся от Шельды до моря, отошли к Карлу Лысому. Таким образом, Верденский договор разрезал Нидерланды на две части, которым суждено было объединиться

Относительно договоров Каролингской эпохи, касающихся Бельгии, см. L. Van-derkindere, Histoire de la formation des principautes beiges au moyen age, т. I, стр. З и ел. (Брюссель, 1902).

лишь шесть веков спустя. После смерти Лотаря (855 г.) его сыновья поделили между собой его расположенную в различных частях Европы империю; области от Северного моря до Юры составили королевство Лотаря II. Это королевство, где жили бок о бок фризы, франки, аламаны и валлоны¹, получило название, которое вполне соответствовало его раз­нородному составу и которому суждено было привиться; за отсутствием лучшего наименования, его назвали по имени самого государя «Лотарин­гией» (regnum Lotharii, Lotharingia)². В его состав входили самые лучшие и самые известные части каролингского государства³. Здесь находились имперский город Аахен, церковные резиденции Кельн и Трир и, наконец, прославленные своими виноградниками районы по Рейну и Мозелю, являвшиеся предметом восхищения и зависти обитателей соседних областей. Поэтому вполне понятна поспешность, с какой Карл Лысый захватил эти земли, как только получено было известие о смерти Лотаря в Италии, 8 августа 869 г. Он спешно короновался в Меце 9 сентября и- мог — увы, недолгое время — тешиться тем, что расширил границы своего государства до Рейна. Впрочем, как сказано, они лишь очень недолго простирались до Рейна. Протесты Людовика Немецкого и опасения, как бы не вспыхнула из-за этого война, заставили Карла пойти на уступки. 8 августа 870 г. произошло свидание между обоими братьями в Мерсене, около Маастрихта, и они поделили между собой пополам наследие своего племянника.

Я буду впредь обозначать в этой работе названием «валлоны» все романские народности Нидерландов. Действительно, это название «валлоны» (waelen) фла­мандцы издавна употребляли по отношению к своим соседям, говорившим на французском языке, применяя его равным образом и к обитателям Франции в собственном смысле слова, поскольку последние говорили на «галльском» языке (gualonica lingua или waelsch). В начале XIV в. автор «Гентских анналов» отличает еще «Franci» (жителей Иль-де-Франса), от общей совокупности «Gallici» (валлонов), т. е. людей, говорящих на французском языке вообще. Если стать на филологическую точку зрения, то в романской части Бельгии следует отличать два разных диалекта: во-первых, валлонский — в собственном смысле слова, на котором говорят в трех нынешних областях Льежа, Люксем­бурга и Намюра, на востоке Генегау и на юге Брабанта, и во-вторых, пикардийский диалект, распространенный на западе Генегау, в валлонской части Фландрии и в Артуа.

По мнению Паризо (стр. 748, см. ел. примеч.), название «Лотарингия» впервые встречается в «Antapodosis» Лиутпранда Кремонского, написанном между 958 и 962 гг. Название это происходит, собственно говоря, от германского родового имени «Lothring», т. е. «человек Лотаря». Ср. латинское «Lotharienses», как обыкновенно называли жителей Лотарингии с IX по XI в. По вопросу о размерах королевства Лотаря II см. R. Parisot, Le royaume de Lorraine sous les Carolingiens, 843—923, p. 92 и далее (Paris, 1899). Относи­тельно всего, касающегося истории Лотарингии до 923 г., я отсылаю читателя к этой превосходной работе, автор которой стоит, если можно^ так выразиться, на лотарингской точке зрения.

Мерсенский договор значительно видоизменил карту Европы. Он уничтожил буферное государство, отделявшее до сих пор королевство Карла Лысого от королевства Людовика Немецкого, создав таким образом непосредственный контакт между этими обеими странами¹. Их общая граница шла в бассейне Мозеля довольно точно по линии, отделявшей людей, говоривших на германском языке, от говоривших на романском²; но она отклонялась от нее на севере, где, проходя вдоль течения Урта и Мааса, передавала почти всю нынешнюю Бельгию в руки Карла Лысого.

Впрочем, последствия Мерсенского договора были очень недолго­вечны. Карл воспользовался смертью своего брата (28 августа 876 г.) для захвата областей, которые он вынужден был уступить ему в 870 г. Но сын последнего, Людовик Младший III³, выступил против него, и 8 октября 876 г. обе армии встретились около Андернаха. Впервые немцы и французы противостояли друг другу на поле битвы⁴ и — подобно тому, как это часто бывало впоследствии — ставкой в борьбе была Лотарингия. Карл был побежден, и последовавшая вскоре затем смерть его (6 октября 877 г.) не позволила ему возобновить свою попытку. Людовику III Младшему повезло больше. Он сумел искусно использовать смуты, разразившиеся во Франции после смерти Людо­вика Косноязычного (10 апреля 879 г.), и заставил уступить себе все территории, приобретенные некогда Карлом Лысым по Мерсен-скому договору. На этот раз Лотарингия была полностью присоединена к Германии, западная граница которой вследствие этого переместилась с Мааса на Шельду.

Это положение, лишь ненадолго изменившееся во время очень не­долговечного объединения различных частей империи Карла Великого под скипетром Карла Толстого, вновь было восстановлено в момент, когда вследствие низложения этого государя (887 г.) различные части монархии навсегда отделились друг от друга, превратившись в соответствующее число отдельных государств. Лотарингии не удалось, подобно Бургундии, на которую она походила отсутствием в ней географического и этнического единства, образовать независимое королевство. Она осталась, после не­скольких безуспешных попыток добиться независимости, составной частью Германии.

Сохранились, однако, некоторые особенности, характерные для Лотарингии тех лет, в течение которых она принадлежала Карлу Лысому. Действительно, последний датировал особым образом грамоты, относящиеся к этой 'стране. Parisot, Le royaume de Lorraine, p. 379; Vanderkindere, Origines, t. II, p. 8. R. Parisot, Le royaume de Lorraine, p. 370 и далее.

Это был второй сын Людовика Немецкого. Ему должны были принадлежать западные части королевства последнего. См. Parisot, op. cit., p. 414. Dummler, Geschichte des Ostfrankischen Reichs, Bd. Ill, S. 37 (Leipzig, 1888).

II

Тем временем, пока между королями шла борьба за территорию Нидерландов, последние отданы были на произвол всем ужасам анархии и вражеских нашествий. Если они сумели больше, чем все остальные области, воспользоваться благами каролингской культуры, то зато они сильнее, чем другие, испытали также на себе бедствия, постигшие империю после смерти Людовика Благочестивого. Благодаря своему центральному положению, они раньше всех подверглись воздействию как внешних, так и внутренних причин, приведших к гибели строй, созданный Карлом Великим.

Страна, покрытая богатыми монастырями и королевскими резиденциями и открытая на большом протяжении с моря, благодаря устьям своих рек, издавна должна была привлекать к себе внимание норманнов. В 820 г. упоминается их первое нападение на фламандское побережье, с небольшой флотилией, состоявшей из тринадцати лодок; это нападение было легко отбито¹. Но вскоре начались массовые нападения, и варвары, многие из которых, несомненно, знали страну, так как они бывали в свое время в ее гаванях, наметили систематический план вторжения. Отныне они были непобедимы. Ни императоры, ни короли не оказали им серьезного со­противления, так как они были втянуты в войны или в политические междоусобицы, на которые уходила вся их энергия. Начиная с 834 г. вся приморская область, прорезанная рукавами Мааса, Рейна и Шельды, попала в руки норманнов, и хронисты отмечают, что ее некогда столь многочисленное население почти полностью исчезло². Цветущий порт Дурстед, разграбленный четыре раза подряд (834—837 гг.), превращен был в груды развалин; Утрехт, церковный центр области, был разрушен (857 г.). Казалось даже, что на севере Нидерландов, вот-вот создастся языческое скандинавское государство, так как в 850 г. император Лотарь, не будучи в состоянии отразить нападение викинга Рёрека (Rorek), отдал ему в ленное владение берега Вааля, а в 882 г. Карл Толстый возобновил эту уступку в пользу другого варвара, Готфрида³.

Уже с конца VIII в. берега Северного моря были защищены Карлом Великим от норманнов подобно тому, как они были укреплены некогда римскими императорами от набегов саксов. Abel-Simson, Karl der Grosse, Bd. II, S. 208 (Leipzig, 1883); W. Vogel, Die Normannen und das Frankische Reich, S. 54 (Heidelberg, 1906).

Altfried, Vita S. Liudgeri, lib. I, c. 27: «Nam concrematae sunt aecclesiae, monasteria defuncta, deserta ab habitatoribus praedia, in tantum ut... regiones maritimae, quas prius multitudo tenebat hominum, pene sint in solitudinem redactae». («Ибо церкви сожжены, монастыри уничтожены, поместья покинуты своими обитателями, настолько, что... приморские области, в которых прежде жило множество людей, теперь обратились почти в пустыню»).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: