ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 2 глава

Заселение северной Бельгии франками не связано с именем какого-нибудь исторического лица, так как оно было делом целого народа, действовавшего без заранее составленного плана, под влиянием естест­венного импульса, побуждавшего его выйти за пределы слишком тесных для него границ и расселиться по расстилавшимся перед ним пустым пространствам. Но когда авангард завоевателей, продолжая подвигаться по течению Шельды, дошел до окрестностей Турнэ, ему пришлось сражаться.

Солдаты Аэция, опираясь на линию римской дороги, препятствовали переходу через нее. К этому времени относится появление во главе салических франков Хлогиона — их первого короля, чье имя дошло до нас. Под его предводительством они между 431 и 451 гг. захватили области, расположенные к северу от Соммы, на востоке же завоевали Турнэ. Тем не менее они осели плотной массой лишь в районе Калэ и Булони, население которых, издавна подвергавшееся нападениям морских пиратов с побережья, должно было быть очень редким, и их язык надолго вытеснил латинский¹. На юге же и на востоке, в долине Соммы, как и в окрестностях Камбрэ, Турнэ и Арраса, они смешались со старыми обитателями, которые были слишком многочисленны, чтобы быть изгнан­ными или поглощенными ими. К тому же в тот момент, когда франки подошли к римской дороге, они имели уже в длинах достаточно обширную заселенную территорию.

Отныне они продолжали свои завоевания уже не ради создания новых поселений. Эти завоевания приобретали теперь, скорее, политический

Французский язык начал проникать в эту область в XI веке, но окончательно утвердился в ней лишь в ХVШ веке. JZLanchard, La Flandre, p. 481.

характер: они были выгодны для короля, но не для народа. Правда, число-салических франков, обосновавшихся в Генегау, Артуа и Амьенуа, все еще было очень значительно. Но созданные ими в романских областях германские островки обречены были на исчезновение. Рассеянные среди людей чуждой расы, находясь в непрерывном общении с более высокой культурой, эти форпосты в конце концов разделили судьбу бургундских и вестготских поселений на юге Галлии. Они могли бы сохранить в неприкосновенности свой национальный характер только в том случае, если бы им был обеспечен непрерывный приток все новых сил. Но поток франкского вторжения был приостановлен, и салические франки, рассе­янные среди латинских народностей, вскоре смешались с ними.

Нетрудно объяснить, с другой стороны, почему расселение салических франков не распространилось дальше за нынешние границы разделения фламандского и валлонского языков в Бельгии.

Действительно, если в наши дни в области, простирающейся от Ант­верпена до Монса, нет никаких естественных препятствий для завоевателя, наступающего с севера, то совершенно не так обстояло дело в V веке. В это время вся северная часть Нидерландов покрыта была густым лесом, тянувшимся без всякого перерыва от берегов Шельды до сланцевых возвышенностей Арденн. Его называли «Угольным лесом»¹. Именно эта «лесная стена» и удержала франков в долинах Кампина, Брабанта и Фландрии. Эти ровные и открытые земли были удобны для колонизации; новые поселенцы нашли почву, не требовавшую долгого и упорного труда по расчистке и подъему целины. Вторгнувшиеся завоеватели не сделали поэтому никаких попыток пробраться через лес: основная масса их поселений дошла лишь до его опушки. Салическая Правда, самый древний источник, сохранивший нам название «Угольного леса», считает его — и это очень показательно — границей расселения франкского народа².

По другую сторону этой границы, на полянах и в лесных долинах, утвердились романизованные белги, которые известны были у германцев под названием «Вала» (Wala) и которые являются непосредственными предками валлонов. Но как бы значительно ни было — до и во время нашествий — проникновение германцев и в эту лесную область, оно все же было недостаточным, чтобы внести очень глубокие изменения в характер или язык ее обитателей. Лес был таким же надежным прикрытием от завоевателей, какими служили в эту эпоху Альпы для ретийско-ро-

Об этом «Угольном лесе» (Carbonaria silva) см. Duvivier, Le Hainaut ancien, p. 63 (Bruxelles, 1865), а также Kurth, Frontiere linguistique, p. 545. Из слов Нитхарда (книга II, гл. 2, 3, 6, 10) видно, что этот лес еще в IX веке считался естественной границей. Он тянулся, соединившись с другими лесами, вплоть до Дуэ. Maury, Les forets de la Gaule, p. 186 (Париж, 1867). Lex salica, XLVII. Расположение мест находок кладов римских монет во Франции доказывает, что франки обошли Арденнский лес. См. A. Blanchet, Les tresors de monnaies romaines et les invasions germaniques en Gaule, Париж, 1900.

майского населения и для италиков кантона Тессин, или холмы Уэлса и Корнуэлса — для бриттов Англии.

Защищенные с северной и западной стороны «Угольным лесом», валлоны были прикрыты с востока еще более неприступным массивом Арденнских лесов. Рипуарии не расселились дальше равнин Газбенгау, а полчища аламанов, пройдя через пустоши Эйфеля, тоже встретили на своем пути заслон из лесов. В настоящее время от Арденнских лесов остались лишь жалкие остатки, а «Угольного леса» почти совершенно не существует. Однако путем изучения названий местностей удалось не только определить крайнюю границу, достигнутую на востоке колонизацией аламанов, а на юге — колонизацией франков, но в то же время установить размеры пространств, покрытых некогда огромными лесами, остановив­шими, наподобие мощной плотины, потоки завоевателей и сохранившими в окружении германцев самую северную из романских народностей. И по­ныне в современной Бельгии, по происшествии более чем 1400 лет, первоначальное положение не изменилось: фламандцы и валлоны продол­жают жить по соседству друг с другом, занимая, почти те же места, которые были заняты их предками около середины V века.

И на северных равнинах естественные препятствия также отделили друг от друга территории, занятые завоевателями. Рипуарии, переправив­шись через Маас, остановились на краю Кампинских болот¹, к западу от которых начиналась страна салических франков. Последняя, в свою очередь, не простиралась до моря. Ее крайняя граница на западе опре­делилась, по-видимому, невозделанной лесистой областью, которая от Сен-Николя до Туру пересекала Фландрию по диагонали; последние следы ее лесов исчезли лишь несколько лет тому назад². Впрочем, лежавшая за этими лесами и болотами прибрежная область, наполовину залитая водой, и не могла соблазнять поселенцев. Основная масса сали­ческих франков обошла эти бесплодные земли, точно так же, как она обогнула «Угольный лес». Лишь очень немногие из них проникли в приморскую Фландрию, которая, до тех пор пока повышение почвы не сделало возможным начать здесь борьбу с морем, имела очень редкое население из явившихся сюда морским путем фризов и саксов, наложивших свой отпечаток на некоторые особенности языка, права и обычаев этой страны³.

Meitzen, Siedelungen, S. 544, а также Kurth, Frontiere linguistique, p. 541. Andries, Notices sur la grande bruyere flamande de Bulscampveld. Annales de la Societe l'Emulation de Bruggex, 2-е serie, t. XIII, 1864, p. 271 и далее; Meitzen, Siedelungen, Bd. I, S. '551. Ср. также /. W. Muller, Tijdschritt voor Nederlan-dsche taal en letterkunde, т. XV [1896], стр. 31. Во времена св. Бавона (VII в.), чтобы пройти из Туру в Гент, надо было пересечь огромные совершенно пустынные леса. Acta Ss. Bool., Oct., т. I, стр. 234 цитируемые Kurth, Frontiere linguistique, p. 528.

/. Те Winkel в книге Paul, Grundriss der Germanischen Philologie, 4. Ausgabe, Bd. Ill [1901], S. 787; Vanderkindere, Introduction a l'histoire des institutions de la Belgique, p. 112 (Bruxelles, 1890); Blanchard, La Flandre, p. 479. По мнению

Ill

Вместе с романизованным населением на севере Нидерландов в V веке исчезло также и христианство. Но если уход первого был окончательным, то отступление второго могло быть лишь кратковременным.

Крещение Хлодвига (496 г.) не вызвало немедленной христианизации франков. Если воины, сопровождавшие короля в Галлию, тотчас же последовали его примеру, то совсем не так обстояло дело с основной массой франков, поселившихся по другую сторону «Угольного леса». Церкви пришлось преодолеть здесь большие трудности, и она лишь очень медленно добивалась успехов. Правда, ей не пришлось преодолевать здесь сильного национального сопротивления. Ни из чего не видно, чтобы языческие боги нашли себе здесь рьяных защитников. Церковь не сумела, однако, воспользоваться столь благоприятными обстоятельствами. Она не в состоянии была энергично и решительно взяться за дело христианизации северных франков.

Действительно, вражеские нашествия совершенно разрушили в северной Галлии церковное устройство. Диоцезы, к моменту вторжения варваров находившиеся в процессе организации или только недавно возникшие, исчезли. Во всех областях, где обосновались завоеватели, христианские общины рассеялись, и отправление культа прекратилось. Словом, като­лицизм не пережил римских поселений, на базе которых он вырос и которые в своем крушении увлекли его за собой¹.

Процесс восстановления диоцезов севера был чрезвычайно мучителен. Проповедь Евангелия среди франков была начата не духовенством этих диоцезов, несомненно, полуварварским². Оно было делом миссионеров, явившихся из Галлии и поддерживавшихся меровингской династией, за­интересованной — но вполне понятным соображениям — в распростра­нении в своих северных владениях религии, ставшей со времени крещения Хлодвига, ее религией. Среди миссионеров выделялся пламенный и страстный св. Аманд. Этот аквитанский монах обладал душой и темпе­раментом апостола. Во время его паломничества в Рим ему, по его словам, явился св. Петр, приказавший ему посвятить себя проповеди

Веркули (/. Vercoullie, Etymologie de Vlaming er Vlaanderen. Bullet, de l'Acad. royale de Belgique, Classe de Lettres, 1903, p. 490), слово «Vlame», давшее начало слову «Vlaming», принадлежит фризскому диалекту.

Даже в таком римском городе, как Камбрэ, в начале VII века имелись еще язычники. См. Vita S. Gaugerici. Mon. Germ. Hist. Script, rer. Merov., т. Ill, стр. 657.

Это достоверно установлено в отношении духовенства Тонгра, которое св. Аманд находил слишком мало развитым для выполнения возложенных на него задач. Но еще и при св. Ремакле оно было столь невежественным, что последний вынужден был отправить молодого Трудона (св. Тронда) учиться в Мец. Если так обстояло дело в самом старом епископском городе Бельгии, то нет никаких сомнений, что положение в других городах было еще более плачевным.

Евангелия среди язычников севера. Он без колебаний повиновался. Он был возведен королем Хлотарем IIв сан епископа и через короткое время, около 629 г., вместе с несколькими товарищами, обосновался при слиянии Шельды и реки Лис, как раз в самом месте, где позднее воздвигнут был город Гент. Здесь им было создано в честь св. Петра аббатство — первое католическое учреждение в стране салических фран­ков¹. Будучи более ревностным, чем осторожным, по своей природе, Аманд счел возможным приступить к обращению своей паствы. Но когда по его совету король предписал крещение в обязательном порядке, то народ восстал, и обескураженный неудачей Аманд покинул Фландрию, решив поискать на отдаленных берегах Дуная других душ для обращения в христианство. Однако ему предстояло впоследствии опять вернуться к франкам. В 664 году мы встречаем его епископом Тонгра. Но он лишен был, по-видимому, качеств, необходимых для управления диоцезом. По истечении трех лет, утомленный бездеятельностью и грубостью подчи­ненного ему варварского духовенства, он отказался от своих обязанностей и вновь одел свое монашеское облачение — единственную одежду, которая подходила для такого энтузиаста и идеалиста, как он. Возраст не ослабил его энергии. Как будто задавшись целью добиться чести проповедывать слово Божие среди самых различных народов, он отправился на склоне своих лет миссионером к баскам. В конце концов, после тщетных поисков венца мученика, он возвратился окончить свои дни в те самые северные страны, где когда-то началась его апостольская деятельность. Он умер в 672 г.² в Эльнонском монастыре, который был им построен в окрест­ностях Турнэ и носил с тех пор его имя.

Дело св. Аманда было продолжено двумя другими аквитанцами: в долине Шельды св. Элигием, которому Дагоберт I передал в 641 г. диоцез Нуайон-Турнэ, а в долине Мааса — св. Ремаклем (умер в сентябре 671г.), призванным в 650 г. Сигебертом IIIдля занятия епископской кафедры в Тонгре, Но дело это было завершено лишь в начале VIIIвека св. Ламбертом (умр ок. 705 г.) и св. Губертом (умер в 724 г.), которые обратили в христианство последних язычников Ток-сандрии, Брабанта и Арденн. Таким образом, для христианизации насе­ления всей обширной области от устья Шельды до «Угольного леса» потребовалось больше двух веков. Это кажется тем более странным, что франки не были варварами-фанатиками, что их короли были давно католиками и что доступ в их страну был легок и безопасен.

Основание аббатства обычно относят к 610 году. Но в настоящее время доказано, что эта дата была установлена без всяких исторических оснований в X веке монахами Сен-Пьерского аббатства. См. О. Holder-Egger, Zu den Heiligengeschichten des Genter St. Bavoskloster, «Historische Aufsatze dem Andenken an Georg Waitz gewidmet», S. 634 und ff. (Hannover, 1886). По поводу этой даты см. L. Van der Essen, Erude critique er litteraire sur les Vitae des saints merovingiens de l'ancienne Belgique, p. 341 (Louvain, 1907).

Но обращение язычников, проводимое без общего плана, предостав­ленное индивидуальной инициативе, лишенное руководства и системы, могло происходить лишь крайне медленно. Местное духовенство не только не помогало миссионерам, но последние, по-видимому, с презрением отвергали всякую мысль о том, чтобы заставить их служить своей цели. Мы видели, что св. Аманд отказался от своих епископских обязанностей в Тонгре, и мы знаем, что несколько позднее св. Ремакль последовал его примеру.

Меровингские миссионеры не создали новых епископств среди франков Бельгии. Здесь не было ничего, похожего на то, что делалось среди германских народов по ту сторону Рейна, где наряду с обращением язычников происходило создание епископств на завоеванной для церкви территории. Здесь ограничивались прикредлением новых христиан к ле­жавшим по соседству епископским городам.

Церкви этих городов, разрушенные во время нашествий варваров, вскоре оправились. Уже в начале меровингской эпохи появились епископы в Маастрихте¹, Теруане, Турнэ² и Аррасе³. Разумеется, епископы влачили вначале очень слабо обеспеченное существование. Их власть не прости­ралась за пределы округи занимаемых ими городов, и в первое время даже само их местопребывание было далеко не постоянным. В VI веке аррасские епископы обосновались в Камбрэ, епископы из Турнэ — в Нуайоне⁴, а в начале VIII века св. Губерт перенес епископскую резиденцию из Маастрихта в Льеж.

Дело реорганизации церкви на севере происходило под влиянием чисто римских идей. Не изгладилась еще память о тех переменах, когда административные границы Римской империи совпадали с церковными, и соответственно с этим в официальный титул епископов входили названия старых городов. Так, епископы Маастрихта-Льежа назывались episcopi Tugrorum, епископы же Теруаня — episcopi Morinorum, несмотря на то, что тунгры и морины уже перестали существовать к этому времени. Хотя эти названия и не соответствовали больше действительности, но они все же свидетельствовали о притязаниях их носителей на северные области. Поэтому, когда язычество было уничтожено по эту сторону «Угольного леса», епископы сочли совершенно естественным вернуть себе свои вла-

Возможно, что именно епископ Монульф перенес епископскую резиденцию из Тонгра в Маастрихт. Van der Essen, Saints Merovingiens, p. 162. Cm. Warichez, L'Eglise de Toumai, p. 40.

Аррасское епископство было восстановлено св. Ваастом, (ум. в 540 г.), но вскоре (около 545? г.) перестало вести независимое существование, так как оно входило вплоть до 1093 г. в один общий диоцез с Камбрэ. По мнению Варише (Warichez, op. cit., p. 62), это переселение было произ­ведено не св. Медардом как утверждает предание, а св. Ашаром, предшест­венником св. Элигия. Объединение Турнэ с Нуайоном продолжалось до 1146 г.

дения и восстановить свою епископскую власть на принадлежавших им в римские времена территориях.

Льежское епископство простиралось на севере от Мааса до Диля, епископство Камбрэ-Аррас — от этой последней реки до Шельды, епископство Нуайон-Турнэ — от Шельды и морского побережья до Звина, а долина Изера была прикреплена к Теруаню. Таким образом, церковь почти восстановила в колонизованной франками местности границы римских «civitates» тунгров, нервиев, менапиев и моринов. Первый из названных диоцезов был частью Кельнского архиепископства; что же касается трех остальных, то они были подчинены Реймскому архиепис­копству. Территория Нидерландов делилась с этого времени вплоть до XVI века между двумя большими церковными провинциями, соответст­вовавшими прежним имперским провинциям «Второй Белгике» и «Нижней Германии». Обращенные варвары были распределены между теми же округами, которые Римская империя некогда создала для своих подданных кельтского происхождения. Вплоть до царствования Филиппа II геогра­фическое распределение церковных округов в Нидерландах оставалось в том же виде, как и в римские времена, и лишь в 1559 г. территории, приобретенные для христианской церкви в VII веке св. Амандом и св. Ремаклем, были изъяты из ведения епископских городов северной Галлии и образовали новые диоцезы.

Эти факты привели к очень важным последствиям. Церковь, при создании диоцезов, не считалась с этнической и языковой границей и, включая в них франков наряду с белго-римлянами, до известной степени подготовила жителей Нидерландов к той роли посредников между римской и германской культурой, которую они призваны были сыграть в течение последующих веков. Именно этим история Бельгии с самого же начала существенно отличается от истории северных Нидерландов. Образование Утрехтского епископства дало последним чисто германский центр церков­ного управления. Они не были включены, в отличие от южных соседей, в галльские церковные округа, и источники их духовной жизни остались совершенно свободными от каких бы то ни было римских влияний.

По мере того как новая вера все более укреплялась в их душах, франки все сильнее подпадали под влияние тех романизованных областей, где жили епископы, где воздвигались соборы, где хранились реликвии почитавшихся ими мучеников и где формировалось их духовенство. У них были общие с валлонами религиозные центры. Там, по ту сторону густых лесов, остановивших их колонизацию, находились очаги их духовной культуры. Римские города, превратившись в их церковные центры, пе­рестали быть для них чужими городами. Под влиянием церкви смягчился национальный антагонизм и лингвистическая граница перестала быть барьером между людьми, которых она отделяла друг от друга. Жители германских частей диоцезов Льежа, Камбрэ-Арраса и Нуайон-Турнэ в известном отношении ориентировались на юг, нисколько не жертвуя из-за

этого чистотой своей расы и не теряя своего языка. Таким образом, франки Шельды и Мааса уже с давних пор в известной степени романизовались. После V века между обоими нидерландскими народами больше не происходило смешения. Но так как они находились под одним и тем же культурным влиянием, так как они вынуждены были ввиду одинаковой религии тяготеть к одним и тем же пунктам, то невозможно было, чтобы они продолжительное время могли коснеть во взаимной вражде и изолированности друг от друга.

Церковь стала отрывать от германского мира франков, живших в долинах Бельгии. Политика Меровингов бессознательно продолжала это дело в том же направлении.

Известно, что на протяжении VII века между романской и германской частями франкской монархии — Нейстрией и Австразией — развивался все усиливавшийся антагонизм. При этих условиях естественно было ожидать присоединения салических франков бассейна Шельды к Авст-разии, на территории которой жили родственные им племена. Между тем дело обернулось совершенно иначе. Любопытное явление: пограничная линия между Нейстрией и Австразией, проходившая почти на всем своем протяжении вдоль лингвистической границы, в Нидерландах внезапно отходила от нее и шла по линии, отделяющей на территории Брабанта Льежское епископство от епископства Камбрэ. Таким образом, церковные округи определили здесь контуры политических границ. Государство, вместо того, чтобы учесть национальную неоднородность населения, просто приняло разграничение, установленное между ним церковью. Оно пред­почло забыть, что жители северных диоцезов принадлежали к различным этническим группам. Те, которые находились в ведении епископов Камбрэ, Нуайона и Теруаня, — будь то франки или валлоны — были ней-стрийцами, те же, на которых простиралась власть Льежского епископа, считались австразийцами. Названия, означавшие повсюду этнические груп­пы, имели в Бельгии лишь чисто политическое значение. Результатом первой же границы, проведенной светской властью на бельгийской земле, было отделение от Германии салических франков Фландрии и включение в нее валлонов из Арденн, Намюрской области и Генегау.

Разумеется, этому поразительному факту не следует придавать пре­увеличенного значения. Уже с конца VIII века ни Нейстрии, ни Австразии больше не существовало и только что указанная демаркационная линия стерлась. Однако мы увидим в дальнейшем, что позднее, в 843 г., ей суждено было быть восстановленной примерно в том же виде. Как бы то ни было, но нам кажется небезынтересным отметить, что уже в самые отдаленные времена лингвистическая граница в Бельгии отнюдь не означала политической границы.

Таким образом, исторические условия, воздействовавшие на салических франков тотчас же после завоевания, не позволили им соблюсти в такой же чистоте и сохранности, как их соплеменникам в Германии, самосто-

ятельность и, так сказать, автономию своей расы, не говоря уже о ее характерных особенностях. Между тем как вплоть до того времени, когда меровингская монархия стала клониться к упадку, различные германские племена продолжали сплачиваться в национальные герцогства и объеди­нялись соответственно естественному родству по крови и по языку, вокруг наследственного вождя, власть которого почти равнялась королевской власти, — мы не видим ничего подобного в бассейне Шельды. Каждому из этих племен — рипуариев, аламанов, тюрингов — начиная с VII века соответствовало отдельное герцогство; однако никогда не существовало салического герцогства.

Но еще более поразительным должно казаться то, что никогда не называли «Francia» те территории, которые были колонизованы франками к северу от «Угольного леса» и откуда их воины, под предводительством Хлодвига, отправились на завоевание Галлии. Присвоенные им назва­ния — Фландрия, Брабант — не являются этнографическими обозна­чениями. Более того: сами обитатели этих стран вскоре забыли свое национальное имя и предоставили присвоить его себе галло-римлянам юга. На протяжении всего средневековья они именовали себя сами и именовались своими соседями-валлонами — «Thiois (Dietschen)».

IV

Если бельгийские франки, распределенные среди галло-римских дио­цезов и отделенные от основной массы германских народов Австразии, раньше, чем последние, испытали на себе влияние чужой культуры, то и в то же время не видно, однако, чтобы романские народности из областей Генегау и Артуа оказали на них с самого начала хоть какое-нибудь воздействие. Они находились прежде всего под влиянием галло-римской церкви, а не белго-римского народа.

Вместо того чтобы содействовать романизации своих соседей, валлоны, наоборот, были германизованы ими. Несмотря на сохраненный ими ла­тинский язык, они были с V века наполовину германским народом. Они не только в значительной степени смешались по крови с завоевателями, но, кроме того, восприняли их обычаи и их право. Они видели, как франкские короли вместе со своими дружинниками поселились на раз­валинах их городов, и в тот момент, когда они больше всего нуждались в церкви, дезорганизация последней лишила их защиты епископов. По­бедители установили у них такой же порядок, какой мы встречаем в Англии в период нормандского завоевания. Короли захватили земли фиска, в то время как сопровождавшие их военачальники присвоили себе приглянувшиеся им земельные участки, распределили между собой до­стояние церкви и поженились на дочерях местных крупных землевладель-

цев. За время от Хлогиона до Хлодвига беззащитная страна испытала всю тяжесть военной оккупации.

Но совершенно другое время настало, когда Турнэ и Камбрэ перестали быть королевскими резиденциями и когда Меровинги перенесли свою резиденцию в бассейн Сены, а их армия последовала за ними. Известная доля чужеродного элемента, осевшего среди населения, была постепенно поглощена им. Между пришельцами и коренным населением установилось равновесие, временно нарушенное в интересах первых. Установилось вза­имное влияние обоих элементов друг на друга. Менее многочисленные, но более могущественные, франки придали социальной жизни в валлонских областях сохраненный ею на протяжении веков облик, но зато они усвоили латинский язык, на котором говорили повсюду вокруг них. Германское влияние господствовало в области права, романское — в языке. «Кутюмы» Валлонии так же непосредственно связаны с салическим законом, как и «кутюмы» Фландрии и Брабанта, между тем как о национальном языке завоевателей Намюрской области, Генегау и Артуа теперь, по прошествии 14 веков, свидетельствуют одни лишь названия местностей.

Германизация валлонов завершилась в то же самое время, что и обращение в христианство северных франков. С того же момента, как оба народа были объединены в одних и тех же диозецах, они, подчиняясь общему праву и исповедуя общую религию, не могли оставаться больше чуждыми друг другу. Общность религиозных и правовых воззрений — этих чрезвычайно важных факторов всякой культуры — не могла не сблизить в конце концов оба народа. Сближение должно было быть тем более тесным, что к действию этих факторов вскоре присоединилось не менее сильное влияние факторов экономических.

Франки, занявшие северную часть Бельгии, естественно, обосновались здесь в соответствии со своими национальными обычаями. Каждый сво­бодный человек получил надел (rnansus), который он обрабатывал с помощью своих детей, своих зависимых людей (clients) и своих рабов. Эти земельные участки были, согласно салическому обычаю, либо раз­бросаны в различных местах по равнине, либо объединены в небольшие группы. Нигде нельзя было встретить деревень, характерных для боль­шинства германских областей, с земельной площадью, разделенной на различные «геваны» (gewannen) и чересполосицей составных частей раз­личных наделов (mansi). Вокруг каждого дома простирались принадле­жавшие ему поля и луга. Сам дом окружен был огороженным двором, в котором находились, в виде отдельных построек — сарай, амбар, пекарня и т. д. Все это сохранилось вплоть до наших дней, и фламандская ферма XX века, — если мысленно заменить кирпичные стены глиняными, а красные черепичные крыши желтыми соломенными, — представляет собой правильное изображение франкской усадьбы V века¹. Однако если внешние формы остались неизменными, то в экономическом положении страны вскоре произошли очень глубокие изменения.

¹ Maitzen, Siedelung, Bd. I, S. 535 u. ff.; Bd. Ill, S. 292.

Поместный строй со свойственными ему различными формами держаний и созданным им многообразием отношений зависимости между людьми и между землями должен был достаточно скоро установиться в этой стране и радикально изменить здесь чрезвычайно простую систему, вве­денную первоначальной колонизацией.

Эта последняя система могла бы, пожалуй, долго продержаться, если бы франки Фландрии и Брабанта жили, подобно, например, фризам, без всякой связи с Галлией, предоставленные, так сказать, самим себе. Но при тех исторических условиях, в которых они находились, эта изоляция была, как мы видели, невозможна. Подобно тому, как они имели общие с белго-римлянами церковные округа, точно так же они с давних пор находились под влиянием их общественного строя. Те из них, которые осели к югу от лингвистической границы, нашли здесь землю сосредо­точенной в руках нескольких крупных собственников, и вместо свободных крестьян встретили население, состоявшее из колонов и оброчных дер­жателей (цензитариев) — людей более или менее прочно прикрепленных к земле и обязанных несением всякого рода оброков и повинностей своим землевладельцам. Они оставили эту организацию в неприкосновенном виде. Во многих поместьях галло-римский хозяин был экспроприирован либо королем, либо кем-нибудь из его дружинников (антрустионов), либо каким-нибудь военачальником; в этом и состояла вся перемена. Впрочем, старые собственники не исчезли совсем. Те из них, которым удалось сохранить свои владения, образовали вместе с «новыми богачами» гер­манского происхождения класс «potentes» (могущественных), своего рода земельную аристократию. Эта аристократия, естественно, должна была распространить свое влияние на северные территории. Разоренные плохим урожаем крестьяне, нуждавшиеся в помощи вдовы, отдавали им в со­бственность свои владения и в качестве держателей переходили на поло­жение зависимых от этих крупных землевладельцев людей. Невозможно было противостоять влиянию богатства и силы. В германском обычном праве имелось немало норм, предназначенных для охраны неприкосно­венности наследственных родовых владений, но эти слабые ограничения были легко уничтожены. К тому же короли вербовали своих должностных лиц из того же самого класса крупных земельных собственников, так что к его экономическому превосходству присоединялась еще вся сила законной власти.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: