Организм города: хрупкость стабильности

467 Уподобление функционирования городов жизни тел сло­жилось гораздо раньше, нежели стали широко циркулировать метафоры общества как организма. Функциональная аналогия между различными городскими пространствами и различны­ми системами организма была наглядной, а ее риторический потенциал казался просто безграничным.

467 Сравнение улиц с артериями (если остановиться на самой, пожалуй, важной конкретизации масштабной метафоры горо­да как организма) стало возможным в силу беспрецедентной популярности, какую получили идеи Уильяма Гарвея — медика, открывшего систему кровообращения. Возникнув в начале XVII века, они проникли вначале в литературу, а к началу века XVIII-ro — в городское планирование. Так, Лондон времен Ве­ликой чумы 1665 года в «Дневнике чумного года» Даниеля Дефо — существо, страдающее от «лихорадки», «лик» которого отмечен «странной переменой», а улицы подобны потокам за­раженной крови [Акройд, 2005:238]. Питер Акройд замечает по этому поводу, что «неясно, то ли Лондон как единый организм болеет оттого, что болеют его обитатели, то ли наоборот» [Там же], и на многих страницах своей книги играет с этой двусмыс­ленностью. То он ведет речь о том, как «смятение объединило... лондонцев в единый организм» [Там же-. 458], то с гордостью пишет «Нередко удивлялись тому, что город, при всем его мно­гообразии и ошеломляющей сложности, способен действовать как единый и стабильный организм» [Гам же: 460]. Нестеснен­ному движению индивидов по свободным от заторов улицам должно было способствовать создание бульваров, проспектов и площадей, чем и озаботились планировщики Лондона и дру­гих европейских городов. Напротив скопление, «коагуляция» людей посреди тесных кварталов мыслились как угрожающие Здоровью города.

467 Если тело — это система вен и артерий, объединенных большим и малым кругами кровообращения, то город — это

468 система улиц, под которыми пролегают трубы канализации.

468 Если тело нуждается в постоянном притоке воды, чтобы смы­вать с него пот и удалять из него ненужное, то город также нуж­дается в надежном водоснабжении: скорость, с какой он про­дуцирует нечистоты, поистине устрашающа. Как образование полостей, в которых скапливается не получающая выхода жид­кость, не сулит телу ничего хорошего, так и город должен избавляться от резервуаров со стоячей водой. Литература и публицистика XIX столетия дают немало примеров вырази­тельной разработки этой метафоры: английские архитекторы воздавали дань уважения «бессмертному Гарвею», британские изобретатели Чэдвик и Уорд и их коллеги, «создав канали­зацию, изобрели город в качестве места, постоянно нуждаю­щегося в очистке» [Иллич, 2000], а выразители антипромыш­ленных настроений о необходимости очистки городского организма говорили метафорически, указывая на вредные привычки населения, морально заразные районы и события, а также источающих опасность приезжих.

468 Урбанист Ричард Сеннет подробно рассматривает склады­вание базирующейся на метафоре тела образной системы, ка­талогизируя городские легкие и сердца, клоаки и лица [Sennet, 1994]. Ее суть в том, что властвующая часть городского об­щества опасалась заразы или загрязнения, проистекающих из разного рода гетто. Скорее всего, медицинские истоки органи- цистской идеи города довольно скоро соединились с экономи­ческими, ведь представлениям о городе как месте беспроблем­ной циркуляции товаров и благ отдавали дань и Адам Смит, и Риккардо, и многие другие экономисты, так что опасность го­родских беспорядков виделась прежде всего в том препятствии циркуляции труда и товаров, которое они могли составить

468 Буквальное (необходимость санитарного контроля, сокра­щения вероятности эпидемий, проистекающих из-за бескон­трольного распространения болезнетворных организмов) и фигуральное (уподобление бедняков и нищих, а позднее им­мигрантов эпидемии или болезни, распространение которой

469 надо ограничивать, пока не заражен еще здоровый городской организм) часто сплетались до неразличимости, а «органичес­кая» образность эффективно использовалась для реализации практик социальной селекции, сегрегации, исключения.

469 Нео­споримость необходимости санитарного контроля в отноше­нии проблемных городских мест (к примеру, отвода под зем­лю чрезмерно загрязненных рек) умело распространялась и на расчистку трущоб, расположенных по берегам этих рек [Gand, 1999]. Холера и желтая лихорадка не знали классовых границ, но в коллективном воображении именно трущобы были мес­том их зарождения. Одни группы горожан расширяли тер­риторию обитания, колонизуя городское пространство под предлогом его очищения. Другие до конца своих дней были об­речены носить стигму заразы.

469 В утопиях, порожденных индустриальной урбанизацией, особые надежды возлагались на «легкие» города — сады и пар­ки, которые мыслились как временный приют для сотен тысяч горожан, ежедневно вдыхающих угольную пыль, обитающих в жилищах без воздуха и света и подолгу работающих на заводах.

469 Во второй половине XIX века и далее в XX веке понимание города на основе образа тела как места циркуляции был оттес­нено образом организма как самовосстанавливающегося и растущего начала. Эта тенденция была связана, с одной сторо­ны, с нарастающим разочарованием пишущих о городах в по­следствиях промышленной урбанизации, с другой стороны, с потребностью в метафорах, смягчающих существо процессов управления городами. Апелляция к самопроизвольному росту города открывала широкие возможности оправдания как не­удач муниципальных властей, так и претензий тех групп, кото­рые не обладали полнотой власти, но считали себя вправе вли­ять на происходящее.

469 Но все-таки, как справедливо отмечает Фил Коэн, метафора организма чаще использовалась для реп­резентации противоположных росту процессов упадка и рас­пада, вызванных тем, что некоторые части городского орга­низма перестали функционировать нормально, заболели либо

470 стали паразитировать на тех, что еще держатся и угрожают благополучию целого [Cohen, 2003: 320].

470 Так, парадоксалист Ф.М. Достоевского, рисуя свою краткую историю городов мира, подчеркивает беспрецедентность «страшных» городов позапрошлого столетия, превосходящих все, что мог вообразить человек «Это города с хрустальными дворцами, с всемирными выставками, с всемирными отелями, с банками, бюджетами, с зараженными реками, с дебаркадера­ми, со всевозможными ассоциациями, а кругом них фабрика­ми и заводами» [Достоевский, 1981: 36].

470 Связь окружающих го­рода фабрик и заводов и «зараженных рек» была очевидной, но антиурбанисгически настроенный писатель толковал, как и его европейские единомышленники, и о другой заразе — о «фабричном разврате, которого не знал Содом».

470 Воображение людей в России на протяжении XX века долж­но было прочертить нешуточную параболу, чтобы фабрики и заводы мыслились образованными людьми уже не как источ­ник заразы, но как сердце города: «Металлургический завод, он — сердце города родного» [Булыкин, 2007].

470 Грохочущий за­вод — сердце города, обеспечивающее все его существова­ние, — часть изощренной метафорической системы советской официальной идеологии, одушевлявшей неорганическое в многочисленных «цементах», «гидроцентралях» и «железных потоках», а «органическую» образность приберегая для воспе­вания страны и партии, вскрывавшей нарывы, вырезавшей про­гнившее, вдыхавшей жизнь и назначавшей героями города.

470 В тексте журнала «Огонек» за 1947 год идет речь о советс­кой Риге.

470 Пока она была «оторванной от великой Советской страны», она была в «агонии». Оживление города намертво свя­зано в воображении автора текста с фабриками и заводами: пока они стояли, город умирал. Но все изменилось: более «вы не увидите ни одного омертвевшего завода или фабрики. Все ожило! Нет, не только ожило, все поднялось ввысь, раздалось вширь, все расцвело, наполнилось новыми жизненными сока­ми» [Мещеряков, 2007].

471 Послеперестроечные перемены «перекрыли кислород» многим заводам и фабрикам: государство приостановило ин­вестиции в промышленность, начался передел собственности, время требовало продукции иного качества. Целесообразность существования многих заводов и фабрик была поставлена под вопрос, но сколь бы резонным это ни было по экономическим меркам, существование городов на протяжении столетий или десятилетий представляло собой симбиоз промышленного и городского. Государство, заимствуя неолиберальные техноло­гии управления, сбросило с плеч и социальную политику, и неприбыльные отрасли экономки, предоставив и городам и заводам самим справляться с разнообразными сложностями. Это объясняет, почему еще одна распространенная «органи­ческая» метафора перестроечных лет — «выживание» — с го­товностью относилась людьми не только к самим себе, но и к промышленным предприятиям и к городам: «В сложный пери­од безвременья девяностых у кого-то даже появилась мысль — город не выживет. Но пришел новый век, новые люди, и жизнь в Усинске опять закипела» [Усинск-Инфо, 2007]. «Борьба за вы­живание» завода нередко представляла собой всего лишь сда­чу заводских площадей в аренду. Если «выживание города» Москвы еще в 1999 году депутатом Московской думы увязыва­лось со сбалансированностью городского бюджета [Сайт депу­тата Катаева, 2007], то теперь наблюдателю все больше прихо­дит на ум иной смысл слова — выживание из Москвы тех, кто угрожает ее новому облику. Зато в многочисленных Усинсках те, кому ехать особо некуда, продолжают думать о происхо­дящем с их городами в терминах жизни и смерти: «...закрыв шахты Гремячинска, мы обрекли этот городок на медленную смерть, И когда нашелся хоть кто-то, кто заговорил не о про­шлом, а о будущем Гремячинска, — нет ему поддержки. <„> А каким он будет, если выживет, город, рожденный в годы Ве­ликой Отечественной войны и начавший умирать уже через 50 лет?» [Виноградов, 2004],

472 К метафоре города-организма прибегают, взывая к спра­ведливости, возмущаясь конфликтами мэров и 1убернаторов, сетуя на разорение в прошлом процветавших городов и безна­дежность их настоящего. К примеру, в материале, красноречи­во названном «Город с остановленным сердцем», живописует­ся деиндустриализация Воронежа, его «развал», разоренные заводы: одни бесконечно перепродаются, другие перепрофи­лированы \Пенцев, 2005J. Резюме автора, нарисовавшего выра­зительную картину дележа городских ресурсов московскими бизнесменами и ее бесстыдного приукрашивания политтехно- логами, неутешительно: «В это время и город и область, весь потенциал которых когда-то составляли "оборонка" и расте­ниеводство, сдыхают».

472 Для описания городских проблем используются все вариа­ции «корпореальной» метафоры. Вот известный урбанист изящно обозначает сложности развития городской инфра­структуры: «...точки соприкосновения города и дороги остают­ся невралгическими пунктами градостроительства» [Глазычев, 1990]. А вот что говорится о городе в Карелии, зависимом от своего целлюлозного завода: «Завод всегда был главным кор­мильцем города, поставщиком тепла и воды. Полторы тысячи горожан работают на предприят ии, а это значит, что благопо­лучие их семей непосредственно зависит от состояния дел на заводе. Образно говоря, I (3 "Питкяранта" — это сердце города, его основной жизненно важный орган. Года три назад сердеч­ко наше стало "пошаливать". В нынешнем году предприятие простояло 130 дней, установив своеобразный "рекорд" по дли­тельности простоев» [Куртякова, 1998],

472 Индустриальная «заточенность» многих российских горо­дов действительно мешает нам представить, каким еще обра­зом, в отсутствие заводов, они могут «органически» существо­вать.

472 Нужды больших заводов определяли и форму городов (чего стоит один Волгоград, растянувшийся почти на сто ки­лометров, когда городская среда была вынуждена заполнять промежутки между примыкающими к реке заводами), и их жи-473-474-лищный фонд.

473 «Выживание» как компонент органической метафоры легло в основу ряда арт-проектов, документировавших iювседневность 1990-х. Сергей Митурич, Савва Митурич, Александр Свердлов и Ьорис Спиридонов дли организованной в Германии в 2002—2008 годах масштабной выставки «Убывающие города» (Shrinking Cities, 2006) подготовили «раскладушку», де монстр ирующуго конкретные практики выживания, в частности сдачу людьми внаем доставшегося им в собственность жилья

474 Мэр южноуральского города Златоуста объеди­няет в своей оптимистической тираде и «организм», и тради­ционные советские «засучив рукава» и «отбросив перекосы»: «И только сейчас, когда пройден самый сложный этап, когда мы все вместе уже работаем над программой социально-эко­номического развития города, к специалистам и первым руко­водителям пришло осознание того, что город - это единый организм, что без предприятий Златоуст не сможет жить. Как, впрочем, и предприятия без города. Это как сообщающиеся со­суды. Все окончательно поняли, что надо работать, засучив рукава, отбросив все ненужные пересуды, перекосы, и успех придет» [Челябинская пресса, 2007].

474 Однако двусмысленность сегодняшней ситуации, когда всем ясно, что далеко не все «градообразующие» заводы про­должат функционирование хотя бы в какой-то форме, отража­ется в противоречивом использовании «органической» образ­ности. Вот пример использования той же самой метафоры для фиксации диаметрально противоположной картины проис­ходящего: «Мы продолжаем жить в старой инфраструктуре: старые дороги, старые заводы, старая система образования, университеты, которые как-то поддерживаются старыми пре­подавателями, — это то, что мы имеем. Не становление новой системы, но финальный этап разложения старого. Современ­ная политэкономия России — это политэкономия червей, ко­торые живут в трупе и пытаются из этого трупа что-то для себя организовать, какой-то активный организм. Это не муравьи, которые могут построить, а черви, они могут лишь продолжать потреблять эту разлагающуюся плоть» [Кагарлицтсий, 2007].

474 Другой пример амбивалентной мобилизации метафоры организма находим в высказываниях архитекторов. Одни из них не лишены лукавства, когда, к примеру, выздоровление города ассоциируется с возможностью пренебречь истори­ческим наследием во имя новой застройки.

474 Слова липецкого архитектора переданы журналистом так:

474 «По мнению градо­строителей, все волнения неравнодушных горожан о том, что

475 уничтожается исторический облик города, архитектура — необоснованны. Главный архитектор уверена, город — живой организм, и он должен постоянно обновляться, "подлечивать­ся", "создавать комфортные условия горожанам"» [Город 48].

475 Самарский архитектор формулирует свою позицию куда тонь­ше, настаивая, что «город, с одной стороны, рукотворный объект, построенный людьми с использованием планов и норм, а с другой стороны, это слишком большой и сложный организм, чтобы целиком зависеть от людей. Это система, ко­торая сама себя выкладывает в пространстве. Поэтому мы его считаем как бы живым организмом, развивающимся по своим законам и имеющим свои интересы» [Сергушкин, 2007].

475 В данном и подобных многочисленнь[х суждениях метафо­ра организма используется для того, чтобы указать на пределы городской политики — они формулируются людьми, претен­дующими на понимание законов существования города, для чего и нужен образ организма как саморазвивающегося и ра­стущего начала

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: