Репрезентируемое и нерепрезентируемое в повседневности

432 Картина повседневности, нарисованная де Серто, несет на себе отчетливый отпечаток «поворота к языку»: не только го­родская реальность всегда уже истолкована, представая перед нами в тех или иных вариантах языковой репрезентации, но и чтение и речь выступают фундаментальными операциями го­родского существования: «Рассказы о путешествиях одновре­менно воспроизводят топографию действий и порядок общих мест.

432 Они являются не только "приложением" к непритязатель-433-434-ным "лешим" высказываниям и риторике.

433 Музей наизнанку

434 Они не просто заме­щают эти последние и переводят их в область языка. Они фак­тически организуют наши перемещения. Повествования слага­ют путь прежде всего или по мере того, как ноги его проходят» [см.: Серто, 2004: 78].

434 В речи прогулок пешеходы непредсказуемо проговарива­ют город — в противоположность зафиксированности со­зданного планировщиками городского языка — его инфра­структуры, расположения улиц и так далее. Однако обитатели города «говорят», не вполне понимая, что делают, обладая, повторим, «слепым знанием» и образуя с другими горожана­ми «неясные переплетения». Только тем, кто создает повество­вания, дано восстановить «читаемость» тех или иных мест, расправить складки сложенных в них веков и вернуть про­шлое этих мест тем, у кого оно было украдено. Не получает­ся ли тогда, что де Серто (вместе с Беньямином и Лефевром) создал влиятельное урбанистическое метаповествование, в рамках которого власти и обитатели города замкнуты друг на друга в бесконечном противостоянии: первые регулируют и организуют, вторые, импровизируя, сопротивляются, не впол­не себе в этом отдавая отчет, а потому находясь в ожидании рассказчика о своем уделе?

434 Австралийский исследователь в области cultural studies Меган Моррис упрекает де Серто в том, что тот, при всем без­условном вкладе в исследования повседневности, предложил слишком универсальный взгляд и обусловил возникновение специфического, неизбежно банального дискурса о повсед­невности: «...обычное — более не объект анализа, но место, из которого производится дискурс» [Morris, 1990: 35]. Исследова­ния повседневности, намеревавшиеся противостоять капита­листической рациональности, все же сами от нее не свободны. Мы уже вели в главе о разнообразии речь о том, что инерция и интересы издательского рынка приводят к возникновению потока однотипных продаваемых урбанистических сочине­ний.

434 Ирония в том, что описания повседневности сами риску-435-ют стать частью повседневного пейзажа, воспроизводя одни и те же мыслительные ходы об удовольствии, импровизации и сопротивлении.

435 Если же говорить не о социологии городских исследований, но собственно о содержании теории де Серто, то Моррис полагает, что сама ее основанность на ряде оппо­зиций обнаруживает ее чрезмерную абстрактность. «Верх* и «низ», система и процесс, планирование и жизнь, теория и практика, синхрония и история, структура и история, теория и история (story) — в каких конкретно пространствах вопло­щаются первые и вторые члены этих оппозиций? Не полу­чается ли, что чем дальше «вниз», в гущу городской повседнев­ности, тем сложнее обнаружить в ней царство пешеходов, нарисованное де Серто? Исследовательница сомневается в том, что «пространственное распределение функций», таких как «смотрение/движение, наблюдение/действие, картографи­рование/функционирование», осуществленное де Серто в его теории городской повседневности, можно продуктивно при­ложить к конкретным городским пространствам, таким как австралийские пригород или торговый центр. При всей похо­жести друг на друга каждое из этих мест обладает специфичес­кими историями и функциями. Мужчины и женщины развива­ют отличающиеся эмоциональные связи с этими местами, которые вряд ли сможет прочитать «гуляющий грамматик, счи­тывающий сходства между местами» [Morris, 1998: 67].

435 Еще более масштабно несогласие с идеями де Серто, кото­рое выражает Найджел Грифг. В главе о неклассических теори­ях города уже шла речь о том, что активные исследования куль­турных репрезентаций, проведенные в ходе «культурного» поворота в городской географии и других дисциплинах, выз­вали озабоченность тех авторов, которым все же более значи­мыми кажутся «нерепрезентируемые» измерения городской жизни, то есть ее материальная среда, инфраструктура и те аспекты человеческого существования, которые ускользают и от осознания, и от воплощения в языке.

435 Главная претензия Трифга к де Серто состоит в том, что тот именно язык считает

436 основным ресурсом социальной жизни.

436 Автор так называемой нерепрезентативной теории, Трифт намерен избежать лову­шек традиционного репрезентационного мышления, то есть, к примеру, поиска все новых многочисленных случаев культур­ного маркирования городского пространства. Что же он пред­лагает? Рассматривать город как поле действия множествен­ных сил, человеческих и нечеловеческих, как совокупность самых разнообразных компонентов, среди которых челове­ческое и социальное отнюдь не всегда лидируют: «Урбанизм повседневности должен проникнуть в смешение плоти и кам­ня, человеческого и нечеловеческого, недвижного и текучего, эмоций и действий» \Amin, Thrift, 2002: 21]. Соответственно, взгляд на город де Серто и других кажется Трифту чересчур «гу­манистическим», то есть чересчур чело веко центристским. Поиск проявлений человеческого и человечности в гуще по­вседневности слишком подчинен господствующим повест­вовательным рамкам, которые приводят к тому, что иссле­дователь (сам де Серто и те, кто работает в его традиции) определенным образом рисует «маленького», простого челове­ка. Вспомним еще раз: тактики — это практики слабых. Увидеть в жизни «слабых» человеческое — значит воссоздать поэзию повседневности, проявляющуюся не столько в практиках, сколько в легендах и памяти о тех или иных местах. Но и люди, и практики, и легенды видятся в этой традиции стиснутыми системой, зарегулированными директивами, надзираемыми полицией и так далее. Трифт же, как и создатель теории акто­ров-сетей Брюно Латур, вообще не расположен воссоздавать логику той или иной системы, будь то город или общество в целом. Как они с Ашем Амином пишут в недавней книге, «нам неинтересны системы: это слишком часто предполагает, что у городской жизни есть какая-то имманентная логика» [Ibid:. 2]. Вместо этого — фокус на «многочисленных систематизи­рующих сетях», лишь предварительно упорядочивающих тео­ретическое видение города.

436 Различение же между большим и малым, практиками и системой, мобильностью и инфраструк­-437-турой, на котором основаны идеи де Серто, слишком жестко и метафизично.

437 Другое дело, что пока еще не ясно, сколько и каких исследователей может привлечь идея о том, что «боль­шую часть жизни в городе составляет, скорее, механическая циркуляция тел, объектов и звуков речи, равно как и наличие и регуляция в ее недрах трансчеловеческой и неорганической жизни (от крыс до канализации)» \Amin, Thrift, 2002: 228].

437 Более конкретное исследование, которое Трифт предпри­нимает в полемике с де Серто, нацелено продемонстрировать, что тот неправ еще и в том, что именно прогулки сделал архе- типической городской практикой в век, когда люди не столько ходят, сколько добираются от места к месту на машине [см.: Thrift, 2008: 75—88]. «Поворот к материальности» как главный фокус исследования города сегодня (и Трифт, безусловно, един из ключевых его участников) — это внимание к материальным аспектам городской среды, их активной роли в повседневнос­ти. Автомобиль конечно же может считаться здесь ключевым агентом. Это автомобилизация определяет то, как город осве­щается и размечается. Это автомобилисты выработали свой особый язык, который невозможно свести к основным куль­турным кодам. Но, возможно, еще более интересен в этом кон­тексте своеобразный симбиоз человека и машины, в котором идентичности того и другого участника нерасторжимо пере­плетены, что порождает разнообразные эмоции, связанные с тем, что машина становится проекцией тела водителя. Там, где вождению способствуют бортовой компьютер и GPS-навига- тор, агентоподобные качества машины становятся еще более выражены, их уже бессмысленно рассматривать — в духе cultu­ral studies 1970-х годов — только как культурную проекцию сексуальных фантазий или статусных амбиций. Машина тем самым превращается в вариант тех городских мест с история­ми и богатыми функциями, о которых увлеченно писал де Серто.

437 С музыкальной системой (иногда и видео), контролем кли­мата, совершенством эргономики интерьера, коммуникатором и прочим автомобиль, с одной стороны, делает его обладате-438-ля автономным, а с другой стороны, помещает, вместе с други­ми, его на карту, делая видимым и прослеживаемым издалека — родными, полицией, другими автомобилистами.

438 Что тогда ос­тается невидимым в повседневности?

438Трифт предлагает, ско­рее, говорить, во-первых, о разных типах видимости, во-вто рых, о том, что повседневное поведение отнюдь не всегда неторопливо и отнюдь не всегда находится «по месту житель­ства», и, в-третьих, что автомобилизация, при всех сложностях, привносимых ею в жизнь города, несомненно, открывает но­вые возможности осуществления свободы.

438Здесь, однако, неизбежно возникает вопрос о цене этой сво­боды в век непрерывно растущих цен на бензин и других про­явлений глобальной взаимозависимости земных обитателей. Воспроизводит ли метанарратив повседневности, стиснутой меж тисками власти, британский социолог Зигмунд Бауман, рассуждая о повседневной жизни, когда он говорит о том, что все мы «заложники» экспертных знаний и технологий, потреб­ность в которых поддерживается рыночной экономикой [см.: Бауман, 1996: 214—215]? Тогда недостатки городской среды становятся проблемами улучшения нашей собственной жизни: «...невыносимый шум уличного движения превращается в необ­ходимость вставить двойные рамы. Загрязненный городской воздух связывается с необходимостью покупки глазных ка­пель... То, что общественный транспорт приходит в негодность, наводит на мысль о покупке автомобиля, а вместе с тем и об увеличении шума, еще большем загрязнении воздуха и усиле­нии болезненного нервного напряжения, равно как и о еще большем расстройстве общественного транспорта» [Там же]. На даче или в путешествии, за чтением или во время вол­нующего производственного совещания горожане на время снимают с себя «вес» города, только чтобы, импровизируя и приспосабливаясь, возмущаясь и мечтал, вновь ощутить его тя­жесть.

438 Взгляд исследователя на повседневность нередко обуслов­лен как его более общими теоретическими задачами, так и со­циально-культурным контекстом.

438 Дух 1960-х воплотился в

439 критичности и утопизме, присущих позиции Анри Лефевра, а в поисках Мишелем де Серто следов сопротивления капита­листической рациональности парадоксально проявились и влияние структурализма, и стремление видеть в горожанах способных к деятельности субъектов.

439 Романтическая увлечен­ность де Серто и его многочисленных последователей прояв­лениями неожиданного и непредсказуемого в повседневности сменилась более трезвыми описаниями«микровласти» повсед­невности, из которых следовало, что повседневность вряд ли стоит поэтизировать и наделять аутентичностью, делая из нее абсолютную противоположность системе власти. Конец XX столетия отмечен стремлением оспорить уверенность в возможности описать общие механизмы городской повсед­невности в рамках одной теории (это проявилось в критике идей де Серто со стороны Меган Моррис) и доказать социаль- но-культурную специфичность той или другой повседневно­сти. С другой стороны, в идеях Найджела Трифта можно уви­деть стремление построить достаточно масштабную теорию.

439 То, насколько это осуществимо в отношении доязыковых, не- репрезентируемых, эмоциональных аспектов повседневной жизни, и задает, мне кажется, одну из современных «интриг» постижения повседневности.

Адорно Т., Хоркхаймер М. Диалектика просвещения, М.; СПб.: Медиум-Ювента, 1997.

Акройд П. Биография Лондона, М,: Изд-во Ольги Морозовой, 2005.

АлябьеваЛ. Кофе и город, или «Какую радость ежедневно дарит нам кофейня!» //Теория моды: Одежда. Тело. Культура. 2006. Вып. I. Осень.

Бауман 3. Мыслить социологически, М,: Аспект-Пресс, 1996.

Беньямин В. Озарения, М.: Мартис, 2000.

БодрийярЖ. Пароли. Екатеринбург У-Фактория, 2006.

Бродель Ф. Структуры повседневности. М.: Мой мир, 2007.

Вальденфельс Б. Повседневность как плавильный тигль рациональ­ности //Социологос. Вып. 1. Общество и сферы смысла / Сост, В.В. Ви­нокуров, АФ.Филиппов. М.: Прогресс, 1991. С 39— 50.

Гладарее Б. Женщина, мужчина и мобильный телефон // Социс. 2006. № 4. С. 68—76,

Дубин В. Будни и праздники // Дубин Б. Интеллектуальные группы и символические формы. М.: Нов. изд-во, 2004 С. 232—251-

Кальвина И. Незримые города. Киев: Лабиринт, 1997-

СертоМ. де. Рассказанное пространством // Объять обыкновенное: Повседневность как текст по-американски и по-русски / Ред. ТД Бе­недиктова, М.: Изд-во Моек гос. ун-та, 2004. С 75—95.

Трубима Е. Признавая обычное: повседневность в философии Стэнли Кавелла // Объять обыкновенное: Повседневность как текст по-американски и по-русски / Ред. ТД Бенедиктова. М.: Изд-во Моск. гос. ун-та, 2004а. С. 35-47.

Трубила Е- Аутентичность // Современный философский словарь / Ред. В.Е. Кемеров, Т.Х, Керимов. М.: Академ, проект, 20046. С. 66—74.

Утехин И. Очерки коммунального быта. М.: ОГИ, 2004.

Фрейд 3. Психопатология обыденной жизни, СПб.: Алетейя, 1997.

Agambett G. Homo Sacer: Sovereign Power and Bare Life. Stanford: Stanford University Press, 1998.

Атгп A, Thrift N. Cities: Reimagining the Urban, Cambridge: Polity, 2002.

Benjamin w. The Arcades Project. Cambridge Harvard University Press, 1999.

Certeau M. de. The Practice of Everyday Life. Berkeley: University of California Press, 1984-

Goffman E. Interaction Ritual: Essays on Face-to-Face Behaviour. N.Y.: Anchor, 1967. (Цит, по: Вахштайн В. Социология вещей и «поворот к материальному* в социальной теории // Социология вещей, М.: Терри­тория будущего, 2006.)

Lefebvre Н. Everyday Life in the Modern World, New Brunswick: Tran­saction Publishers, 1990.

Lefebvre H. The Production of Space. Oxford: Blackwell, 1991.

Lefebvre H. Critique of Everyday Life. L; NY: Verso, 1992. Vol. 1.

Morris M. Banality for Cultural Studies // Logics of Television / Ed. P. Mellencamp, Blooming ton: Indiana University Press, 1990. P. 14—43-

Morris M. Ibo Soon Too Late: History in Popular Culture, Bloomington: Indiana University Press, 1998.

Pile S. The Body and the City: Psychoanalysis, Subjectivity and Space, L: Routledge, 1996.

Thrift N. With Child to See any Strange Thing: Everyday Life in the City // A Companion to the City / Ed. S. Watson, G, Bridge. Oxford: Blackwell Publishers, 2000. P. 398-409-

Thrift N. Non-Representational Theory. Space, Politics, Affect. Oxon: Routledge, 2008.

Гл 10 Город и метафоры

Трубина Е.Г. Город в теории: опыты осмысления простран­ства. М.: Новое литературное обо­зрение, 2011. - 519 с.

ГЛАВА 10

Город и метафоры

441 Скорее метафоры, а не утверждения опреде­ляют большинство наших убеждений», — за­метил американский философ Ричард Рорти.

441 Насколько этот довод значим для рассужде­ний о городе? В данной главе пойдет речь о тропах (прежде всего метафорах), которые используются в урбанистической теории и «сопредельных» дискурсах, к числу которых, с одной стороны, относится философское и социально-гуманитарное знание, а с другой стороны, языки повседневности. Я останов­люсь вначале на универсальных предпосылках использования пространственных метафор, затем рассмотрю ключевые клас­сические метафоры города, а также особенности их использо­вания сегодня.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: