Метафоры города в русскоязычной Сети

460 В классической социальной теории, в посвященной горо­ду литературе сложилось как минимум четыре метафоры го­родского «организованного разнообразия», а именно город как базар, город как джунгли, город как организм и город как машина [Langer, 1984]. Типология Питера Лангера возникает на пересечении двух характерных для социологического зна­ния тенденций. Первая связана с масштабом анализа, кото­рый может быть «макроскопическим», то есть нацеленным на группы или институты, и «микроскопическим», то есть огра­ничивающимся представлениями и действиями индивидов. Вторая связана с нормативной оценкой города, которая в са­мом простом случае может представлять собой либо позитив­ное, либо негативное к нему отношение. В первом случае это обернется разговорами о культуре, витальности, возможно­стях, разнообразии, выборе.

460 Во втором случае — о грязи и бо­-461-лезнях, скученности и преступности. Тогда упомянутые четы­ре метафоры можно, в свою очередь, использовать как эмбле­мы преобладавших в прошлом социологических подходов к городу, где среди «микроскопических» «позитивной» будет метафора города как базара, а «негативной» - как джунглей, а среди «макроскопических» «позитивным» будет «город как организм», а «негативным» — как «машина».

461 Лангер здесь, ско­рее, подытоживает итоги развития классического социологи­ческого знания, и его типология выглядит упрощенной, но поскольку систематических попыток проанализировать бо­гатство городской метафорики известно совсем немного, рассмотрим его идеи подробнее.

461 Метафора города как базара схватывает, по Лангеру, не столько экономическую подоплеку существования города, сколько богатство предоставляемых им возможностей и осу­ществляемой в нем активности. Для иллюстрации этой идеи Лангер использует работы Г. Зим меля, особо подчеркивая сле­дующий ход мысли немецкого теоретика. Модерный город за­дает широкий спектр возможных видов занятий индивиду, от­ныне не связанному со своей «первичной» группой (откуда он традиционно был обречен черпать ресурсы), но освобожден­ному социально-экономическим развитием для формирова­ния своих собственных ресурсов. Зиммель, правда, обходится в своих текстах, посвященных множественной принадлежно­сти современного индивида, без этой метафоры, и Лангер при­знает, что уж если какую метафору тот в своих текстах о накла­дывающихся друг на друга социальных кругах предвосхитил, так это метафору сети.

461 Что касается города как джунглей, эта метафора фиксирует такие черты города, как опять-таки его разнообразие, но так­же его плотную заселенность, таящуюся в нем опасность и эко­логическую хрупкость. Разные виды существ в джунглях горо­да борются за место под солнцем, за свою территорию. В кажущемся хаосе есть свой невидимый глазу порядок — со­ревнование за ресурсы.

461 Использование экологической образ-462-ности позволяет социологам осмыслить различные варианты борьбы, ведущейся индивидами в городе.

462 Лангер иллюстриру­ет свои доводы с помощью Зиммеля, а также Ирвина Гофмана: что такое, не без основания считает последний, есть различные способы «презентации себя в повседневной жизни», если не приспособление к жизни в городских джунглях?

462 Появление метафоры «город как организм» связано с эво­люционизмом Герберта Спенсера, который провел аналогию между специализированными социальными институтами и частями человеческого тела. Нормальное функционирование частей организма как предпосылка его выживания и благопо­лучия предполагает наличие контролирующих органов — «сердца» общества и его «мозга», которые, в свою очередь, за­висят от тела в целом и вместе с ним работают на общее бла­го. Время от времени организм атакуют разного рода инфек­ции и болезни, но его здоровые силы помогают справиться с ними. Организм, наконец, — целостность, обладающая каче­ствами, которые несводимы к тем, которыми обладают состав­ляющие его части. Это прежде всего общество-организм, и на город эта метафора распространяется автоматически.

462 Наконец, город потому работает как машина, что все его части функционируют без помех и в точности так, как их спро­ектировали создатели — группа людей, которая предназначи­ла город для извлечения прибыли.

462 Типология Лангера, повторюсь, не охватывает всего богат­ства городской метафорики и своим теоретическим простоду­шием резко контрастирует с сегодняшними штудиями, в кото­рых проблематизируются и противопоставление макро- и микросоциологии, и нормативная подоплека описаний горо­да. С другой стороны, само соединение в ходе его анализа, так сказать, векторов метафорической активности и их норматив­ного наполнения («за» или «против» города) столь редко про­водится в чисто социологической литературе, что было бы грустно, если бы его идеи остались лишь достоянием истории социологии и урбанистики.

462 Ведь зафиксированные им мета­-463-форы продолжают работать в определении задач муниципаль­ной политики в архитектуре и градостроительстве, маркетин­ге и журналистике как в России, так и за рубежом.

463 Эти дискур­сивные поля никогда не бывают совершенно свободны от нормативных «обертонов». Рассмотрим, как упомянутые мета­форы эволюционируют в некоторых вариантах западного дис­курса и с какими целями используются у нас

Базар при метро

463 Базар, по Лангеру, это позитивная метафора городского многоцветья и разнообразия. С его точки зрения, «социологи базара» — это те, кто городское разнообразие мыслит прежде всего как многочисленные варианты столкновений множества людей-индивидов, широчайший спектр обмениваемых благ и дифференциацию потребностей. Мне кажется, что это слово, избранное им для наименования одного варианта метафори­ческого осмысления города, наименее удачное. Как я уже ска­зала, Лангер усматривает истоки «базарной социологии» у Зиммеля, хотя тот нигде, кажется, о базаре в отмеченном смысле не говорит.

463 Более того, непонятно, чем эта метафора (не говоря уж о реальном опыте посещения городского базара) может соответствовать главной характеристике столкновений инди­видов в городе — показному равнодушию друг к другу, о кото­ром Зиммель говорит в «Духовной жизни больших городов». С другой стороны, если перечесть эту классическую работу в недоуменных поисках именно «базара», то и выразительно описанная «тесная сутолока больших городов» [Зиммель, 2002: 30], и зафиксированное «одновременное скопление людей и их борьба за покупателя» [Там же-. 32] как-то объясняют ход мысли Лангера. Ему было важно показать значимость продуци­руемых культурой образов городов и их важность, сопостави­мую с экономической составляющей городской жизни.

463 Поэто­му, вероятно, он проигнорировал отчеканенное Зиммелем

464 суждение: «Большой город настоящего времени живет почти исключительно производством для рынка, т.е. для совершенно неизвестных, самим производителем никогда не виденных покупателей» [Зиммель, 2002: 25].

464 С «базаром» и в России дело обстоит достаточно сложно, если оценивать его метафорический потенциал. С одной сто­роны, это слою исторически нагружено негативными конно­тациями, что, в частности, выражается в «сексистской» пого­ворке «Где баба, там рынок; где две, там базар». Возможно, как раз этой исторической традицией словоупотребления объяс­няются неудачи прежних попыток власти использовать его в позитивном смысле. К примеру, известна попытка Н.С Хруще­ва популяризовать различение между теми, «кто едет на базар», то есть полноценными работниками, и теми, «кто едет с база­ра», то есть теми, кому пора на покой \Яницкий, 2005].

464 Тем не менее о базаре как метафоре городского разнообра­зия речь у нас иногда идет, но чаще всего в качестве реакции на западные тенденции. Так один Всемирный конгресс Меж­дународного союза архитекторов носил название «Базар архи­тектур», и в своем отчете об участии в нем российский архитек­тор сетует на то, что отечественный опыт на конгрессе был представлен слабо, хотя некоторые замыслы и проекты рос­сийских архитекторов по своему разнообразию и охвату впол­не «тянут» на то, чтобы тоже называться «базаром архитектур» [Младковская, 2005].

464 Пусть базар — синоним многоцветья и разнообразия, но в повседневной реальности западного города есть блошиные и фермерские рынки, а название «базар» закрепилось кое-где за рождественскими ярмарками на центральных площадях. В последнее время так называют бутики и магазинчики, торгую­щие всякой всячиной, в первом случае играя с экзотическими восточными коннотациями, во втором — оправдывая пестрый ассортимент.

464 У нас же базар скорее ассоциируется с восточной дикостью, приезжими торговцами и «неорганизованной торговлей».

465 Проблематичное единодушие, с каким и простые жители, и интеллектуалы, и власти прибегают к так понимаемой метафо­ре базара, выражается во множестве сетований и суждений. Так, жители одного из пригородов Санкт-Петербурга жалуются журналистам на разгул уличной торговли дешевым ширпотре­бом, которые ведут «выходцы из южных республик, наверняка находясь на территории Российской Федерации на незакон­ных основаниях».

465 Авторы жалобы, ничтоже сумняшеся, свали­вают на приезжих участившиеся в пригороде кражи и даже именно их считают причиной «бытового экстремизма» мест­ных жителей. Они прибегают к такому цветистому противопо­ставлению: «Неоднократные просьбы к администрации Пуш­кинского района и милиции пресечь незаконную уличную торговлю, которая превращает "город муз" в город-базар и го­родскую помойку, остались неуслышанными» [Сайт ГТРК Санкт-Петербург, 2007].

465 Связь базара и дикости, причем не только «привозной», как в первом примере, но и «родной», связанной с периодом пер­воначального накопления капитала, а теперь, предполагается, победно превзойденной, эксплуатируют и официальные лица в целях обоснования политики «регулирования» уличной тор­говли: «Разномастные ларьки и палатки не украшают наши ули­цы и дворы, и зачем нам превращать город в базар, мы прошли эти дикие 90-е годы. Сегодня Москва — одна из самых дина­мично развивающихся и красивых столиц мира, и все мы, ее жители, должны делать все возможное для ее дальнейшего про­цветания» [Саламова, 2007].

465 Противопоставление успешно преодоленного наследия прошлого и замечательного настоящего — риторический при­ем, сложившийся в советские времена, многократно опробо­ванный и себя оправдавший. Так, в одной из книг о социали­стических городах, выпущенных в 1930-е, читаем: «Старая Москва — такая, как она есть — неминуемо и очень скоро ста­нет серьезным тормозом в нашем движении вперед.

465 Социализм не втиснешь в старые, негодные, отжившие свой век оболочки»

[Строгова, 1930]. Сегодня в отжившие оболочки уличных ларь­ков не вписывается уже государственный капитализм.

466 «Базар» в высказывании столичного чиновника отсылает к периоду ельцинского президентства, от которого сегодня при­нято отмежевываться.

466 Период относительной свободы малого бизнеса, часть которого только в «ларьках и палатках» и воз­можна, уступает сегодня место его нарастающему вытеснению, а степень государственного и муниципального регулирования торговли нарастает настолько, что нуждается для своего оправ­дания в сильных риторических ходах. «Базарная дикость» по­дается как проблематичная и эстетически («не украшающая») и социально (препятствующая «динамике» и «процветанию»). Однако если в представлении одних она (по крайней мере, в столице) успешно преодолевается с помощью эффективного менеджмента городского пространства, то, по мнению других, она как раз повсеместно торжествует в результате неправиль­ных реформ: «Вестернизация России приводит к обратным результатам - если считать, что ожидаемым результатом дол­жно было стать превращение homo sovieticus в homo capita- listicus. Вместо цивилизованного западного "рынка" в России образовался "восточный базар"... Таким образом, в расплату за антипатриотическую вестернизацию мы получили истерни- зацию и архаизацию жизненных реалий» [Малинкин, 1999: 70—72].

466 В последнем фрагменте игнорируется неизбежность раз­рыва между замыслами реформаторов и полученными резуль­татами. Нежелательные тенденции морализаторе к и поданы как «расплата» за корыстно («антипатриотически») задуман­ные и воплощенные реформы. Негативность итогов репрезен­тируется темпорально — возврат к вроде бы уже преодоленно­му далекому прошлому («архаизация») и пространственно — воцарение якобы неорганичных нам социальных реалий («ис- тернизация»).

466 «Базар» как метафора изобилия возможностей и влекущего многоцветья трансформируется в эмблему чужого и чуждого, которое подстерегает всех, кто не заботится «патри­отически» о границах своей общности.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: