Движение как основа перформативного понимания

Пространства и познания

201 Понятие перформативности связано с переосмыслением отношений между субъективной деятельностью и социальны­ми обстоятельствами с учетом того, что мир, другие люди, объекты и места находятся в процессе изменения.

201 Люди могут нерефлекгивно и бессловесно входить в сети «воплощенных» и чувственных отношений с другими людьми и объектами, нередко являясь субъектами пространственного и других ви­дов знания, не подозревая об этом. Перформативность — это термин, часто используемый сегодня как для того, чтобы гово­рить о неосознаваемых компонентах знания и практик, так и для новых вариантов описания того, что происходит между человеком и местом. Упомянем, к примеру, безудержное тури­стское фотографирование по бессмертному принципу «Здесь был Вася». Соблазн запечатлеть себя на фоне знакового места или сфотографировать интересный объект в музее — нет ли в этом чего-то от магической практики «запирания» значимого и дорогого (в данном случае в каргу памяти своей цифровой камеры)? Под вопрос ставятся привычные основания различе­ния между зрителем и тем, на что направлено зрение, между практикой зрения и материальностью объекта зрения [см.: Wylie, 2006]. Границы между текстами и телесными повседнев­ными практиками также утрачивают свою очевидность, а «так­тильные» варианты взаимодействия с местностью, так сказать, реабилитируются [см.: Larimer, 2003: 282; 2005:85]. Возникают основанные на этих нетривиальных подходах «генеалогии чувствительности к движению и телесных практик (освоения) ландшафта» [см.: Merriman, 2006: 78] или «перформативные историографии ландшафта» [см.: Delia Dora, 2009].

201 Обитание в мире невозможно без движения. Английский географ Дорин Мэсси формулирует теорию пространства, вспоминая о том, как коллега (Стюарт Холл) в течение многих лет подвозил ее на работу.

201 Пространство создается отноше-202-ниями и взаимодействиями, в которые люди вовлечены:

202 «Ты — в постоянном процессе завязывания и разрушения связей, являющихся частью создания (1) тебя самого; (2) Лондона, ко­торый на целый день лишится удовольствия твоего общества; (3) Мильтон Кейнс (существование которого как независимо­го пункта назначения в результате усилено); (4) самого про­странства. Ты не просто движешься в пространстве, ты его не­много изменяешь, двигая его и его производя» [Massey, 2000: 225—226].

202 Город и кампус, в который стремится исследователь­ница, представляют собой совокупность множества историй, объединяющих людей и пространство. Некоторые из них «готовятся к ее прибытию»; из корзин вычищен мусор, двери отперты — все готово к новому учебному дню. Города — «ин­тенсивные и разнородные констелляции социальных траекторий» [Ibid;. 226]. В их настоящем, в горизонтальности их пространства отложились многочисленные истории прошлого, а некоторые из них обречены на забвение. Но главное — это не поверхность пространства. Главное — «одновременность тра­екторий» [Ibid:. 228].

202 Возможно, вообще главная связанная с пространством проблема - это проблема множественности траекторий, необходимости помыслить «моментальное со­существование траекторий, конфигурацию множества раз­ворачивающихся историй», а пространство и время — как ре­зультат взаимосвязей «местоположенных одновременностей» [Ibid: 229].

202 На возможность псрформативного участия в обитаемом и познаваемом мире указывает и уже упомянутый Тим Ингольд Он подчеркивает экзистенциальную значимость движения не между абстрактными точками пространства, но между местами в сети, образованной твоими предшествующими маршрутами.

202 Знать, где ты находишься, — это «быть в состоянии связать твои недавние движения с рассказами о путях, уже пройден­ных тобой и другими.

202 Находя свой путь, люди не пересекают поверхность мира, план которого уже зафиксирован, как это представлено на географической карте.

202 Они, скорее, "чувству­-203-ют сбой путь" б мире, который сам движется и все время ста­новится на основе объединенного действия человеческих и нечеловеческих сил» [Ingold, 2000: 155].

203 Антрополог противо­поставляет два типа движения по местности: навигацию и нахождение пути (wayfinding).

203 Первая — это движение при посредстве карты.

203 Здесь главное — это координаты на карте интересующего тебя места.

203 Тебе не нужно в данном случае ни­чего знать об истории места, о тех, кто здесь раньше обитал. Нахождение же пути предполагает готовность идущего на­строить свои движения на движения других составных частей своего окружения, будь то другие люди или ветер.

203 Понимание своего местоположения идущим в этом случае развивается с приобретением им разнообразного опыта, с учетом памяти о предыдущих проделанных путях: «...каждое место содержит воспоминания о приходах в него и уходах из него и ожидания того, как до него можно добраться, а из него — к другим мес­там» [Ibid.. 237].

203 Ингольд, черпая вдохновение в феноменологической тра­диции, исходит из того, что люди и другие живые существа населяют землю, не столько занимая то или иное место, сколь­ко участвуя в становлении самого мира, прокладывая свой путь по земле и вплетая его в полотно своей жизни.

203 Он полеми­зирует с теми, кто историю человечества отождествляют с модерностью, понимая под историческим контекстом своего ис­следования лишь последние двести-триста лет.

203 Мысль в этот период, как известно, работала дихотомически.

203 В результате сложились противопоставления природы и культуры, техноло­гии и искусства, репрезентации и опыта, разума и материи, умозрения и чувственного восприятия, интеллекта и интуиции, традиции и новации, цивилизации и дикости, модальностей слуха и зрения, ограниченность которых увлеченно демонст­рирует сегодня целый ряд авторов.

203 Среди них — французский социолог науки Брюно Латур, показавший, как гибридные объекты исследования были разведены по ведомствам естествознания и социального знания (подробнее о его идеях см.

204 в главе 3), и британский географ Найджел Трифт (о нем идет речь во введении и главе 9), в рамках своей «нерепрезентатив­ной теории» осваивающий невербальные и додискурсивные способы обретения людьми идентичностей.

204 Это прежде всего линии движения, а не вещи образуют мир, убежден Ингольд.

204 Линии обитания на земле он защищает от линий овладения землей или линий ее оккупации, проложен­ных с пренебрежением к уже существующим и плотно пере­плетенным людским путям так, как если бы перед колонизато­рами лежала чистая поверхность.

204 Знание обитателя местности и знание ее оккупанта создаются по-разному, они связаны с двумя модальностями путешествия — странствием и транспор­том.

204 В первом путник всегда где-то, и это «где-то» — на пути еще куда-то [см.: Ingold, 2007: 81]. Реальность буквально упоря­дочивается им по ходу дела. Так, называние мест здесь увязано с историями о том, как до этих мест добираются. Во втором случае каждое движение сориентировано на особую цель, а по­коритель пространства, выехав из пункта А и направляясь в пункт Б, мыслит пространство между этими ориентирами как «нигде».

204 Нефтепровод или железная дорога прокладываются по прямой поверх нахоженных людьми и животными дорог и тропок Они открывают доступ к прежде недоступным ресур­сам ценой потревоженных жизней тех, кто жил здесь от века.

204 Модерность придала особую значимость прямой линии, воплощавшей торжество детерминистского мышления и раци­онального замысла над хаосом природного мира, неуклонно­го культурного прогресса — над отдельными проявлениями неуправляемости. Целеустремленная прямизна движения по плану противостоит всевозможным колебаниям и отклонени­ям.

204 Линейная логика модерного интеллекта утверждает себя за счет критики уклончивости и извилистости путей мышления других людей, культур и времен. Отклонившихся и сбившихся с пути нужно было направить на путь истинный, предвари­тельно разметив вверенную территорию прямыми линиями.

204 Не случайна связь между проведением прямых, «нормальных»

205 линий и функционированием власти.

205 Эта связь содержится в английском слове ruler, два главных значения которого - пра­витель (тот, кто контролирует территорию) и линейка (инструмент для проведения прямых линий).

205 Правитель намечает курс действий, линейку используют для изготовления планов и чертежей. Если прежде в ходе возведения зданий линии нано­сились на землю по ходу дела, с большой долей импровизации, то постепенно архитекторы перестали быть «бригадирами» строителей, сосредоточившись на создании чертежей. Власть чертежей и планов, часто изготовленных вдали от мест стро­ительства, подкрепляется сегодня законами и контрактами. В компьютерном же архитектурном дизайне исчезают и после­дние следы движения человеческой руки.

205 Все меньше и меньше следов человеческих жестов и все больше сфабрикованных отпечатков окружают нас.

205 Непрерыв­ность линий уступила место соединению точек на поверхности.

205 Вспомним многочисленные анкеты, заполняемые нами при поступлении на работу или перед поездкой за границу. Помогающие нам писать прямо, нанесенные на лист бумаги ограничители, часто состоящие из точек, над которыми мы печатаем буквы, воплощают для Ингольда современную бю­рократию: движение линии в них разбито на серию точек, под­писаться над которыми — не проложить путь, но оставить отпечаток среди тех вещей, что подлежат присвоению в мно­гочисленных местах оккупации [см.: Ingold, 2007: 94]. Мы не странствуем, но летим из пункта А в пункт Б, не рассказываем истории, но, зевая, узнаем повсюду вариации одних и тех же сюжетов. Нарисованные от руки наброски маршрутов давно уступили место фабричным картам (а теперь и GPS-навигации). Ингольд, правда, считает, что нарисовать что-то на гото­вой карте -- дело сомнительное, сопоставимое с испещрением текста книги своими пометками, по-моему, пренебрегая тем, как часто мы рисуем именно на готовых картах, приспосабли­вая их индифферентность к своей занятости и помечая, к при­меру, путь от гостиницы к университету.

206 Явные следы компьютерного дизайна в оформлении Потсдамерплац в Берлине

207 Ингольд выразительно описывает обреченность современ­ных городских обитателей на жизнь в окружении, спланиро­ванном и построенном не в целях обитания, но в целях овла­дения. Опираясь на известное различение М. де Серто между стратегиями и тактиками, он торжествующе подчеркивает упорство и изворотливость людей и иных обитателей городов Они все же умудряются прокладывать и прогрызать свои пути в обход прямых линий, проложенных стратегами. В том, что прежде было неприступно и закрыто, прокладываются прохо­ды, а замкнутые пространства размыкаются. Это выявляет глав­ную характеристику линий — их незамкнутость.

207 Говорим ли мы о линиях жизни или истории, линиях социальных отноше­ний или мыслительных процессов, главное — чтобы у других был шанс продолжить их там, где мы остановились, и в том направлении, что им подходит. Где бы вы ни были, отсюда мож­но пойти еще куда-то, заключает Ингольд,

«Поворот к мобильностям»

207 Радикальность тех или иных сдвигов парадигм в социально- гуманитарном знании, при всей ее психологической привле­кательности, часто преувеличивается. Так, «поворот к мобильностям» в социальной теории, провозглашенный Джоном Урри, сложно отделить от общего постструктуралистского концептуального движения 1980—2000 годов, которое для од­них ассоциируется с деконструкцией Деррида, для других — с «деторриториализацией» и «номадами» Делёза и Гваттари, для третьих — с «текучей» модерностью Баумана.

207 Отказ от дихотомичного противопоставления внешнего и внутреннего и от мышления в терминах центра — периферии в пользу реляци­онного мышления привел к попыткам описать сети и потоки.

207 Последние — как метафора — важны тем, что у них нет исход­ной или конечной точки, поэтому они позволяют мыслить дви­жение в его материальности, но без преувеличения его на­-208-правленности и управляемости.

208 Социальные связи объединя­ются в сети, которые перемещают потоки товаров, денег, лю­дей и идей. Вместе с тем различные виды движения людей, вещей, информации и идей не могут беспроблемно стать пред­метом исследования, они требуют перефокусировки социаль­ного знания и специфической методологии.

208 В ходе рассматриваемого поворота складывается представ­ление о социальном мире как образованном множественными и пересекающимися системами мобильности. Оно тесно свя­зано с «постчеловеческим» взглядом на этот мир, согласно которому движения вещей следует рассматривать не как под­чиненные человеческой воле, а как соучаствующие в чело­веческих практиках.

208 Акторно-сетевая теория Б. Латура и его последователей, идеи К.Хэйлз, Ф. Китглера и многих других ис­следователей, призывающих отказаться от «гуманистической» парадигмы, ставящей человека в центр исследования любых процессов, сегодня используются для описания процессов, в которых на равных участвуют люди и вещественная оснастка информационных технологий. Мобильным видится все, и прежде всего потоки информации, и один из упомянутых ав­торов справедливо подчеркивает, что в «высокоразвитых и се­тевых обществах, например в США, человеческое сознание составляет лишь вершину огромной пирамиды потоков дан­ных, большая часть которых перемещается между машинами» [см.: Hayles, 2006: 161].

208 Джон Урри, большой мастер разнообразных связанных с движением перечней и типологий, также выделяет следующие типы мобильности, которые в равной степени относятся к людям и вещам: 1) удержание на месте (заключенный, зажатая между другими машина, постер, риторическая фигура); 2) прикрепленность к месту (страдающий агарофобией человек, здание, библиотечная книга, чувство места); 3) временная остановка (посетитель, машина в гараже, граффити, пре­зентация); 4) портативность (младенец, ноутбук, сувенир); 5) часть мобильного теш (зародыш, iPod, удостоверение лич­ности, дизайнерская марка); 6) протез (помощник инвалида,

209 контактные линзы, бедж с именем, гендер); 7) компонент мобальной системы (водитель, дорога, расписание, скорость); 8) основанностъ на коде (киборг, Blackberry, цифровой доку­мент, компьютерный вирус) [см.: Buscher, Urry, 2009: 100].

209 Главное, чем важна «парадигма новых м об ил ьн остей», как еще именует ее Урри, для понимания городов, это возмож­ность их интерпретации в качестве образований, заданных множественными вариантами движения, ритмов и скорости. Движение повсеместно, поскольку пронизывает материалы, места, пространства, настаивает Урри, выделяя четыре смысла понятия «мобильный» или «мобильность».

209 Во-первых, это что-то движущееся или способное к движению (мобильный теле­фон, мобильный человек, передвижные госпиталь или кухня, дом на колесах). Мобильность — это свойство вещей и людей, осмысливаемое в основном позитивно [см.: Urry, 2007: 7].

209 Во-вторых, это неуправляемая толпа, неуправляемая именно в силу своей подвижности, способности выйти из-за границ, а потому нуждающаяся в наблюдении и регулировании. Совре­менность порождает все новые, «умные» толпы и «множества», для сдерживания которых используются все более изощрен­ные средства надзора.

209 В-третьих, в традиционной социальной теории термин используется для обозначения перемещения индивида с одной социальной позиции на другую, которые, в свою очередь, мыслятся как четко отделенные друг от друга, так что, к примеру, можно понять, восходящей или нисходящей яв­ляется социальная мобильность индивида по сравнению с его родителями. Если этот вариант понимания мобильности мета­форически фиксирует карьерный рост как вертикальный, то четвертый, напротив, сосредоточен на миграции и других вариантах географического перемещения людей, а потому мо­жет бьпъ сочтен горизонтальным. Стремление к лучшей жиз­ни от века побуждало людей к пересечению больших террито­рий, но сегодня миграция беспрецедентно интенсивна [см.: Ibid: 8; см. также: Mobile Technologies and the City, 2006].

209 «Поворот к мобильностям» социолог связывает с определе­нием степени, размаха и последствий телесных, воображаемых

210 и виртуальных передвижений самого разного плана — на работу, на отдых, чтобы избежать насилия, чтобы поддержать свою диаспору.

210 В фокусе внимания, во-первых, то, как пере­мещения людей и передача сообщений, информации и обра­зов накладываются друг на друга и соединяются и, во-вторых, как физические и виртуальные перемещения связаны с со­циальной мобильностью, подтверждая статус и обладание вла­стью в одних случаях и порождая социальную исключенность в других.

210 Западные исследователи городов сами могут составить ин­тересный «случай» академической мобильности, так как часто меняют места работы (и предсказуемым образом: из Австра­лии — в Великобританию, а оттуда — в США). Работающая те­перь в американском Университете Дрексель британская ис­следовательница Мими Шелер считает, что исследования мобильности, придя на смену традиционной транспортной географии, способны проблематизировать привычные разли­чения приватного и публичного в городах.

210 Что же, с ее точки зрения, ведет к необходимости такой проблематизации?

210 Это новые IT-технологии, новые варианты мобильности, новые варианты соединения, скажем, туристской мобильности, ком­муникации, обеспечиваемой мобильными устройствами, и инфраструктуры.

210 Они приводят к появлению «новых типов публичного в приватном и приватного в публичном», препят­ствующих воспроизводству общепринятых пространственных моделей, согласно которым приватное и публичное представ­ляют собой две от дельные сферы [см.: Scbeller, 2004:39]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: