В.А.Мазилов, ЯГПУ им. К.Д.Ушинского

Многих представителей психологического научного сообщества, вне всякого сомнения, остро волнует вопрос о том, что являет собой научная психология на пороге XXI века: находится она в кризисе или, напротив, с уверенностью смотрит в будущее. Прежде всего стоит заметить, что, конечно, психология вовсе не так однородна, чтобы были адекватны столь прямолинейные суждения и однозначные оценки: перспективные тенденции давно уже существуют и активно разрабатываются - просто они еще не стали психологическим mainsream'ом, с другой стороны, многое в науке сегодняшнего дня, по сути, уже принадлежит прошлому. В психологии, которая не столь жестко парадигмальна, как, скажем, естественные науки (хотя, заметим в скобках, наличие такой парадигмальности и в них многими сегодня оспаривается) очень важен вектор, направление поисков и ожиданий. Таким образом, речь идет только о некоторых тенденциях и интенциях.

О сегодняшней психологии проще всего сказать как о находящейся в кризисе. Наиболее распространенное возражение, которое можно услышать в этом отношении, состоит в том, что никакого кризиса в психологии нет. Аргументация выглядит чрезвычайно убедительно: академическая наука интенсивно развивается (тысячи томов монографий, сотни научных журналов, многочисленные конференции, симпозиумы и конгрессы, проходящих ежемесячно об этом свидетельствуют). Практически ориентированная психология также интенсивно развивается, она востребована социумом, услуги практических психологов хорошо оплачиваются. Спорить с такими аргументами невозможно. Все действительно так. Есть продукция, есть востребованность. Можно только уточнить, что речь идет именно о научной психологии. Наука призвана адекватно объяснять свои объекты. Психологическая наука претендует на создание адекватной теории психического. И, будучи честной перед собой, признает, что модели, которые она продуцирует, пока что весьма далеки от того, чтобы дать непротиворечивую картину психической жизни человека во всей ее полноте и сложности. Ориентирами при этом традиционно являются искусство и философия. И если оказывается, что наука упрощает, подвергает редукции эту психическую жизнь, сводит ее к каким-то частным проявлениям, то именно это обстоятельство и заставляет говорить о наличии кризиса в психологии.

В этом смысле, как представляется, кризис современной психоло- гии не подлежит сомнению. Как равно не подлежат сомнению и достижения, наработки психологической науки во всех ее областях и отраслях. И этот существующий кризис является дополнительным стимулом, корректирующим траекторию развития научной психоло-гии. (Чтобы избежать возможных недоразумений, заметим, что речь вовсе не идет о создании какой-то единой глобальной теории, которая бы "отменила" ныне существующие. Современная психология страдает - об этом в первую очередь свидетельствует кризис – от взаимного непонимания разных психологов, принадлежащих различным направлениям и подходам, от отсутствия содержательной конструктивной коммуникации).

В периоды кризисов, как это хорошо известно, оказываются наиболее востребованными знания методологические, т.к. только методологический анализ позволяет понять глубинные причины кризиса и обозначить направление выхода из сложившейся ситуации.

Ж.Пиаже, характеризуя развитие психологической науки, отмечал:

"Науки более развитые, чем наша, уже давно пришли к пониманию того, что успехи науки в периоды ее кризисов обычно связаны с ретроактивной критикой употребляемых понятий, следовательно, с внутренней (и независимой от философии) эпистемологической критикой" [20, c.189]. О том, что кризисы плодотворны, писали и другие известные психологи. В статье Е.Д.Хомской "О методологических проблемах современной психологии" констатируется "наличие методологических трудностей в различных областях психологии" [27, c.113]. В заметке от редакционной коллегии, сопровождающей названную статью, фиксируется "ситуация методологического кризиса, сложившаяся в отечественной психологии за последние годы" [19, c.125]. Итак, в психологии очередной методологический кризис. Кризис на пороге XXI века. Любопытно, что часто высказывается (даже психологами!) мнение, согласно которому рубеж тысячелетий - дата "условная", поэтому, по сути, ничего не означает. Конечно, точка отсчета (от Рождества Христова, от основания Рима, от Сотворения мира и т.п.) произвольна, следовательно, "круглая" дата вполне могла "придтись" не на 2001, а на какой-то другой. Но, разумеется, дело не в мистике дат. Дело в человеческой психологии: если ее понимать не чисто "естествен- нонаучно" (точнее, примитивистски-объектно), то совершенно необходимо признать за человеческой психикой известную свободу - а это, в частности, означает, что ожидание, как и рефлексия, способны менять "траекторию" развития. "Знание о будущем человека оказывается таковым, что оно изменяет предсказываемое потенциальное будущее" [26, c.139]. На пороге двадцать первого века об этом полезно помнить.

В классификации наук О.Конта психологии, как известно, места не нашлось. Отец позитивизма полагал, что психология не стала еще положительной наукой, а находится (согласно закону трех стадий) на метафизической ступени. Для первой половины XIX столетия эта констатация была в целом справедливой, хотя попытка заменить психологию френологией уже современниками воспринималась как курьез. С тех пор многое изменилось: психология выделилась в самостоятельную науку, в значительной степени стала "положительной". Классификации наук в двадцатом столетии составлялись неоднократно. При этом почти все авторы недвусмысленно указывали на особое, центральное положение психологии среди других наук. Многие известные психологи высказывали мысли о том, что психология в будущем займет ведущее место в структуре человеческого знания, что психологическое знание должно явиться основой для наук о духе и т.п. Тем не менее сегодня, когда мы вступаем на порог XXI века, приходится констатировать, что эти прогнозы и надежды в целом не оправдались: статус психологии вовсе те так высок, а ее влияние на другие дисциплины не так сильно, как это следует из определения психологии как науки, имеющей особое положение среди других.

Итак, в психологии на пороге XXI века очередной кризис. В рецензии на упомянутую статью известного отечественного нейропсихолога утверждается, что "приходится согласиться не только в целом с диагнозом, поставленным Е.Д.Хомской, но и с квалификацией его как очередного методологического кризиса, возникшего в отечественной психологии в связи с новой социальной и внутрипсихологической ситуацией (в частности, вследствие широкого распространения психоанализа, психотерапевтической практики и идей гуманистической психологии)" [28, c.126]. С тем, что в современной психологии существуют "острые теоретические и методологические трудности и противоречия", был согласен и В.В.Давыдов [10, c.127]. О наличии кризиса или серьезных методологических трудностей писали в последние годы К.А.Абульханова [2], А.В.Брушлинский [4], В.П.Зинченко [12], О.К.Тихомиров [25] и мн. др. Кризис в психологии зафиксирован и зарубежными авторами [35], [8] и др. Складывается определенное и устойчивое впечатление, что факт кризиса - явно методологического - налицо. Сразу вспоминается знаменитый "открытый кризис" в психологии, описанный и проанализированный К.Бюлером [34] и Л.С.Выготским [7], К.Левином [37] и С.Л.Рубинштейном [22,23].

Известно, что датировка возникновения кризиса совпадает с датой возникновения научной психологии. Об этом писал еще в 1914 году Н.Н.Ланге: "Кто знаком с современной психологической литературой, с ее направлениями и тенденциями, особенно в отношении принципиальных вопросов, не может, я думаю, сомневаться, что наша наука переживает ныне тяжелый, хотя и крайне плодотворный, кризис. Этот кризис, или поворот (начало которого можно отнести еще к 70-м гг. прошлого столетия), характеризуется, вообще говоря, двумя чертами: во-первых, общей неудовлетворенностью той прежней доктриной или системой, которая может быть названа, вообще ассоциационной и сенсуалистической психологией, и, во-вторых, появлением значительного числа новых попыток углубить смысл психологических исследований, причем обнаружилось, однако, огромное расхождение взглядов разных психологических направлений и школ" [16, c.69]. Н.Н.Ланге определил признаки кризиса: реально работал критерий "огромного расхождения" ("отсутствия общепринятой системы в науке") - если оно существует, то психология не имеет "основы", "фундамента". Видимо, Н.Н.Ланге в датировке кризиса был точен. Ф.Брентано в "Психологии с эмпирической точки зрения" (1874) писал: "Не столько в разнообразии и широте мнений, сколько в единстве убеждений испытывает сегодня психология острую нужду. И здесь мы должны стремиться приобрести то же, чего - одни раньше, другие позже - уже достигли математика, физика, химия, физиология; нам нужно ядро признанной всеми истины, которое в процессе взаимодействия многих сил затем быстро обрастет новыми кристаллами. На место психологий мы обязаны поставить психологию" [3, c.11]. Вероятно, под этими словами в конце второго тысячелетия могли бы подписаться многие современные научные психологи. Если принципиально ситуация не изменилась (сто с лишним лет для науки срок немалый), то это можно рассматривать как симптом глубокого внутреннего неблагополучия в психологии. Современные американские авторы вполне обоснованно утверждают, что "сегодня психология еще более неоднородна, чем сто лет назад, и кажется, мы как никогда далеки от того, что хоть как-нибудь напоминало бы согласие относительно характера психологии" [29, c.33]. "В конце [XX] столетия нет никакой единой системы, никаких единых принципов для определения психологической дисциплины и ведения исследований" [29, c.33]. "Психология... представляет собой не единую дисциплину, но собрание нескольких различных ветвей" [29, c.33].

"Американская психология разделена на враждующие фракции" [29, c.33].

Таким образом, нынешний кризис в психологии это кризис мировой психологической науки. В России он переживается острее в силу особенностей нашей социокультурной ситуации. Кризис психологии в конце второго тысячелетия глобален, объемен, интернационален и многопланов. Его проявления можно усмотреть в самых разных плоскостях. Каковы же основные, наиболее существенные проявления кризиса на пороге XXI века? В чем его причины на современном этапе развития психологии?

Положение психологии на пороге третьего тысячелетия, как мы видели, никак нельзя признать благополучным. Ее современное состояние можно определить как глубокую диссоциацию (букв.: "разъединение", "разделение"). Этот термин (широко использующийся ныне в разных школах психиатрии и психотерапии) точнее всего, как представляется, описывает происходящее в этой области человеческого знания. В чем проявляется эта диссоциация в современной психологии (и в мировой, и в российской)?

Во-первых, в традиционной для психологии кризисной симптоматике, когда отсутствует единый подход: нет основы, объединяющего начала. "Психологий много, нет психологии". Впервые о кризисе начали говорить в семидесятые годы XIX столетия. В первой трети XX века кризис вступил в открытую фазу, выдающиеся психологи посвятили его анализу свои труды (Л.С.Выготский, К.Бюлер, С.Л.Рубинштейн, К.Левин и др.). Кризис в истории психологии имел много "ликов": борьба между объективной и субъективной психологией, между объяснительной и понимающей, между психологией материалистической и спиритуалистической, между поведенческой и психологией сознания и т.д. В настоящий момент кризис выражается наиболее ярко в противостоянии естественнонаучного и герменевтического (гуманистического) подходов (см. подробнее [8]).

Во-вторых, в противопоставлении научной (академической) психологии и психотехник (практической психологии) (см. подробнее [6]). Психологическая практика, как это ни печально, чаще всего исходит из каких угодно теорий, но только не из концепций научной психологии. Разрыв между теорией и практикой в психологии, существовавший в двадцатые годы (о нем писал Л.С.Выготский в 1927 году), ныне углубился, превратился в глубокую пропасть - в первую очередь, по причине многократного увеличения масштабов психологической практики.

В-третьих, в разрыве между научной психологией и концепциями и техниками, ориентированными на углубленное самопознание (от мистики и эзотерических учений до современной трансперсональной психологии и т.п.). Действительно, человеку, интересующемуся познанием "Я", ищущему свой духовный путь лучше обращаться не к научной психологической литературе. Эта "ниша" прочно оккупирована специалистами, далекими от научной психологии. В крайнем случае, литература, поэзия и философия дадут в этом отношении существенно больше, чем научные психологические труды. Критика В.Дильтеем (1894) научной психологии ("в Лире, Гамлете и Макбете скрыто больше психологии, чем во всех учебниках психологии, вместе взятых"), увы, по-прежнему актуальна.

В-четвертых, в разрыве между психологией западной и восточной. Верно, что восточные учения в ХХ столетии стали постоянной составляющей интеллектуальной жизни цивилизации. Но на научную, академическую психологию они, практически, влияния не оказали. В значительной степени ассимилировавшая опыт восточной психологической мысли трансперсональная психология сама до сих пор остается фактически непризнанной официальной наукой.

В результате этих диссоциаций (перечень можно продолжить, существуют и другие диссоциации) "пострадавшей" стороной оказывается именно научная психология, т.к. происходит постепенное сужение пространства науки: проблемные поля "уступаются" разного рода "практическим психологам", среди которых немало откровенных шарлатанов. Таким образом, научная психология идет по пути обратному, указанному некогда создателем гуманистической психологии А.Маслоу, который предлагал психологической науке осваивать предметные области, традиционно относящиеся к сфере искусства и религии. Не вызывает энтузиазма предложение превратить психологию в психотехнику, перейти от "исследования психики" к "работе с психикой": это превращение просто лишит психологию возможности стать в будущем фундаментальной наукой, основой наук о человеческой психике. Если воспользоваться терминологией К.Д.Ушинского, то в этом случае психология вообще перестанет быть наукой и превратится в искусство. Все же психология, каково бы ни было ее настоящее, вне сомнения является наукой.

В конце XX столетия стало совершенно ясно, что ни одна из диссоциаций не может быть разрешена "силовым" путем, посредством "логического империализма" [8] одной из "полупсихологий", представляющих "полюса" в той или иной диссоциации. Как отмечают Л.Гараи и М.Кечке, экспансия естественнонаучной логики приводит к тому, что исследование все чаще "будет натыкаться на несуразности" [8, c.90]. "Не подает больше надежды также и обратный прием, когда общим знаменателем двух полупсихологий объявляется не позитивистская логика естественных наук, а, согласно новой моде, герменевтическая логика исторических наук. На язык этой последней ничего невозможно перевести из всего богатства открытий, сделанных за долгую историю естественнонаучной психологии, особенно касающихся связи психологических феноменов, с одной стороны, и стратегии живого организма, направленной на его выживание, с другой" [8, c.91].

Другой возможный ход, который представляется естественным в сложившейся ситуации, также не внушает оптимизма: если существуют диссоциации, должен быть "запущен" механизм интеграции. Но, как это убедительно показали еще Л.С.Выготский и С.Л.Рубинштейн, "синтез" разнородного путем механического "сложения" обычно не осуществляется: для этого необходимы особые условия. К таким условиям, на наш взгляд, в первую очередь необходимо отнести пересмотр понимания предмета психологической науки. Все отмеченные выше диссоциации имеют одну причину - слишком узкое, ограниченное понимание предмета психологии.

Представляется, что сейчас вряд ли найдется более актуальная и насущная проблема: кризис, который в настоящее время охватил нашу психологию, вряд ли исчезнет сам по себе. Для этого требуется методологическая работа. И "первым пунктом" в этой работе должно быть уточнение понимания предмета психологической науки.

Сейчас, когда отечественная психология стремительно меняется, пытаясь ассимилировать достижения зарубежной науки, от которых по известным причинам в течение многих лет была изолирована, важно обратить внимание на то обстоятельство, что предмет психологии как науки неоднороден и многоступенчат.

Предмет психологии должен выполнять ряд важных функций. Во-первых, он должен выполнять роль "операционального стола" (М.Фуко), который бы позволял реально соотносить результаты исследований, выполненных в разных подходах и научных школах.

Во-вторых, он все-же должен не быть "искусственно" сконструированным, а существовать реально, для того, чтобы быть предметом науки в подлинном смысле слова. В-третьих, он должен быть внутренне достаточно сложным, чтобы содержать в себе сущностное, позволяющее выявлять собственные законы существования и развития, а не сводить внутренне "простое" психическое к чему-то внеположному, делая неизбежной редукцию психического. Отсюда следует, что необходимы теоретические исследования по проблеме предмета (таким образом, речь идет о содержательной методологии психологической науки [38]). Заметим, что в отечественной психологии существовала традиция именно содержательной методологии на исторической основе (Н.Н.Ланге, В.Н.Ивановский, Л.С.Выготский, С.Л.Рубинштейн и др.). В более поздний период эти проблемы интенсивно разрабатывались К.А.Абульхановой [1], А.В.Брушлинским [4], Б.Ф.Ломовым [17] и др. В-четвертых, понимание предмета должно быть таково, чтобы позволить разрабатывать науку по собственной логике, не сводя развертывание психологических содержаний к чуждой для психологии логике естественного или герменевтического знания.

Итак, можно констатировать, что трактовка и понимание предмета психологической науки в настоящее время нуждаются в пересмотре, т.к. не выполняют необходимых функций и не позволяют психологии стать фундаментальной научной дисциплиной, которой она должна стать в соответствии со своим местом в структуре научного знания. Отечественная история убедительно свидетельствует, что русскому национальному характеру важно сформулировать "вечные" вопросы: "Кто виноват?", "Что делать?" и "С чего начать?". Правда, история не менее убедительна в том, что получить адекватные ответы на эти вопросы для нас почему-то куда менее важно, чем их задать. Зададим их.

На этот вопрос возможен точный и однозначный ответ в "общем виде": виновата та логика, которую использовали для становления и первоначального развития научной психологии. Психология, как хорошо известно, стала выделяться из философии значительно позднее других научных дисциплин. При ее становлении были опробованы пути, которыми шли естественные науки. В истории психологии многократно и обстоятельно проанализирована роль Декарта и Локка в формировании основ психологии нового времени [11,21-23 и мн. др.]. Вместе с тем представляется, что несколько недооценено влияние Канта в формировании конкретного облика научной психологии. Обычно полагают, что роль кантианства состоит в критике рациональной психологии и метода интроспекции.

М.Дессуар справедливо замечает, что "фигура Канта не представляется историку психологии такой значительной и возвышающейся над всеми другими как историку каждой другой философской дисциплины" [11, c.115]. И.Кант, разумеется, не был психологом.

Вместе с тем, по-видимому, нельзя утверждать, что "система Канта глубоко антипсихологична" [21, c.66]. Кант был одним из первых методологов психологии, а методология (в этом проявились особенности самого Канта как личности) приняла форму критики.

Кантовская критика рациональной психологии в известной мере предопределила дальнейшее развитие психологии как эмпирической науки. "Рациональная психология как доктрина, расширяющая наше самопознание, не существует; она возможна только как дисциплина, устанавливающая спекулятивному разуму в этой области ненарушение границы, с одной стороны, чтобы мы не бросились в объятия бездушного материализма, а с другой стороны, чтобы мы не заблудились в спиритуализме, лишенном основания в нашей жизни..." [14, c.382]. В другой работе Кант настаивает на необходимости различения Я как субъекта и Я как объекта. "О Я в первом значении (о субъекте апперцепции), о логическом Я как априорном представлении, больше решительно ничего нельзя узнать - ни что оно за сущность, ни какой оно природы" [15, с.191]. "Я во втором значении (как субъект перцепции), психологическое Я как эмпирическое сознание, доступно разнообразному познанию..."[15, с.191-192]. Кант рисует перспективы эмпирической психологии: "Подтверждением и примером этого может служить всякое внутреннее, психологическое наблюдение, сделанное нами; для этого требуется, хотя это связано с некоторыми трудностями, воздействовать на внутреннее чувство посредством внимания (ведь мысли, как фактические определения способности представления, также входят в эмпирическое представление о нашем состоянии), чтобы получить прежде всего в созерцании самого себя знание о том, что дает нам внутреннее чувство; это созерцание дает нам представление о нас самих, как мы себе являемся; логическое же Я хотя и указывает субъект существующим сам по себе в чистом сознании, не как восприимчивость, а как чистую спонтанность, но не способно ни к какому познанию своей природы" [15, с.192].

Авторитет Канта был велик, рациональная психология была сокрушена. Дальнейшее развитие психологии как эмпирической науки было предопределено. В этом плане нельзя пройти мимо одного замечания Канта, имевшего для будущего психологии несомненное методологическое значение. В предисловии к "Антропологии" (1798) Кант отмечает, что "учение, касающееся знания человека и изложенное в систематическом виде (антропология), может быть представлено с точки зрения или физиологической, или прагматической" [15, с.351]. Фактически, здесь речь идет об основаниях эмпирической науки. Хотя о связи психологии и физиологии мозга говорили многие, именно Кант дал ясное обоснование возможности выделения научной дисциплины. Гербарт в своей "Психологии" рассмотрел такую возможность, но отверг, ибо физиология в начале XIX столетия не располагала необходимыми данными. И хотя Кант строит свою антропологию как прагматическую, возможность систематического изложения антропологии (и, следовательно, психологии как частной науки, раздела антропологии) с точки зрения физиологической остается "освященной" кантовским авторитетом.

Психология (эмпирическая) могла рассматриваться (и рассматривалась Кантом) как часть антропологии, а следовательно, "перенос" "логики обоснования" на психологию является достаточно правомерным. Именно эту возможность использовал в свое время Вундт, который сознательно решал задачу выделения физиологической психологии как самостоятельной научной дисциплины. В этом отношении современная научная психология является "законной наследницей" вундтовской физиологической психологии.

Можно полагать, что судьбу психологии во многом предопределили кантовские слова, представлявшиеся психологам следующих поколений обязательными методологическими требованиями к психологии, если она захочет быть наукой. Действительно, создается устойчивое впечатление, что многие психологи принимали кантовский "вызов", стараясь с удивительным упорством решать именно эти две задачи: экспериментировать и вычислять. Кант пишет в "Метафизических началах естествознания" (1786): "эмпирическое учение о душе должно всегда оставаться далеким от ранга науки о природе в собственном смысле, прежде всего потому, что математика неприложима к явлениям внутреннего чувства и к их законам... Но даже в качестве систематического искусства анализа или в качестве экспериментального учения учение о душе не может когда-либо приблизиться к химии, поскольку многообразие внутреннего наблюдения может здесь быть расчленено лишь мысленно и никогда не способно сохраняться в виде обособленных [элементов], вновь соединяемых по усмотрению; еще менее поддается нашим заранее намеченным опытам другой мыслящий субъект, не говоря уже о том, что наблюдение само по себе изменяет и искажает состояние наблюдаемого предмета. Учение о душе никогда не может поэтому стать чем-то большим, чем историческое учение и – как таковое в меру возможности - систематическое учение о природе внутреннего чувства, т.е. описание природы души, но не наукой о душе, даже не психологическим экспериментальным учением" [15, c.60]. Кантовские слова оказали огромное влияние на последующее развитие психологии. Одни к ним прислушивались и безоговорочно соглашались. Другие пытались "отвоевать" позиции: Гербарт был убежден, что психология становится наукой потому, что начинает использовать математику (в отношении эксперимента, Кант, конечно же, прав). С кантовской критикой вынужден был считаться и В.Вундт. И, возможно, именно кантовские утверждения заставляли Вундта направлять энергию психологов-экспериментаторов на фиксацию "элементов", о которых говорил Кант. И.Кант может считаться "вдохновителем" элементаризма и атомизма новой экспериментальной (интроспективной) психологии. Кант, таким образом, "негативно" задал направление развития психологической науки.

Итак, "психология никогда не станет наукой в собственном смысле слова, т.к. нельзя ни приложить математику к явлениям и процессам сознания, ни воздействовать экспериментально на душу других" [11, c.126]. Есть основания говорить о своего рода "двойной программе" И.Канта применительно к психологии. Первая программа - кантовская критика возможности психологии стать естественной наукой, содержащая формулировку условий, при которых она может приблизиться к идеалу естественной науки, вторая - возможность обоснования психологии посредством физиологии. Эта двойная программа составила методологическую задачу, над которой трудились несколько поколений психологов первой половины XIX столетия, поскольку кроме критики содержала и "положительный" эскиз научной эмпирической психологии. В.Вундт, осуществляя историческую миссию выделения психологии из философии твердо следовал именно кантовской "программе".

В.Дильтей, шедший скорее за Гегелем, нежели за Кантом, реализовал другую логику. В гегелевском подходе кроме историзма присутствовала идея целостности. Ведь и Брентано, и, позднее, Дильтей протестовали главным образом против "атомизма" (Брентано) и конструктивизма (Дильтей) вундтовской психологии. Они очень хорошо понимали, что к такому сложному предмету, каковым является психика, возможны различные подходы. Поэтому ни Брентано, ни Дильтей вовсе не были "радикалами", "ниспровергателями", требовавшими замены одной психологии на другую (скажем, Дильтей признавал сосуществование объяснительной и описательной психологий).

Очень важен другой аспект проблемы: какая психология окажется общей психологией? Это - главная проблема любой методологии психологии. Она очень волновала Л.С.Выготского - свое знаменитое методологическое исследование он начинает с обсуждения именно этого вопроса. До него важность этого прекрасно понял Н.Н.Ланге - кризис для него означал отсутствие общей науки: "Ныне общей, то есть общепризнанной, системы в нашей науке не существует" [16, c.72].

Представители других дисциплин обвиняют современную психологию в постыдном равнодушии к собственной судьбе: "Поражает какая-то принципиальная узость в обсуждении психологических концепций, идей, подходов (конечно, когда такие обсуждения вообще бывают). Складывается впечатление, что психология не только глубоко равнодушна к общей методологии и философии науки, но и остальной науке вообще. Она не только не смотрится в зеркало методологии и философии, она не хочет вообще смотреться ни в какие "зеркала" других научных дисциплин, соотносить себя с общенаучным движением и развитием научной мысли XX в. Наука, которая одним из своих разделов считает учение о рефлексии, кажется полностью отказывается от попыток отрефлексировать свои основания, методы, программы и результаты" [20б, c.25]. К сожалению, в этих словах очень много правды.

Ответ на вопрос, вынесенный в название раздела, дал Л.С.Выготский в 1927 году: разрабатывать методологию. В противном случае результаты огромного количества эмпирических исследований, проводимых в психологии, рискуют превратиться из "Монбланов фактов" в "кучу сырого фактического материала". Л.С.Выготский в свое время заметил: "Какая будет эта методология и скоро ли она будет, мы не знаем..."[3, с.422-423]. К сожалению, не знаем этого и мы много лет спустя. Можно попытаться лишь высказать некоторые предварительные соображения на этот счет. В последние годы заметно выраженное стремление некоторых психологов свести методологию психологии к описанию конкретных процедур планирования, проведения эмпирического исследования и статистической обработки полученных результатов. Под эмпирическим исследованием имеются в виду преимущественно эксперимент и квазиэксперимент. В результате методология психологии как науки оказывается методологией экспериментальной психологии. Признавая ведущую роль метода эксперимента в современной психологической науке, мы, тем не менее, не склонны соглашаться с подобной трактовкой. Возражения против такого понимания методологии коренятся в глубоком убеждении, что психология не может столь безоговорочно принимать модель, сформировавшуюся в естественных науках. По сути, сведение методологии к чисто техническим вопросам планирования и осуществления экспериментального исследования (при всей несомненной важности этих вопросов) на деле означает признание "окончательной решенности" вопроса о предмете научной психологии и фактический отказ не только от дальнейшего его исследования, но даже и от обсуждения. Такая позиция представляется роковой ошибкой. Нельзя исключить того варианта, что научная психология еще не нашла своего подлинного предмета.

Поскольку такая вероятность существует, первая задача методологии состоит в научной проработке комплекса проблем, связанных с исследованиями (в том числе и теоретическими, что в современной психологии, будем честными, большая редкость) по предмету психологии.

При этом, несомненно, должен быть учтен опыт разработки содержательной методологии психологии на исторической основе (Н.Н.Ланге, В.Н.Ивановский, Л.С.Выготский, С.Л.Рубинштейн и др.). Это по-видимому должна быть методология на исторической основе, плюралистическая, свободная от идеологии, ориентированная не только на задачи познания, но и на практику [38,18].

Можно предположить, что в ней должны быть представлены познавательный, коммуникативный и практический блоки (см. подробнее [38]). Важно, чтобы эта новая методология давала возможность максимально широкого понимания предмета. Это необходимо в первую очередь для того, чтобы появилась возможность реального, а не декларативного соотнесения полученного в разных подходах.

В настоящее время часто можно видеть достаточно легкомысленное отношение к методологии. В исследованиях, выполненных в других методологических традициях, психологи склонны видеть все что угодно, только не методологические открытия. История психологии дает множество свидетельств, что за работами А.Адлера, К.Юнга, А.Маслоу и др. современники с готовностью и с легкостью признают те или иные конкретные достижения, но стараются "не замечать" в них "ростки" новой методологии. Методологии, которая жизненно необходима нашей науке. Без такой методологии невозможно приблизиться к решению проблемы соотношения психологической науки и жизни, поставленной В.Дильтеем в конце прошлого столетия. Проблема до сих пор не нашла решения - сейчас, на пороге XXI века, ее разрешение становится одним из основных условий существования научной психологии.

С чего начать? С разработки нового подхода к пониманию предмета психологической науки. С обнаружения в истории психологии способов понимания предмета более соответствующих задачам сегодняшнего дня.

В конце XX столетия стало очевидно, что современной психологии предстоит проделать "работу понимания", обращенную на свой предмет. Как справедливо указывает В.В.Знаков, "проблема понимания оказывается как бы на стыке двух направлений в науке: анализа гносеологического отношения ученого к объекту познания и изучения методологических принципов отдельных наук, определяющих своеобразие присущих каждой из них способов понимания предмета исследования" [13, c.35-36]. Второе направление оказывается сегодня для научной психологии имеющим первоочередную значимость. Нельзя не согласиться также с тем, что понимание является необходимым условием коммуникации ученых [13, c.35].

Обращение внимания на проблему предмета позволит осуществить следующий шаг: разработку новой методологии психологии, которая была бы ориентирована не только на познание, но и на коммуникацию, и на практику (о познавательной, коммуникативной и практической методологии см. подробнее [38]).

Выше уже упоминалось, что понимание предмета в современной научной психологии, к сожалению, не отвечает актуальным задачам. Сложившееся понимание, конечно, достаточно для продолжения исследований в рамках традиционно сложившихся подходов, школ и научных направлений, но оно принципиально недостаточно для выхода за "пределы". Особенно стоит подчеркнуть, что такое традиционное понимание практически делает невозможным осуществление интеграции.

Что имеется в виду под новым пониманием предмета? Основные характеристики нового понимания "негативно" заданы, т.к. они вытекают из сформулированных выше недостатков традиционного понимания. Таким образом, ясно, каким понимание не должно быть.

А каким оно должно быть и возможно ли сегодня такое вообще? Вероятно, да. Во всяком случае в истории психологической мысли можно увидеть несколько подходов, которые приблизились к такому пониманию (столь необходимому для сегодняшней науки). Правда, для того, чтобы их "заметить" необходимо: 1) критически отнестись к старому пониманию; 2) увидеть методологическое значение нового понимания. И первое, и второе, как показывает жизнь, вовсе не так просто осуществить. Несомненно, одним из наиболее разработанных вариантов нетрадиционного понимания предмета является подход, сформулированный в аналитической психологии К.Г.Юнга [30-33], [36], [5] и др. Прежде всего должна быть отмечена попытка Юнга вернуть в науку психическое как реальность. "Чтобы правильно понять теорию Юнга, мы должны прежде всего принять его точку зрения, согласно которой все психические явления совершенно реальны. Как ни странно, эта точка зрения относительно нова" [33, c.388].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: