Сделай Сам Свою Работу на 5

Последняя неделя июня 2000 года 8 глава





Вчера Кэтрин в школу не ходила. Отец не разрешил. Может, оно и к лучшему, поскольку она не знала, что сказать Джеку. До нее дошли слухи, что его в наручниках бросили за решетку, как настоящего преступника. Если бы Кэтрин была там, она бы упала на колени и целовала каждый участочек его запястья, которого касался холодный металл. Она бы молила, чтобы наручники надели на нее. Она бы на все пошла, чтобы доказать, как сильно она его любит. На все.

 

Джек так близко наклонился к Мелтону Сприггу, что смог разглядеть узор на галстуке‑бабочке, который надел адвокат.

– Я этого не делал, – сквозь зубы процедил он. – Неужели мои слова ничего не значат?

– Я просто говорю, что в наше время существует много способов заставить присяжного понять, почему мужчина… взрослый мужчина… заинтересовался девушкой намного моложе его.

– Отлично! Можете использовать эту линию защиты для того, кто действительно виновен.

Джек опустился на стул, полностью разбитый. Сегодня лучший друг предъявил ему обвинение в сексуальном домогательстве. Обвинение было предъявлено официально. Его банковский счет уменьшился на пять тысяч долларов – сумму залога.



На запястьях остались следы от наручников, в которых его ввели в зал суда.

– Мы будем бороться или нет? Так, по‑вашему, выглядит система правосудия? Выслушиваются обе стороны. Но кто станет слушать, что говорит пятнадцатилетняя девочка?

Мелтон кивнул и улыбнулся, стараясь ободрить клиента. И не стал ему говорить то, что думал на самом деле: все обязательно поверят тому, что говорит Кэтрин Марш, просто потому, что ей всего пятнадцать.

 

– Начну без экивоков, – заявил Херб Тейер. – Все чертовски странно!

Наконец‑то кто‑то был с ним согласен.

– Ты мне говоришь! – воскликнул Джек. – Вчера мне пришлось явиться в участок, чтобы Джей Кавано зачитал мои права. Господи боже, еще в субботу мы играли с ним в теннис, а сейчас он заводит на меня дело. – Едва начав говорить, Джек почувствовал, что его прорвало. – Херб, для меня это словно гром среди ясного неба. Понятия не имею, о чем думает эта девчонка!

– Что у вас близкие отношения, – заявил Херб.

– Но ты же… ты же не веришь ее словам, не веришь?



– Боже, Джек, нет, конечно же! Я просто говорю, что понимаю, как… остальные… могут прийти к другому выводу.

Джек вскочил и начал расхаживать по кабинету. На полке за его спиной стояли трофеи за победу в окружном чемпионате по женскому футболу. Каждый – результат тесных взаимоотношений, которые Херб сейчас ставит под сомнение.

– Я никогда и пальцем ее не трогал.

Херб взглянул в окно, где несколько учениц ели свой завтрак.

– Знаешь, – негромко произнес он, – ты лучший учитель школы. Ты можешь заинтересовать девочек, как никто другой.

Джек почувствовал, как начинает закипать кровь: он неожиданно осознал, что одним увольнением дело не ограничится.

Директор взял ручку и постучал ею по крышке письменного стола.

– Послушай, Джек, я тебе верю. Но родители хотят знать, почему школа принимает на работу учителей с сомнительной репутацией. И Эллидор Марш дышит мне в спину…

– Эллидор Марш гребаный фундаменталист, который не имеет права быть священником в частной гимназии!

– Он еще и отец, который полагает, что его пятнадцатилетняя дочь занималась сексом с человеком вдвое старше ее, которому пристало быть умнее.

Обвинение черным облаком повисло между ними.

– Это бездоказательно! – заявил Джек, и у этих слов был странный привкус.

Херб старательно отводил взгляд.

– Попытайся поставить себя на мое место, Джек. Репутация школы пострадает, если здесь будет работать учитель, которого обвиняют в сексуальном домогательстве. – Он обошел стол. – Если я как‑то еще могу помочь…

– Не нужно делать мне одолжений! – отрезал Джек и вышел, не дослушав Херба.



 

Анна‑Лиза Сент‑Брайд на самом деле была знакома с Брук Астор. В спальне у нее лежала настоящая шкура тигра, которого муж застрелил на сафари. У нее была квартира на Верхнем Ист‑Сайде, которая попадала на страницы «Архитектурного дайджеста» чаще, чем модные квартиры на Грейси‑сквер. Но самое удивительное в Анне‑Лизе было не это. Интереснее было то, что она жила вместе с бывшей любовницей своего мужа, ставшей теперь ее лучшей подругой. Или то, что среди проституток у нее было столько же знакомых, сколько и среди дебютанток высшего света. Она была хорошо известна своей десятилетней «священной войной» против насилия над женщинами. В самых неблагополучных районах Нью‑Йорка благодаря кошельку и железной воле Анны‑Лизы было организовано двадцать кризисных центров, где помогали жертвам насилия.

Поэтому когда Джек на пороге своего дома увидел мать, то замер, мягко говоря, словно громом пораженный.

Ее решимость приехать поддержать сына – еще не зная всех подробностей – тронула Джека до глубины души. При одном взгляде на мать он почувствовал, как стена, которую он возвел вокруг себя, начинает рушиться. Он нагнулся поцеловать ее в щеку, но она отпрянула.

– Джек, я не в гости. Я приехала, чтобы сказать то, что считаю нужным, лично. – Анна‑Лиза серьезно взглянула на сына. – Ты знаешь, скольких изнасилованных женщин я видела?

Джек попытался вдохнуть, но не смог. Мало того что его коллеги, его ученики, его адвокат верят этому нелепому обвинению! Теперь еще и его мать.

– Ты… ты же не веришь, что я виновен? – прошептал он.

Анна‑Лиза удивленно вздернула бровь.

– Зачем женщине врать о таком?

Неожиданно Джек вспомнил, как в детстве мать водила его в зоопарк в Централ‑парк. Он надолго задержался в темном домике с летучими мышами, наблюдая, как они складываются, словно крошечные зонтики. Когда он обернулся, мамы рядом не было. За себя он не боялся, хотя ему было всего семь. Он испугался за маму, которая наверняка сбилась с ног, пытаясь его найти. Но мама стояла у домика и разговаривала с какой‑то знакомой. Джек прижался к ее ноге, как банный лист. «Ой! – весело воскликнула она, похоже, даже не заметив его отсутствия. – Мы тут уже все посмотрели?»

Джек с трудом сглотнул.

– Ты должна мне верить, я твой сын.

– У меня больше нет сына! – заявила Анна‑Лиза.

 

«Он запустил руки мне под рубашку, его прикосновения обожгли меня. Я схожу от него сума. О Джек… Знаю, с ним не будет больно, потому что он мне обещал. Даже когда он в меня входит, я не сопротивляюсь – наконец мы одно целое».

Джек оттолкнул ксерокопию.

– Что это за бред?

Мелтон пожал плечами.

– Материалы дела. Улики. Это страница из дневника Кэтрин Марш, которая привела ее отца в ярость. – Адвокат полистал свои записи. – Равно как и противозачаточные таблетки.

– А никому не пришло в голову, что это всего лишь игра подросткового воображения?

– Разумеется, Джек. – Мелтон поправил очки на переносице. – Но она также уверяет, что именно вы возили ее к врачу.

– По чистой случайности, Мелтон. Она хотела переспать со своим парнем, и некому было отвезти ее в центр планирования семьи.

– По словам Кэтрин, у нее нет парня. Она уверяет, что купила таблетки, потому что вы хотели с ней переспать.

– Послушайте! Она зациклилась на мне. Я не обращал на это внимания, хотя, честно признаюсь, замечал. Я не хотел ее расстраивать, верил, что она перерастет. Такое случается сплошь и рядом.

– Между ученицей, которой кажется, что она влюблена в мужчину старше себя, и ученицей, у которой были сексуальные контакты с этим мужчиной, большая разница.

– Вы все превратно толкуете! Она выдумала эти сексуальные контакты. – Джек вздохнул. – Хорошо. Значит, у обвинения есть ее показания и ее дневник. Плюс противозачаточные таблетки. Не понимаю, каким образом эти «убедительные» улики указывают на то, что у нас были близкие отношения?

– Согласен, – кивнул Мелтон. – Ваши дела обстояли бы намного лучше, если бы полиция ничего не обнаружила, когда проводила обыск у вас дома.

Джек нахмурился. Полицейские прибыли с ордером на обыск, и он впустил их, но даже не предполагал, что они могут что‑нибудь найти. Мелтон придвинул ему через стол фотографию.

– Это что? Тряпка?

– Как оказалось, – сообщил Мелтон, – это бюстгальтер Кэтрин Марш. Он лежал у вас в портфеле.

Джек секунду недоуменно смотрел на снимок. Потом начал хохотать.

– Боже, Мелтон, они же не думают… Я просто поднял бюстгальтер, когда она его уронила. Нет, подождите, звучит двусмысленно. Мы изучали историю Древней Греции в испепеляющую жару… девочки завернулись в тоги, которые сделали из скатертей, и…

– И полиция обнаружила в вашем портфеле бюстгальтер с биркой, на которой имя Кэтрин Марш. Вот что они знают, Джек. И этого вполне достаточно.

– Но я могу объяснить…

– Знаю, – ответил Мелтон. – Но у прокурора есть свое объяснение.

 

Джек обязан был с ней встретиться. Он читал и перечитывал условия, на которых его выпустили под залог. Там черным по белому было написано, что ему следует держаться подальше от несовершеннолетних, особенно от Кэтрин Марш. Если его поймают, будет очередное слушание. Ему предъявят обвинение в том, что он нарушил условия выхода под залог и продемонстрировал неуважение к суду. Скорее всего, его посадят в тюрьму до начала слушаний по делу.

Если его поймают, это сыграет на руку стороне обвинения.

Но если ему удастся кое‑что провернуть, у него появится шанс остановить этот процесс.

Два года назад благодаря стараниям аспиранта, который оказался техническим гением, расписание всех занятий учащихся Уэстонбрука было занесено в компьютер. Джеку понадобилось десять минут, чтобы обнаружить место пребывания Кэтрин Марш. Через час он уже стоял под раскидистым дубом у границы кампуса, глядя на идущих небольшими стайками девочек – ярких бабочек, порхающих от разговора к разговору.

Кэтрин шла одна – первое везение с тех пор, как начался весь этот ужас. На лбу Джека выступил пот, пока он мысленно молил, чтобы она подошла ближе.

Солнце, отразившееся от латунной застежки ее рюкзака, ослепило его.

Он протянул руку и схватил ее за плечо. Прижал к дереву, зажал рукой рот. Глаза девочки расширились от страха, но потом потеплели. Он отпустил ее.

– Тренер! – улыбнулась Кэтрин, как будто не она перевернула всю его жизнь вверх ногами.

Он сглотнул, пытаясь придумать разумное объяснение, но в конечном итоге зло выдавил один вопрос – грубый и ржавый, как гвоздь.

– Кэтрин, – прошипел он, – что, черт возьми, ты наделала?

 

Она еще никогда не видела его таким злым. Ну, возможно, всего пару раз, но обычно он злился на девчонок, чьи мысли были заняты глупыми парнями, а не футболом. Сейчас его пальцы сжимали ее плечо. В первое мгновение она испугалась, но потом задрожала от радости: «Он пришел сюда из‑за меня!»

Он снова взял себя в руки.

– Что ты им сказала?

В эту секунду ее чувства были похожи на пушистую перину, мягкую и манящую. Кэтрин глубоко вздохнула и призналась:

– Что я вас люблю.

– Ты меня любишь… – повторил он, и в его устах эти слова прозвучали нелепо. – Кэтрин, тебе это только кажется!

– Нет. Люблю. И знаю, что вы меня тоже любите.

– Все мои слова и поступки… Я мог бы сказать или сделать это по отношению к любой ученице, – заверил Джек. – Кэтрин, ты должна прекратить вводить всех в заблуждение. Разве ты не понимаешь, что я могу угодить за решетку?

На мгновение Кэтрин замерла, но тут же поняла: это нечто вроде проверки. Попытка защититься, пока она полностью не откроется ему. Она улыбнулась.

– Больше не нужно скрывать правду.

– Какую правду?

– Вы знаете. Что мы будем вместе.

Его глаза метали молнии.

– До или после того, как меня осудят за сексуальное домогательство?

– Джек! – прошептала она, протягивая к нему руки.

Он отпрянул, не желая ни касаться ее, ни чтобы она прикасалась к нему. И тогда Кэтрин наконец задумалась. Она продолжала его звать, а он пятился с поднятыми вверх руками, как будто перед ним была не симпатичная девушка, а ядовитая змея, способная атаковать, когда меньше всего этого ожидаешь.

 

– Разумеется, она поступает легкомысленно, – мягко сказала прокурор Лоретта Уинвуд преподобному Маршу. – Если бы она по отказывалась давать показания, я бы задумалась о движущих ею мотивах. Но сплошь и рядом несовершеннолетние потерпевшие не желают выступать в суде. Честно признаться, нерешительная потерпевшая на месте свидетеля – весомая улика в деле об изнасиловании.

– Но вы же слышали ее! Она уверяет, что все выдумала.

Лоретта дала священнику время успокоиться. Бедняга! Всего несколько дней назад он узнал, что у дочери шашни с учителем, а сегодня Кэтрин отрекается от очевидного. В такие моменты она понимала, почему прокуроров называют еще советниками юстиции.

– Преподобный Марш, вы ей верите?

– Моя дочь добрая христианка.

– Никто не спорит, но она либо лжет о любовной связи… либо лжет, открещиваясь от нее.

Марш сжал пальцами виски.

– Не знаю, миссис Уинвуд.

– Зачем Кэтрин выдумывать историю о несуществующей сексуальной связи?

– Незачем.

– Верно. А теперь предположим, что, как ни печально, у нее все же были отношения с мистером Сент‑Брайдом. Зачем Кэтрин отрекаться от своих слов?

Марш закрыл глаза.

– Чтобы спасти его.

Лоретта кивнула.

– Одна из причин, по которым связь с несовершеннолетними считается противозаконной, заключается в том, что подростки моложе шестнадцати лет слишком доверчивы, ими легко манипулировать. История, которую рассказала ваша дочь… Я много повидала таких девочек, преподобный Марш. Они влюбляются и с гордостью рассказывают всему миру о своей любви. Но когда видят, что предмет их обожания увозит в наручниках полиция, тут же понимают, что раструбить всем об этой любви – не такая уж удачная мысль.

– Вы можете… заставить ее свидетельствовать в суде?

– Я могу силой усадить ее на место свидетеля, но если она не захочет говорить, то будет молчать. Именно поэтому огромное количество подобных дел так до суда и не доходит. – Она закрыла лежащую на столе папку. – Если Кэтрин заявит присяжным, что эта любовная связь всего лишь плод ее воображения, я не смогу обвинить ее в том, что это противоречит ее первоначальным показаниям. Мы располагаем некоторыми косвенными уликами… но они не такие веские, как показания самой Кэтрин. К сожалению, это означает, что Джека Сент‑Брайда, скорее всего, оправдают… и в будущем он, вероятнее всего, соблазнит еще не одну несовершеннолетнюю.

Лицо Марша пошло пятнами.

– Гореть ему в аду!

В законе были слабые места. Даже если сейчас Кэтрин уверяет, что солгала относительно того, что имела сексуальные контакты с Сент‑Брайдом, это не является неопровержимым доказательством его невиновности, а значит, о ее признании защите сообщать необязательно. Поэтому Мелтон Спригг понятия не имел, что Кэтрин отказывается свидетельствовать против его подзащитного.

– В аду ему самое место, – согласилась Лоретта. – Но нельзя ждать так долго, нужно срочно что‑то предпринимать.

 

– Признать вину? – оторопел Джек. – Разве это не означает, что они испугались?

Адвокат покачал головой.

– Большую часть рассматриваемых в суде дел, где‑то процентов десять, без вариантов выигрывает сторона обвинения, процентов десять – защита. Но основную массу, до восьмидесяти процентов, – ни те ни другие. Обвинение всегда предлагает пойти на сделку о признании вины, потому что не уверено, что добьется обвинительного приговора.

– Ну и где я, Мелтон? В тех десяти процентах без вариантов проигранных дел или в десяти процентах выигрышных?

– В вашем случае, Джек, пять процентов там и там, но девяносто – где‑то посередине. В делах об изнасиловании чаще всего все сводится к слову обвиняемого против слова потерпевшего. Приговор, обвинительный или оправдательный, может зависеть от того, хорошо ли присяжные позавтракали.

– Я не буду признавать вину! – заявил Джек. – Не хочу признаваться в том, чего не совершал.

– Просто выслушайте меня, договорились? Потому что в мои обязанности входит разъяснить вам последствия сделки или отказа от нее. – Мелтон протянул ему факс. – Они готовы переквалифицировать обвинение в сексуальное домогательство. Восемь месяцев тюрьмы, никакого условно‑досрочного освобождения. Это хорошее предложение, Джек.

– Это хорошее предложение для того, кто, черт побери, виновен! – воскликнул Джек. – Я и пальцем ее не трогал, Мелтон! Она врет.

– Вы уверены, что сможете убедить в этом двенадцать присяжных? Вы хотите сыграть в русскую рулетку?

Он поднял чашку Джека, взял из‑под нее салфетку и провел посередине линию. Вверху с одной стороны он написал «за», с другой – «против».

– Давайте рассмотрим ситуацию, если вы предстанете перед судом. В лучшем случае вас оправдают. В худшем – осудят за преступление второй степени. Семь лет тюрьмы.

– Я думал, что наказание, предусмотренное по этой статье, от грех с половиной до семи лет.

– Только если освободят досрочно. Но чтобы получить условно‑досрочное освобождение, необходимо пройти полный реабилитационный курс для насильников.

Джек пожал плечами.

– А это настолько трудно?

– Вы обязаны будете ежедневно проявлять готовность обсуждать мельчайшие подробности своего преступления, совершенного на сексуальной почве. А это означает, что вы должны чистосердечно признаться, что вас привлекают юные девушки.

– Какая чушь! – вскипел Джек.

– Только не для осужденного. В глазах комиссии по условно‑досрочному освобождению вы совершили это преступление. Точка. И вас не выпустят досрочно, пока вы не пройдете реабилитационный курс.

Джек провел ногтем большого пальца по щербине на столе.

– А если признать вину, – выдавил он, – какие здесь «за»?

– Во‑первых, отсидеть придется всего восемь месяцев. И все. Даже если вы каждую секунду будете кричать о своей невиновности, вас все равно выпустят через восемь месяцев. Во‑вторых, вы будете отбывать срок в окружной тюрьме, на ферме. Будете работать на свежем воздухе. Тюрьма штата – совершенно другое дело. Отсидите свое и вернетесь к прежней жизни.

– Но в моем личном деле будет отметка о сроке.

– За мелкое правонарушение, – возразил Мелтон. – Через десять лет его аннулируют, как будто его и не было. А обвинение в изнасиловании – это пятно на всю жизнь.

К своему ужасу, Джек почувствовал, что в горле встал комок, на глаза навернулись слезы.

– Восемь месяцев! Это очень долго.

– Намного меньше, чем семь лет. – Когда Джек отвернулся, адвокат вздохнул. – Как бы там ни было, мне жаль вас.

Джек повернулся к нему.

– Я не совершил ничего предосудительного!

– Восемь месяцев, – сказал в ответ Мелтон. – Вы не успеете и глазом моргнуть, как окажетесь на свободе.

 

Зал суда вызывал клаустрофобию. Стены нависали над Джеком, а воздух, который он вдыхал ртом, словно глыба опускался на дно желудка. Он стоял рядом с Мелтоном Сприггом, не сводя глаз с судьи Ральфа Гринлоу, чья дочь три года была у Джека в команде вратарем. Непредубежденный суд? Как бы не так! Каждый раз, когда Джек встречался взглядом с судьей, он видел, как в его глазах мелькала мысль о том, что на месте Кэтрин Марш, сидящей за прокурором, могла оказаться его дочь.

Судья изучил сделку о признании вины – клочок бумаги, на котором Джек поставил свою подпись, как будто кровью подписал договор о продаже души дьяволу.

– Вы ознакомились с этим документом, прежде чем его подписать?

– Да, Ваша честь.

– Было ли оказано на вас какое‑либо давление, что‑то обещано взамен, чтобы заставить признать себя виновным?

Джек вспомнил салфетку, все «за» и «против», которые написал на ней Мелтон. После встречи с адвокатом он забрал ее с собой и на следующий день смыл в унитазе.

– Нет.

– Вы понимаете, что, признав себя виновным, отказываетесь от своих прав?

«Да, – подумал Джек, – от права жить своей жизнью».

– Да, – сказал он вслух.

– Вы понимаете, что имеете право на адвоката?

– Вы понимаете, что имеете право на суд присяжных?

– Вы понимаете, что присяжные должны прийти к единогласному решению, чтобы признать вас виновным?

– Были ли использованы против вас улики, полученные незаконным путем, чтобы заставить подписать это признание?

Он почувствовал, как Мелтон затаил дыхание, когда судья задал следующий вопрос.

– Вы признаете себя виновным, потому что считаете себя таковым?

Джек был не в состоянии произнести ни слова.

 

Этого Кэтрин вынести не могла – ни тяжести отцовского гнева, ни мужественного отказа Джека, сидящего рядом с адвокатом, от своих прав, ни правды, – ведь она сама заварила всю эту кашу. Даже когда она попыталась все исправить, было уже слишком поздно. Как бы она ни настаивала на том, что все придумала, ее никто не хотел слышать. И прокурор, и отец, и психиатр, к которому ее отвели на консультацию, в один голос твердили, что ее желание уберечь Джека от тюрьмы совершенно естественно. Но он заслуживает сурового наказания за то, что сделал.

«Это меня, – подумала Кэтрин, – нужно наказывать».

Она всем сердцем желала, чтобы так и произошло, но по опыту знала, что слова подобны яйцам, упавшим с высоты: уже не склеишь, а грязь, которая после них остается, придется убирать.

Ей казалось, что она парит над креслом, как будто ее накачали гелием.

– Не поступайте так с ним! – выкрикнула она.

Отец обнял ее за плечи.

– Кэтрин, сядь.

Судья с прокурором продолжали процесс. Казалось, они ожидали от нее этих слов.

Судья кивнул приставу.

– Уведите мисс Марш из зала суда, – велел он, и крепкий мужчина мягко вывел ее из зала, чтобы она не слышала, чем обернется ее собственная глупость.

Создавалось впечатление, что Кэтрин ничего и не говорила.

– Мистер Сент‑Брайд, – повторил судья, – вы признаете, что умышленно пошли на сексуальный контакт с Кэтрин Марш под влиянием сексуального возбуждения, надеясь получить удовлетворение?

Джек чувствовал, как преподобный Марш прожигает взглядом ему затылок. Он открыл было рот, чтобы возразить, и тут же подавился словами, притаившимися где‑то в глубине, скормленными его же собственным адвокатом: «Отсидишь и вернешься к прежней жизни».

Джек кашлял, пока Мелтон не похлопал его по спине и не попросил минутку, чтобы его подзащитный мог отдышаться. Он кашлял до слез, запинался, что‑то бормотал, и ему казалось, что в горле застряла надоедливая кость.

– Выпейте, – прошептал Мелтон, протягивая ему стакан воды, но Джек отрицательно покачал головой. Можно выпить океан, но гордость, застрявшая в горле, не исчезнет.

– Мистер Сент‑Брайд, – снова обратился к нему судья, – вы признаетесь в совершении данного преступления?

– Да, Ваша честь, – каким‑то чужим голосом ответил Джек, – признаюсь.

 

Конец апреля 2000 года

Сейлем‑Фоплз,

Нью‑Хэмпшир

 

Селена Дамаскус так пнула колесо своего «ягуара», что ногу пронзила острая боль.

– Черт! – выругалась она настолько громко, что Джордан и механик вздрогнули.

– Полегчало? – поинтересовался Джордан, опершись о ящик с инструментами.

– Помолчи. Просто закрой рот. Ты хоть представляешь, сколько я вбухала в эту машину? – негодовала Селена. – Представляешь?

– Всю ту прорву денег, что я отвалил тебе за работу.

Она повернулась к механику.

– За те деньги, о которых вы только что говорили, я могла бы купить малолитражку «reo».

Тому явно стало неловко, но Джордан понимал: Селена – само совершенство, когда в хорошем настроении. Но в гневе просто вселяет ужас.

– Тут вот какое дело… – пробормотал механик.

– Дайте догадаюсь! – перебила его Селена. – У вас нет специалистов, умеющих обслуживать «ягуары».

– Нет, я и сам могу починить. Но чтобы достать запчасти, нужна где‑то неделя. – На станции техобслуживания зазвонил телефон, механик извинился и ушел, сказав: – Вы пока решайте. Все равно эта машина никуда не уедет.

Селена повернулась к Джордану.

– Мне все это только снится. Я сейчас вернусь на несколько суток назад и, когда позвонит твой сын, просто не стану снимать трубку. – Она покачала головой. – Ты знаешь, что это единственный в городе механик?

– Да. В сентябре сюда уже приезжали с проверкой из антимонопольного комитета.

– Джордан, заткнись, будь добр!

– «Ягуар» можно притянуть на буксире, – предложил он. – Можно арендовать машину.

Селена пожала плечами, обдумывая услышанное.

– Или ты можешь остаться у нас на недельку, – продолжал он, удивляясь, как подобные слова вообще могли слететь с его губ. Меньше всего Джордану хотелось, чтобы Селена Дамаскус мозолила ему глаза, постоянно напоминая о том, что у них могло выйти в другое время, в другом месте.

– Да ты даже вида моего не выносишь! Господи, Джордан, сегодня утром ты забрал тарелку к себе в спальню, чтобы только не завтракать вместе с нами.

Он отвел взгляд.

– Не говоря уже о… наших прошлых отношениях.

Джордан понял: она спрашивает, а не утверждает. На мгновение он задумался, вспоминая, как всю ночь не спал, ожидая, когда щелкнет замок – знак того, что они с Томасом вернулись, как сидел сегодня утром на диване, после того как убрал за ней постель и понял, что она пропиталась ее запахом.

– Если я останусь, мы сами накликаем неприятности себе на голову, – добавила Селена.

– Это был бы неразумный шаг, – согласился Джордан.

– Неразумный? – фыркнула она. – Это была бы одна из десяти самых ужасных ошибок в истории человечества.

Он засмеялся вместе с ней. Оба прекрасно отдавали себе отчет в том, что уже направляются к его машине, чтобы ехать домой.

 

Эдди удивилась тому, что ей нравится заниматься сексом, но то, что она пристрастилась к последующим «ритуалам», просто повергло ее в изумление.

Она лежала на боку, вжавшись в тело Джека, как жемчужина в раковину. Она чувствовала его каждой клеточкой кожи, чувствовала вкус своего тела на его пальцах, чувствовала тот момент, когда его дыхание становилось ровным – он засыпал. Но острее всего, пока они лежали прижавшись друг к другу, она чувствовала, что они на равных. Оба равны, никто никому не пытается угодить, ни у кого нет превосходства. Есть просто Эдди, которая слушает Джека, который слушает Эдди.

«Куда бы ты полетел, если бы у тебя был самолет?»

«Какое твое самое раннее воспоминание детства?»

«Ты хотел бы жить вечно?»

Эти вещи они обсуждали, когда наступала ночь и когда зажигалась утренняя заря. Его нежелание говорить о прошлом прорвало, словно плотину: теперь он рассказывал ей о своем учительстве, об аресте, о том, как сидел в тюрьме. Иногда Джек клал руку ей на грудь. Иногда его пальцы ласкали ее между ног – тогда слушать становилось непросто. Но так он поступал настолько часто, что она перестала вздрагивать каждый раз, когда это случалось.

– Можешь спрашивать меня о чем угодно, – сказал он, – я отвечу.

Эдди знала, что он не лжет. Поэтому временами с уст так и рвался вопрос, ответ на который она хотела услышать больше всего: «Надолго ты здесь?»

 

Джек стоял у окна комнаты для гостей в доме Роя Пибоди и глупо улыбался, видя, как Стюарт Холлингз снова ведет по улице свою корову. Невероятно, но ему захотелось засвистеть. Это заслуга Эдди. Он открыл дверь и вышел в гостиную, напевая себе под нос.

– Рой, сегодня такое прекрасное утро, что даже вы не сможете испортить мне аппетит!

Он остановился как вкопанный, заметив, как Эдди шепотом горячо спорит с отцом.

– Джек, – вспыхнула она, – привет!

– Доброе утро, – ответил он, засовывая руки в карманы.

Рой перевел взгляд с одного на другую и воздел руки.

– Ради всего святого, неужели вы думаете, что я ничего не знаю? Боже, Джек, ты даже спать домой не приходишь, придется снизить арендную плату. Отбрось ложную скромность и садись рядом с Эдди. Только не начинай ее лапать, пока я не допью кофе, договорились? Без доброй порции кофеина человеку моего возраста такого не вынести.

Эдди слабо улыбнулась Джеку.

– И о чем же вы говорили? – спросил он, под пристальным взором Роя чувствуя себя семиклассником.

– Да так… – начала Эдди.

Но Рой тут же отрезал:

– Ни о чем.

Потом Джек заметил ведро с мыльной водой у кресла Роя. Сверху плавала мочалка.

– Хотели помыть машину?

Рой бросил на него сердитый взгляд.

– Нравится бить лежачего, да?

– У него нет машины, – ответила Эдди вполголоса. – Отобрали из‑за вождения в нетрезвом виде.

– Тогда что? Генеральная уборка?

Рой с Эдди переглянулись.

– Да, – ответил он, хватаясь за подсказку Джека. – Нужно окна помыть. Они такие грязные, что я уже не могу отличить Стюарта от его коровы.

– Я помою, – предложил, вставая, Джек.

– Нет! – хором ответили отец и дочь.

– Мне нетрудно. Обещаю, на работу я явлюсь вовремя. Кстати, кажется, в кладовке я видел лестницу.

Он обошел ведро и открыл дверь.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.