Сделай Сам Свою Работу на 5

Последняя неделя июня 2000 года 5 глава





– Черт! – выругался Рой.

– Эдди тебя убьет.

– Только если найдет. – Рой натянул свою самую сладкую рыбку. – Ты целую неделю будешь смотреть по телевизору все, что нравится, если сделаешь вид, что не видел меня.

Джек на секунду задумался, потом кивнул. Он с трудом поднялся по узкой лестнице и опустил мешок у ног Делайлы.

– Почисти, – велела она.

– Вы папу не видели? – спросила Эдди, врываясь в кухню. – У кассы собралась километровая очередь.

Делайла пожала плечами.

– Здесь его нет, иначе он бы крутился под ногами. Джек, ты Роя в подвале не видел?

Джек покачал головой, но посмотреть Эдди в глаза не решился. И тут в самый неподходящий момент из подвала медленно вышел Рой. Его лицо блестело, и даже из противоположного конца кухни в его дыхании чувствовался запах дешевой выпивки.

Лицо Эдди стало пунцовым. В кухне повисло напряженное молчание. Джек попытался не думать о том, что кто‑то сейчас произнесет слова, о которых потом пожалеет. Но он знал, что слова больно ранят.

Он сжал клубень картофеля с такой силой, что тот вырвался из рук и полетел через его плечо к печке. Джек, набрав в грудь побольше воздуха, попытался схватить картофелину и намеренно прижал ладонь к раскаленной плите. В глазах потемнело от боли, колени подогнулись.



– Черт! – воскликнул он.

Делайла оттолкнула Джека от плиты, Эдди бросилась ему на помощь. Взглядом человека, которому приходилось сталкиваться с подобным раньше, она оценила ожог, подвела его к раковине и открыла холодную воду.

– Вздуется волдырь. Сильно болит?

Болело сильно, но не так, как она думала. Ему было больно оттого, что ее пальцы гладят его ладонь, было больно чувствовать, как он, словно в реке, тонет с головой в ее тревоге. Утраченные возможности никогда не оставляют ран на теле, они поражают прямо в сердце.

Эдди суетилась над красным пятном, проступившим на его коже, – алой буквой, которая в воображении Джека напоминала очертаниями «Э».

– Ты совсем как Хло, – сердилась она теперь, когда опасность миновала.

Джек покачал головой и прижал пальцы Эдди к своей груди, чтобы она ладонью могла почувствовать биение его сердца.

 

Томас поднял голову и увидел, что девушка его мечты стоит всего в полуметре от него.



– Э‑э, привет! – выдавил он из себя.

«Отлично!»

– Ты не против, если я сяду рядом? – спросила Челси, оглядывая остальные столики. – Сегодня в столовой очень много народу.

Mi стол es su стол.

– Что‑что?

– Это по‑испански. «Мой стол – твой стол». Только я не знаю, как будет по‑испански «стол».

«Томас, заткнись, пока не наломал дров!»

– Спасибо.

Челси поставила свой обед и помахала рукой. Томас понял, что принцесса пришла не одна. С ней были Джиллиан Дункан и еще две подруги. Как только они подошли, стало казаться, что Томаса за столом вообще нет.

И все равно лучше обедать рядом с Челси Абрамс, чем сидеть одному на деревянной скамейке. Томас затаил дыхание, когда она по ошибке потянулась за его салфеткой и вытерла уголки рта, прикоснувшись губами к месту, которого раньше касались губы Томаса. Он в душе вознес Господу молитву, чтобы Челси ушла первой, чтобы не заметила, как тело отреагировало на его мысли.

– Может быть, он извращенец, – сказала Мэг.

Томас чуть не подпрыгнул. Неужели они почувствовали, как он напрягся? Но потом понял, что речь идет совсем о другом человеке.

– Ты часто видела, чтобы взрослые мужики отирались возле школьных спортплощадок?

– Отирались? Боже, Мэг, не преувеличивай! – Уитни отбросила прядь волос. – Извращенцы живут в таких городах, как Детройт или Лос‑Анджелес. В Сейлем‑Фоллз их нет.

– Во‑первых, мой папа всегда говорит, что плевать на статистику преступлений, когда сам становишься пострадавшим и попадаешь в этот один процент. Во‑вторых, это я с ним говорила, а не вы.



– И все же, – заметила Джиллиан, – я бы не стала бросать камнями в того, кто помог тебе стать популярной, как Миа Хамм.

– Вы говорите о парне, что стоял у футбольного поля? – поинтересовался Томас.

Челси повернулась к нему.

– Ты его знаешь?

Ее внимание обожгло Томаса.

– Конечно. Он работает в местной закусочной.

Джиллиан сделала глоток из бутылки с водой и взглянула в сторону спортплощадки, где, возможно, и сейчас стоял тот мужчина.

– Можно работать в закусочной и быть извращенцем, – не сдавалась Мэг. – Я имею в виду только это.

 

Джеку показалось, что девочка слишком долго сидит за стойкой, – это не могло не вызывать вопросов, но это не его закусочная и не ему вмешиваться. Он с каменным лицом сидел за кассой – из‑за ожога его перевели на другую работу, потому что нельзя было мочить повязку.

Девочка продолжала пристально его разглядывать. Она была хорошенькая и грациозная, словно жеребенок, хотя и слишком ярко накрасилась. Она разрывала уже шестнадцатый пакетик сахара и высыпала его содержимое на стойку.

В дверях появилась Эдди. В обеих руках тарелки, словно доспехи.

– Помоги, пожалуйста.

Джек послушно встал и пошел за хозяйкой. Он брал по тарелке и ставил их туда, куда указывала Эдди.

– Спасибо, – поблагодарила она. – Если Хло не будет путаться у меня под ногами, я успею обслужить всех посетителей.

Эдди направилась в кухню, но Джек ее окликнул.

– Та девочка… Она сидит здесь уже три часа.

– Да пусть сидит хоть три года, если на папочкиной кредитной карточке есть денежки. Это Джилли Дункан, дочь владельца фармацевтической фабрики.

Джек сел за кассу и стал наблюдать, как Джилли Дункан разрывает семнадцатый или восемнадцатый по счету пакетик сахара и высыпает его содержимое на стойку. Черт возьми! Одно дело, когда Джек сам убирает со столов, но теперь из‑за ожога эту работу приходится выполнять Эдди. Мысль, что Эдди придется подметать после этой взбалмошной девицы, придала ему храбрости.

– Ты рассыпаешь сахар, – сказал он.

Джиллиан приподняла тонкую рыжеватую бровь.

– Правда? Рассыпаю? – Она сунула указательный палец, весь в белых крупинках, в рот и принялась его сосать. – Сладко. – Она снова опустила палец в сахар. – Очень сладко.

Джек отпрянул, как будто она размахивала пистолетом.

– Я не хотела добавлять вам работы. – Она стала сметать рассыпанный сахар в ладошку и высыпать на блюдце. – Готово. Кстати, меня зовут Джилли. А вы кто?

– Я ухожу, – сказал Джек, – поднырнул под стойку и вышел из закусочной.

В гараже Уитни Джиллиан набрала в горсть корицы и начала третий ритуал, заключая подруг в подобие кольца.

– Отгороди меня от мира людей. Отгороди меня от мира духов. Удерживай меня между этих двух миров, чтобы я могла творить чудеса. – Последние крупинки корицы упали с ее пальцев. Она повернулась к подружкам. – Круг замкнулся.

Она встала на колени у алтаря и протянула руку за зеленой свечой, которую они принесли с собой в гараж. Потирая воск от верхушки до основания, девочка начала напевать:

– Излечи его от всех болезней, излечи его от всех напастей.

При помощи кварца, который они купили в «Ведьминой лавке», Джиллиан нацарапала на свече подобие кадуцея – магического жезла, обвитого двумя змеями, который символизирует здоровье.

– Спички у кого?

Уитни нахмурилась и кивнула на капот машины своей матери, серебристого «вольво».

– Черт, я забыла их на машине!

Она взяла с алтаря нож, разрезала невидимые границы круга, чтобы открыть его, дотянулась до коробка и снова вернулась внутрь круга.

– Держи, – сказала она, протягивая спички Джиллиан.

Пламя вспыхивало ярче всякий раз, когда девочки делали вдох, представляя, как Стюарт Холлингз встает с больничной койки и уходит из больницы. Воск стекал по свече, пока окончательно не залил вырезанных змей. Неожиданно резкий сквозняк из‑под ворот гаража погасил пламя.

– Как думаешь, это знак, что ему стало лучше? – прошептала Челси.

– Или лучше, или он уже умер.

– Наверное, нужно позвонить в больницу, проверить.

– Нам никто ничего не скажет, – возразила Джиллиан. – Мы же ему не родственники. Нужно подождать до завтра.

Девочки сидели, погруженные каждая в свои мысли.

– Сегодня все было по‑другому, – сказала наконец Уитни.

– Как будто внутри меня что‑то пело, – согласилась Мэг.

– Скорее всего, это потому, что мы старались не для себя. – Уитни говорила медленно, тщательно подбирая слова. – Когда мы колдуем на деньги или любовь… заклинание должно изменить нас, помочь нам. Но сегодня мы всю энергию направили на исцеление мистера Холлингза.

Челси нахмурилась.

– Но если мы направляли свою энергию за пределы круга, почему же внутри она оставалась такой сильной?

– Потому что изменить судьбу другого человека намного сложнее, чем свою собственную, – ответила Джиллиан.

– Если сработает… – начала Уитни.

– Когда сработает.

– Когда сработает… ведь он мечтал именно об этом. – Уитни посмотрела на алтарь, где дымилась свеча. – Настоящая ведьма может колдовать и для других людей.

– Настоящая ведьма может наложить на других заклятие. – Джиллиан подняла коричневый от корицы палец и подула на него, поплыло рыжеватое облачко. – А если мы не вылечили мистера Холлингза? Если ему стало еще хуже?

Челси от удивления округлила глаза.

– Джилли, ты же знаешь, колдуньи не делают зла. Все поступки вернутся к тебе сторицей.

– Ладно. Мистер Холлингз неудачный пример. Но если суть колдовства в том, чтобы сохранять равновесие природы, почему бы не воспользоваться для этого заклинаниями?

Уитни непонимающе смотрела на Джиллиан.

– Что‑то я не поняла.

Мэг подалась вперед.

– Она намекает на то, что если мы помогаем тем, кто помогает другим, то, следовательно, нужно наказывать тех, кто обижает окружающих. Я верно уловила?

Джиллиан кивнула.

– И делать все так, чтобы они даже не догадывались, кто приложил к этому руку. – Ее голос тек елеем, развеивая сомнения подруг. – Вспомните, какую силу вы почувствовали сегодня, когда излечивали человека. А теперь представьте, какими могущественными вы станете, когда сможете разрушить чью‑то жизнь.

– Хейли Маккурт, – прошептала Мэг.

Джиллиан повернулась к подруге.

– С нее и начнем.

 

– Где ты был? – спросила Эдди, когда Джек вернулся в закусочную.

– Гулял.

Посетителей не было, в кухне стояла тишина. По телевизору шла викторина «Рискни!», кто‑то прикрутил звук. Джек снял куртку, собираясь помочь закрыть заведение на ночь.

– Мне неприятно об этом говорить, но нельзя покидать рабочее место без предупреждения. Наверное, из‑за этого тебя и уволили из школы.

Он посмотрел на экран поверх ее левого плеча.

«Монета в 25 центов в основном состоит из этого металла».

«Цинк», – подумал Джек, а вслух сказал:

– Извини, мне очень жаль.

– Еще бы. Ты был мне сегодня нужен. Может, я и не плачу баснословное жалование, но…

Звякнул колокольчик над входной дверью. Эдди сердито взглянула на Джека, злясь, что он забыл запереть за собой дверь. В закусочную вошел Уэс Куртманш в форме.

– Эдди, кофейку!

– Прости, Уэс. Я только что вымыла кофейники.

– У меня на кухне есть отличный мистер Кофе.

Джек сунул швабру в ведро и нечаянно опрокинул его. У ног Уэса образовалась небольшая лужа.

– Простите, – пробормотал Джек, бросаясь ее вытирать.

– Даже если бы я не так устала, все равно бы никуда не пошла, Уэс. Хло заснула в машине. Я должна отвезти ее домой.

Уэс не знал, как на это отреагировать.

– Хло… – повторил он.

– Да.

– Знаешь, Эдди, меня и раньше отшивали… но из‑за привидений – никогда.

«Тебя это не касается», – снова и снова уговаривал себя Джек, водя шваброй по черно‑белому гладкому кафелю.

«Последняя из сестер Бронте».

– Ну же, Эдди!

«Не Эмили».

– Нет, Уэс, не могу.

«Не Джейн».

Краешком глаза Джек заметил, как Куртманш протянул к Эдди руку. Она попятилась.

«Может, Шарлотта?»

Он бросил швабру и встал между Эдди и Уэсом, оттеснив полицейского к стене.

– Она не хочет идти с вами.

– Джек, не надо!

Уэс резко толкнул Джека, и тот растянулся на полу.

– Я мог бы за это засадить тебя за решетку.

Джек лежал не двигаясь. Уэс нахлобучил шапку и в бешенстве выскочил из закусочной.

«Эдди, – подумал Джек, – я поступил так ради Эдди».

– Ты спятил?

Она наклонилась настолько низко, что ее глаза – холодные и суровые – оказались на уровне его глаз.

– Он полицейский, Джек. Он может превратить жизнь мелкого предпринимателя в настоящий кошмар. Но что хуже всего – в следующий раз он станет еще настойчивее цепляться ко мне.

Джек с трудом поднялся, натянул куртку и уже второй раз за день ушел, не сказав Эдди куда и зачем.

 

Самые яркие воспоминания Эдди о Хло – под водой.

Хло исполнилось семь, когда Эдди удалось наскрести достаточно денег, чтобы они вдвоем могли поехать на Карибы. Они сняли крошечный домик всего в нескольких шагах от пляжа. В облупившиеся розовые ставни стучали листья пальмы, и каждое утро они находили в песке очередной кокосовый орех.

Эдди смотрит, как Хло плавает под водой, словно наматывает километры.

– Что ты делаешь?

– Смотри, я русалка!

Эдди надела ее маску. Ноги Хло плотно прижаты друг к другу, бедра волнообразно изгибаются, белокурые волосы плывут за спиной. Сквозь рябь на воде Эдди видит, как дрожит солнце, словно яичный желток. Хло повернулась к ней лицом: глаза широко распахнуты, волосы, словно змеи, струятся по лицу, руки из‑за морской воды кажутся голубоватыми.

Эдди вспомнила, как ребенком в бассейне клуба Молодежной женской христианской организации воображала себя русалкой, бывали моменты, когда она верила, что так оно и есть: ее ноги превращались в чешуйчатый хвост, она умела дышать под водой, а фигуры женщин, которые посещали занятия аэробикой, становились коралловыми рифами. Под водой мир был совершенно другим – ты мог стать тем, кем пожелаешь. Под водой ты двигался медленно, настолько медленно, что навсегда оставался ребенком…

В день смерти Хло медсестра на целый час оставила Эдди с телом дочери в палате одну. Эдди подоткнула одеяло ей под ножки, Она смотрела на посиневшее от нехватки кислорода личико, на котором ее слезы оставляли блестящие дорожки, и думала: «Ты русалка, детка».

И мысленно умоляла: «Подожди меня».

 

Невропатолог никогда ни с чем подобным не сталкивался: человек, перенесший инсульт, вдруг встает и как ни в чем не бывало начинает свой день! Но рядом были медсестры, и они тоже видели это: Стюарт Холлингз, у которого отнялась речь и парализовало половину тела, утром проснулся и попросил поесть. И даже принялся угрожать, что если тотчас же не подадут завтрак, то он встанет и уйдет.

После того как Стюарт съел яичницу с беконом и тостами из белого хлеба, врачи осмотрели его и признали, что он вполне здоров и может отправляться домой.

 

В полицейском департаменте Сан‑Франциско оповещение всех дежурных офицеров о потенциальных угрозах являлось стандартной процедурой, включая информацию о людях, отбывших наказание и переехавших в город, – этот вопрос ранее даже не обсуждался.

В глубине души Чарли – из‑за чего его, скорее всего, исключили бы с юридического факультета, вздумай он там учиться, – ненавидел эту практику. Ему казалось: если посеять семя сомнения в головы обывателей, они, вероятнее всего, взглянув на ростки, вырвут с корнем потенциальный сорняк, хотя вполне может так случиться, что вырастет совершенно безобидная маргаритка.

С другой стороны, Сент‑Брайд может напасть на одну из школьниц и изнасиловать ее, и тогда Чарли будет проклинать себя за то, что не трубил об опасности на всех углах.

Он начал набирать на компьютере служебную записку, которая сегодня же должна быть разослана по подразделениям. Он едва справился с шапкой, как в двери показалась его секретарша.

– Только что звонили дежурному. Разве вы не должны быть в окружном суде?

– Точно!

Чарли совсем забыл о суде, где должны были предъявлять обвинение. Он поспешил к выходу, решив, что разберется с ориентировкой на Сент‑Брайда, когда вернется, – очередной пункт в списке из ста запланированных на сегодня дел.

К сожалению, секретарша об этом не знала, поэтому, когда позже вошла в кабинет начальника, чтобы отправить факс, и увидела, что компьютер включен, выключила его. Когда Чарли вернулся из суда, он совершенно забыл о Джеке Сент‑Брайде.

 

Хейли Маккурт не могла прочесть в учебнике ни строчки, слова расплывались перед глазами. Она сняла заколку, которая держала ее конский хвост, и затянула волосы не так туго. У ее матери случались мигрени. Может, она унаследовала предрасположенность к ним? Боже, ну почему именно сегодня! Почему мигрень не могла подождать до конца соревнований по футболу? Тогда Хейли было бы на все наплевать, даже если бы она замертво упала в раздевалке.

Мистер Одонелл велел ей написать на доске вчерашнее домашнее задание – какое‑то ужасное доказательство по тригонометрии. Хейли сглотнула, встала, стараясь удержаться на ногах, но споткнулась и рухнула прямо на сидящую впереди девочку.

Кто‑то захихикал, а пострадавшая смерила ее презрительным взглядом. Наконец Хейли удалось подойти к доске. Она встала за спиной у мистера Одонелла, который собирал тетради, и попыталась взять мел, но он постоянно выскальзывал из ее пальцев. На этот раз хохотал уже весь класс.

– Мисс Маккурт, – сказал учитель, – у нас нет времени для веселья.

Хейли неловко схватила мел, словно вместо руки у нее вдруг выросла какая‑то лапа. Потом подняла глаза.

Классная комната была перевернута.

Хейли стояла прямо, перед ней – доска. Но ноги ее находились на потолке, а одноклассники повисли в воздухе вниз головой.

Наверное, она что‑то сказала, потому что учитель подошел к ней.

– Хейли, – негромко окликнул он, – может, тебе стоит сходить в медпункт?

Черт с ним, с этим футболом! Черт со всеми! Хейли почувствовала, как на глаза наворачиваются слезы.

– Да, – прошептала она.

Она повернулась и побежала, забыв о книгах и рюкзаке. Неожиданно она перестала ориентироваться в этом мире и понятия не имела, как двигаться, чтобы сохранять достоинство.

Это было последнее, о чем успела подумать Хейли Маккурт, прежде чем ударилась лбом о дверной косяк и упала без сознания.

 

В отличие от большинства домов в Сейлем‑Фоллз, которые стояли довольно близко друг от друга, дом Эдди находился в стороне, в глубине леса, куда вела длинная извилистая дорога. Он был небольшим и аккуратным, с обшитыми гонтом, но потрепанными непогодой стенами и зеленой крышей. Эта маленькая крепость очень ей подходила. Из трубы поднимался дымок, оставляя надпись на ночном небе. В саду в залитой лунным светом луже стояли ржавые качели.

Джек сел на изрезанное сиденье и принялся раскачиваться. Заскрипели старые суставы, вновь заставляя качели трудиться. Эдди в доме услышала шум.

Дверь открылась, и Джек увидел, как на ее лице сменяются различные чувства. Надежда: когда она повернулась к качелям. Разочарование: когда поняла, что это не ее дочь. Любопытство: что же привело его сюда?

Когда Эдди подошла ближе, на ее лице читалось облегчение.

– Где ты был?

Джек пожал плечами.

– Извини, что ушел сегодня с работы.

Даже в сумраке Джек увидел, как Эдди покраснела.

– Сама виновата. Я не должна была так с тобой разговаривать. Ты просто поступил так, как считал правильным.

Джек сделал глубокой вдох, набираясь храбрости, чтобы выдохнуть объяснение, раздирающее его сердце.

– Я должен тебе кое‑что рассказать, Эдди.

– Нет, сначала я. – Она стояла перед ним, водя носком туфли по мокрой земле. – В тот день у Стюарта… ты спросил, что случилось с Хло.

Джек замер, словно прямо перед ним опустилась на землю редкая бабочка.

– Я знаю, что она умерла, – призналась Эдди. – Что бы я ни говорила, как бы себя ни вела, я это знаю. – Она легонько толкнула качели. – Однажды утром Хло проснулась и сказала, что у нее болит горлышко. Вот так… просто болит горлышко, как у сотен других детей. У нее даже не было температуры. И я… Мне нужно было работать, поэтому я уложила ее наверху на отцовском диване, включила мультфильмы, а сама пошла обслуживать посетителей. Я решила, что если станет хуже, то после обеда вызову доктора. – Эдди опустила глаза, ее профиль четко выделялся на фоне луны. – Я должна была отнестись к этому серьезнее. Я просто не думала… что она настолько больна.

– Инфекционный менингит, – пробормотал Джек.

– Она умерла в семь минут шестого. Я это четко запомнила, потому что по телевизору показывали новости, и я подумала: «Что еще они мне могут рассказать? Какие катастрофы? Разве может быть что‑то ужаснее?» – Она посмотрела Джеку в глаза. – Иногда я схожу с ума, когда дело касается Хло. Я знаю, что она никогда не съест бутерброд, который я кладу ей на тарелку в закусочной. Больше никогда не съест. Но я просто должна его положить! Я знаю, что она никогда больше не станет путаться у меня под ногами, когда я буду обслуживать клиентов, но я так об этом тоскую… что делаю вид, будто она жива.

– Эдди…

– Даже если изо всех сил постараться, я не могу в деталях припомнить ее улыбку, какого оттенка у нее волосы: золотистые или все‑таки желтоватые. С каждым годом становится все сложнее… вспоминать. Однажды я ее потеряла, – убитым голосом продолжала Эдди. – Я не переживу, если потеряю ее еще раз.

– Эдди, врачи могли и не успеть, даже если бы ты привезла Хло с самого утра.

– Я мать. И обязана заботиться о ребенке.

Джек повторил ее же слова:

– Ты просто поступила так, как считала правильным.

Эдди молчала, пристально рассматривая рубец на его обожженной ладони, который скоро превратится в шрам. Медленно, словно давая ему время отступить, Эдди опустилась на колени и поцеловала рубец. Этого Джек вынести не мог и отдернул руку.

Она тут же отстранилась.

– Болит?

Он кивнул.

– Немного.

– Где?

Он, не в силах ответить, дотронулся до своего сердца.

Эдди коснулась губами его груди, и Джек почувствовал, как его тело запело. Он закрыл глаза, опасаясь, что не выдержит и сожмет ее в объятиях, но еще больше страшась того, что она отстранится. И не придумал ничего лучшего, как просто стоять, опустив руки.

– Лучше? – прошептала Эдди, и это слово прожгло его сквозь свитер.

– Да, – ответил Джек. – Намного.

 

Апрель 2000 года

Сейлем‑Фоллз,

Нью‑Хэмпшир

 

Наблюдая, как отец треплется по служебному телефону, – слова, словно масло, капали с его губ – Джиллиан размышляла над тем, каково было бы выстрелить ему в голову.

Его мозги брызнули бы на белый ковер, а у секретарши, женщины в возрасте, у которой всегда был такой вид, будто она подавилась сливой, скорее всего, случился бы сердечный приступ…

Но потом Джиллиан решила, что выстрел – это слишком жестоко, слишком очевидно. Лучше она будет травить отца медленно, подмешивая в еду одно из его драгоценных лекарств, пока однажды он просто не проснется.

При этой мысли Джилли улыбнулась. Отец встретился с дочерью взглядом и улыбнулся в ответ. Потом прикрыл телефонную трубку рукой.

– Еще минуточку, – прошептал он и подмигнул.

Иногда на Джиллиан находило: ей казалось, что она вот‑вот взорвется, что она уже не вмещается в собственной коже, словно клокочущая внутри злость раздулась настолько, что сдавливает ей горло. Временами ей хотелось разбить кулаком окно, временами – реветь белугой. С друзьями такое обсуждать не будешь. А вдруг она одна «сдвинутая»? Вдруг только с ней такое творится? Пожалуй, она могла бы поделиться с мамой… но мамы у нее уже давно не было.

– Все! – торжественно произнес отец, вешая трубку.

Он обнял дочь за плечи. Джиллиан тут же оказалась в облаке запахов, которые помнила с детства, – дыма, корицы и тонких кубинских сигар. Она окунулась в этот аромат и от удовольствия закрыла глаза.

– Что скажешь, если мы пойдем прогуляться по заводу? Ты же знаешь, как тебя тут любят.

На самом деле он хотел похвастаться дочерью. Джилли всегда с уверенным видом шла вдоль конвейера, кивая рабочим, которые вежливо растягивали губы в улыбке, а сами – и не без основания! – думали о том, что. за неделю зарабатывают меньше, чем Джиллиан получает на карманные расходы.

Они вошли в производственный цех, и она тут же оглохла от шума.

– Сегодня делаем «Превенту»! – крикнул отец прямо ей в ухо. – Средство для экстренной контрацепции.

Он подвел ее к мужчине в наушниках.

– Здравствуй, Джимми! Помнишь мою дочь?

– Конечно. Привет, Джиллиан!

– Я на секундочку, дорогая, – сказал Амос и начал задавать мужчине вопросы об объемах продукции и темпах отгрузки.

Джиллиан смотрела, как подрагивающие части агрегата отмеряют активные компоненты – левоноргестрел и этинилэстрадиол. Машина, у которой она стояла, через узкую прорезь у горловины выплюнула только что сформованные таблетки. Отсчитала необходимое количество, которое позже будет запечатано в упаковку с защитой от детей.

Джиллиан понадобилось всего несколько секунд, чтобы опустить руку в сортировочный лоток и схватить несколько таблеток.

Она продолжала держать руки в карманах, пряча свои секреты поглубже, когда Амос обернулся.

– Заскучала?

Джиллиан улыбнулась отцу.

– Нет, – заверила она. – Еще нет.

 

Оглядываясь назад, Эдди отдавала себе отчет в том, что все могло оказаться еще ужаснее: отправиться на кладбище в полночь, когда в небе светит полная, словно залитая кровью луна! Но неожиданно ей стало наплевать, что она направляется на кладбище глубокой ночью, что за семь минувших лет она впервые идет на могилу дочери. Единственное, что она знала, когда решалась на этот важный шаг, – рядом есть дружеское плечо.

От земли поднимался пар, словно души умерших кишели у них под ногами.

– Я, когда учился в колледже, – сказал Джек, – часто занимался на кладбище.

Она не знала, чему больше удивилась: услышанному или тому, что Джек вообще заговорил.

– У вас не было библиотеки?

– Была. Но на кладбище спокойнее. Я брал книги, иногда и еду и…

– Еду? Какой ужас! Какой…

– Здесь? – спросил Джек, и Эдди поняла, что они стоят перед могилой Хло.

Последний раз, когда она ее видела, здесь была голая земля, усыпанная розами и венками от людей, которые не нашли слов, поэтому принесли цветы. Теперь здесь стояла могильная плита из белого мрамора. «Хло Пибоди, 1979–1989». Эдди повернулась к Джеку.

– Как ты думаешь, что происходит… после смерти?

Джек сунул руки в карманы куртки и молча пожал плечами.

– Раньше я надеялась, что если приходится распрощаться со старой жизнью, начинается новая.

Ответ Джека – фырканье – облачком повис между ними.

– Потом… после… я перестала надеяться. Не хотелось, чтобы Хло стала еще чьей‑то доченькой. – Эдди осторожно отошла от прямоугольника вокруг могилки. – Но она должна где‑то существовать, разве нет?

Джек откашлялся.

– Эскимосы считают, что звезды – это дыры в небе. И каждый раз, когда мы видим их свет, мы понимаем, что наши любимые счастливы.

Эдди увидела, как Джек достал из кармана два цветка и положил их на могилу. Яркие бутоны шнитт‑лука, который Делайла выращивала на подоконнике, на фоне белой плиты напоминали густые фиолетовые пятна.

Над ними простиралось бескрайнее небо, усыпанное звездами.

– Надеюсь, что эскимосы, – сказала Эдди, по щекам которой струились слезы, – правы.

 

У Эдди дрожали руки, когда она провожала Джека до квартиры, где он жил с Роем. Чувствует ли он то же самое, когда их плечи соприкасаются? Заметил ли, что воздух вокруг них сгустился? Эти чувства были для нее в новинку. Казалось, что ей тесно в собственном теле. Неужели можно находиться рядом с мужчиной и не стремиться сбежать сломя голову?

Они достигли верхней ступеньки лестницы.

– Что ж, до завтра, – попрощался Джек, протягивая руку к двери.

– Подожди, – сказала Эдди и положила ладонь на его руку. Как она и ожидала, он замер. – Спасибо. За то, что пришел сегодня.

Джек кивнул и снова повернулся к двери.

– Я могу задать тебе один вопрос?

– Если о том, как утеплить входную дверь, то я…

– Не об этом, – оборвала его Эдди. – Я хотела спросить: может, поцелуешь меня?

И заметила в его глазах страх. Ему казалось, что от ее кожи, словно аромат духов, исходит мрачное предупреждение.

– Нет, – мягко ответил он.

Эдди задохнулась от стыда. Какая же она дура! Щеки ее стали пунцовыми. Она отступила.

– Я не стану тебя целовать, – добавил Джек, – но ты можешь поцеловать меня.

– Я? Могу?

У Эдди было странное ощущение, что он чувствует себя так же неловко, как и она.

– Хочешь?

– Нет, – ответила Эдди, приподнимаясь, чтобы губами коснуться его губ.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.