Последняя неделя июня 2000 года 14 глава

– Ты меня разводишь! – Джей Кавано вытаращился на экран телевизора, висящего над баром, а бутылка пива «Бад» замерла на полпути к его рту. – Ей нет шестнадцати!

– Есть, – настаивал Джек. – Я не шучу.

Они смотрели, как юная принцесса поп‑музыки трясет своими прелестями в клипе MTB.

– Но… но… Господи, посмотри на ее лицо!

– Это грим.

– А в бюстгальтер она засунула вату?

Джек глотнул пива.

– Рано созрела.

– Это называется не «созрела», – пробормотал Джей, – это настоящий, черт возьми, вечнозеленый тропический лес! – Он схватил со стойки пульт и переключил канал на фильм, в котором Арнольд Шварценеггер до крови забивал человека. – Вот. Менее возбуждающее зрелище. – Джей поставил пустую бутылку на стойку и жестом попросил еще одну. – Не знаю, как ты это выносишь.

– Что выношу?

– Каждый день поддаешься искушению.

– На что, черт возьми, ты намекаешь?

– Господи, тебя же целый день окружают… шестнадцатилетние поп‑принцессы.

– Джессика Симпсон в Уэстонбруке не учится.

Джей пожал плечами.

– Ты понимаешь, о чем я. Я знаю окружных прокуроров, которые не стали бы подвозить домой своих несовершеннолетних нянь. Как ты можешь смотреть на них целыми днями и ничего… не замечать?

– Потому что я их учитель, и это делает меня почти святым, – усмехнулся Джек. – Ты что, после допроса преступников внезапно решил перелистнуть новую страницу преступлений?

Джей снял пробку с бутылки, которую поставил перед ним бармен.

– Нет, но иногда я смотрю на наркодилера, упакованного в «Армани», и, прежде чем успеваю себя одернуть, думаю: «Живи себе припеваючи, пока не поймают».

Джек поднес пиво к губам.

– Да уж, – признался он со смехом, – иногда я тоже об этом думаю.

Ужин в доме Маршей проходил в напряженной обстановке. Кэтрин с отцом сидели на противоположных концах длинного полированного стола и ели то, что ей удалось приготовить.

– Опять макароны? – спросил преподобный Марш, придвигая миску, чтобы положить горку себе на тарелку.

– Прости. Мясо закончилось.

– Господь превращал воду в вино. Я намекаю на то, что неплохо было бы прогуляться в бакалею.

Кэтрин потянулась за стаканом молока.

– У меня не было такой возможности, папа.

– А вот тут ты ошибаешься. Возможность всегда есть. Просто ты решила потратить время на иные цели.

– Представь, мне выпала удача сыграть в основном составе! Я не могла от этого отказаться.

Эллидор намотал спагетти на вилку.

– Если хочешь знать мое мнение, все это варварство. Эти полуодетые девочки, которых муштрует какой‑то сержант.

– Папа, мы не полуодеты. А тренер Сент‑Брайд – не воплощение дьявола.

Священник уставился на дочь.

– Не с такими девочками тебе следует проводить время, – заявил он. Потом встал, подошел к буфету и швырнул на стол глянцевый журнал «Гламур». – Кто из них дал тебе это непотребство? Он лежал в твоей спортивной сумке.

– Это не непотребство…

Эллидор схватил журнал и прочел текст на обложке:

– «Как выглядеть, как сирена, не потратив и 25 долларов? Как сделать своего мужчину счастливым?» – Он взглянул на Кэтрин. – «Десять тайн секса, которые сведут его с ума».

Кэтрин не поднимала глаз от тарелки.

– Да, номер не совсем пристойный. Это прошлогодний, за февраль. Мне дала его Синтия, потому что здесь есть клёвая прическа.

– Я привез тебя в Уэстонбрук для того, чтобы ты меньше поддавалась искушениям, способным навлечь неприятности на голову юной девушки. Подобные журналы – лишь первый шаг. С них легко скатиться до мальчиков, наркотиков, спиртного. – Эллидор вздохнул. – Кэтрин, что скажут люди, если узнают, что дочь священника – потаскуха?

– Я не потаскуха! – обиделась Кэтрин. – Если они увидят, что я читаю «Гламур», то просто подумают, что я ничем не отличаюсь от других пятнадцатилетних девочек.

– Это‑то и плохо, – ответил Эллидор, касаясь щеки дочери. – Ты намного лучше их.

Кэтрин прижалась к его ладони. И подумала: «А что, если я не хочу быть лучше?»

– Ну‑у, – сказал Джек, поднимаясь с кресла при виде Кэтрин, которая вышла из раздевалки, – отлично выглядишь!

Это было явным преуменьшением. На Кэтрин была короткая черная юбка и свитер в обтяжку. Сейчас она совершенно не походила на измученную ученицу, которая бегала по полю, пока он не увидел, что она вот‑вот упадет, если приказать ей сделать еще хоть один шаг. Именно поэтому Джек и не приказал.

Он закрыл черно‑белый блокнот, в котором делал отметки о тренировках команды.

– Отец везет тебя в ресторан?

Кэтрин криво улыбнулась.

– В будний день? Это грех.

Джек все больше и больше удивлялся, как у такого педанта, как преподобный Эллидор Марш, могла вырасти такая живая девочка, как Кэтрин. Он знал, что мать Кэтрин, вольный дух которой не вынес бремени жены священника, ушла из семьи, когда Кэтрин была еще совсем маленькая. Вероятно, характер девочка унаследовала от нее.

– Я иду в ресторан, – застенчиво призналась она, – но с парнем.

– Твой отец, разумеется, знает о свидании?

– Естественно. – Кэтрин взглянула на блокнот Джека. – Вы там написали и обо мне?

– Не сомневайся.

– А что?

– Свои грешные мыслишки, – пошутил он. – И несколько пристойных ударов, которые нам нужно отточить.

Открылась дверь, и вошел парень Кэтрин. Его глаза при виде ее загорелись, как будто она была неким деликатесом.

– Готова?

– Да. – Кэтрин надела пальто. – До свидания, тренер.

Молодой человек, как и следовало ожидать, положил руку ей ниже талии.

– Кэтрин, – окликнул Джек. – Ты не могла бы подойти на минутку?

Она подошла так близко, что он почувствовал аромат дезодоранта, которым она воспользовалась в раздевалке, и резкий запах розового мыла из душевой.

– Насколько хорошо ты с ним знакома? – негромко спросил он.

– Я уже большая девочка. И могу сама о себе позаботиться. – Кэтрин направилась к двери. – Но все равно спасибо, тренер, – добавила она, – что беспокоитесь обо мне.

– Ради всего святого! – взревел Джек.

В шестой раз мяч пролетал прямо под носом у Кэтрин Марш. Тренировка проходила впустую, потому что центральный нападающий не мог сосредоточиться на игре.

Джек свистнул в свисток и злой как черт вышел на середину поля.

– Простите, – тут же извинилась Кэтрин.

– «Простите» тебе не поможет, когда получишь в голову мячом, который летит со скоростью двадцать километров в час! Или когда мы проиграем чемпионат округа из‑за того, что команда никак не может собраться!

С каждым словом она, казалось, зажимается все сильнее.

– Кэтрин, – вздохнул Джек. – В чем дело?

– Тренер, – обратилась к нему другая футболистка. – Уже половина шестого. Можно нам пойти в душ?

Он посмотрел на часы. Если честно, было всего двадцать минут шестого. Но сегодняшняя тренировка – пустая трата времени, потому что Кэтрин витала где‑то в облаках.

– Идите! – рявкнул он. Кэтрин бочком двинулась за остальными, но он схватил ее за руку. – А ты останься!

Она подняла на него глаза и расплакалась.

– Мне нужно в Вудхевен.

Общественный транспорт в Вудхевен, городок в пятидесяти километрах от Лойала, не ходил. Вызов такси – астрономическая сумма для неработающей пятнадцатилетней девочки. Но, насколько Джек знал, в Вудхевене нечего было ловить.

– А что есть в Вудхевене, чего нет в Лойале?

– Центр планирования семьи.

Эти слова возвели между ними стену.

– Кэтрин, ты беременна?

Она зарделась.

– Хочу от этого застраховаться.

С отцом‑фундаменталистом говорить о противозачаточных пилюлях – это смерти подобно. Но существовали другие варианты, при которых можно обойтись без посещения женской консультации.

– Он не хочет их надевать, – шепотом призналась Кэтрин; читая мысли Джека. – Говорит, что это не стопроцентная гарантия, поэтому не хочет и пробовать.

Джек засунул руки в карманы куртки. Он чувствовал себя чрезвычайно неловко. Хотя он знал, что сейчас молодежь довольно рано начинает сексуальную жизнь, при мысли о том, что этим занимается Кэтрин, ему стало немного не по себе. Она была его Аталантой, стремительной и неизбалованной, бегущей настолько быстро, что никто не мог ее догнать.

– Прошу вас, тренер, – взмолилась она, испытывая такую же неловкость, когда произносила эти слова, как и Джек, когда их слушал.

– Кэтрин, – сказал он, – этого разговора не было.

И он отошел, решительно настроенный на то, что это не его проблема. И никогда не станет его проблемой.

Круглая отличница Кэтрин провалила контрольную. А на следующий день – контрольный опрос.

– Я должен с тобой поговорить, – сказал Джек, когда остальные ученицы покинули класс. – Подожди минутку.

Она осталась сидеть за партой. Оценка, выведенная бескомпромиссной красной ручкой, просто бросалась в глаза. Джек присел рядом.

– Давай взглянем на ситуацию объективно, – предложил он. Она пожала плечами.

– Я могу дать тебе новую контрольную.

Она промолчала, и на Джека накатила волна ярости.

– Ты слишком умная, чтобы забросить учебу ради какого‑то парня! – не сдавался он.

Кэтрин повернулась к нему.

– Если я собираюсь испортить себе жизнь, – возразила она, – то неужели так важно, каким именно способом?

Ее глаза, обычно казавшиеся такими глубокими, что, похоже, могли вобрать в себя весь мир, сейчас были совершенно пустыми и ничего не выражающими. Именно поэтому у Джека с губ сорвались слова, которые он произносить не хотел:

– Вы уже… у вас уже…

– Нет, мы ждем, чтобы не залететь.

Он заставил себя посмотреть на Кэтрин.

– Ты точно решила? Ведь ты запомнишь этого парня на всю жизнь.

Она нахмурилась.

– Почему вы так думаете?

Господи, как ей объяснить? Его первый раз случился на заднем сиденье лимузина, который принадлежал отцу одной богатенькой девчонки. Много лет он не решался смотреть водителю в глаза.

– Он должен быть тем единственным, – запинаясь, ответил Джек. – Когда встретишь такого, сразу поймешь.

Кэтрин кивнула.

– Он тот единственный.

– Тогда я отвезу тебя в Вудхевен.

Она вышла из коричневого муниципального здания, держа в руках коробочку с противозачаточными таблетками, которые были похожи на зубы аллигатора.

– Нужно принимать их в течение месяца, прежде чем они подействуют, – сообщила Кэтрин, хотя Джек не желал больше ничего знать.

Через месяц и четыре дня после того, как Джек отвез ее в Вудхевен, Кэтрин опоздала на тренировку. В тот день она играла как зверь: до изнеможения бегала по полю и с такой силой лупила по мячу, что дважды сбила с ног вратаря. Джек понимал: она за что‑то наказывает себя.

И догадывался, что произошло.

Хотя Джек не мог объяснить себе, почему так сложилось, но после той поездки он с Кэтрин не общался, только давал указания в ходе игры. Да и Кэтрин не приставала к нему с вопросами по технике.

Они выиграли четыре матча.

Джек и Кэтрин продолжали молча двигаться вокруг друг друга, как два магнита с одинаковым зарядом, которые насильно притягивают, но они не могут ничего поделать и отталкиваются.

Ей пришлось собраться с мужеством, чтобы постучать в дверь его класса.

– Войдите.

Кэтрин глубоко вздохнула и вытерла размазавшуюся под глазами тушь. Сент‑Брайд стоял в пустом классе у доски. На стенах были развешены портреты: Карл Великий, Коперник, Декарт… Она уставилась на них – главным образом затем, чтобы не смотреть на тренера.

– Почему Карла прозвали Великим? – пробормотала она.

– Приходи на мои уроки в следующем году и узнаешь. – Джек нахмурился и снял очки в тонкой оправе, которые иногда носил. – С тобой все в порядке? – негромко спросил он.

Она всегда считала, что у него такой же ласковый и обволакивающий голос, как дым от костра, – странный объект для сравнения, но в детстве ничто так не успокаивало ее, как прогуливаться прохладным днем и наблюдать, как из труб клубится серый дым.

Джек направился к ней.

Боже, ее сейчас хватит удар! Но она должна рассказать кому‑нибудь… Она почти решилась признаться тренеру, но тут же подумала, что если сделает это, то умрет от унижения. Это было сродни – как там это называется? – сублимации. Как будто ты сейчас здесь, а потом – раз, и без следа растаяла в воздухе, словно тебя и не было.

– Кэтрин! – окликнул он.

Она отвернулась и оказалась перед огромной картой, которая занимала почти всю стену, – «стеганое одеяло» из стран и океанов. Озера размером с осколки алмаза, города не больше булавочной головки. Можно шагнуть и потеряться…

Она со всхлипом кинулась тренеру на шею. От неожиданности он попятился, а когда понял, что Кэтрин плачет, похлопал ее по спине. Это вышло как‑то неловко – он не привык утешать учениц, но от этого жест казался еще более трогательным.

– Он бросил меня. Он… сделал это… а потом… потом…

Договорить она не смогла. Да это было и не нужно: тренер Сент‑Брайд и так все понял.

Он погладил ее по голове.

– Кэтрин, мне очень жаль.

– А мне нет. Мне нет! Какой же я была дурой!

Она еще крепче прижалась к нему. И вдруг заметила, какие золотистые у него на шее волоски, какие большие руки, что могут обнять ее. Кэтрин приоткрыла рот и с величайшей осторожностью прижалась губами к его шее, чтобы он подумал, что она просто дышит. И почувствовала вкус его кожи, солоноватый и пряный. Она закрыла глаза. «Это правда, – подумала она. – Когда его встретишь, сразу поймешь».

Май 2000 года

Сейлем‑Фоллз,

Нью‑Хэмпшир

Все тюрьмы пахнут одинаково.

Затхлостью. С примесью мочи и забродившего теста. Потом, сдобренным дезинфицирующим средством. Но поверх всего – пьянящий запах тревоги. Джек шел за конвоиром, на запястьях – наручники. «Меня здесь нет, – думал он. – Я лежу на широкой зеленой лужайке, залитой лучами солнца, а это всего лишь кошмар». Осознав, что его вот‑вот снова посадят за решетку по ложному обвинению, он вздрогнул. Кто поверит мужчине, который второй раз заявляет о своей невиновности, сидя в тюремной камере?

– Фамилия? – рявкнул дежурный офицер, тучный мужчина, сидящий в стеклянной будке, который чем‑то напоминал пышку на жаропрочном блюде.

– Сент‑Брайд, – хриплым голосом произнес Джек. – Доктор Джек Сент‑Брайд.

– Рост?

– Сто восемьдесят пять сантиметров.

– Вес?

– Восемьдесят шесть килограммов.

Офицер даже глаз не поднял.

– Цвет глаз?

– Голубые.

Джек видел, как его ответы заносятся в учетную карточку. «Склонность к аллергии. Принимаемые лекарства. Осмотр терапевта. Особые приметы».

«Кому позвонить в случае крайней необходимости».

«Но разве сейчас, – подумал Джек, – не случай крайней необходимости?»

* * *

Конвоир отвел его в комнату размером с большой чулан. Здесь были только стол и ряд полок, заваленных тюремной одеждой.

– Раздевайся! – приказал он.

Мгновенно нахлынули воспоминания, каково это чувствовать себя номером без имени. Абсолютное отсутствие личной жизни. Тупость, которая охватывает, когда все решают за тебя, начиная с того, что тебе есть, и заканчивая тем, когда гасить свет, а когда смотреть на небо. На ферме Джек практически сразу обезличился – и все началось с того момента, как он надел форму заключенного.

– Не буду.

Конвоир взглянул на него.

– Что?

– Я задержан до суда. Я не заключенный. Поэтому не должен надевать тюремную робу.

Конвоир закатил глаза.

– Просто переоденься.

Джек взглянул на ворох оранжевой одежды. Вылинявшей и изношенной.

– Не могу, – вежливо ответил он. – Пожалуйста, не просите меня.

– А я тебя ни о чем и не прошу. Я тебе приказываю, ясно? Снимай свою чертову одежду!

Джек опустил глаза на свою футболку от «Хейнс», полосатые трусы и спортивные брюки, которые они с Эдди купили в недорогом магазине «Кей‑март». Эти предметы гардероба не представляли для него особой ценности, за исключением того, что он был в них, когда Чарли Сакстон его арестовал.

Джек заупрямился.

– Вам придется заставить меня силой.

Секунду конвоир, казалось, раздумывал над этим предложением. Он был крупнее Джека и на полголовы выше. Но что‑то в глазах арестованного – какая‑то слепящая злая решимость – заставило его отступить.

– Черт! – выругался он, приковывая Джека наручниками к столу. – Почему это случилось именно в мое дежурство?

Он вышел, оставив Джека размышлять над тем, какую лавину он вызвал своим отказом переодеваться.

У Роя так налились кровью глаза, что он в буквальном смысле видел мир в красном цвете. Он с удивлением смотрел на апельсиновый сок, который в его стакане выглядел малиновым. Потом нахмурился, взглянул на этикетку и прищурился. На пакете было написано «Тропикана». Он понюхал содержимое стакана и понял, что сок томатный: на прошлой неделе он сам перелил его в пустой пакет, когда стеклянная банка не влезла в холодильник. С облегчением вздохнув, он глотнул сока, потом разбил в стакан сырое яйцо и добавил виски.

Лучшее лекарство от похмелья. Ему ли не знать!

За спиной распахнулась дверь. Рой хотел было резко повернуться, и его чуть не стошнило. Эдди была вне себя. А чего ему еще ожидать?

– Знаю, знаю, – начал Рой. – С моей стороны абсолютно безответственно… Эдди? – Сейчас, когда дочь подошла ближе, он увидел у нее на глазах слезы. – Милая, что произошло?

– Чарли Сакстон арестовал Джека.

– Что?

– Он сказал… Ой, папочка… Чарли сказал, что вчера ночью Джек изнасиловал Джиллиан Дункан.

Рой опустился в кресло.

– Джиллиан Дункан, – пробормотал он. – Господи, Пресвятая Богородица!

В памяти забрезжило какое‑то воспоминание, но он никак не мог за него ухватиться. Потом его осенило, и он вскинул голову.

– Эдди, прошлой ночью Джек был со мной.

На ее лице засветилась надежда.

– Правда?

– Тебе не понравится то, что ты услышишь, но мы сидели в «Петушином плевке». Надирались. – Рой скривился. – Насколько я понимаю, лучше считаться пьяницей, чем насильником.

– Джек вчера был с тобой? Целую ночь? И ты можешь заявить об этом в полиции?

– Он пришел часов в десять. Примерно до одиннадцати я могу за него поручиться.

– А что случилось потом?

Рой втянул голову в плечи.

– Я… вырубился. Марлон, бармен, разрешает мне спать в задней комнате. Думаю, Джек ушел, когда бар закрылся.

– А в котором часу он закрывается?

– В полночь.

Эдди села на диван и задумалась.

– Я не видела его до половины второго ночи. Где же он был?

Рой отвернулся, чтобы не видеть боль в глазах дочери.

– Может быть, полиция ошиблась, – пытаясь скрыть неловкость, сказал он.

И подумал: «А может, ошиблись мы с тобой».

В тюрьме ценится послушание. Если хочешь шоколадку, веди себя хорошо и тебе дадут заполнить бланк продуктового заказа. Если хочешь получить свободу режима средней изоляции, где можно и течение всего дня беспрепятственно перемещаться по общему залу, за исключением времени приема пищи, ты обязан доказать в режиме строгой изоляции, что можешь вести себя пристойно. Если хочешь погулять во дворе, должен заслужить эту привилегию. Шаг за шагом, уступка за уступкой в надежде получить взамен какое‑то послабление.

И наоборот: если доставляешь неприятности, будешь наказан.

Поэтому Джек, еще и часа не пробыв в окружной тюрьме Кэрролла, шагал в сопровождении двух конвоиров в кабинет директора тюрьмы для дисциплинарного взыскания.

Директор тюрьмы – крупный мужчина без шеи, с седым ежиком и в старомодных очках в стиле пятидесятых годов. Откровенно говоря, Джек решил, что вполне вероятно, что директор уже полвека сидит в этом кабинете и листает бумаги.

– Мистер Сент‑Брайд, – произнес он таким сиплым голосом, что Джеку пришлось напрячь слух, – вы обвиняетесь в непослушании конвоиру. Не очень‑то благоприятное начало.

Джек посмотрел поверх плеча директора тюрьмы. У него за спиной висел календарь, один из тех, что бесплатно рассылают банки. На нем был март 1998 года, как будто время остановилось.

– Учитывая ваше прошлое, мистер Сент‑Брайд, я уверен, вы отдаете себе отчет в том, что непослушание в тюрьме… даже самые незначительные проступки… могут оказать серьезное влияние на приговор, если вас осудят. Например, этот небольшой бунт может стоить вам от трех до семи лет заключения плюс к тому сроку, который вам дадут. – Он сложил руки на груди. – Вам есть что сказать в свою защиту?

– Я ни в чем не виноват. И не хочу выглядеть как те, кто признан виновным.

Директор поджал губы.

– Сынок, – негромко сказал он, – не стоит себя так вести, поверь мне. Здесь твой бунтарский дух ни к чему. Если будешь держать нос по ветру и не станешь нарушать правила, твое пребывание тут будет куда приятнее.

Джек молча смотрел перед собой.

Директор тюрьмы вздохнул.

– Мистер Сент‑Брайд, я признаю вас виновным в нарушении существующих законов, поскольку вы отказываетесь надевать установленную форму. Вы приговариваетесь к трем дням карцера. – Он кивнул конвоирам. – Уведите.

Самое плохое в работе прокурора, по мнению Мэтта Гулигана, заключалось в том, что даже если ты и выиграл процесс, то не чувствуешь себя победителем. Мир слишком черно‑белый. Даже если он отправит Джека Сент‑Брайда за решетку на двадцать лет, это не гарантирует того, что этот ублюдок, который уже раз отсидел, не совершит очередное преступление. Это не изменит того, что Джиллиан Дункан придется жить с тяжелыми воспоминаниями. Это словно запереть в клетке слона, после того как он разгромил посудную лавку, – да, можно закрыть его на время, но все равно придется возмещать убытки за тот беспорядок, который он оставил после себя.

Мэтт решил встретиться с Амосом Дунканом и его дочерью у них дома. Обычно он не наносил частных визитов, но сейчас решил нарушить правила. Пригласить пострадавшую к себе в контору – это означает выставить на передний план битву в суде, которая ей еще предстоит. Сейчас лучше не волновать Джиллиан, чтобы в тот момент, когда Мэтт наконец выложит свои козыри, она отвечала перед присяжными так, как ему нужно.

Он взял чашку с кофе, которую протянула ему Джиллиан, и сделал глоток. Она присела на диван рядом с отцом.

– Отличный кофе. «Кона»?

Амос кивнул.

– Элитный сорт.

– Гавайский тоже хорош. Но, разумеется, в конторе мы радуемся и растворимому «Максвелл‑хауз».

– Я куплю для конторы окружного прокурора кофеварку‑эспрессо, – пообещал Амос, – если вы засадите этого ублюдка за решетку.

Не желая задерживаться на этом, Мэтт кивнул.

– Мистер Дункан, я очень хорошо вас понимаю, именно поэтому и пришел сегодня сюда. Сент‑Брайду предъявлено обвинение в изнасиловании при отягчающих обстоятельствах, что влечет за собой наказание в виде двадцати лет тюрьмы. Я решительно настроен добиться максимального срока. А это означает, что речь о сделке о признании вины не идет.

– Он выйдет на свободу?

Мэтт не стал делать вид, что не понял вопроса Амоса.

– Сент‑Брайда не выпустили под залог, поэтому до суда он будет находиться в тюрьме. После приговора он отсидит двадцать лет, а потом до конца жизни будет состоять на учете. Третье обвинение в изнасиловании – и он останется в тюрьме пожизненно. – Мэтт улыбнулся. – Поэтому нет, мистер Дункан. Он еще не скоро окажется на свободе. – Он повернулся к Джиллиан. – Мы можем организовать тебе помощь психолога из реабилитационного центра по работе с жертвами насилия, если нужно.

– Мы уже об этом побеспокоились, – ответил Амос.

– Хорошо. Сейчас мы занимаемся опросом свидетелей. Джиллиан, назови людей, которые могли бы, на твой взгляд, что‑то знать о событиях прошлой ночи.

Джиллиан взглянула на отца, который начал мерить шагами комнату.

– Думаю, остальные девочки. Уитни, Челси и Мэг.

Мэтт кивнул.

– Детектив Сакстон с ними побеседует.

– Что с результатами медицинского осмотра? – спросил Амос. – Что‑нибудь обнаружили?

– Узнаем через пару недель, мистер Дункан.

– Две недели? Так долго?

– Как только поступят результаты экспертизы, можно идти в суд, шансы у нас хорошие. Я уверен, что мы обнаружим улики, подтверждающие показания Джиллиан.

– Мои показания?

Мэтт кивнул.

– Я собираюсь вызвать тебя для дачи показаний.

Она тут же замотала головой.

– Я этого не выдержу!

– Выдержишь. Мы отрепетируем твои показания, никаких сюрпризов не будет.

Джиллиан вцепилась в край своего свитера.

– А как насчет адвоката? Откуда вы знаете, что он спросит? – И тут ее осенило. – Если результаты экспертизы докажут, что он был там, мне не нужно будет выступать в суде?

Обычная реакция жертв насилия, более типичная для подростка. Мэтт мягко заметил:

– Не нужно думать об этом сейчас. У нас пока нет улик. Я получил еще не все документы, еще не опросил всех свидетелей. Позвольте мне заниматься своей работой, а детективу Сакстону – своей. А потом мы объединим усилия в суде. – Мэтт помолчал. – Мне только нужно знать одно, Джиллиан, и я обязан тебя спросить: ты была девственницей до того, как это произошло?

Джиллиан метнула взгляд на отца, который застыл на месте.

– Мистер Гулиган…

– Мне очень жаль, но ответ чрезвычайно важен.

Она, не сводя глаз с отца, пробормотала:

– Нет.

Амос снова принялся ходить по комнате, пытаясь взять себя в руки.

– Я тоже хочу помочь в расследовании, – неожиданно заявил он, чтобы сменить тему.

Его слова удивили не только Мэтта, но и Джиллиан.

– Спасибо за предложение. Но пусть делом занимаются профессионалы, мистер Дункан. Меньше всего нам нужно, чтобы Сент‑Брайда освободили по формальным причинам.

– А я его увижу? – не унимался Дункан.

– Что?

– Дело. Полицейские отчеты, результаты анализа ДНК.

– Во время процесса, – ответил Мэтт. – Но могу вас заверить, что вы сразу же будете осведомлены обо всем, что станет известно мне. Я покажу вам все необходимые документы.

Ответ несколько успокоил Амоса. Он коротко кивнул.

Но Мэтта больше заботила Джилли, которая, казалось, никак не могла прийти в себя после внезапного осознания того, что придется давать показания в суде.

– Джиллиан, – мягко окликнул он, – я не дам тебя в обиду! Обещаю.

Морщинки на ее лбу разгладились, она натянуто улыбнулась.

– Спасибо.

Амос снова сел и обнял дочь, словно хотел напомнить, что он гоже здесь и готов ей помочь. Мэтт отвел взгляд, чтобы не смущать их. И клятвенно пообещал себе, что из кожи вылезет, лишь бы они могли хоть частично вернуться к той, прежней жизни, в которой еще не было Джека Сент‑Брайда.

Последний раз Джиллиан была в кабинете доктора Горовиц, когда ей было девять. Она помнила, как играла с куклами, пока доктор что‑то писала в своем блокноте. В конце сеанса она всегда угощала ее мятным печеньем. Но потом отец решил, что Джилли е мирилась со смертью матери, и девочка перестала еженедельно посещать психиатра.

– Джиллиан, – приветствовала ее доктор Горовиц, – давно не виделись!

Сейчас доктор была сантиметров на пять ниже Джиллиан. Волосы на висках поседели, а на украшенной бисером цепочке она носила бифокальные очки. Она казалась старухой, и это напугало Джилли: если время так обошлось с доктором Горовиц, то это значит, что и для нее эти несколько лет не прошли бесследно.

– Мне незачем было сюда приходить! – выпалила Джиллиан. – Я могу сама о себе позаботиться.

Доктор Горовиц лишь кивнула.

Джиллиан молчала. Она боялась говорить. Хватит уже того, что она беседовала с прокурором и детективом Сакстоном, но они, по крайней мере, ожидали получить от нее ответы. Доктор Горовиц – другое дело. Ее работа – порыться у Джиллиан в голове и узнать, ЧТО именно там происходит.

– Давай вместе решим, смогу ли я помочь, – предложила психиатр. – Как ты себя сегодня чувствуешь? – Джиллиан молча пожала плечами. – Ты в состоянии есть? Спать?

– Я не хочу.

– Ты можешь сосредоточиться?

– Сосредоточиться?! – разозлилась Джиллиан. – Да я постоянно думаю об одном и том же!

– О чем?

– О нем!

– Мысленно возвращаешься к тому, что произошло?

– Боже, да! Снова и снова, – призналась Джиллиан. – Но кажется, что это уже не я.

– Ты о чем?

Она понизила голос.

– Как будто я сижу… где‑то высоко… и вижу эту девочку в лесу… как он ее хватает… и когда он убегает, внезапно кажется, что меня больше нет.

– Вероятно, ты очень расстроена.

Она кивнула. К ее ужасу, на глаза навернулись слезы.

– Простите. Со мной правда все в порядке. Я просто… просто…

Доктор Горовиц протянула ей бумажную салфетку.

– Джиллиан, ты ни в чем не виновата. Тебе нечего стыдиться или смущаться.

Джиллиан подтянула колени к подбородку и обхватила их руками.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: