ПРОИСХОЖДЕНИЕ ГЕРЦОГСТВА ЛОТАРИНГСКОГО 42 глава

Однако будучи единодушными в вопросе о суверенитете по отношению к постороннему вмешательству, князь и страна понимали его каждый

18 июля 1313 г. брабантские города заключили союз для охраны неприкосно­венности palen (границ) страны. Luyster van Brabant, I, p. 76. Monuments pour servir a l'histoire des provinces de Hainaut, Namur et Luxembourg, t. HI, _P. 343, 345.

Butkens, Trophees de Brabant, t. I, preuves, p. 184 (La Haye, 1724). Эта привилегия была направлена против юрисдикции льежского епископа. Ср. Dynter, Chron. due. Brab., t. II, p. 671.

См. интересный пример у Ed. Poncelet, La guerre dite de la vache de Ciney. Bull, de la Comm. Royale d'Hist., 5 serie, t. Ill [1893], p. 282.

15 3ак. 4468

по-своему в области внутренней политики, и в их разногласиях ясно обнаруживался коренной дуализм территориального государства.

Непрерывный рост княжеских прерогатив в течение XIII века повлек за собой значительное изменение во взглядах князя на его власть. Он перестал смотреть на себя, как на защитника или фогта, открыто усвоив все манеры независимого государя.

Он стал теперь приписывать себе божественное происхождение. Его власть вытекает-де из власти, данной богом сыновьям Ноя¹, она делает его верховным, необходимым и естественным представителем всякого правосудия, основным условием сохранения порядка и права. Он повелевает страной точно так, как голова повелевает телом, он обладает altum dominium (высшей властью) над своими подданными, как над своими землями, и в качестве верховного сеньора он может закладывать их, «в ! силу могущества своей верховной власти»². Отныне государственная власть ; воплощается в нем, и он безраздельно располагает ею по своему усмот- ' рению. Он перестает созывать свою старую курию (curia) и прибегать : к той «повинности совета», которую феодальное право налагало на ! вассалов, подобно тому, как оно обязывало их к несению военной ; повинности. С середины XIII века князь все более и более привыкает ; действовать самолично, а в его грамотах исчезают имена свидетелей, ; некогда дававших свое согласие на его решения. В следующем веке он / стал называть письменные проявления своей воли эдиктами и декретами³.

Феодальная курия исчезла лишь для того, чтобы уступить место , другому совету, который по сравнению с ней представлял такой же контраст, как бальи по сравнению с кастелянами., Этот новый совет, : первые упоминания о котором восходят к концу XIII века, был простым орудием правительства. Он функционировал не в силу приобретенных прав, и никто не мог претендовать на участие в нем без формального распоряжения князя, создавшего его и назначавшего участников его по своему усмотрению. Князь назначал в него членов своей семьи, бальи, рыцарей, духовных лиц, но в особенности — и все в большем числе по мере приближения к бургундской эпохе — докторов права. Ничто: ни социальное положение, ни национальность не ограничивало его выбора. В Льежской области Адольф Маркский окружил себя немецкими совет­никами, а начиная с Гюи де Дампьера среди советников фландрских графов встречаются французские юристы и ломбардские банкиры⁴. Таким

Hemricourt, Li patron delle temporaliteit. Coutumes du pays de Liege ed. J. Raikem et L. Polain, t. I, p. 260 и далее (Bruxelles, 1870).

E. De Dynter, Chronicon ducum Brabantiae, t. II, p. 585.

з

Cm. Decreten van den grave Lodewyck van Vlaenderen, опубликованные графом Лимбург-Штирумом, Cartulaire de Louis de Male (Bruges, 1898—1902). V. Fris, Note sur Thomas Fin, receveur de Flandre. Bull, de la Comm. royale d'Hist., 5 serie, t. X [1900], p. 8 и далее.

образом, княжеский совет был свободен от всякого контроля, кроме контроля самого князя. Он существовал только в интересах князя и не занимался ничем другим.

Кроме того, ₍члены его вдохновлялись при исполнении своих обязан­ностей чувствами, совершенно отличными от прежней феодальной верности. Многие из них, вышедшие из рядов горожан, духовенства или мелкого дворянства, попали в совет лишь благодаря своей учености или специальным знаниям. За их помощь князь платил им жалованье или ренты, он видел в них не вассалов, а слуг. Впрочем, он старался поощрить их преданность надеждой на щедрое вознаграждение. Свою благодарность он выражал им, давая им пребенды, каноникаты или даже епископства¹. Зато он был безжалостен к тем из них, которые злоупотребляли его доверием, и внезапная немилость к Бернье — в Генегау или к Финн — во Фландрии² напоминает, — хотя и в более скромных размерах, — сенсационные падения французских министров XIV века. Эти неожиданные повороты в судьбе, непонятные для народа, бывшего их свидетелем, немало содей­ствовали возникновению мрачных историй о политических отравлениях и убийствах, которые стали так широко циркулировать с этого времени. Княжеский совет с его секретными заседаниями приобрел в глазах общества таинственный характер, вызывая к себе лишь недоверие или ненависть. Его считали ответственным за все усиливавшиеся монархические тенденции, обнаруживаемые князем.

Действительно, уже со второй половины XIV века князья стали в своем поведении явно копировать поведение французских королей. Альберт Баварский пытался в 1364 г. ввести в Генегау налог на соль³, а при его преемнике юрист Филипп Лейденский составил политическое руководство, в котором безоговорочно сформулировал теорию суверенитета⁴. Достижения

-IТак, например, Вильгельм Оксонский получил благодаря графу Фландрскому в

1336 г. епископство Камбрэ.

Devillers, Cartulaires des comtes de Hainaut, t. I, p. 21 (Bruxelles, 1881). Cp. Kewyn de Lettenhove, Recits d'un bourgeois de Valenciennes, p. 70, 81 (Louvain, 1877). Во Фландрии падение братьев Тома и Бартелеми Фини в правление Роберта Бетюнского было не менее катастрофическим. См. V. Gaillard, Chartes des comtes de Flandre, p. 73 et suiv. (Gand, 1857) и V. Fris в Bull, de la Soc. d'hist. de Gand, 1907, p. 93.

«Voluit dux Albertus... facere impositiones in populo ad modum Franciae et gabellas super vina et alias mercimonias. Sed villa Valenciana hoc noluit concordare pro toto posse domini supra dicti» («Герцог Альберт желал... по французскому образцу обложить народ налогами и ввести налоги на вина и другие товары. Но город Валансьен не желал уступить ему в этом ни в коем случае»). Guillaume de Nangis, Chronique, ed. Geraud, t. II, p. 349 (Paris, 1843). Philippus de Ley den, De cura reipublicae et sorte principantis, ed. R. Fruin et P. C. Molhuysen (La Haye, 1900). См. например, с. 13: «principes aliqua jura habent quae a se abdicare non possunt et hoc ut salvetur respublica cujus salus consistit in potentia principis» («князья имеют известные права, от которых они не могут отказаться, и это во имя спасения государства, благо которого

верховной власти выражались не только в этих нововведениях. Они проявлялись также в той непринужденности, с которой князь порывал с традицией. Функции канцлера Фландрии, принадлежавшие с 1089 г. пробсту церкви св. Донациана в Брюгге, были отняты у него и перешли к особому чиновнику, назначавшемуся по выбору графа¹.

Но в своем продвижении к централизованной монархической власти князь постоянно натыкался на препятствия, вынужден был надолго за­держиваться и даже возвращаться вспять, и хотя он успел добиться многого, но все же не достиг своей цели. Подобно тому, как нидерландские города не сумели превратиться в вольные города, в независимые респуб­лики, так и князьям не удалось добиться абсолютной власти. Сколько они ни подражали французским королям и ни вдохновлялись советами своих легистов, но между средствами, которыми они располагали для осуществления своего идеала и препятствиями, которые надо было для этого преодолеть, диспропорция была слишком велика. Сопротивление страны князьям поставило им повсюду границы, которых они не могли перейти.

Это, однако, не значит, что их верховная власть когда-либо оспари­валась. В самый разгар своих мятежей их подданные не переставали видеть в князьях своих «природных сеньоров». В светских княжествах наследственность власти делала ее священной в глазах населения. Оно считало князя стоящим выше посягательств, и ему никогда не приходила в голову мысль о свержении князя. Если в пору расцвета феодализма вассалы отказывались принести присягу своему сюзерену, поддерживали против него его соперников и даже устраивали заговоры на его жизнь, то ничего подобного нельзя было уже наблюдать в XIV веке. Дело в том, что с течением времени личные узы верности между сеньором и его подданными уступили место политическому подчинению. Несмотря на борьбу с князем, никто во всяком случае не думал оспаривать его прав. Этим восстания того времени радикально отличаются от наших современных революций. Мы видели, как фландрцы, присягнув Эдуар­ду III, продолжали в то же время признавать своим графом Людовика Неверского².

заключается в княжеском могуществе»); с. 37: «in dubium amplius venire non deberrt quae princeps semel definivit» («нельзя выражать сомнение в том, что однажды установил князь»). Ср. также в направленном против Ипра мемуаре жителей Поперинга (1372 г.), составленном, очевидно, каким-то легистом, сле­дующую формулу, непосредственно заимствованную из Рима: «dat de prinche ghenoucht, heift de cracht van de wet» («то, что повелел князь, имеет силу закона»). N. de Pauw, Ypre jegher Poperinge, с. 125.

V. Gaillard, L'audience du comte, в Archives du Conseil de Flandre, p. 102 et suiv. (Gand, 1856). См. N. de Pauw, Bouc van der Audiencie. Acten en sentencien van den raad van Vlaenderen (Гент, 1901).

См. выше, стр. 436 и ел. Такие факты доказывают, насколько Средним векам чужд был революционный дух. Если становилось невозможным дальше повино-

Таким образом, никто не оспаривал прав верховной власти, недора­зумения возникали лишь по вопросу о способах применения ее. Договор, связывавший страну с князем, последний считал односторонним договором, обязывавшим жителей страны, но не его самого, между тем как страна, наоборот, видела в нем обоюдный договор, обусловливавший обязанности каждой из сторон признанием ее прав другой стороной. Новой идее неограниченного суверенитета противостояла старая идея нерушимости приобретенных прав и святости традиции. Юристам, говорившим об «altum dominium» и «merum imperium» (высшей и истинной власти), отвечали словами о «добрых обычаях, вольностях и привилегиях». У церкви, дворянства, городов, у всех были свои особые вольности и привилегии, и ими они измеряли и ограничивали княжескую власть. Правда, они измеряли и ограничивали ее каждый в том, что его касалось, и если она не затрагивала их интересов, то они не мешали ей посягать на интересы другого сословия. Но так или иначе верховная власть, которой каждое из привилегированных сословий оказывало свое частичное сопротивление, в силу этого одинаково находилась под ударами со всех сторон.

Это положение вещей было тем опаснее для князя, что параллельно с ростом его правительственных функций росли и его расходы, и он оказывался вынужденным для получения денег, в которых он нуждался, обращаться к привилегированным сословиям. Сколько бы легисты ни втолковывали ему, что подданные не имеют права отказывать ему в уплате налогов¹, но от теории до практики было далеко, ибо каким образом можно было заставить их платить, если они от этого отказывались? Поэтому князь вынужден был идти на соглашения с ними, апеллировать к их доброй воле и, при всем своем нежелании, вступить в переговоры, вместо того, чтобы приказывать. Если он и получал наконец помощь, которую он просил, то ценой дарования разных привилегий, так что он как бы вертелся в порочном кругу: чем более расширялась его власть, тем более он вынужден был делить ее со своими подданными.

Эти непрерывные переговоры, эти вечные компромиссы привели в конце концов к более или менее устойчивому равновесию между проти­воположными тенденциями, представителями которых были князь и страна. Выработанные в течение XIV века в различных территориях конституции

ваться князю, то его не свергали, а ограничивались заменой его Ruwaert ом, который считался действующим от его имени. См. выше, стр. 436. Когда 20 ноября 1343 г. Ruwaert Симон ван Гален дал привилегии испанским морякам, заходившим во фландрские порты, то он действовал «ради чести нашего весьма дорогого сеньора, господина графа Фландрского». К. Hbhlbaum, Hansiscnes Urkundenbuch, Bd. II, s. 346.

«Laetanter subsidia principi sunt offerenda sub cujus umbra subdit suis prosperantur temporibus et vitam quietam ducunt in optatis» («Налоги должны радостно вноситься князю, под сенью коего подданные процветают и ведут спокойное существование»), Philippus de Ley den, De cura reipublicae, p. 55.

были повсюду плодом стечения обстоятельств. Роль, отводившаяся ими различным элементам, действие которых они пытались сочетать, опреде­лялась соотношением сил каждого из этих элементов. Иначе говоря, эти конституции отводили главную роль в Льежской области, как и в Брабанте, а в Брабанте, как и во Фландрии, — городам.

II

В течение XIII века Льежская область окончательно сформировалась
в территориальное княжество. Светская власть епископов, господствовав­
ших в X и XI вв. на всем протяжении диоцеза, была ограничена после ,
падения имперской церкви все более и более тесными рамками. По мере i
роста власти светских князей в соседних областях, последняя все более, |
оттесняла епископскую власть, ставя ей все более узкие границы, пока I
под конец она не оказалась ограниченной владениями св. Ламберта. 1;

Таким образом, территориальное формирование Льежской области i радикально отличалось от окружавших ее княжеств. Она не образовы- | валась, подобно им, путем непрерывных захватов, совершавшихся местными династиями, она была остатком некогда гораздо более обширной терри- ■ тории. Процесс образования ее шел не в сторону расширения, а, наоборот, | в сторону сужения. Ее границы были установлены ее соседями. В области светской власти епископы мало-помалу утратили последние остатки своего прежнего могущества. Графы Генегауские, ставшие в XI веке под их сюзеренитет, продолжали приносить им феодальную присягу, но это была лишь простая формальность, которая не влекла за собой никаких реальных обязательств и от которой они под конец, в правление баварского дома, освободились. Герцог Брабантский открыто не считался с юрисдикцией суда мира, учрежденного некогда Генрихом Верденским (1081 г.) для всего епископства в целом. Земли, расположенные слишком далеко от церкви, ускользали из ее рук. Графы фландрские завладели Граммоном и Борнгемом, а присоединение Мехельна к Брабанту уничтожило в середине XIV века последние следы обреченного порядка вещей. Когда 80 лет спустя Гемрикур напоминал еще, что в силу особой прерогативы льежское право простирается «на весь диоцез, как на земли и области князей и сеньеров, так и на собственную область епископства»¹, то это свидетельствовало лишь о том, что он не мог никак освободиться от воспоминаний юриста и устарелых притязаний, давно уже отвергнутых жизнью. В действительности Генрих Гельдернский (1247—1274 гг.) был последним епископом, пытавшимся сохранить еще некоторое подобие верховенства над своими соседями или, по крайней мере, вмешивавшимся

Patron delle temporaliteit, loc. cit., p. 267.

в их дела. После него его преемники продолжали, конечно, заниматься делами духовного управления в своем обширном диоцезе¹, но они были светскими князьями лишь в «собственной области епископства», да и то при очень своеобразных условиях.

Действительно, в отличие от светских князей, они не владели этой страной в качестве своего наследственного достояния и не являлись в глазах жителей «природными сеньорами». Земля и подданные, которыми они управляли, были не их землей и не их подданными, а землей и подданными св. Ламберта. Беспорядочно сменяя друг друга, в зависимости от исхода выборов, — то немцы, то французы, то генегаусцы, намюрцы, гельдернцы, брабантцы, но никогда не льежцы², — они не составляли с княжеством органического целого, и их власть, которой не хватало прочных уз, связывавших светские княжества непрерывностью и наслед­ственностью династии, просто налагалась на княжество, не проникая внутрь его. Поэтому княжество, не являвшееся ни делом рук епископов, ни их собственностью, чувствовало свою отчужденность и независимость от них. Оно существовало как бы само по себе, и различные группы, на которые распадалось его население, успели гораздо быстрее, чем в других местах, отделить свои интересы от интересов своего сеньора. Установившаяся таким образом между этими группами солидарность была так велика, что, несмотря на необычную конфигурацию страны и на разношерстность ее населения, фламандского — на севере и валлонско­го — на юге, каждая из этих групп стала в XIII веке вмешиваться в политическую жизнь, и именно они, а не князь, являлись гарантией единства и целости территории. Хоят они и не интересовались старыми судебными прерогативами, которые их епископ пытался сохранить над своими соседями, но зато они тщательнее, чем он, заботились о непри­косновенности своих границ и рьяно использовали всякий случай для расширения их. В 1361 г. они заставили Энгельберта Маркского рас­пространить законы страны на оставшееся вакантным Лоозское графство, завладеть им, несмотря на сопротивление германского императора, и довести таким образом княжество на севере до его естественных границ, которые оно сохранило с того времени вплоть до конца XVIII века.

Епископы должны были прежде всего считаться с капитулом св. Лам­берта, самым многочисленным с его шестидесятью канониками и, пожалуй, самым богатым из всех капитулов Империи³. Так как после окончания

Впрочем, эта духовная юрисдикция весьма неохотно признавалась соседними

князьями. Из Генегауского мира (8 августа 1343 г.) видно, что герцог

Брабантский, равно как и графы Лоозский и Намюрский, нарушали ее.

5/. Bormans, Ordonnances de la principaute de Liege, t. I, p. 256 и далее

(Bruxelles, 1878).

После Отберта (умер в 1117 г.) ни один льежский епископ до XVIII века не

был по происхождению льежцем.

Cones, Das Lutticher Domkapitel bis zum XIV Jahrhundert, s. 19 (Berlin, 1907).

борьбы за инвеституту (Вормсский конкордат 1122 г.) еископы назна­чались капитулом, то они неизбежно подпали под влияние капитула, от которого никак не могли уже освободиться. Действительно, капитул был постоянным учреждением, между тем как епископы появлялись каждый лишь на время. Далее, капитул был признанным органом интересов и традиций льежской церкви, верховным главой всего духовенства, пред­оставившего ему полностью руководство собою, он был избирателем «мамбура», которому передавалось управление, когда епископский престол пустовал, он владел колоссальными земельными богатствами. Поэтому капитул обладал всеми элементами силы, которых лишены были епископы. Конечно, его претензии представлять «patria» не были правомерны. За­щищавшиеся им интересы были в действительности интересами одной лишь группы и притом такой группы, значительная часть членов которой принадлежала к дворянству соседних территорий¹. Но в многочисленных конфликтах, возникавших между ним и князем, капитул старался опираться на другие группы и объединять вокруг себя рыцарство и города. В силу этого его законное право вмешательства соединялось с случайным, на первых порах неузаконенным вмешательством последних: лишь в конце XIII века рыцарство и города добились права составлять вместе с капитулом «волю страны» («sens du pays»)² и принимать участие, подобно ему, в совещаниях с князем.

Ограничения, внесенные авиньонскими папами с начала XIV века в права капитула, разумеется, ослабили его роль по отношению к епископам. Последние воспользовались этим и попытались расширить свою власть. Адольф Маркский (1313—1344 гг.), а затем его племянник и преемник Энгельберт (1345—1363 гг.), подражая светским князьям, пытались, по­добно им, сосредоточить в своих руках управление государством и под­чинить его своей верховной власти. Так как они происходили из одного и того же дома, проникнуты были одинаковыми идеями и окружены одними и теми же немецкими советниками, последовавшими за ним на берега Мааса, то их политика в течение полувека отличалась единством плана и действий, придававшим ей характер чисто династической политики. Но она слишком резко противоречила традициям страны, чтобы не вызвать против себя единодушного сопротивления. Те 50 лет, когда она проводилась, были пятьюдесятью годами гражданской войны, и в ходе этой войны окончательно выработались благодаря ряду «миров», заклю-

' О капитуле св. Ламберта см. Van den Steen de Jehay. La cathedrale de Saint-Lambert a Liege et son chapitre de trefonciers (2 edit., Liege, 1880); /. de Theux de Montjardin, Le chapitre de Saint-Lambert a Liege (Bruxelles, 1870—1871). С XI в. до XIV в., когда в него проникли горожане, он состоял только из дворян, среди которых было много младших членов самых знатных семейств. В XIII веке в нем встречаются около 40 графских сыновей. Это выражение впервые встречается в Фекском мире.

ченных между князьями и страной, основные принципы льежской конс­титуции, остававшиеся нерушимыми вплоть до провозглашения «прав человека».

Первый из этих «миров» был заключен, как мы видели, в Фексе 17 июня 1316 г.¹ Этот знаменитый документ меньше всего походил на конституционный акт. Будучи просто компромиссом между Адольфом Маркским, с одной стороны, и капитулом, дворянством и городами — с другой, заключенный в силу невозможности продолжать гражданскую войну в обстановке свирепствовавшего тогда страшного голода², он не вводил никаких новых государственных институтов и ограничивался фор­мулировкой нескольких общих принципов, не пытаясь даже примирить их между собою. Хотя он закреплял за епископом обладание altum dominium, н© зато он устанавливал, что чиновники епископа, вступая в должность, должны приносить присягу в том, что они будут поступать с каждым по закону и суду. Капитул обязан был принимать жалобы на них, и если епископ, получив в надлежащей форме просьбу оказать правосудие, не выполнит этого в течение двух недель, то страна может прибегнуть к восстанию, чтобы принудить его. Кроме того, «воле страны» предоставлялось право выносить в будущем постановления относительно обычных прав и изменять те из них, которые окажутся «слишком широкими или слишком узкими».

Составленный таким образом мирный договор, который торжественно прибили на одной из колонн «большого капитула», покоился, как правильно замечает хронист Гоксем, на коренном противоречии. Обе враждующие стороны, вынужденные покончить с междоусобием, включили в него каждая то, что было для нее важно. Но был точно установлен водораздел между «верховными правами» епископа и «Законами и обычаями», гарантированными жителям. Но во всяком случае имелось одно достижение: формальное и легальное признание разделения власти между князем и страной.

Фекский мир, давая капитулу право докладывать епископу о жалобах страны, признавал, кроме того, за ним привилегированное положение по сравнению с обоими другими сословиями. Однако оно сохранялось недолго. Чем более усложнялась социальная жизнь, тем более многочисленными становились функции государственного управления, и выяснялось, что последнее не могло дольше оставаться под преобладающим влиянием духовного сословия, имеющего свои частные интересы и свои особые

St. Bormans, Ordonnances de la principaute de Liege, t. I, p. 154. «Tandem, tarn caristia quam guerris ambae partes... taedio fatigatae... apud villam de Fexhe ordinata pace, charta conscnbitur super ipsa, quae pax de Fexhe nominata, in majori capitulo suspensa cernitur» — («Однако обе стороны, утомленные голодом и войной, заключили мир у города Фекса; договор, называемый Фекским миром, был вывешен в большом капитуле»). Hocsem, Gesta episc. Leod., p. 375.

стремления. Уже в 1312 г. каноникам пришлось защищать от дворянства свое право избрания «мамбура», и они победили только благодаря под­держке льежского народа, который вел в то время борьбу с «богачами». После смерти Адольфа Маркского опять всплыли эти трудности, и дело окончилось на сей раз поражением капитула. За ним осталась только иллюзорная прерогатива утверждать в должности «мамбура», которого рекомендовали его выбору рыцари и города.

Не имея никакой военной силы, капитул лишен был, кроме того, всякой возможности сохранить свой авторитет посреди непрерывных войн, раздиравших в XIV веке княжество. С другой стороны, во время этого периода усобиц он часто распадался на враждебные партии, одна из которых становилась на сторону епископа, другая — страны. Эти внут­ренние раздоры нанесли смертельный удар и без того уже пошатнувшемуся ; влиянию капитула. Мало-помалу он примирился с своей политической , смертью, неизбежность которой он сознавал. До нас дошло одно любо- I пытное рассуждение, в котором Гоксем решительно признает, что миряне ; понимают лучше клириков, что соответствует светским интересам¹. Словом, . капитул постепенно сошел с политической сцены, чтобы все более и более замкнуться в сферу своих интересов. Сохраняя за собой общее руководство льежским духовенством, один только представляя его в собраниях страны, он с 1316 г. все менее и менее вмешивался в дела государственного управления. Под конец он даже тесно сблизился с князем.

Это ослабление роли капитула было выгодно только городам. Дейст­вительно, дворянство не сумело занять освободившегося после него места. Происходя большей частью из прежних министериалов церкви, из фео­дальной военной милиции, созданной епископами в первую половину средневековья для защиты своих земельных владений, оно насчитывало в своих рядах очень мало тех богатых баронов, которые были столь многочисленны во Фландрии, Брабанте и Генегау². Рыцари, из которых оно почти исключительно состояло, были сеньорами средней руки, отли­чавшимися грубыми нравами и владевшими незначительными состояниями. Яков Гемрикур описывает нам их разбросанные по Газбенгау деревенские замки, окруженные такой низкой стеной, что человек, опираясь на копье, мог перескочить через, нее³. Кроме того, это деревенское рыцарство не отличалось особо горячей преданностью своему сюзерену — епископу. Во время вторжения в Льежскую область Генриха Брабантского (1213 г.)

Hocsem, Gesta epicop. Leod., p. 476.

К числу последних можно отнести сиров Флорана д'Ажимона и де Рошфора.

Но, живя далеко от Льежа, они очень мало вмешивались в его историю. з Hemricourt, Miroir des nobles de la Hesbaye, ed. Salbray, p. 362 (Bruxelles,

1673). Это сочинение неоценимо для знакомства с нравами мелкого льежского

дворянства XIV века. Из него мы заимствуем большинство приводимых ниже

подробностей.

лишь ничтожная часть рыцарства отозвалась на призыв Гуго Пьеррпон-ского¹, и с тех пор оно играло очень скромную роль в военной истории епископства. Его воинственные инстинкты находили себе более выгодное применение на службе светских князей. Война являлась для этих нуж­давшихся деревенских дворян выгодной профессией, и они жадно искали случая наняться в чужеземные войска. Они дрались за того, кто больше платил, не только в Нидерландах, Франции и Германии, но также в Англии и даже в Италии.

В XIV веке вымерло большинство семейств газбенгауского дворянства, еще очень многочисленного в XIII веке. Начавшаяся в 1296 г. вражда между домами Аванов и Вару вскоре захватила все дворянские роды Газбенгау, находившиеся в родстве друг с другом. В течение 40 лет они систематически истребляли друг друга, ибо одно убийство вело за собой другое и поджог одной деревни неминуемо влек за собой возмездие. Когда наконец «мир между родами» (1335 г.)² положил конец этой «войне друзей», то от разоренного и обескровленного рыцарства осталась одна лишь тень. В 1398 г., когда Яков Гемрикур составил свое «Miroir des nobles de la Hesbaye» (Зерцало дворян Газбенгау), оно насчитывало всего лишь около 50 семейств.

После ослабления капитула, после страшного поредения рядов рыцарства в стране осталось только одно сословие, способное противостоять власти князя, — именно города³. Менее могущественные, чем фландрские города, они не так усиленно соперничали друг с другом; кроме того, отделенные друг от друга благодаря географической конфигурации епископства доволь­но обширными пространствами, они не могли мешать друг другу и поэтому жили почти всегда в добром согласии между собою и придерживались одной и той же линии поведения. Независимо от того, были ли они романского или германского происхождения, они признавали руководство столицы, их «главы» и их «матери», и работали вместе с ней над расширением во всех областях влияния горожан и подчинением им «воли страны».

Размеры достигнутых городами успехов ясно сказались во время смут, вспыхнувших, разумеется, как только пришлось применить на практике условия Фекского мира. Их войска дрались с князем, их «бургомистры» диктовали заключенные с ним «миры». Нет сомнений в том, что в 1324 г. города потребовали создания для улучшения положения страны комиссии из 20 человек, в которой им было бы предоставлено 8 мест, а епископу, капитулу и дворянству — каждому по четыре⁴. Во всяком

См. выше, стр. 188.

St. Bormans, Ordonnances de la principaute de Liege, t. I, p. 225.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: