РАЗВИТИЕ РОМАНА ДО СЕРВАНТЕСА

В Испании этой поры наблюдается более богатое, чем в какой-либо другой стране, развитие романа. Моменты, способствовавшие расцвету эпической поэмы, сказались тут с еще большей силой. Ин­терес к жизни, насыщенной деятельностью, приключениями, борь­бой, в которой проявляется человеческая энергия, изобретатель­ность и воля к победе, нашли в этом литературном роде очень полное выражение.

Из жанров романа, разрабатывавшихся в Испании, старейшим является роман ренессансно-рыцарский. Он находит известную ана­логию в итальянском героико-романическом эпосе конца XV — на­чала XVI в. В обоих случаях имело место оживление средневе­ковых авантюрно-героических сюжетов в условиях новых куль­турных отношений и понятий. Но в то же время между этими двумя явлениями была существенная разница. В Италии, где новая аристократия рядилась в пышные рыцарские одежды, это был лишь веселый маскарад, лишь красивая, но шуточная декорация. Наоборот, в Испании, где буржуазное развитие было несравненно слабее и где главной базой абсолютизма было дворянство, кровно связанное со средневековыми рыцарскими нравами и понятиями, все это принималось всерьез. Карл V действительно хотел, чтобы его подданные были по возможности «рыцарями», и военная доб­лесть молодых испанских дворян, развивавшаяся у них от этого гордость и преувеличенное понятие о чести поддерживали эту иллюзию.

Вместе с тем рыцарские романы нового типа не только звали в прошлое, но и перекликались с современностью. Читатели нахо­дили в фантастических подвигах их героев прообразы смелых предприятий современных мореплавателей и конкистадоров. Захват ге­роем византийского престола после победоносного сражения с мифическими чудовищами напоминал завоевание южноамериканских империй с их фантастической фауной и флорой. Ры­царские романы не только забавляли воображение испанцев XVI в., но и звали их на смелые предприятия и военные подвиги, увлекая в чудесные, неведомые страны и суля славу и обога­щение.[385]

Старейший и самый знаменитый из этих романов — «Амадис Гальский» — был в своем первоначальном виде сочинен, вероятно, еще в начале XIV в. одним португальским автором, который ис­пользовал в качестве материала имена, эпизоды и мотивы француз­ских героических поэм, сказаний артуровского цикла и других аван­тюрных романов.

Эта первая редакция его, до нас не дошедшая, была дополнена, переработана и опубликована в 1508 г. испанцем Хуаном де Монтальво (Juan de Montalvo). Именно в такой форме роман об Амадисе получил всемирную известность, а в самой Ис­пании множество раз издавался и вызвал бесчисленное количество подражаний.

Амадис — плод тайной любви Периона, короля Галлии, и Элисены, дочери ко­роля Бретани. Чтобы скрыть свой позор, Элисена уложила ребенка в просмо­ленный ящик, который пустила в море на волю волн. Один рыцарь выловил ящик и воспитал мальчика, прозвав его «Юношей моря». Еще отроком Амадис попал ко двору короля Шотландии, где был отдан в пажи к гостившей там Ориане, дочери Лисуарте, короля Британии. Амадис и Ориана пылко полюбили друг друга. Став рыцарем, Амадис начал совершать подвиги в честь Орианы. Между прочим, он не­сколько раз спасал от гибели своего позже родившегося брата Галаора, своего от­ца, а также Лисуарте, которого преследовал волшебник Аркалаус. Главный подвиг Амадиса — овладение «Твердым островом», на который может проникнуть лишь безупречный рыцарь и совершенный влюбленный. Узнав о гневе Орианы, получив­шей ложное известие, будто он изменил ей, Амадис становится отшельником и под именем «Прекрасного скорбника» предается тоске и покаянию. Вернувшись ко дво­ру Лисуарте, Амадис снова спасает его от врагов, но затем навлекает на себя его немилость и вынужден удалиться. Под именем Рыцаря Змей он побеждает чудо­вищ и совершает другие великие подвиги. Победив римского императора, он с триумфом вступает в Константинополь. В конце концов Лисуарте вынужден от­дать Амадису в жены свою дочь.

Роман этот, который цирюльник в «Дон-Кихоте» (часть 1, глава VI) называет «лучшим из всех написанных в этом роде», несмотря на всю нелепость сюжета и преувеличения в обрисовке чувств и ха­рактеров, все же не лишен известных литературных достоинств. Он написан ясным и гармоничным языком, содержит ряд вырази­тельных описаний и несколько поэтических сцен, как, например, пер­вая встреча Амадиса и Орианы или ночная беседа их у окна.

Значи­тельно слабее другие рыцарские романы, возникшие в XVI в., главным образом в подражание «Амадису».

Это были «Пальмерин Английский», «Бельянис Греческий», «Подвиги Эспландиана» и т. п. (См. их перечень и острые характеристики в названной главе «Дон-Кихо­та»).

Это — нагромождение самых экстравагантных приключений и волшебства, без малейшего проблеска поэзии или психологиче­ского анализа.

Романы эти имели в Испании необычайный успех. Ими зачиты­вались все, от крупнейших вельмож до ремесленников и лакеев. Ин­фант, будущий король Филипп II, выступал на придворных празд­нествах в костюме странствующего рыцаря.

Выдающийся писатель-моралист первой половины XVI в. Антонио де Гевара говорит, что в его время публика «ничего не читала, кроме постыдных историй об Амадисе, Тристане, Прималеоне и т. п.».

Такое увлечение встре­вожило общественное мнение, и, уступая настояниям кортесов, Карл I издал указ, воспрещавший печатание этих романов; но вско­ре пришлось ограничить район его действия лишь колониями в Америке. [386]

Распространением рыцарских романов была обеспокоена также и церковь, и один священник в качестве меры борьбы с этим увлечением придумал изложить под заглавием «Небесное рыцарство» всю Библию в стиле рыцарских романов.

Успех этого жанра длился до самого конца XVI в., когда бан­кротство государственной политики Испании стало ясным и жизне­радостные ренессансные настроения сменились глубоким разочарованием. В этих новых условиях наивный оптимизм рыцарских романов становился неуместным.

Их исчезновению из литературы немало способствовала также появившаяся в это время гениальная сатира Сервантеса. Следует заметить, однако, что Сервантес вос­сталне против рыцарских романов вообще, а только против их не­лепой фантастики и отсутствия в них правдивого изображения че­ловеческих чувств. Он пытался даже реформировать этот жанр и уже после опубликования первой части «Дон-Кихота» сам напи­сал в качестве образца рыцарский роман «Персилес и Сихизмунда» (1612), свободный от всякого волшебства и гиперболизма.

Персилес, сын короля Исландии, любит Сихизмунду, дочь фризского короля, которая обручена с недостойным братом Персилеса Максимилианом. Персилес и Сихизмунда совершают паломничество в Рим, чтобы умолить папу расторгнуть это обручение. По дороге они претерпевают множество приключений, обычно не выходящих за пределы возможного, и Персилес совершает разные подвиги. Папа исполняет их желание, любящие женятся, и Персилес занимает отцовский престол.

Материалом для Сервантеса послужили не столько средневе­ковые рыцарские повести, сколько позднегреческий авантюрный ро­ман; в частности, заметно влияние «Эфиопики» Гелиодора. В общем, несмотря на отдельные прекрасные места, произведение Сервантеса страдает надуманностью и риторичностью. Ему не уда­лось возродить жанр, осужденный им самим, так как для обновле­ния этого жанра не было почвы.

Испанские пасторальные романы носят еще более отчетливо вы­раженный аристократический характер, чем позднеренессансные итальянские произведения этого рода (например, пастораль Саннадзаро), послужившие для них прямыми образцами. Здесь в обличье пастушков и пастушек, предающихся нежным чувствам, сочиняющих изящные стихи и ведущих учтивые беседы среди прелестного пейзажа, в сладостную весеннюю пору года, выступают представители дворянского общества, причем иногда можно даже установить живые модели тех или иных персонажей.

Чувства главных героев исключительно возвышенны, поступки благородны, любовь, составляющая основную тему этих произведений, полна нежной меланхолии и носит утонченный, платонический характер. Отношения между любящими здесь всегда целомудренны, и цель влюбленного — честный брак. Простота пищи, одежды и всей жизненной обстановки, непосредственность проявления чувств — вся эта чистая жизнь на лоне природы противопоставляется лживости, суете, ли­цемерию больших городов и двора.

Помимо желания дать приукрашенное, абстрактно-идеализиро­ванное изображение изысканных аристократических чувств, романы эти являются откликом на некоторые морализирующие тенденции эпохи.[387] [388 ― илл.]

Контрреформация в целях борьбы с «ересью», между про­чим, ставила себе задачей исправить нравы как духовенства, так и аристократии; в частности, ряд постановлений Тридентского со­бора (середины XVI в.) направлен против разврата аристократии.

Эту же цель пропаганды простоты жизни и чистоты нравов пресле­дуют и пасторальные романы. Наряду с этим в них содержится и чисто гуманистический момент — обновленный античный идеал «золотого века», утопическая мечта о действительно чистой и воль­ной жизни, освобожденной от всяких условностей и принуждения, от всякой общественной неправды. Но этот гуманистический и глу­боко демократический элемент, составлявший основу пасторальных романов-поэм Боккаччо и весьма уже ослабленный у Саннадзаро, почти совсем выветривается в испанском пасторальном романе, ко­торый является типично дворянским жанром. Этому соответствует и его стиль — крайне изысканный и манерный: авторы этих рома­нов злоупотребляют антитезами, игрой слов и понятий, любят ще­голять своим остроумием и ученостью; характерна также нередкая примесь к прозе стихов, чрезвычайно риторичных.

Первый по времени и наиболее знаменитый образец этого жан­ра — «Диана» (около 1560 г.) Хорхе Монтемайора (Jorge Montemayor, приблизительно 1520—1561 гг.), португальца родом, поселившегося в Испании и писавшего по-испански.

Прекрасную пастушку Диану любят два пастуха — Сирено, пользующийся ее взаимностью, и Сильвано, к которому она равнодушна. В отсутствие Сирено ее вы­дают замуж за богатого и грубого пастуха Делило, и она забывает свою прежнюю любовь.

Сирено и Сильвано оплакивают свою участь. Их утешает пастушка Сельвахия. Три прекрасные нимфы рассказывают о прощании Сирено и Дианы. Их рассказ прерывается нападением дикарей, которых, однако, прогоняет подоспевшая Фелисмена. Она рассказывает о своей любви к Фелису, который влюбился в Селию.

Фелисмена служит, неузнанная, пажом у Фелиса. Влюбив в себя Селию, она довела ее до смерти от любовной тоски. По окончании рассказа все отправляются к мудрой волшебнице Фелисии. По дороге к ним присоединяется несчастная Белиса, возлюбленного которой убил из ревности его собственный отец, тоже влюбив­шийся в красивую пастушку. Фелисия принимает всех во дворце нимф, где проис­ходят танцы, пение и всякие забавы. Испив волшебной воды, они засыпают, и после пробуждения их чувства меняются. Сирено излечивается от своей любви к Диане, а Сильвано влюбляется в Сельвахию, которая отвечает ему взаимностью. Фелисмена находит Фелиса и соединяется с ним.

Несмотря на условность сюжета и стиля, роман этот не лишен известной поэзии и психологической тонкости, и некоторые главы его написаны с большим изяществом. В Испании он вызвал целый ряд продолжений и подражаний; он получил также широкую из­вестность и за ее пределами, оказав влияние на множество поэтиче­ских произведений в других странах. В частности, эпизод Фелиса и Фелисмены Шекспир использовал в двух своих комедиях — в «Двух веронцах» и в «Двенадцатой ночи».

Жанру пасторального романа отдали дань и два величайших ис­панских писателя эпохи — Сервантес и Лопе де Вега. «Галатея», произведение молодого Сервантеса, оставшееся незаконченным (вышла в свет только первая часть), несмотря на отдельные черты реализма и правдивости в изображении чувств, в целом все же отличается большой условностью и манерностью стиля.[389]

То же сле­дует сказать об «Аркадии» (1598) Лопе де Вега, где под именем па­стуха Анфрисо выведен герцог Альба.

Если романы рыцарский и пасторальный в основном отражают аристократические вкусы и интересы, унося читателя в мир «краси­вой фантазии», то развивавшийся к концу XVI в. «плутовской» ро­ман, будучи жанром демократическим, рисует реальную жизнь в ее самых обыденных проявлениях и дает суровую ее критику. Жанр этот имеет прецеденты еще в средневековой литературе в виде не­которых испанских стихотворных повестей XIV—XV вв., по сюже­там и стилю близких к французским фаблио. Но настоящим про­образом плутовского романа в Испании является замечательное произведение некоего Фернандо де Рохас «Селестина» (конец XV в.). Написанное в диалогической форме и разделенное на 21 акт, оно отнюдь не предназначалось для представления.

Это история пылкой и чувственной любви двух юных существ, оканчивающаяся трагически. Калисто, влюбленный в Мелибею и от­вергнутый ею, обращается к сводне Селестине, при содействии кото­рой достигает цели своих желаний. Происходит ряд тайных свида­ний, связанных с подкупом слуг и другими уловками, которыми ру­ководит изобретательная Селестина. Но наступает расплата; Селе­стина убита своими помощниками, с которыми она не захотела поде­литься полученной наградой. Калисто разбивается насмерть, упав с лестницы, когда он перелезал через стену, возвращаясь с любовного свидания, а Мелибея лишает себя жизни, предварительно при­знавшись во всем отцу, который горько ее оплакивает.

Хотя автор уверяет, будто он имел намерение показать, ги­бельные последствия порока, однако его манера изложения, сво­бодная от всякой морализации, отличается широтой и объектив­ностью. Задача его — не просто развлечь читателя или предложить ему назидание, а взволновать его и навести на размышления. Ав­тор первый в Испании дал вполне реалистическое изображение любовной страсти, чуждое всяких прикрас и идеализации, и в то же время превосходно обрисовал ту среду, на фоне которой разверты­вается главное действие. Мы видим в романе продажных слуг, плутоватых девиц легкого поведения и разных бездельников, и во гла­ве этой галереи — замечательный образ Селестины, имя которой стало в Испании после появления этого романа нарицательным для обозначения сводни. Произведение это имело огромный успех: оно вызвало в Испании ряд продолжений, подражаний, истолкований, инсценировок, было переведено на большинство европейских язы­ков и оказало влияние на большое количество драм и романов это­го времени во всех странах Европы.

Если в «Селестине» уже дана попутно картина общественных низов и их жизненной практики, то специальную разработку эта те­ма получила в так называемом плутовском романе.[390]

Для появления этого последнего потребовались особые условия. К середине XVI в. в Испании, главным образом вследствие обнищания широких слоев населения, а отчасти также распространившейся склонности к авантюризму и страсти к легкой наживе, образова­лись целые полчища лиц деклассированных, без определенных заня­тий, мелких аферистов, шулеров, плутов всякого рода. Все они, от опытных мошенников крупного калибра вплоть до маленьких ры­ночных воришек, носили кличку пикаро (pícaro), что буквально означает «плут», «пройдоха». Отсюда — наименование жанра, в ко­тором они играют первую роль: пикарескный или плутовской роман.

Роман этот имеет определенную схему, которая слегка варьи­руется у разных авторов. Это автобиография такого «плута», ко­торый ребенком, бежал из родительского дома или был выброшен на улицу вследствие полной нищеты родителей, оказался вынуж­денным сам заботиться о своем пропитании, переменил множество хозяев, перепробовал массу профессий. Наконец, он сделался взрослым человеком, побывал в самых невероятных положениях, изучил все уловки и хитрости, пройдя до конца «школу жизни», и теперь, умудренный опытом, пишет свои воспоминания.

Такая форма дает автору возможность создать широкую галерею обще­ственных типов, показать лиц самых разнообразных профессий и состояний, с которыми герою приходится сталкиваться.

Здесь можно встретить портреты купцов, горожан, сановников, судей, священников и монахов, солдат, акте­ров, женщин легкого поведения, трактирщиков, лекарей, лакеев, ни­щих и т. п. Причем показ этот носит по преимуществу сатирический характер.

К этим двум элементам — биографии героя и обрисовке общественной среды — присоединяется обычно третий, не обязательный, но присутствующий в той или иной степени в большинстве этих романов — морально-философские размышле­ния героя по поводу его собственной судьбы и того, что ему прихо­дится наблюдать.

Эти размышления, так же как и конечный вывод самих авторов романов, крайне пессимистичны. В плутовских романах обнажаются все язвы тогдашнего испанского общества и с ясностью раскрывается порочность общественной системы, приводящей к торжеству лицемерия, плутней и корысти. В них предстает картина страшной нищеты и разорения, в которые ввергнута основная масса населе­ния, и то больное состояние общества, в которое его привела вели­кодержавная политика испанского абсолютизма. Читателя и автора не радуют относительные удачи «героя», так как они сопровож­даются нравственным его развращением, если только он уже не развращен к моменту первого своего появления в романе. По силе реализма и своему познавательному значению плутовские романы представляют собой одно из высших достижений испанской литера­туры «золотого века».

Самый ранний из этих романов, возникший еще во второй чет­верти XVI в., называется «Ласарильо с Тормеса».[391]

Эта маленькая анонимная повесть состоит всего лишь из семи коротеньких главок, или, как многозначительно их называет автор, «трактатов». Но по своей сатирической силе, смелости мысли и остроумию роман этот может сравниться с лучшими произведениями мыслителей XVI в.

В частности, многое роднит его с «Похвалой Глупости» Эразма Роттердамского — глубокий сарказм, мрачный взгляд на свойства человеческой природы и особенно острые выпады против духовен­ства. За это последнее роман через несколько лет после своего вы­хода в свет попал в изданный папой список «запрещенных книг».

Здесь рассказывается история мальчика, в восьмилетнем возрасте выброшенно­го матерью на улицу ввиду полного отсутствия у нее средств к жизни. Ребенок становится поводырем у слепого нищего, который не склонен делиться с ним полу­ченным подаянием. Чтобы не умереть с голоду, Ласарильо пускается на разные хитрости. Дальше он попадает к скупому священнику, который точно так же морит его голодом. Ласарильо вынужден красть у него хлеб. Ласарильо избивают и выго­няют из дому. Тогда он поступает на службу к одному дворянину, надеясь хоть тут подкормиться. Но дворянин оказывается беднее своего слуги, которого он посы­лает собирать милостыню для себя. Дальше Ласарильо переходит последовательно на службу к монаху, к продавцу папских грамот, к капеллану, наконец, становится помощником полицейского пристава. На этой службе он так разжился, получая часть незаконных доходов своего хозяина, что обзавелся своим домиком и женился на особе с приличным приданым. Нет нужды, что жена его до того родила трех де­тей от соседнего священника и еще теперь ходит к нему «прибирать дом», отдавая доход мужу, — Ласарильо доволен своей женой. Его «жизненное воспитание» завершилось: из бедняка, ворующего с голоду, он превратился в негодяя.

Следующий плутовской роман появился лишь полвека спустя — это «Гусман де Альфараче» (2 части, 1599—1604) Матео Але­мана (Mateo Alemán). В этом романе, имевшем большой успех во всех странах Европы, жизнь показана гораздо шире и живописнее, чем в «Ласарильо»: перед читателем проходит огромное количе­ство персонажей, встают яркие картины светских салонов и страшных трущоб Испании и Италии; между прочим, в нем под­робно обрисованы быт и нравы воровских и нищенских организа­ций. От Ласарильо герой «Гусмана» отличается тем, что он — сознательно преступный тип, его с самого начала тянет ко всему низкому, и он любит мошенничество, как своего рода «артист».

Гусман из Альфараче — сын генуэзского купца, который поселился в Севилье и там обанкротился. После смерти отца мальчик бежит от матери в Мадрид, где становится поваренком, затем посыльным и уличным жуликом. Совершив кражу, он спасается от преследований полиции в Толедо, где выдает себя за дворянина, блистает в обществе и заводит любовные интриги. Промотавшийся и обобранный дочиста другим, более ловким плутом, Гусман записывается в армию и попадает в Италию. Плохо принятый своими родственниками в Генуе, он перебирается в Рим, где выпрашивает милостыню, притворившись больным. Один сердо­больный кардинал берет его к себе в пажи. В благодарность Гусман обворовывает кардинала, за что его прогоняют со службы. После ряда других нечистоплотных приключений и скитаний по Италии Гусман возвращается в Испанию и там женит­ся по расчету; но оказывается, что у его жены тоже ничего нет и она сама по­шла за него, польстившись на его мнимое богатство. Тогда Гусман становится сту­дентом богословия, но его духовная карьера рушится из-за второго брака с особой легкого поведения, которая, выйдя замуж, не оставляет своего ремесла. Гусман ро­скошно живет на доходы жены, пока та не убегает от него с любовником, и тогда, снова впав в нищету, он принимается опять за воровство, за что и попадает на га­леры. Его товарищи по несчастью замышляют рискованный побег. Гусман выдает их, получает за это помилование и, вернувшись в Испанию, пишет на досуге свои мемуары.[392]

[393 ― илл.]

Несмотря на обилие приклю­чений, роман содержит множест­во морально-философских рассуждений рассказчика, главным образом цинических размышле­ний о тех силах, которые управляют человеческой жизнью. Хотя речи Гусмана имеют видимой целью оправдание его жизненной практики, автор влагает в его уста жестокое разоблачение испанской действительности. Замечательны иронические высказывания Гусма­на о деньгах: «Деньги согревают и оживляют кровь; тот, кто их не имеет, подобен мертвецу». Богат­ство он называет «свирепейшим зверем», «смертельным ядом, который не только убивает тело, но и губит душу».

После «Гусмана де Альфараче» жанр плутовского романа чрезвы­чайно развивается в Испании в связи с углублением того кризиса, который нашел в нем свое отра­жение. Но вместе с тем намечается и его разложение. Новые романы повторяют мотивы старых, иногда их варьируя. В одном из таких романов главным персонажем сделана женщина («Мошен­ница Хустина»).

Весьма примечателен плутовской роман одного из крупнейших испанских писателей этой эпохи Франсиско Гомеса де Кеведо (Francisco Gómes de Quevedo, 1580—1645).

Кеведо посвятил свою жизнь обличению всей низости и развращенности, которые пропитали собой официальную Испанию его времени. Выходец из придворной среды, занимавший нередко видные и почетные долж­ности, Кеведо не мог примириться с окружавшей его народной ни­щетой и подлостью правителей. За эту свою глубокую оппозицион­ность он часто страдал от цензуры; в преклонные годы он подвергся гонениям и тюремному заключению; выпущенный нако­нец на свободу, умер от последствий пыток, которым был подверг­нут. Плодовитейший писатель в разнообразных жанрах — памфле­тист, романист, автор эпиграмм, поэм, очерков, трактатов, Кеведо прежде всего — блестящий сатирик, борющийся не только с иезуи­тами, фаворитами-министрами, хищниками-чиновниками, представ­ляющими феодальную Испанию, но и с купцами-толстосумами, дельцами и аферистами из буржуазного мира, высасывающими со­ки из бедняков. «Могущественный кабальеро — дон Динеро» (дон Деньги) — одно из самых знаменитых сатирических стихотворений Кеведо.[394]

Наряду с «Божеской политикой» (т. е. основанной на милосер­дии и справедливости) и «Книгой обо всем и о многом другом», где Кеведо главным образом издевается над астрологией, алхимией и прочими видами шарлатанства, особенно знаменит цикл его «Ви­дений» (1607—1623). Здесь он рисует ряд жутких и захватывающих картин здешнего и загробного мира («Мир наизнанку» — прогулка по мадридским улицам, заглядывание внутрь домов, «Видение страшного суда», «Видение ада» и т. п.). Общий смысл этих видений в том, что любой вельможа или сановник, всеми чтимый, по суще­ству такой же вор и грабитель, как и тот, который кончает жизнь на виселице.

Не менее известен плутовской роман Кеведо «История жизни пройдохи, по имени дон Паблос из Сеговии» (изд. в 1626 г., но на­писан лет на двадцать ранее). Этот роман, показывающий разложение дворянства и моральное падение, охватившее самые широкие слои общества, будучи написан в остро натуралистических и вместе с тем гротескных тонах, своей мрачностью превосходит все пред­шествующие романы этого жанра. Но он пронизан духом неприми­римости и влечением к добру и чести. Однако путь к ним и здесь, и во-всех других произведениях автору неясен. Негодуя на католическое духовенство, Кеведо не в силах порвать с религией и цер­ковью, и, смело раскрывая ошибки и бессердечие королевской по­литики, он возлагает все надежды на «мудрого и доброго» коро­ля. В жизни и творчестве Кеведо отразилась вся трагедия Испании начала XVII в. с благородством устремлений лучших ее людей и вместе с тем с их бессилием изменить действительность.

Испанский плутовской роман оказал сильное влияние на развитие аналогичных произведений в Англии, Франции и Германии XVI—XVIII вв. Однако в первых двух странах они не имеют такого пессимистического характера, но, напротив, в связи с особенностя­ми исторического развития этих стран отражают настроения подъема, определяемые буржуазным развитием. Наиболее знаме­нитые произведения этого рода, сложившиеся под испанским влиянием, — немецкий роман «Симплициссимус»Гриммельсгаузена (XVII в.) и французский «Жиль Блаз» Лесажа (XVIII в.). Суще­ственную роль сыграл плутовской роман в формировании англий­ского реалистического романа XVIII в. (Дефо, Филдинг, Смоллет).

ГЛАВА ТРИДЦАТЬ СЕДЬМАЯ

СЕРВАНТЕС

Все предшествующее развитие испанской литературы Возрожде­ния, особенно же развитие романа, подготовило появление Серван­теса. Его творчество, несмотря на свою внутреннюю неравноцен­ность, представляет собой вершину литературы «золотого века». В нем с наибольшей силой выражены гуманистические идеи эпохи.[395]

С другой стороны, это творчество с исключительной полнотой от­ражает кризис, который пережи­вала Испания в конце XVI в., и противоречивость сознания пере­довых людей того времени. Все это делает Сервантеса одним из са­мых глубоких реалистов, каких знает европейская литература эпохи.

Мигель де Сервантес Сааведра (Miguel de Cervantes Saavedra, 1547—1616) родился в городке Алькала де Энарес. Он принадлежал к идальгии и был сыном бедного лекаря. Недостаток средств помешал ему получить хорошее образование, но все же он окончил университет. Двадцати одного года Сервантес поступил на службу к папскому послу в Испании, кардиналу Аквавиве. Когда тот вернулся на родину, Сервантес поехал с ним в Италию. После смерти кардинала он поступил солдатом в испанскую армию, действовавшую в Италии, вскоре был зачислен во флот и принял участие в битве при Лепанто (1571), где храбро сражался и получил тяжелое увечье левой руки. В 1575 г. он решил вернуться в Испанию, но ко­рабль, на котором он плыл, подвергся нападению алжирских корсаров, и Сервантес попал к ним в плен. В Алжире он томился пять лет, беспрерывно устраивая заговоры с целью побега, оканчи­вавшиеся неудачами, пока не был, наконец, выкуплен из неволи. Дома он нашел вконец разоренную семью, а о военных его заслу­гах все уже забыли в Испании. В поисках заработка Сервантес пи­шет пьесы для театра, а также различные стихотворения, за ко­торые, поднеся их какому-нибудь знатному лицу, можно было получить небольшую денежную награду. Кроме того, он работает над «Галатеей» (см. о ней предыдущую главу), которая была издана в 1585 г. В это время Сервантес женится. Скудность и ненадеж­ность литературного заработка заставляют Сервантеса принять должность сначала сборщика зерна для армии, затем сборщика недоимок. Доверив казенные деньги одному банкиру, сбежавшему с ними, Сервантес в 1597 г. попадает в тюрьму по обвинению в растрате. Пять лет спустя он снова подвергается тюремному заключению по обвинению в денежных злоупотреблениях.

Последние пятнадцать лет жизни Сервантес провел в большой нужде. Тем не менее это был период высшего расцвета его творче­ства. В 1605 г. вышла в свет I часть романа «Хитроумный идальго Дон-Кихот Ламанчский», начатого или, по крайней мере, задуманного Сервантесом во время его второго тюремного заключения. Опубликование в 1614 г. неким Авельянедой поддельного продол­жения «Дон-Кихота» побудило Сервантеса ускорить окончание своего романа, и в 1615 г. вышла в свет II часть его. Незадолго до этого, в том же году, он издал сборник своих пьес, а перед тем, в 1613 г., опубликовал «Назидательные новеллы». В следующем году он закончил литературную сатиру «Путешествие на Парнас». Последним произведением Сервантеса был упомянутый выше (см. предыдущую главу) роман «Персилес и Сихизмунда», напеча­танный уже после его смерти.

Жизнь Сервантеса, типичная для чуткого и одаренного предста­вителя идальгии, является серией пылких увлечений, неудач, разо­чарований и непрерывной мужественной борьбы с нуждой и одновременно с косностью и пошлостью окружающего мира. Такой же длинной серией поисков является и творчество Сервантеса, сравни­тельно поздно нашедшего свой путь. Он долгое время пишет на за­каз, приспосабливается к господствующему стилю, разрабатывает «модные» жанры, стремясь сказать в этой области свое слово, вне­сти в этот стиль и жанры реалистическое содержание и глубокую моральную проблематику. Но эти попытки почти неизменно оказы­ваются безуспешными, пока, уже на склоне лет, Сервантес не со­здает своего собственного стиля и собственных жанров, способных полностью выразить его окончательно созревшую мысль.

Некоторой условностью и надуманностью отличается почти вся лирика Сервантеса, его литературно-сатирическая поэма, а также опыты в области пасторального и рыцарского романа («Галатея» и «Персилес и Сихизмунда»), в которых он стремится к психологи­ческой правдивости и утверждению подлинно благородных чувств. То же самое можно сказать и о наибольшей части его драматиче­ского творчества. В своей драматургии Сервантес прежде всего ищет правдоподобия, восставая против слишком свободного обра­щения некоторых современных ему драматургов с пространством и временем, против нагромождения в сюжете разных приключений, экстравагантностей и нелепиц, против несоответствия между обще­ственным положением персонажей и их языком и т. п. (см. вы­сказывания его в «Дон Кихоте», ч. I, глава XLVIII).

Все это склоня­ло Сервантеса к стилю учено-гуманистической драмы Возрождения (несмотря на то, что он, не отличаясь педантизмом, соблюдал да­леко не все ее «правила») и делало его противником драматургиче­ской системы Лопе де Вега, слишком вольный характер которой он вначале осуждал, хотя и признавал блестящий талант своего про­тивника. Вместе с тем Сервантес ставил театру морально-воспита­тельные задачи, протестуя против понимания спектакля исключительно как веселого, развлекательного зрелища. Определяя драму, вслед за Цицероном, как «зеркало человеческой жизни, пример нра­вов и образцов истины», Сервантес замечает: «Посмотрев комедию замысловатую и отличающуюся искусством в расположении, зри­тель уйдет из театра, смеясь шуткам, проникшись нравоучениями, в восторге от происшествий, умудренный рассуждениями, предостереженный кознями, наученный примерами, возмущенный поро­ком и влюбленный в добродетель, ибо хорошая комедия способна пробудить все эти страсти в любой душе, даже самой грубой и не­восприимчивой». («Дон Кихот», цит. глава).[397] Отсюда — двоякая тематика драматургии Сервантеса: сатирико-реалистическая и герои­ческая.

Однако собственные театральные опыты Сервантеса, за немно­гими исключениями, были малоудачны. Они не имели успеха у со­временников, и большинство их до нас не дошло. Сервантес не овладел драматической формой и не сумел создать вполне живые характеры.

Из больших пьес Сервантеса выделяются только две. Одна из них, «Нуманция», изображает эпизод из истории героиче­ской борьбы за независимость древних испанцев (иберов) против римлян. Жители города Нуманции, осажденного римским полковод­цем Сципионом, видя неизбежность своей гибели от голода, пред­почитают смерть, позору сдачи врагу и, сжегши предварительно все ценное, что у них было из имущества, поголовно кончают жизнь само­убийством. Целый ряд черт пьесы выдает влияние Сенеки и его ренессансных истолкований. Сюда относятся: обилие всяких ужа­сов, как, например, заклинание духов, картина страданий женщин и маленьких детей от голода, заключительное побоище, о котором, однако, зритель узнает лишь из рассказа последнего оставшегося в живых нумантинца, исполняющего роль античного «вестника». Это появление аллегорических фигур Голода, Войны, реки Дуэро, пове­ствующей о страданиях Испании. Наконец, Славы, восхваляющей в своего рода эпилоге доблесть нумантинцев и предсказывающей грядущее могущество их потомков. Это полное отсутствие примеси ко­мического элемента и т. д. Несмотря на рассудочность построения пьесы и ее довольно риторический язык, трагедия эта полна патриотического пафоса и содержит ряд волнующих сцен. В годы больших национальных испытаний она неоднократно возрождалась на испанской сцене.

Вторая пьеса Сервантеса, сложившаяся под влиянием плутов­ского романа, — комедия «Педро де Урдемалас», близкая к народ­ному творчеству, — с большой остротой изображает нравы бродяг, уличных жуликов, всяких авантюристов, судейских крючкотворов и т. п. В эту рамку Сервантес вставляет похождения Педро де Урдемаласа, образ которого создан народным творчеством и встречается в старых испанских сказках и повестушках.

Другой вершиной драматического творчества Сервантеса являются его интермедии, написанные им, вероятно, между 1605 и 1611 гг. Это маленькие, остро комические пьески, в которых типы и ситуации имеют много общего с средневековыми фарсами, но от­личаются гораздо большей живостью. С огромным знанием народного быта и психики Сервантес рисует сценки из жизни крестьян, ремесленников, городских жуликов, судейских, бедных студентов, разоблачая разврат духовенства, тиранию мужей, плутни шарлата­нов, а также добродушно осмеивая легковерие, болтливость, страсть к сутяжничеству и иные человеческие слабости.[398]

Тонкий юмор и замечательно яркий язык придают этим пьескам большую прелесть. Особенно популярны из них «Театр чудес», «Саламанкская пещера», «Ревнивый старик» и «Два болтуна».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: