День четвертый. С пятьдесят третьей по шестидесятую милю

– Ого, ни хрена себе. Что случилось? – спросил Питер.

Митчелл, не отвечая, зашел в воду и окунулся.

– Он слегка перегрелся, – ответил Джей‑Ти.

– Солнечный удар? – тревожно спросила Эвелин.

– Нет, но близок к этому. Послушайте хорошенько, – обратился Джей‑Ти к группе. – Если вы вдруг не заметили, обращаю ваше внимание на то, что прохладнее не стало. Я хочу напомнить о том, что вам следует как можно больше потреблять жидкости.

– Что такое солнечный удар? – спросил Сэм. Он и собака лежали на циновке и смотрели друг на друга. Глаза пса были широко открыты, он тяжело дышал. Сэм то и дело бросал ему на лапы пригоршню песка, заставляя Миксера вздрагивать.

– От него можно умереть, – пояснил Марк. – Поэтому внимательнее слушай Джея‑Ти.

– И не забывайте охлаждать тело, – продолжал гид. – Окунайтесь в реку, смачивайте одежду – в общем, переходите на водяное охлаждение. Если кто‑то страдает от жары – он сам виноват в этом.

Все с мрачными лицами стояли в очереди за питьевой водой. Питер держал бутыль; разливая воду, он шепнул Эми, что Джей‑Ти незаметно подлил туда спиртного, чтобы к вечеру все дошли до кондиции и ему не пришлось готовить ужин. Питер терпеть не мог, когда события приобретали чересчур серьезный оборот. Ему не нравилось то, что люди вроде Митчелла считали себя умнее гидов, хотя те прошли по этой реке в общей сложности раз четыреста. Не нравились люди, неспособные извиниться за ошибку. Он подумал, что своевременное признание Митчеллом своей неправоты могло бы изрядно ослабить напряжение, но этот самонадеянный тип, видимо, вообще не хотел ни с кем говорить.

Питер не любил сплетничать, но он был и не из тех, кто хранит все мысли при себе. Вечером, на плоту, он обмолвился, что Митчеллу хорошо бы слегка остыть.

– Простите за каламбур, – добавил он.

– Ты знаешь, что он пишет книгу? – спросила Джил.

– О чем? – удивилась Эвелин.

– О нас, – ответил Питер. – Я шучу, – торопливо заметил он, потому что Марк явно встревожился.

Сьюзен тоже решила поделиться своими наблюдениями:

– Он говорит, что для него эта поездка – сплошное разочарование, потому что он плывет на плоту, а не на плоскодонке.

– А чем таким замечательны плоскодонки? – поинтересовался Питер.

– На них махал веслом Пауэлл.

– Ну а что за тип этот Пауэлл?

Все вокруг застонали, но никто не ответил по существу.

– Беда в том, что он подает дурной пример, – вздохнула Джил. – Гиды говорят одно, а Митчелл делает прямо противоположное – например, отказывается увлажнять рубашку перед прогулкой.

– Интересно, о чем он пишет? – задалась вопросом Эми. – Каждый раз, как на него посмотришь, он что‑то царапает в записной книжке.

– Или фотографирует, – проявила наблюдательность Сьюзен, и все снова застонали, закатывая глаза. Кто‑то кому‑то предлагал выбросить фотоаппарат Митчелла в реку.

– Да оставьте, ребята, – попытался снизить накал дискуссии Эбо. – Просто парень недооценил сегодняшнюю жару.

– А вот и нет! – воскликнула Джил. – Он действительно думает, что знает все лучше всех! Утром он сделал то же самое! Мы зашли в воду, и Джей‑Ти посоветовал не разуваться, пояснив, что так сбережешь либо ботинки, либо ноги. А как поступил Митчелл? Разумеется, снял ботинки. Сказал, что они стоят двести долларов.

– Скажи спасибо, что ты не Лена, – заметил Питер.

– Я бы никогда не позволила так себя шпынять, – заявила Эми.

– Молодец, детка, – одобрила позицию дочери Сьюзен.

– Малый вперед, – скомандовал Эбо, и плот понесло по течению.

– А каким был твой худший пассажир? – спросил Питер.

Эбо хмыкнул.

– Расскажи, – настаивал Питер.

– Ладно. Готовы к долгой истории? Дело в том, что она действительно длинная, но весьма поучительная. Так вот, один парень вез группу бойскаутов. Помните, все вы составляли список снаряжения перед поездкой? Он же объявил детям, что это все ерунда, что температура не опустится ниже тридцати пяти градусов, а потому не стоит брать ничего теплого, ничего шерстяного, ничего непромокаемого. Когда они прибыли сюда, начался сезон дождей.

– В каком месяце это было? – спросила Эвелин.

– В конце июля. Дождь шел каждый день. Все просто не просыхали. Ежедневно мы любовались на восемь замерзших бойскаутов. Гиды отдали им всю запасную одежду, какая только у них была, чтобы ребята не ходили в мокром. Ну, кое‑как добрались до Бедрока, а там, как известно, огромная скала разделяет русло реки надвое и при спуске следует держаться правой стороны, иначе – ты труп. Никто не понял, что случилось, но один из плотов прозевал поворот, с размаху впечатался в скалу и четверо мальчишек свалились в воду. В итоге четверо ребят оказались с гипотермией; когда мы причалили, велели им раздеться и залезть в спальники по двое. Их предводителя чуть удар не хватил – он обвинил нас в том, что мы хотим сделать из детей гомиков – прошу прощения, это его слова, – а когда мы все‑таки достали спальники, он выбросил их в реку, так что они насквозь промокли и от них больше не было проку.

– И что было дальше? – спросила Джил.

– Самое забавное, что они все‑таки согрелись. Сами. И их незадачливый руководитель был совершенно убежден в том, что он герой, а я педик. Я уж еле дождался завершения того сплава.

– Полагаю, Митчелл не так и плох, – постарался выразить настроение коллектива Питер.

– Митчелл ничего себе, – поддержал его Эбо. – Поэтому будьте с ним покорректнее, ребята.

– Слышали? – обратился Питер к Джил и Сьюзен. – Будьте полюбезнее с Митчеллом.

– Мы и так с ним любезны, – дружно ответили те.

* * *

Питер не стал спорить с женщинами, хотя прекрасно понимал разницу между искренней и показной любезностью.

Питер не сомневался, что Джил и Сьюзен практикуют именно второй вариант.

Что касается прочих, он был на сто процентов уверен в том, что Дикси спит с Эбо. Он усек это вчера, когда они разгружали плоты. Во время короткой паузы Эбо спросил у Дикси, знает ли она, что такое грыжа. Дикси, нагнувшись, принялась изучать некую весьма интимную часть тела Эбо, ощупывая двумя пальцами. А сегодня вечером, после завершения работ по обустройству лагеря, Питер, вернувшись к плоту за пивом, увидел Эбо, сидевшего там с Дикси, причем его ноги покоились на ее коленях, она же самозабвенно чистила ему ногти при помощи карманного ножа.

Разумеется, они любовники.

Питер вернулся с пивом к своей палатке, открыл банку и насладился первым холодным глотком. Сегодня лагерь разбили неподалеку от очередного порога, на маленьком пляже, окруженном массивными серыми валунами, вздымавшимися прямо из воды. Там было не так уж много места, и Питер замешкался, помогая Эбо с обустройством туалета; в результате ему пришлось ставить палатку рядом с кухней, на небольшом и неровном песчаном пятачке, который трудно было бы назвать уединенным. Эвелин же, как обычно, заняла лучшее место. Но сегодня Питер решил извлечь из этой ситуации максимум позитива – в конце концов он сидел с полной банкой пива и его ожидали еще две.

Нет ничего лучше холодного пива по такой жаре.

На некотором расстоянии от него Джил убеждала сыновей помыться. Они, впрочем, не слушали мать и валялись на песке, обхватив колени. Питер понимал, что ему следовало бы взять свои купальные принадлежности, пойти туда, подурачиться с мальчишками, побрызгаться, рассмешить всю компанию. Он не любил детей, но Джил была столь раздражена и сердита, что Питеру стало ее жаль.

Когда он уже был готов взять полотенце, то заметил боковым зрением Эми, тащившуюся по песку в его сторону. Она была в своей огромной яркой футболке, с пляжной сумкой; когда девушка приблизилась, Питер разглядел бисеринки пота у нее над губой – там, где у мужчин растут усы.

– Привет, – обратился он к ней, прищурившись.

– Привет. – Эми вздохнула.

– Я как раз собирался искупаться.

Эми плюхнулась на песок.

– А ты неважно выглядишь, – посочувствовал Питер.

– О Господи… – Она приоткрыла глаза и тяжело вздохнула. – Мне еще в жизни не было так жарко.

– Хочешь пива?

К его удивлению, она взяла банку и допила остатки.

– Ничего себе, – усмехнулся Питер. – А твоя мать знает, что ты так лихо пьешь?

– Мне уже почти восемнадцать, – пояснила она и звучно рыгнула. – Когда моей матери было восемнадцать, им позволялось пить пиво.

Питер задумался. Он знал, что это противозаконно, но здесь, в сердце каньона, закон как будто не действовал. И судя по всему, Сьюзен все равно не стала бы возражать.

– Постой, не уходи.

Он направился к плоту, по пути неуклюже помахивая гидам, взял оставшиеся две банки, вернулся и вручил одну Эми.

– В любом случае, где твоя мать?

– Читает. В кои‑то веки не достает меня.

– А я не могу здесь читать, – признался Питер, открывая пиво.

– А Эбо читает по ночам, – заметила она. – Ты видел? Лежит на своей подстилке с фонариком и читает перед сном.

Питер почувствовал себя слегка уязвленным.

– К началу учебного года я должна прочесть «Сатанинские сутры», – продолжала Эми. – Хотя я их с трудом одолеваю.

Питер был не в силах скрыть своего удивления.

– У меня тоже есть эта книга!

– И ты ее читаешь?

– Нет, она так и лежит на дне сумки.

– Да, это непростое чтение, но я надеюсь, что в конце концов я одолею этот шедевр – ведь все утверждают, что Салман Рашди хороший писатель, но…

Эми подавалась вперед, как будто затем, чтобы рассмотреть свои ступни. Соверши подобный маневр Дикси, Питер, несомненно, восхитился бы, но данное исполнение вызвало у него совершенно определенное неприятие.

– Лучше бы я взял с собой Тома Роббинса, – попытался он остаться в рамках разговора на литературные темы, но Эми, кажется, не слушала и дышала часто‑часто, издавая глухие гортанные звуки. Питер решил, что девушка плачет. Приглядевшись, он увидел, что из ее рта стекает тонкой струйкой слюна. Что‑то подсказывало ему, что лучше было бы пойти купаться с мальчишками.

Питер закашлялся. Он слышал, что иногда у людей бывает аллергия на алкоголь.

– Эми…

Она не ответила. Питер огляделся, чтобы проверить, не наблюдают ли за ними. Он испытывал весьма противоречивые чувства, желая и не желая, чтобы кто‑нибудь появился поблизости.

Эми подняла голову, сделала глубокий вдох и торопливо вытерла губы.

Питер подергал ее за плечо.

– Какого черта?..

– Ничего страшного.

– Что значит – «ничего страшного».

– У меня просто болит живот. Ничего особенного.

Питер нервно огляделся в поисках Сьюзен.

– А что по этому поводу думает твоя мать?

– Не надо, – всполошилась Эми. – Не говори ей. Это все из‑за воздействия высоты.

Питер хотел заметить, что они не в Гималаях, но Эми вдруг указала в сторону реки.

– Смотри, какая она разная.

Питер повернул голову. Эми была права. Ближе к берегу плясала зыбь, дальше, на середине, бурлило течение, и, наконец, вдалеке пузырился и пенился водоворот.

– Хочешь таблетку?

– Нет.

– У гидов есть что угодно в аптечке.

– О Господи!

– Не злись.

– Я просто жалею, что заговорила об этом, потому что теперь ты не отвяжешься.

Точно так же как при разговоре о вшах у собеседников начинает рефлекторно чесаться голова, при упоминании о боли в животе у Питера заурчало в желудке. Он рыгнул.

– Извини, – сказал он и рыгнул снова, а потом посмотрел на сумку Эми. – «Вера Брэдли»?

– Откуда ты знаешь?

– Моя бывшая подружка обожала «Веру Брэдли».

Эми взяла сумку и поболтала ею в воздухе.

– Ее купила моя мать. По‑моему, подделка. Но ей приятно видеть, что я ношу эту штуку.

– Сто баксов за какую‑то брендовую кошелку, – усмехнулся Питер. – Уму непостижимо. Но моя девушка была счастлива.

– Долго ты с ней встречался?

– Шесть лет.

– И кто инициировал разрыв?

– Она.

– Обидно.

– Ну да.

– Ты рад, что мы путешествуем не в компании бойскаутов? – спросила Эми.

Питер допил пиво.

– Ты веришь Эбо?

– А что, для этого нет оснований?

– Знаешь, как распознать вранье речного гида?

– Как?

Питер покачал головой.

– Он начинает врать, как только откроет рот. О Господи, – вздохнул он, – а ты самый легковерный человек на свете.

Глава 20

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: