В издательстве «Лотаць» и «Звезды гор» вышли из печати 4 глава

В воскресенье я решил составить антологию, посвящённую матери, и теперь я – в напряжённейшем труде. Этот труд легче и чётче утолит тоску одиночества. Далее – надо писать и о Рерихе, в связи с ожидаемой выставкой картин.

Моему другу в операционном зале поначалу было невыразимо трудно. Тяжёлый, жаркий воздух, великое внимание. Главное – она сама только что поднялась после операции. Очень утомлена. Ночью получается спать не более шести часов. Теперь будто бы привыкла, сжилась. Только температура не спадает, опасается, как бы не уволили. Быть может, это к лучшему. Было бы хорошо, если бы судьба вместо нас думала и сомневалась. Жизнь бы у нас расцвела, возродилась. Есть тропы и дороги, где ум наш ничтожен.

15 ноября. Воскресенье, вечером

То, что я не осмелился взять на себя судьбу Эллы, определить её, что позволил Элле самой решить, возможно – моя наибольшая, наисерьёзнейшая вина. Женщина ведь ждёт, чтобы мужчина был активнее. Мужчине следует всё определить, взвесить, согласовать. Женщина ведь ждёт, чтобы некто более сильный вёл её.

Трудности, активность, труд – это всё теория. Трудности благодатны, если в них пылает сердце. Но если в них надо унижаться, идти через силу, терзать себя...

Элла становится всё нервнее. Если так продолжится долго, не знаю, что будет. Спать может шесть часов, почти восемнадцать часов – на ногах в напряжённом внимании и труде. И в старших сестрах, во врачах много духовной суровости, даже жестокости. Если нет обычной работы, заставляют делать нечто иное, не приходит даже в голову, что необходимы мгновения и для своей души. Если бы это было раньше, в юности, Элле было бы легче. Теперь для физического труда она слабее. И каждый нелюбезный жест ранит больше. Терзает и мысль: не напрасно ли всё это, в конце концов? Энергия исчезает с каждым днём, и, быть может, когда-то, когда придёт гость небесный, этой энергии уже не станет. И больше всего мучает издёрганная жизнь – женщине труднее всего служить двум господам. Оттого наши встречи нередко отмечены терновыми муками.

Я всё время думал: я отказался бы от всей своей радости, лишь бы у моего друга была работа, куда вложить своё сердце. И всё же я был жесток. Ибо я не понимал, что у нас общие радости и горе, что там, где у меня нет радости, и Элле радости нет.

Я склоняю голову, я не знаю.

21 ноября

Сегодня, наконец, принят мой кандидатский труд. Дале сказал, что он принадлежит к таким работам, которые из-за своей большой своеобразности подлежат или вообще отвержению, или значительно высшей оценке. Он – за последнее. Подчеркнул большую цельность работы. Это рассказал Целм в гостях у Зенты, описывая и свою отважную борьбу против духа клики в учёном совете. Наконец, пройдены дороги высшей школы со всеми своими многочисленными тёмными тенями. Именно у учёных, которым следует быть для всех образцом братства, человечности, великой чуткости, этого часто не хватает. Когда же придёт новый дух, великая волна духовности, когда и философам и филологам больше не будут преподавать схоластику или сухие положения, но живую жизнь, живую душу и одухотворённое Мироздание?

Свою «Книгу о Матери»[20] я завершил, насколько смог найти материалы. Торопился. Сегодня обошёл издателей. Всё напрасно. Придётся отложить, и смогу ещё дополнить и подумать. Сам тоже не смогу издать, ибо все учреждения уже затронул «экономический кризис» и у меня самого все эти дела сильно осложняются. Но верю, что управлюсь сам – «руками человеческими», как и до сих пор, без милостей издателей.

22 ноября. Воскресенье, вечером

Приехал Лукин. Сегодня вечером нам, старшей группе, он рассказывал о своих впечатлениях. Начал с того, что сообщил о некоторых близких нам личностях, об их кармических сложностях. Мы всё это чрезвычайно переживаем. Ибо мы не судьи, но хотим быть помощниками.

Далее Лукин с большой пылкостью подчеркнул, что началась новая эпоха, новая жизнь, когда и взглядам на жизнь надо меняться. И от нас теперь требуется активность, и нам надо быть готовыми к любой жертве. Теперь недопустимо быть «тёплым», надо быть «горячим» или «холодным». Мир просыпается. Мы теперь вовлечены в ряды активных борцов. И нашему Обществу в Риге оказывается особое внимание и поддержка.

Кто-нибудь другой был бы утомлённым после длительного путешествия. Лукин – с новой великой энергией и энтузиазмом. Этические нюансы и представления в нём стали ещё яснее. Знаю, что и во мне зреет океан энтузиазма. Были у меня годы экзаменов, не было возможности выявиться. После доклада Лукин спросил нас: «А теперь скажите, что вы за время моего отсутствия совершили?» Конечно, спросил с улыбкой. Когда не ответили, спросил меня, готова ли моя книга? «Готова», – сказал я. У него будто бы есть для меня какая-то весть (письмо?) от Владимира Анатольевича. Жду с большим интересом.

Сегодня ночью я спал неспокойно. Под утро, во сне боролся с какими-то людьми, наверное, под влиянием слышанного вчера, что Целм рассказывал о своём отце как о физически совершенно бесстрашном человеке. И внезапно в воздухе всплыла маленькая вырезка из какой-то русской газеты, серая, скромная, где буквами покрупнее было напечатано «Учитель», но дальше я не успел прочесть. Сразу проснулся и не мог понять, что это значит. Возможно, есть какой-то смысл.

Лукин опять мне сказал, что он думает, что всё же не было смысла Элле идти в медсестры, ибо у нас самих в Обществе будет много работы. Я сказал: в этом случае она, согласно закону соизмеримости, откажется от школы <медсестёр>, но пока она практически работает там, и Учению всё же следует.

6 декабря. Воскресенье, вечером

Сегодня вечером у нас опять серебристые, нежные мгновения, когда мой друг со мной. По четвергам встречаемся только в Обществе. Теперь работа несколько легче, но спать всё же у неё времени остаётся мало, и совсем не хватает его для своей души. Больные Эллу полюбили, называют «милой сестрой», ждут. Знаю, любви в Элле много, было бы сил столько же!

Нет во мне того спокойствия, которое было когда-то. Обо всём слишком переживаю, долго и глубоко, наверное, не надо так мучиться. Не думаю, что это нервность. Я всегда в работе, но нет больше единой работы, в мелких делах душа крошится. Но жажду и жажду чего-то одного и большого. Энтузиазма во мне столь много, но зачастую он ржавеет под туманом. Светом загореться – это моя молитва!

27 декабря. Вечером третьего дня праздника

Что за власть нас опять оторвала друг от друга? Сорок восемь часов мы были вместе. Разве нет у нас многого, за что вместе бороться, вместе решать, о чём вместе мечтать и реализовывать? Неужели наш совместный труд изо дня в день не был бы ценнее и насыщеннее внутренней радостью и энтузиазмом, нежели теперешний? Был бы это путь служения, которым идём, знали бы мы, что этим кому-то творим благо, не возникало бы тогда этих вопросов. И я всегда нахожусь в лучшем положении, чем мой друг. Пусть бывает мне одиноко, пусть иногда жутко грустно, но она чувствует себя как солдат в казарме. Нигде ни любви, ни тепла. Духовная чужбина, и это нелегко. Всё же чувствую, что скоро всё решится. Новый год – будет и новая перспектива в судьбе.

В Обществе боремся теперь за Знамя Мира Рериха. Сегодняшний день Американское общество <Рериха> провозгласило Всемирным днём Знамени Мира Рериха. Нам они велели обратиться ко всем церквам, чтобы они говорили об идее мира и прочли послание Рериха о мире и культуре[21]. Во многих местах обещали, но в конце концов обманули, всё – безуспешно! Особенно Доктор с такой решимостью взялся за дело. Он и ходил к главным представителям церквей. Самым горячим образом пытался он убедить Ирбе, но тот не обещал. И так лучше, ибо другие обещали, но обманули. Я, со своей стороны, хотел где-нибудь напечатать об этом дне. Но у нас ведь нет прессы. Какой грязью облеплены двери любого периодического издания! Надеялся прочесть речь по радио, но – поздно. Разрешили только информацию. Зато обещали разрешить лекции на другие темы, потом. Несколько дней я переживал, как много энергии приходится растрачивать напрасно, сколько часов, а зачастую и дней. Но затем подумал: разве устремление в благом направлении, разве самая горячая мечта и поиск уже не приносят столько же, сколько внешнее осуществление, ибо возвышенные мысли насыщают пространство!

Начинаю ближе соприкасаться духовно с другими членами Общества. Изредка из Вентспилса приезжает Стуре, высоко развитый человек, как и его сыновья и дочь, обладающая способностями ясновидения. Есть у нас Валковский, светлая душа, радостно отдающий всего себя Учению. Есть госпожа Иогансон со своим ментальным взлётом. Ещё несколько весьма развитых людей, хотя со своими особенностями. Наконец – ближе схожусь с Залькалном, он моих лет. Залькалн по четвергам часто ночует у меня, ибо живёт в Огре – ради праны. Если бы не сложились у нас нынешние условия, мы бы тоже в этом году искали квартиру в Межапарке.

И прежние знакомые и друзья как бы отдаляются. От всего сердца хотел бы, чтобы они смогли загореться в едином Учении, которое увлекло бы их в потоки гармонии. Витинь строит дом. Зента написала труд о Достоевском. Я прочёл, и, хотя достаточно идеалистических моментов, многое было для меня непреодолимо чужим. Недавно она заболела, была трудная операция. Новое испытание ей, которая и без того испытана более других.[22] И её выздоровление идёт медленно. Кажется, духовно новые побеги распускаются в её душе. Джон Цухо, который когда-то казался летящим ввысь, теперь стоит в середине между взглядами новыми и старого мира, и мучается (и, может быть, иногда тяжело) одними и теми же вопросами. Реинкарнацию он ещё не может принять, но христианские взгляды более не удовлетворяют. Мои аргументы оказались напрасными. Но его настоящая религия – музыка. Там он становится другим, там – его дом.

Но мы всё же только путники, и благо тому, кто идёт, кто ищет и жаждет.

29 декабря. Вторник, вечером

Был только что в гостях у Алексеева в Агенскалне. У его девочки, которой недавно минуло десять лет, недавно открылся высший центр – Кундалини.[23] Чудесно развитый ребёнок. Полностью всё переживает и понимает в духе нашего Учения. И главное: слышит и разговаривает с астральными существами, духами. У каждого человека есть два водителя (руководители – ангелы-хранители с момента его рождения) – женщина и мужчина. Они его сопровождают на каждом шагу, всю жизнь. Вот – самопожертвование. Они – высшие духи. Они сами учатся и ведут других духов, учащихся у них. Меня перед праздником изумил Алексеев, сообщив, что в моей квартире будто бы живут духи. Тогда ещё я не имел об этом понятия, был глубоко поражён. Дело в том, что в квартирах у людей, где чище эманации, будто бы собираются многие приверженцы Нового Учения, есть как бы «школа» и в Риге, у Алексеева, и в Вентспилсе, у Стуре. Есть ещё много развитых людей, но у них в квартирах нет «духовной чистоты», имеется жена или кто-то другой, кто не согласен с Учением, ест мясо и т. д. Я уже давно стал полным вегетарианцем, даже рыбу больше не ем. Я жажду устроить свою жизнь в идеальном порядке, а этого ведь так трудно достичь. И сегодня вечером я услышал множество советов, напоминания о том, чего ещё не исполняю. Надо бы и вставать очень рано, и ещё больше отдавать себя работе. Я хотел услышать и о судьбе Эллы, но в кармические дела руководители не вмешиваются, всё надо решать своим свободным умом. Об Элле вначале сказали: «На работе – хорошо, если в силах Учение передавать другим». Позже всё же добавили, что им сказано, что если бы Элла была дома, то могла бы больше отдаваться Учению. Элла ведь и на работе думает и учится, но у неё остаётся так мало времени. Но Элла не столько хочет много читать и размышлять, как в качестве исполнения Учения отдавать всю себя людям, отдавать именно в жизни, именно живому человеку, брату, хочет служить несчастному. Однако в следующем году решится её судьба, ибо 1932 год будет началом громадных перемен.

Девочка сообщила, что на праздники нас дома посетил Учитель. Был Он и в Обществе в Рождественский вечер, когда у зажжённой ёлки было мгновение молчания[24] и Валковский читал чудесную, возвышенную поэму. Он показался сидящим на серебряном стуле, и Его сияние было столь велико, что потускнели все свечи. Но наши физические глаза были слишком слабы, чтобы воспринять это.

И Учение говорит о Руководителях. Но тогда мы ещё не понимали. Теперь это вдвойне ясно. И знаки Учитель шлёт через них. Он эти знаки превращает в символы, которые видящему их следует самому истолковывать. Их часто видит Лукин, видит их и Стуре.

Я своим водителям дал имена Ритта и Ритварс – имена героев моей драмы. Они стали сейчас же нашими. Ощущаю над собой их приветствия, и я сам, отправляясь на свой одинокий отдых, со светлой любовью их поздравил.

31 декабря. Вечером, 1931 год

Все ещё слышу голос <Эллы>: «У меня так мало физических сил. Но если бы я знала: то, что я делаю, – хорошо и верно, у меня появились бы силы, и я смогла бы всем жертвовать. Хорошо тем великим отдающим, которые знают, чему посвятить силы и жизнь, которые знают свой единственно правильный путь...

Когда я оглядываюсь назад, на эти три месяца, которые прошли у меня в "Красном Кресте", я чувствую – второй раз это пережить и перенести я бы не смогла. И всё же я бы там работала все оставшиеся двадцать месяцев, если бы этим могла помочь людям и воплощать Учение в жизнь.

Сколь тяжела там психическая атмосфера! Нет братских отношений. Младшее поколение – оно ведь этого и не ищет».

Мы много думали, говорили. Что это было за веление, которое заставило Эллу идти этим путём? И с какой целью это ей велено, если опять Элле всё придётся прекратить? И, быть может, прекратить уже – истратившей силы.

Это, кажется, уже подошло.

Наступивший день, последний день старого года, возложил свой терновый венец на всё пережитое: борения, тоску и боль. Элла опять больна, думается, в связи с тяжёлой работой и, быть может, реакцией после операции. Я согласен терпеть всякие трудности, страдания и борения, но ведь эта болезнь может оказаться трагической для всей нашей жизни. О, мой бедный, милый, наимилейший сердцу друг! Иди ко мне, будем вместе страдать, рука об руку, вместе будем учиться, вместе помогать друг другу и другим людям. Я буду за тобой ухаживать, пока ты не зацветёшь в новом свете, в мирном согласии.

Сегодня Элла была у врача. Вечером поднимается температура, вся исстрадалась. Всё же ушла обратно в больницу. Ещё, по крайней мере, сегодня, она иначе не могла. Хочет, чтобы и там её исследовали. И не бежать оттуда желает, но глубоко вслушаться в голос судьбы.

Чем будет для нас год грядущий? Год трудностей, год горькой чаши! Пророчества предвидят это всему человечеству, отчего же нам одним оказаться стоящим вне этого круга? Главное – сохранить бы среди всего внешнего беспокойства покой души и ясность духа. Об этом сердцем молю, пусть осенит нас покоем своим хотя бы малейший лучик от Луча нашего Учителя.

3 января. Вечером

Слышу:

– Давай же сплетёмся в единый венок! Плотно, неразлучно! Друг друга поддержим, разовьём стремительно, будем быстро расти.

Затем – снова голос:

– Но не будет ли это корыстью – желать хоть немного своего счастья, уходить от трудностей, хотя и болезнь заставляет? Разве не всё – служению?

– Дружочек, не забывай, ты больна. Если разрушишь себя физически в начале, как ты сможешь быть активной потом? Ибо нам все силы надо взращивать для творения Чудесного Небесного Царства.

Ты шла с мечтой – служить людям. Но прикоснуться к живому человеку, к его исстрадавшимся телу и духу ты почти не смогла и вряд ли сможешь. Служить людям ведь значит – служить в любви, озарять брата своего любовью. Но прошли бы многие месяцы и годы, пока появилась бы у тебя такая возможность. Теперь бег времени столь неудержимо стремителен, что каждый час, каждая минута дороги. Быть может, на ином пути скорее сможешь добраться до пылающей души человека, до живой жизни. Увидишь, судьба и совет сердца предоставят тебе новую возможность и пошлют новое понимание. Но стань сперва здоровой, обрети новые, гармонией расцветающие силы.

4-6 января

Мой милый друг опять дома.

31 января. Воскресенье

Сегодня наше Общество перешло в новое помещение на улице Сколас, 29. Теперь красиво, по-домашнему устроено. Возможно – и новый, ещё более бодрый дух придёт сюда с нами.

Быть может, все члены нашего Общества и не осознают столь ясно, духом и кровью, какое безграничное счастье дано нам, что мы можем участвовать в возведении фундамента Учения. Нас ещё так мало – единственно в Риге, Нью-Йорке и «Урусвати»[25], но вскоре нашему движению опоясать следует всю планету. Разве нам не положено ликовать, что дана нам возможность проводить самые первые борозды! Оттого и наш Доктор с таким великим энтузиазмом сердца берётся за реализацию Учения. Ибо он действительно понял его.

Работаю более месяца, разыскивая и систематизируя положения-Указы. Масса ещё и других работ. Полки и столы заполняются непрочитанными книгами. В заметках – так много планов.

Мой друг две недели пролежала, теперь ходит в Общество. По вечерам – температура. Целыми днями читает Учение, возвышенные книги. Вместе размышляем.

21 февраля. Воскресенье, после обеда

Сегодня собралась первый раз в нашем Обществе третья группа – полностью латышская. Был я на этот раз не только сильно заинтересован, но взволнован и встревожен, ибо из 14 гостей 9 – знакомые Эллы и мои. За некоторых я опасался, войдут ли они в общий ритм. И Зента – наконец! Но о ней более всего сердце было не на месте. Знал я её прежнее умозрительное сопротивление идее перевоплощения. И подобное – во многом другом. Как часто с ней спорил. Но она сама на этот раз желала прийти. И, быть может, зародятся в её душе новые предчувствия. И наше Учение – её единственное спасение. Правильное осознание мира ей необходимо, во-первых, для достижения личностного равновесия. Так, ещё несколько дней назад она чувствовала себя совершенно поражённой в связи с какой-то критикой. И такое не редко. Затем – она почти каждый вечер читает лекции. Был я на её лекции «Гениальные люди» и понял, что суть гения может уяснить единственно тот человек, который стоит обеими ногами на основах эволюции. С того времени, как я начал познавать Учение (как давно всё!), во мне исчезла тяга к проповедованию, к обнародованию своих статей.[26] Понимаю, чувствую, как слаб я ещё в знаниях! И есть многие, которые знают больше, но не они пишут, не они читают лекции. Ибо они ощущают свою немощь перед великим океаном знания, и, чтобы что-то сказать народу, чтобы учить других, следует быть хорошо и глубоко подготовленным. Поэтому войти в Учение, возможно, легче смогут люди с меньшим интеллектуальным багажом, у которых не будет мнения, что они много знают и способны уже что-то дать. И всё же, учась, мы даём. Может быть, всё-таки лучше дать малое, нежели совершенно молчать перед своими ближними? Возможно, придёт время и нам вновь активно выйти в жизнь. У нас есть проект учредить курсы для матерей в чисто духовном смысле, и я много размышлял о программе. Также я согласился бы написать серию книг, если бы нашёлся издатель. Доктор обещает. Но его задача, в первую очередь, финансировать книги Учения.

Я присутствовал на собрании в младшей группе. Доктор говорил с таким светлым энтузиазмом, как никогда! Он действительно уже развил в себе большие способности духовного вождя. Он способен так много работать, гореть и не уставать.

Жажду развития. Это – моё глубочайшее желание.

20 марта. Вербное воскресенье

Держу в руках свою новую «Книгу о Матери». Белая, ясная, хрупкая. В муках рождённая. От светлого лика её грустные струны трепещут.

Странно, но все мои книги появились в марте или хотя бы до Пасхи. Так и теперь. Когда течение времени приближало этот благоприятный для меня месяц, сам предложил услуги издатель для моей книги – Роман Шмидт. Оставалось только две недели до Вербного воскресенья. Поэтому я еще раз спешно просмотрел материалы, около двух листов выбросил. Большим помощником и советником здесь была мой дружочек. Надо было ещё отшлифовать введение. Успел прочесть четыре листа корректуры и – внезапно заболел гриппом. Четыре дня температура была около 39°. Тяжело было на сердце от того, что надо читать корректуру, а я не в силах сделать всё, как мне хотелось. Удручало и то, что Зента написала об идее Матери и просила меня обязательно поместить её текст о статуе Матери на Братском кладбище, работе скульптора Зале. И, когда я в конце концов этого сделать не смог, она, кажется, обиделась. Зента ведь проповедовала здесь бессмысленность страданий, в то время как я всё оцениваю перспективой будущего. К каждому «так есть» присоединяю «так надо». Поэтому мы и расходимся иногда во взглядах. Она преподносит молодёжи идеализм, но сквозь всё это у неё, так же как и у Целма, просвечивает бессмысленность жизни. И это может быть весьма опасным для молодых душ, которые хотят довериться кому-то, кто в знаниях посильнее. Второй моей заботой было – не хотелось обидеть Малдониса, которого Шмидт пригласил написать для моего сборника, но принять его в число своих авторов я внутренне не был способен. Но в конце концов всё счастливо завершилось. Теперь занимаюсь дарением своей книги. Дал старшей группе нашего Общества, послал (согласно предложению д-ра Лукина) и в Индию Николаю Константиновичу, Юрию Николаевичу, Владимиру Анатольевичу, затем – П.Донову и т.д. Хотел бы теперь поменять квартиру, переехать в Межапарк. Надо бы основательно заняться пранаямой, ибо мои лёгкие невесть какие крепкие. И я был изумлён тем, что заболел. Я понял, что психической энергии во мне ещё мало, если ежегодно болею. Одним лишь духом здоровья не накопишь, необходим воздух, сознательное дыхание. Жить надо в местности, где сама природа полна бодрыми эманациями.

17 апреля. Воскресенье, половина третьего

Как жажду я научиться видеть в другом человеке только божественное, но не бесовское! Мог бы я уже инстинктивно утверждать и поддерживать в другом всё благое, но не критиковать и не осуждать отрицательное. Всё больше чувствую, что осуждение ведёт не вперёд, а назад. Только подстрекает противоборствующие силы. В этом смысле я нередко грешил. Лучше утверждал бы я в другом человеке его хорошее, разжигал бы постепенно ещё больше, разве успехи не были бы ошеломляющими? Теперь начинаю особенно ясно понимать позицию Рериха. Он всюду находит общий язык, взаимопонимание, среди его друзей и папа Римский, и Далай-лама. Он в каждом видит положительную искру, приветствует её, желает расширения этого положительного и таким образом утверждает в другом Бога, утверждает заповедь «Господом твоим». Я много размышлял, к примеру, дарить ли мне свою книжечку и тем, кто, быть может, в чём-то оскорбил принципы этического величия? И где же граница? Может быть, это только ненужный предрассудок? Возможно, моё сближение принесло бы только благо? Тревожили меня некоторые мысли. Что, если как раз тем необходимо давать, с теми общаться, кто преступает космический закон? Ведь всё-таки какое-то сознательное или несознательное впечатление можно произвести, даже если оно будет подобно касанию лепестка цветка.

Читаю:

«Единственно, кому дозволено судить, – Нам, но не вам. Ибо Мы видим всё, но вы можете видеть весьма мало. Вам нет дела до недостатков других. Сперва исправьте свои».

Разумеется, видеть следует как благое, так и злое. Но всё нужно преодолеть любовью. Любовь умножает благо в человеке десятикратно.

*

Вечером

Странно, но именно этим вечером я встретил в гостях Алию Баумане. Она упрекала меня, что я поступил опрометчиво и резко раскритиковал её вместе с другими – за «лёгкий жанр». Прошло уже более трёх лет, но, кажется, это всё ещё лежит у неё на сердце. Баумане говорила, что волна эротичности захватила в том году всю латышскую литературу. И она в своих рассказах поддалась эротической игре. Но это не было её сутью, о чём можно судить по её стихам. Я сказал, что каждый день вносит изменения в человеческую жизнь, а тут – долгих три года! Теперь я смотрю совсем иначе. Не признаю больше критику или отрицание индивидуальных явлений. Бороться следует единственно против коллективных заблуждений. Но понимать надо и коллективное. Бороться против индивидуального следует не отрицанием, но утверждением положительного. Знаю, что оплошал с чрезмерной остротой критики. Но человек непрестанно растёт. Эволюция есть его суть. И Баумане, наверное, более не та, что была несколько лет назад. Оттого к человеку, и особенно к писателю, всегда следует подходить с точки зрения эволюции. Кто же осмелится ошибки юности приписывать седой старости? Но критики и биографы это зачастую делают, поэтому преподносят образ писателя весьма искажённым.

Некоторые утверждают, что острая критика нечто и тушит. Но куда деть огорчение, ненависть и даже нарочитое упрямство? Не лучше ли там, где сгущается тьма, усилить свет? Всеми силами и всем сердцем.

23 апреля. Суббота

Вчера собралась первый раз группа «профессоров» в нашем Обществе.[27] Д-р Лукин пригласил их обсудить и выяснить существеннейшие и острейшие вопросы. Явились: Янек, Юревич с супругой, Линтер, Р.Бангерский, Вейнберг. От нашего Общества – г-жа Иогансон, Ал<ексеев> и я. Жаль, что не пришли Дале, Кундзинь и другие. Не было «теологической оппозиции», Р.Бангерский ведь теософ, Янек тоже близок нам, Линтер – весьма своеобразный человек эмоций, хотя и погрузившийся в глубины высшей математики. Доктор коротко сказал о Новой Эре и сути Восточного Учения. Дебаты устремились к тематике взаимосотрудничества и к женскому вопросу. У женщины в будущем путь к прекраснейшим высотам. Творческое начало пересилит разрушительное.

17 мая. Третий день праздника Троицы

Пробуждение весны празднуем в Ропажи. Природа внезапно преобразилась, в один день расцвела черёмуха – волшебство солнца. Хмелею, насыщаюсь. Какое дыхание! Сосновый аромат столь живителен! Берёз касаясь, душа ликует радостной зеленью! И чего ради вместо этой расцветающей тишины мы должны быть замкнуты среди грязных сорняков города? Осенью переедем в Межапарк. Ныне окрылил нас иной план: задумали путешествовать по зарубежью. Пожить месяц в горах Тироля среди горного воздуха. Тишина, свежесть – моя давняя и вечная мечта. Чувствую, что нигде я не смог бы так творить, так жить, как в горах, там, где земля касается небосвода. Без конца, без меры тоскую по необозримым горизонтам, по высотам, которые освободили бы меня хоть немного от оков. Разрабатывал планы, и родился замысел посетить Северную Италию: Венецию, Флоренцию, Милан. Как окрылила эта мысль! Но вместе с тем – некая тяжкая тайная грусть: не грешим ли мы, думая о зарубежье, когда кругом так много безработных? И не будет ли эта грусть сопровождать нас и там? Но я ведь считаю путешествия необходимейшей пищей для души, обновлением своего духа, вторым «университетом». И Учение то же самое многократно подчёркивает: «Учитель посылает в путь!» Кроме того, перемена обстановки лечит нервы, закаляет характер. В случае необходимости я мог бы и отказаться, но разве теперь это нужно? И, в конце концов, разве не поеду я больше в счёт долгов, которые при других обстоятельствах не рискнул бы на себя взваливать? Но до этого ещё месяц, и многие изменения могут произойти. И мой друг ещё не совсем здорова, систематически теперь лечится. И не будет ли слишком трудным для неё путешествие? Но я знаю её великую энергию, которая, пробудившись энтузиазмом, может исцелить, может победить всё.

28 мая

Уже давно начало побаливать у меня сердце, иногда даже весьма жестоко. Может быть, воздействия событий эпохи, которые всё сотрясают? Смею ли я думать о себе, когда весь мир кровоточит? Испытания одно за другим. Где мощь духа Твоего, мой Учитель, прикоснуться хотя бы к отблеску Луча Твоего!

31 мая. Вторник, вечером

Сегодня я получил письмо из Индии от Н.К.Р. и Вл. Шибаева. Они благодарят за «Книгу о Матери» и с тёплой признательностью одобряют мой труд. Н.К. столь чуток и внимателен к каждому человеку! В его универсальной деятельности тысячи дел, но он всему находит время. Научиться бы мне так, ибо, хотя я всегда что-то делаю, часто бывают отливы, и мой труд становится медлительным, непродуктивным. Радуюсь посланию!

14 июня

Разве не грех теперь думать о прошлом, когда каждую мысль, каждое воспламенение чувств надо посвящать будущему? Не следует ли теперь отдавать всего себя творческой работе, созиданию лучшего, более прекрасного мира, и разве минувшее, хотя и прекрасное, не тянет назад? И если весь земной шар окутывается неким грустным предчувствием, смеем ли мы отдаваться единственно своей радости? Это меня снова, опять и опять, неизменно удручает. Но разве сам Учитель не зовёт к радости, и разве восторг и упоение красотой не есть лучшее Его угощение? И разве моя радость не есть радость и для всех, ибо я ведь желаю передать её другим, хочу красоту прошлого и настоящего одухотворить могущественными видениями будущего.

«Чем утвердите меру дел ваших?

Если дела имеют полезность для всего мира, то и мера хороша».

Я ведь желаю не бездельничать в зарубежье – хочу начать записки странника и, если смогу на какое-то время остановиться в горах, мечтаю начать книгу для детей о государстве будущего. Ибо чувствую, что атмосфера гор сможет возвысить меня более всего. Всегда я ощущаю тяготы окружающего. Нам уже давно следовало переехать в Межапарк, о чём только недавно мы приняли решение. Разве в пыльном мареве города не облипают сажей лучшие силы?

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: