Определение переводного характера произведения

Исследователь, открывающий новый памятник, должен прежде всего определить: переводный это памятник или оригинальный. Первое, на что он должен обратить внимание, — это на содержание памятника. Если про­изведение в основной своей части опирается на русский материал и не при­надлежит к числу переводов произведений иноземцев о России, — это памят­ник оригинальный. Но если памятник посвящен одному из событий мировой истории, описанию иноземных местностей, богословскому вопросу, не имею­щему связей с русской действительностью и т. д., — это, конечно, не обяза­тельно памятник переводный, однако он может быть переводным.

Одно время историки древней русской литературы склонны были подо­зревать перевод почти в каждом памятнике, если он не имел отношения к русской действительности. Это, конечно, неверно, однако исследователь обязан все же проверить, не является ли этот памятник переводным. Этому служат в первую очередь библиографии и справочники по иностранным ли­тературам. Если не удалось найти аналогичного по содержанию памятника, это не значит, что его не было. Надо искать признаки перевода в самом тек­сте.

Основное, однако, на что следует обращать внимание для определения того, переводное ли перед нами произведение или оригинальное, если нет других указаний в самом тексте, — это язык. Перевод могут выдать отдель­ные синтаксические обороты, которые могут быть объяснены языком ориги­нала ', оставшиеся не переведенными отдельные слова, характер написания имен и названий и специфические ошибки, проистекающие из того, что пе­реводчик не понял языка оригинала.

Известен спор по поводу того, с какого языка была переведена на древ­нерусский язык «История Иудейской войны» Иосифа Флавия. Исследовате­ли этого текста Берендс и Эйслер2 предполагают, что перевод был сделан с арамейского. Русские исследователи считают, что с греческого. Довольно много вполне убедительных соображений на этот счет приводит в своем ис­следовании «Истории Иудейской войны» Н. А. Мещерский. Приведу его со­ображения: «...в отдельных случаях переводчик... оставлял без перевода от-

дельные греческие слова. Так, в кн. II, гл. XVI, ч. 4 греческое выражение liovoi 8t)|xei<; або^еТте 6oiAeueiv oXq ияотектси таndvxa (одни только вы считае­те стыдом быть подвластным тем, кому подчиняются все) передано такими словами: "и едиными же адоксите стражем, им же покоряшеся всяческая". Здесь греческое або^еТте, т. е. форма 2-го лица множественного числа изъя­вительного наклонения настоящего времени, передано буквально непонят­ным для читателя словом "адоксите", что свидетельствует о наличии у пере­водчика именно традиционного греческого текста»1.

Приведу некоторые другие примеры из того же исследования Н. А. Ме­щерского.

«В кн. IV, гл. X, ч. 12 повествуется об использовании в момент междо­усобной борьбы в Иерусалиме зилотами и сикариями различного рода укреп­лений. Между прочим в греческом тексте сказано: 6 бе лшя6<; шгёр tt]v корифпу катаокеиаоето xr\q яаатофоргсоу (последняя башня была сделана над верхними помещениями), в древнерусском: "да бес страха биются с ними с верху постофорья". Далее тот же рассказ продолжается с указанием на обы­чаи еврейских священников с этого места оповещать людей трубным звуком (ааляглчбе&тц;) о наступлении субботы, в древнерусском тексте стоит: "иде же един от иереи, стоя по обычаю, трубяше салпиньскы...". Завесу в храме греческий текст описывает так: яробётоитатооцфл^ катаяётаоца nenkoq fjv papuXcbvtoq noiKiXi&q ё£, иакСубои ка1 Риаоои, коккоо те ка1 яорфОра<; (перед теми свешивалась завеса, одинаковая в ширину и длину, из вавилонской ткани, пестро сплетенной из гиацинта, виссона, шарлаха и пурпура), в древ­нерусском этому точно соответствует: "перед теми же висяще катапетазма, равна широтою и долготою, яж бе паволока вавилонска, устроена уакин-фом, и усом, и коком и перфиром" (кн. V, гл. V, ч. 4). В кн. IV (гл. IX, ч. 8) повествуется об окружении сикариями под предводительством Симона иерусалимских зилотов. В греческом тексте говорится, что Симон отсекал руки и носы у тех стариков и женщин, которые выходили за городские сте­ны, чтобы собирать траву Aaxaveiaq или дрова. После этого он отправлял их обратно в город для устрашения жителей. Древнерусский переводчик пере­дает разбираемое место следующим образом: "елико вынидоша лахан собра-ти или древ, старии, или жены, или немощнии, сеча и рукы их, и носы, пуща-ше в град". Далее, при описании триумфального шествия Веспасиана и Тита в Риме (кн. VII, гл. V, ч. 4) говорится, что при этом воины стояли без оружия в шелковой одежде и в лавровых венках (каке(уои хюрч ояХюу rjv ev ёо rpiv атржаТд ёотефауоцёуо1 бокруац). В древнерусском тексте этому соответству­ет: "стояху ж без оружиа в ризах багряных (бебряных) венчани дафиньи". Кроме разобранных случаев оставления без перевода греческих слов, мож­но указать еще на грецизмы, сохраненные древнерусским текстом в точном соответствии с общеприятым греческим: валъсолом, валсам ()

вусиньский (puooivoq — вишневый); дисьн (яродбиочу — к западу); илиськ (rjXuaux; — райский); камил (кацг|Хос;); касия (каооча — гроб); кедрьн (кёбрпчх;); кинамон davvanobvov — корица); комит (коц^ттц; — волосатый); Kvnpo (кияроу); мировалн (nopopouavog); оникс (ovoЈ, — коготь, ноготь) и

Языковые кальки (буквальные «снимки» с иностранных слов, сохраняю­щие морфологическую структуру этого иностранного слова) могут быть так­же показателями перевода, если они, правда, не вошли в русский язык и не стали в нем обычными. Н. А. Мещерский отмечает следующие кальки с гре­ческого в древнерусском переводе «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия: второнейство (греч. loSeoiepeueiv — роль второго сына), веледушь-ни (neyaA,6\(wxoi), грамотоносьць (ураццатофброд), древонесение (^иХосро-pia), градовъзимание (яоАлоркга), конеристание (гяябброцоу), полобог (ryii-deog), языкодръжьць (eovapxog) и др.2

Близко к калькам стоят и буквальные переводы иностранных имен и гео­графических названий: тавры (обитатели Крыма) — «быков род», имя Пани­хида — «Всеночная» и пр.3 А. В. Горский определил, что «Наказание святого Илариона к отрекшимся от мира» (или иначе «Послание к брату столпни­ку») есть произведение переводное, на основании слов «иго мое помазано» вместо «иго мое благо», что может быть объяснено только тем, что перевод­чик смешал хрютод и хРчотод4.

Перевод с греческого ясно чувствуется в некоторых местах договоров русских с греками. Так, в договоре Олега 911г. имеется следующее место: «Аще кто от хрестьян или от Руси мученьа образом искус творити, и насиль­ем яве возметь что любо дружне, да въспятить троиче». В тексте этом неяс­но выражение «искус творити». И. И. Срезневский (в «Материалах для Сло­варя древнерусского языка») сопоставляет значение «искус» с греческими rteipa,neipana,Jteipaci<; — искушение, испытание, покушение, разбой, отку­да получили свое название и разбойники — «пираты». По-видимому, «искус творити» означает «разбойничать», «отнимать силою», «грабить».

В договоре 911г. Олега с греками в слова «межи нами бывающего мира» вкралась ошибка: вместо «нами» во всех списках читается «вами». Проис­хождение этой ошибки связано с обычаем заключать договоры между грека­ми и иноверными народами. Исследователи договоров русских с греками, исходя из описания хода переговоров между Византией и Персией, сделан­ного византийцем Менандром, следующим образом описывают процедуру заключения мирных договоров Византией. Обычно изготовлялись два

экземляра договора — на греческом языке и на языке того народа, с кото­рым договор заключался. Первоначально изготовлялся греческий экземп­ляр грамоты, который затем переводился на язык договаривающегося с Ви­зантией народа. В переводе изменялась и внешняя форма договора: гречес­кая грамота составлялась от лица императора, перевод же составлялся от имени главы договаривающегося народа и его подданных. Соответственно менялись и местоимения и глагольные формы («мы», «наш» — «вы», «ваш» и т. д.). В приведенном нами выше примере эта перемена местоимений сделана чисто механически — в результате общей мены личных местоимений при изготовлении второй хартии, хотя совершенно ясно, что по смыслу «нами» должно было здесь быть оставлено и не заменяться через «вами», поскольку мир — общее дело и греков и русских.

Переводом с греческого объясняется и заглавие договора Олега с грека­ми 911 г. «Равно другаго свъщания...» Так же озаглавлен и договор Игоря 945 г. Н. А. Лавровский в своем исследовании «О византийском элементе в языке договоров русских с греками»1 объяснил, что «равно» — это неудач­ный перевод греческого технического термина xoioov, означающего копию, список, а также вообще экземпляр (ср., например, употребление слова то ioov в заглавии дарственной Алексея Комнина, и т. п.). Именно копии дого­воров русских с греками и получил, очевидно, летописец в свое распоряже­ние. Как доказал акад. С. П. Обнорский, эти договоры достались летописцу в переводах, современных самим переговорам 2. Переводы эти, как видим, были не совсем точными.

«Но что такое "другаго свещания"? — спрашивает А. А. Шахматов. — Н. А. Лавровский понимал это, как "другая договорная грамота"; следова­тельно, все выражение означало "список с другой договорной грамоты"; по-гречески было поэтому то ioov или iGov той етерои ооцроХаюи; ср. такое же объяснение у И. И. Срезневского («Славяно-русская палеография», 97). Неясным, однако, представляется, что такое ExepovcunPoXaiov, другое сове­щание. Считаю более правильным предположение, из которого исходил тот же И. И. Срезневский, когда в "Материалах для словаря древнерусского языка" толковал слово "другый" в заглавиях всех трех договоров, как дру­жественный, ЁтаТрод, ётоирекх;, (pRog итак наши договоры назывались дру­жественными совещаниями, eraipov (eTOupeiov, ETaipiKov) oun(36X.aiov. Сла­вянский переводчик вместо етсирои (ётоиреюи.ётсирисоб) прочел ётёрои, тож­дественное по произношению с ётсирои, и передал это через "другааго"»3. Такой перевод породил неправильное понимание заглавия договоров у лето­писца. Он понимал их так: «согласно с другим (предшествующим) догово-

ром». Поэтому-то летописец и решил, по вероятной догадке А. А. Шахмато­ва, что перед договором 911г. был еще один договор. Он восстановил его предположительно и поместил под 907 г. Что же касается до слов «бывшаго при», то Н. А. Лавровский предполагает более правильный перевод: «нахо­дящейся (yivonsvou, а не убуоцёуои) у (яро<;)».

Остатки языка оригинала особенно часты в собственных именах и в гео­графических названиях. Так, например, А. И. Соболевский предполагает, что «Космография» Ортелиуса переведена не с латинского, а с польского, хотя польские переводы ее были А. И. Соболевскому неизвестны. Основа­ние к тому — польские географические названия: Саская земля, Сляская земля (Силезия), Ракуская земля (Австрия)'.

Указания на язык оригинала могут быть извлечены из ошибок перевода, вызванных специфическими для алфавита языка оригнала смешениями букв. Так, например, А. Д. Григорьев высказал в свое время предположение, что «Повесть об Акире Премудром» переведена на древнерусский язык с сирийского2. Предположение А. Д. Григорьева было подкреплено Н. А. Мещер­ским следующим соображением. Герой повести Синагрип назван в ней ца­рем «Адорским и Наливским», т. е. царем Ассирии и Ниневии. «Это может быть объяснено только из особенностей сирийской палеографии (шрифт эс-трангело), в которой буквы "нун" и "лямед" имеют сходное начертание и отличаются друг от друга только по длине основной вертикальной, полунак­лонной влево черты»3.

Наличие латинизмов, полонизмов или грецизмов еще не решает вопроса о том, с какого языка был сделан перевод.

Исследуя язык переводного памятника неолатинской литературы «О при­чинах гибели царств», М. А. Салмина пишет: «Знакомство с текстом памят­ника обнаруживает в нем немалое количество слов и литературных оборо­тов, восходящих к польскому языку. Так, например: разумение — rozumienie — понимание; помета — pomsta — месть; прироженные — przyrodzony — природные; жалость — zoJosc — горе; поехать до войска — к войску; с вины — от вины; заушничество — zausznictwo — наушничество, и др. Но так как эти выражения (за исключением последнего) характерны и для украинского языка, решать вопрос в пользу перевода с польского еще рано. Возможно, что не Польша, а Украина оказалась посредницей в переда­че на Русь этого памятника неолатинской литературы; возможно, что сочи­нение прошло и двойной перевод — с польского на украинский, а затем с украинского на русский язык. Наконец, возможно, что интересующий нас

памятник — компиляция из различных переводных сочинений, сделанная уже на русской почве»1. Добавим от себя, что если последнее верно, то во­прос о том, с какого языка был сделан перевод, должен рассматриваться для каждого из источников компиляции отдельно.

При изучении языка литературных произведений надо иметь в виду, что грецизмы сами по себе еще вовсе не указывают на то, что перед нами перевод­ный источник. Грецизмы могли явиться как результат простого желания автора выказать свою ученость. И дело здесь, конечно, не в суетности древних книжни­ков, а в том, что всякое литературное произведение, посвященное «высоким», церковным сюжетам, должно было быть написано книжным, «ученым», церков­ным языком. Поэтому различного рода искусственные формы широко влива­лись в произведения церковные по своей тематике. Так, например, перевод Гео­графии Помпония Мелы, известный в двух списках — XVI и XVII в., заключает довольно много грецизмов: «аравесь», «вактри», «вретанийского», «Каменск царь», «/Симон», «Аизик», «Селевкия», «кимери», «киринеи», «Асия», «Ви0и-ния», «0ивеяне», «а#инейский» и т. д. Однако перевод несомненно сделан с ла­тинского. Переводчик знал греческий язык и ввел грецизмы в язык своего пере­вода от себя, для придания языку ученого характера2.

Следовательно, обнаруживая грецизмы, не следует торопиться объяс­нять их тем, что перед нами произведение переводное.

Приведу другой пример. В распространенном житии князя Владимира I Святославича известный историк русской церкви, весьма скептически на­строенный к древнерусской книжности вообще — Е. Е. Голубинский, хотел видеть перевод с греческого3. Это же мнение поддерживал А. Н. Попов4. Одним из оснований для А. Н. Попова было греческое слово «Ликофрос», встречающееся в этом житии как название холма Перуна, на котором Вла­димир построил церковь Василия. Однако С. П. Шестаков разъяснял, что «Ликофрос» представляет собой искажение греческих слов Алжеюо opovoq или Аджеюи opoq. Такое искажение скорее изобличает наивное стремление к «учености», чем перевод5.

Грецизмы и греческие слова, написанные русскими буквами, встречают­ся не только в произведениях, о которых мы можем сомневаться — русские ли они или переводные, но и в явно русских по своему происхождению сочи­нениях — например, в летописях («аера достигше» — Ипатьевская лето-

пись под 1199 г. и «кириелейсон» и «кирыгЬшь» — там же под 1146, 1151, 1249 гг., «газъфулакия» (уафсриХакюу — сокровищное хранилище), там же под 1199 г., и др.). Встречаются грецизмы в «Житии Довмонта Псковского», «Чтении о Борисе и Глебе» Нестора и т. д.

В «Повести временных лет» под 971 г. имеется следующий текст: «По-иде Святослав ко граду, воюя и грады разбивая». Что это за «град», отлич­ный от других «градов»? Дело в том, что греки часто называли Константино­поль просто KoXiq, как римляне Рим — urbs. Речь здесь идет о движении Свя­тослава с его войском на Константинополь.

Другой пример. В той же «Повести временных лет» под 882 г. Олег, за­няв Киев, говорит: «Се буди мати градом русьским». Слова Олега имеют не метафорический, а прямой и вполне точный смысл: Олег объявляет Киев сто­лицей Русской земли. Ср. аналогичный термин в греческом: ццтропоХгс, — мать городов, метрополия, столица.

Надо, кроме того, иметь в виду, что иностранные слова и иностранные обо­роты речи, не являющиеся даже общеязыковыми заимствованиями, могут про­никнуть в произведение через живое общение автора с иноземным населением. Так, например, автор древнерусской «Повести о взятии Царьграда фрягами в 1204 г.» был несомненным очевидцем событий и находился в живом общении не только с греческим населением Константинополя, но и с крестоносцами. Отсю­да в его повести греческие названия зданий и местностей Константинополя (подрумье — ипподром, Вергетис — название монастыря 'Evepyetfji;; Испигас — название ворот, ведущих в пригород Пиги — ещПцуас, и т д.), названия военных судов и их частей (галея, скала, дромон, рая и пр.), западноевропейская форма имен и титулов руководителей крестоносного ополчения (Бонифаций, марк­граф Монферратский назван «маркус» — от итальянского marchio, marchiso. Балдуин, граф Фландрский назван «Кондоф Офланъдр» или «Кондофларенд», т. е. conto (итальянское — «граф») и «of Flandem». Итальянский город Верона назван в немецкой форме Берн (Bern) и т. п.)'.

Среди слов греческого происхождения, употребительных в церковных произведениях домонгольского периода и встречающихся в древнерусском переводе «Истории Иудейской войны» Иосифа Флавия, Н. А. Мещерский отмечает: аер (воздух), архииерей (первосвященник) и иерей (священник), акрида (саранча), газофилакия (сокровищница), дискос (церковный сосуд), игемон (начальник), катапетазма (завеса), олакавтома (всесожжение), пен-тикостия (название праздника — пятидесятница), перфира (багряница), по­тир (чаша), скинопигия (название праздника кущей), родостома (розовая вода), теревинф (дуб), трапеза (стол), епистолия (послание) и др.2 Кроме того, Н. А. Мещерский отмечает для того же периода слова греческого про­исхождения, заимствованные изустным путем и широко употреблявшиеся в

письменных произведениях: баня, гистерна (цистена), калига, калижьници (обувь), каторга (род судна), кация (кадильница), комара (пристройка), ку-бара (род судна), лентие (полотенце, пояс), лимень (гавань), митрополия, руга (дань), скомрах (скоморох), товар и т. п.1

Определяя по языку переводный характер памятника, необходимо иметь в виду язык всего памятника, а не отдельных его частей и не основываться на эпизодических материалах. В самом деле, если памятник имеет заимство­вания из других памятников, то иностранный оборот или ошибка переводчика могли проникнуть в памятник в составе этого заимствования и вовсе не свиде­тельствовать о переводном характере всего произведения в целом. Один из таких случаев приводит М. А. Салмина в заметке «"Ентинарий" в "Повести о зачале Москвы"»-. В «Повести о зачале Москвы» имеется непонятное слово «ентинарий» в рассказе о закладке Капитолия в Риме. Рассказ этот заимство­ван в «Повести» из Русского хронографа, а в Русском хронографе он заимст­вован из славянского перевода Хроники Манассии. Во всех этих произведе­ниях слово это звучит сходно: «ентинарий», «Енътинарие». Объяснение нахо­дим в греческом тексте Манассиевой Хроники, где слову этому соответствует греческое evTuppr|voi<; (в Тиррении, т. е. в Этрурии).

В «Речи философа» в «Повести временных лет» упоминается какой-то город Ендань, которого не знают другие источники. Данное место заимство­вано в «Речи философа» из перевода Хроники Амартола, в переводе же Хро­ники Амартола название этого города — плод ошибки. В греческом тексте Амартола читаем: ev Aov, а в соответствующем месте Библии — «в Дане».

Грецизмы могут быть отмечены в языке перевода сочинения «О государ­стве» Модржевского3, сделанного с латинского4.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: