ПСИХОЛОГИЯ: НА ПОРОГЕ XXI ВЕКА

Мазилов В.А., ЯГПУ

Пройдет совсем немного времени и наступит третье тысячеле­тие. Безусловно, это тот рубеж, который оправдывает как ретрос­пективы, анализ пройденного пути, так и экспектации, связанные с будущим. Как выглядит психология на рубеже веков? В оценках настоящего этой замечательной науки едва ли не все ведущие оте­чественные психологи удивительно единодушны. Психология, по дружной оценке ученых, пребывает в кризисе. Кризис носит явно методологический характер. Этот кризис, естественно, не первый: широко известны исследования Л.С.Выготского, К.Бюлера, К.Леви­на, С.Л.Рубинштейна и др., посвященные анализу кризиса в психо­логии в 1910-1930 гг. (т.н. "открытый кризис"). По нашему мне­нию, в психологии речь идет об одном и том же кризисе - он так и не был преодолен: возникнув впервые в семидесятые годы девят­надцатого столетия, заявив о себе в полный голос в первой трети XX века, он в очередной раз проявляется сейчас. Кризис носит методологический характер: возможно, пути его разрешения удаст­ся найти в методологии науки? Как хорошо известно, существует особое направление - философия науки, которая, в частности, ставит своей целью исследование порождения и развития научного знания. Поскольку философия науки (И.Лакатос, Т.Кун, К.Поппер и др.) ориентирована главным образом на анализ естественнонаучно­го знания и способов его получения, попытки перенести на психо­логию разработанные в ней модели приводят лишь к углублению кризиса в психологии, т.к. не учитывают специфики ее предмета. В свою очередь герменевтика и постструктурализм, фактически, лишают психологию статуса науки в полном смысле слова, какой она, без сомнения, является. Средство выхода из сложившейся си­туации автор настоящего текста видит в разработке психологией собственной научной методологии. В рамках собственной содержа­тельной психологической методологии (традиции которой заложены

Н.Н.Ланге, В.Н.Ивановским, Л.С.Выготским, С.Л.Рубинштейном и др.) должна быть, в частности, разработана модель соотношения теории и метода, учитывающая специфику предмета психологической науки и не сводящая психологию к "естественной", либо "гуманис­тической" парадигме, что в равной степени губительно для науч­ной психологии. Отметим, что на наш взгляд, не является решени-

ем проблемы и трактовка психологии как психотехники: "...психо­техника есть не просто частная дисциплина, но общепсихологичес­кая методология..." (Ф.Е.Василюк, 1997). Признание психологии только психотехникой, по сути, лишает ее статуса науки. Трудно представить себе более печальный итог векового (напомним, пси­хология как самостоятельная наука возникла в семидесятые годы прошлого столетия) развития научной психологии!

Представляется, однако, что неудачи в построении психоло­гии как науки по логике естественных наук не означают принципи­альной невозможности научной психологии. При этом вовсе не обя­зательно пытаться строить психологию по герменевтической логике исторических наук, повторяя тем самым события вековой давности: как известно, такие попытки были предприняты еще в конце прош­лого столетия. Уместно заметить, что еще создатель научной пси­хологии В.Вундт высказывался вполне определенно: "Психология занимает среднее место между естественными и гуманитарными нау­ками" (W.Wundt, 1874). Это "между" означает принципиальную не­возможность сведения. История психологии в XX столетии может быть представлена в виде своеобразного движения "маятника". Пе­риодические обострения кризиса - не что иное, как разочарование в возможностях свести всю психологию к одной из ее "половин". Иными словами, когда части научного сообщества становится оче­видной несостоятельность очередной попытки решить вопрос о це­лостности психологии ценой "логического империализма" той или другой из двух полунаук (по изящному выражению Л.Гараи и М.Кеч­ке), возникает мнение, что психология вновь в кризисе. Но эти обострения - только внешние проявления кризиса. Глубинный его уровень связан с ограниченным пониманием предмета психологии. На этом уровне кризис не преодолен до сих пор (со времен

В.Вундта, Ф.Брентано и В.Дильтея). Истоки кризиса можно обнару­жить в трудах ученых середины XIX столетия, которые обеспечили психологии статус самостоятельной науки. Обстоятельства выделе­ния были таковы, что ценой, которую психология заплатила за свою научность и самостоятельность, стало ограниченное понима­ние предмета. С одной стороны, сказалось противопоставление фи­зиологии (в результате психическое утратило энергетические оп­ределения), с другой, разделение психики на высшую и низшую ли­шило ее неразрывной связи с миром культуры (в результате психическое в значительной степени утратило характеристики духовно­го). Вероятно, утверждение о противопоставлении физиологии ко­му-то покажется неверным: ведь сам Вундт был физиологом, а его психология именовалась физиологической. Тем не менее, разрыв оформился и дуалистичность нашей научной психологии очевидна и на пороге третьего тысячелетия. К тому же провозглашение психо­логии эмпирической наукой способствовало фактическому прекраще­нию попыток теоретических исследований по проблеме предмета психологии (это казалось возвращением к метафизике, рациональ­ной психологии и выглядело совершенным анахронизмом). Результа­том такого положения вещей явилось то, что, фактически, психо­логия разрабатывалась в значительной степени за счет логики других наук (биологических, либо социальных), т.к. предмет пси­хологии реально раскрывался в рамках концепций, тяготеющих к биологии, либо к социологии. На наш взгляд, глубинный смысл кризиса в психологии как раз и состоит в неадекватном определе­нии предмета, в результате чего подлинный предмет подменяется "частичными", "одномерными" и редукция становится неизбежной: психэ сводится к адаптации, к регуляции, к отражению, к ориен­тировке и т.д. Таким образом, выход из кризиса может быть най­ден только в том случае, если трактовка предмета научной психо­логии будет пересмотрена.

Выход из сложившейся ситуации видится в том, чтобы разра­ботать новую общепсихологическую методологию. Не стоит предс­тавлять ее супертеорией, скорее она - совокупность принципов, правил, норм. По-видимому, она должна включать некоторое коли­чество самостоятельных модулей (направленных на описание специ­фики и типологии исследовательских программ в психологии, поз­воляющих осуществлять переходы между теориями разного уровня и т.д.). В методологии могут быть представлены три составляющие, "блока", соответствующие трем группам задач, стоящих перед этой областью знания: познавательная, коммуникативная, практическая. Могут быть описаны конкретные проблемы, на решение которых нап­равлен тот или иной выделенный "блок" (В.А.Мазилов, 1997).

PSYCHOLOGIA QUINTA

(О пятой психологии)*

Владимир Мазилов, ЯГПУ

"Der Philosoph, der tritt herein

Und beweist Euch, es müsst so sein:

Das Erst wÄr so, Das Zweite so

Und drumm das Dritt und Vierte so;

Und wenn das Erst und Zweit nicht wÄr,

Das Dritt und Viert war nimmermehr"

Goeth e "Faust"**

Конечно же, проницательный Мефистофель был прав: определе­ние первичности - вторичности, несомненно, занятие исключитель­но для философа. И только философ может провести грань между третьим и четвертым. Вероятно, по причине принципиального "ме­та-взгляда" на эту жизнь - из "метапозиции". Несомненно, для этого требуется выход "за рамки" привычного и традиционного "узкопредметного" взгляда. Психология не является исключением: там тоже есть вопросы, которые требуют философского внимания, взгляда "с высоты птичьего полета" (во всяком случае, иногда остро бывает необходим анализ из позиции внешней по отношению к психологии - по крайней мере, к научной психологии). Один из таких вопросов - пересчет психологий. Как показала жизнь, пересчет - кратчайший путь к созданию новой психологии, т.к. выделение способов и видов систематизации психологического знания, различных источников его приобретения, различных мето­дов получения информации о психическом, различных исследова­тельских задач и т.п. стимулирует разработку новых подходов. Таким образом, для психологии эта процедура и важна, и необхо­дима. Поскольку философы в последнее время стали чрезвычайно осторожны и почему-то не уделяют

__________________________________________________________

* Работа выполнена при поддержке РГНФ, грант 98-06-08051

** В блистательном переводе Б.Л.Пастернака: "За тьму оставшихся

вопросов// Возьмется вслед за тем философ.// И объяснит, непог­решим,// Как подобает докам тертым,// Что было первым и вто­рым,// А стало третьим и четвертым" [7, c.193-194]. К сказанно­му стоит лишь добавить, что за семь строк до упомянутого перес­чета произошел иной - логический, когда элементарное действие ("как люди пьют или едят") было расчленено на три приема ("Dann lehret man Euch manchen Tag,// Dass was Ihr sonst auf einen Schlag// Getrieben, wie Essen und Trinken frei. // Eins! Zwei! Drei! dazu notig sei")[36, s.62]. Эти проблемы - логики и сво­боды (frei) - останутся за пределами рассмотрения в данном тексте. Автор предполагает посвятить анализу этих вопросов спе­циальную статью.

необходимого внимания проблеме "пересчета" (в частности, психологий), то эта задача неизбежно "уходит" в предметную область. Замечу, что при этом она не ста­новится менее актуальной или значимой. А это лишний раз свиде­тельствует о необходимости разработки философии психологии. На­личие философии психологии в структуре психологического знания позволяет получать "как бы" (als ob) "взгляд из метапозиции" хотя бы на научную психологию (и, что немаловажно, получать именно тогда, когда нужно, и именно для "внутреннего употребле­ния", т.е. для нужд самой психологии).

Во фрагменте из "Фауста", вынесенном в эпиграф к данной статье, Мефистофель ограничивается работой с первым - четвер­тым. Действительно, "четыре является символом земли, земного пространства, человеческой ситуации, внешних природных пределов "минимального" осознания тотальности и, в конечном счете, раци­ональной организации. Это число приравнивается к квадрату и ку­бу, а также обозначает крест, представляющий четыре сезона и четыре стороны света. По принципу четверичности смоделировано большое число материальных и духовных форм" [10, c.577]. Можно было бы долго анализировать, какова роль четверичности в интел­лектуальных построениях самого Гете или, скажем, его "наследни­ка по прямой" Карла Юнга. Не станем этого делать, ибо это увело бы нас в сторону от главного предмета обсуждения - "пересчета" психологий. Лично меня в пересчете привлекает пятое - возможно, потому, что это начало нового отсчета. Возможно, потому, что пять предполагает встречу, контакт, и - кто знает - может быть, даже "работу" с "главным". Ведь "пять символизирует человека, здоровье и любовь, а также квинтэссенцию, действующую на мате­рию" [10, c.577]. Не могу не признать, что это (во всяком слу­чае, применительно к психологии) и завораживает, и внушает на­дежды... История научной психологии есть путь медленного, но неуклонного приближения к познанию Человека. Ибо "человек с его радостями и страданиями, стремлениями, успехами и ошибками, жи­вой человек - единственный настоящий объект психологии" [21, c.7]. И каждый шаг, который приближает психологию к познанию живого, целостного человека, чрезвычайно важен. "На числе пять основано много талисманов и амулетов - не только в связи с че­ловеческим телом, здоровьем (или физической целостностью), лю­бовью, но и потому, что пятеричность символизирует весь матери­альный мир (выраженный четверичностью) плюс центр или пятая (высшая) сущность" [10, c.430]. "У китайцев пять является самым важным из всех чисел. Пятеричность в целом представляет естест­венный жизненный ритм, космический миропорядок" [10, c.430]. Но оставим разговоры о сущностях настоящим философам. Нас будет интересовать здесь лишь частный вопрос - пересчет психологий. Их - психологий - очень много. Их едва ли не больше, чем психо­логов. Естественно и пересчитывать их можно разными способами.

Во второй половине XIX столетия, как хорошо известно, по­является научная психология. Она выделяется из упомянутой выше философии, становится самостоятельной научной дисциплиной. Эта миссия выделения психологии была выполнена Вильгельмом Вундтом (1832-1920). Опубликование фундаментальных "Основ физиологичес­кой психологии" (1874) [43] ознаменовало рождение новой науки. Это действительно было важным событием, за которым последовали создание лаборатории в Лейпциге в 1879 году (впоследствии Пси­хологического института), возникновение грандиозной научной школы, издание специального журнала (с 1881), международные психологические Конгрессы, кафедры психологии в университетах и т.д. Но желанного единства в науке не было достигнуто. Нет, ко­нечно, положение в психологии существенно изменилось благодаря стараниям В.Вундта и его учеников из разных стран. Еще за чет­верть века до "Физиологической психологии" Фихте-младший сето­вал на удручающую ситуацию в науке "самого высокого и универ­сального интереса". Вундтовская программа на первых порах имела огромный авторитет, поэтому научная психология ассоциировалась (на первых порах) именно с вундтовской психологией. Горькие слова Фихте-младшего, сказанные в 1847 году, тогда безусловно справедливые, уже в восьмидесятые годы казались относящимися к далекому прошлому психологии: "Большая часть из нас одиноко, подобно кротам, копают в собственных норах, и опасаются недоб­рой встречи, прикасаясь к подземным ходам других. В науке само­го высокого и универсального интереса, каждый упорно говорит своим языком, следует только собственной терминологии; короче, силится прежде всего стать оригинальным между другими, вместо того, чтобы искать общего и связующего" (цит. по [13, c.XLV-XLVI]). Достижением новой научной психологии было то, что она действительно обрела то, что на какое-то время показалось общим и связующим. Правда, отметим - справедливости ради - даже тогда такое впечатление было далеко не у всех. В том же 1874 году Франц Брентано в своей "Психологии с эмпирической точки зрения" пишет: "Не столько в разнообразии и широте мнений, сколько в единстве убеждений испытывает сегодня психология ост­рую нужду. И здесь мы должны стремиться приобрести то же, чего

- одни раньше, другие позже - уже достигли математика, физика, химия, физиология; нам нужно ядро признанной всеми истины, ко­торое в процессе взаимодействия многих сил затем быстро обрас­тет новыми кристаллами. На место психологий мы обязаны поста­вить психологию" [35, c.21]. Под этими словами в конце второго тысячелетия могли бы подписаться многие современные научные психологи. Потому, что единства в психологии с тех пор не было. В начале XX столетия свирепствовал кризис в психологии. Лишь на короткий срок в середине уходящего столетия показалось, что кризис преодолевается, наступает вожделенное Единство. Это за­мечательно сформулировал Поль Фресс в классическом руководстве по экспериментальной психологии (1963): "К единству психологии при разнообразии проблем" [26, c.80]. В другой работе он пояс­няет, почему является сторонником "Единства психологии": "пото­му что ее объект - человек обладает своей спецификой, и нельзя игнорировать того, что малейшее из наших действий зависит от нашей природы и культуры. Но это не должно быть причиной разде­ления психологов на тех, кто изучает только мозг, и тех, кто занимается поведением" [27, с.53]. Этим надеждам, увы, не суж­дено было сбыться. Более того, со временем становится ясно, что по существу кризис углубляется и Единство по-прежнему призрач­но...

Итак, психологий по-прежнему много, интегративные процессы еще не столь сильны, чтобы справиться с диссоциациями. И перес­чет психологий по-прежнему актуален. Известно, что "пересчи­тать" психологии пытались не один раз. После О.Конта, сформули­ровавшего закон "трех стадий", были популярны троичные деления. Не будем здесь на этом останавливаться. Отмечу только, что, согласно Конту, предполагалось, что следующая стадия отменяет предыдущую. Применительно к психологии представляется более ре­альной другая картина: последующее не отменяет, а сосуществует с предшествующим. Такой точки зрения придерживался известный методолог психологической науки М.С.Роговин: "В стремлении рассмотреть развитие психологии путем сочетания плана система­тизации и исторического плана мы выделяем три основных вида психологии, которые, хотя и представляют собой хронологическую последовательность, но тем не менее на тот или иной историчес­кий период образуют и сложное единовременное сочетание донауч­ной, философской и научной психологии. Каждая из них характери­зуется определенным, только ей свойственным общим подходом к психическому, своими методами его изучения, своими оценками, понятиями и способами объяснений" [22, c.3]. Каждый "пересчет" имеет свои достоинства. Не будем здесь анализировать подход к выделению различных психологий, развивавшийся М.С.Роговиным (см. об этом [21],[22],[17]).

Остановимся на другом "пересчете", актуальность которого сегодня переоценить трудно. В те годы, когда научная психология пребывала в ожидании наступления объявленного Полем Фрессом единства, отважный мыслитель, пионер-первопроходец в психологии А.Маслоу заново пересчитал психологии, провозгласив необходи­мость возникновения другой психологии - гуманистической [40]. В 1968 году незадолго до своей смерти в предисловии ко второму изданию книги "Toward a psychology of being" Абрахам Гарольд Маслоу заново "пересчитал" психологии: к "первой" и "второй" (психоанализу и бихевиоризму) добавилась "третья" - гуманисти­ческая психология. По мысли Маслоу, третья психология открывает "непочатый край работы на столетие вперед" [40]. Что есть третья - гуманистическая - психология? В предисловии к первому изданию книги "К психологии бытия" Маслоу пишет: "Эта книга яв­ляется предвестником будущей работы по созданию всеобъемлющей, систематизированной и эмпирически обоснованной общей психологии и философии, способной постичь как высоты, так и глубины чело­веческой природы" [18, c.17]. Маслоу отмечает, что новая психо­логия "это попытка построить на общей психоаналитической базе и на научно-позитивистской базе экспериментальной психологии ос­нованную на эупсихологии, психологии бытия и становления и ме­тамотивационном подходе надстройку, которой недостает этим двум системам, и тем самым выйти за их пределы" [18, c.17]. Впрочем, дело этим не ограничивается (хотя столетие, конечно же, не прошло, "запланированная" работа не только не исполнена, но по многим позициям еще вообще "не начиналась"), поскольку Маслоу теперь утверждает, что гуманистическая психология всего лишь переходная форма: гуманистическая психология лишь готовит нас к более высокой четвертой психологии, трансличностной, трансчело­веческой, скорее обращенной к миру вообще, чем к человеческим потребностям и интересам [18, с.11]. С той поры минули три де­сятилетия, подходит к концу двадцатый век. Трансперсональная психология действительно стала силой, с которой нельзя не счи­таться (хотя академическая психология и продолжает делать вид, что никакой трансперсональной психологии вовсе не существует). Но также несомненно, что трансперсональная психология - четвер­тая психология - это не вся психология. На язык трансперсональ­ной психологии нельзя перевести реальных достижений ни первой, ни второй психологии, ни других ее разновидностей, которые в совокупности и составляют современную научную психологию. Воз­можно, факт этого трагического расхождения и есть самая большая проблема психологии, вступающей в третье тысячелетие.

Итак, А.Г.Маслоу - создатель гуманистической психологии. "Маслоу - один из основателей гуманистической психологии. Он внес значительный теоретический и практический вклад в созда-

ние альтернативы бихевиоризму и психоанализу, стремившихся "объ­яснить до уничтожения" творчество, любовь, альтруизм и другие великие культурные, социальные и индивидуальные достижения че­ловечества" [25, c.96]. Гуманистическая психология стремится иметь дело с живым человеком. Поэтому эпитеты раздражают, хотя они и необходимы для того, чтобы зафиксировать различие в под­ходах: "Нет необходимости говорить о "гуманистической" психоло­гии, прилагательное не нужно. Не думайте, что я - анти-бихевио­рист. Я - антидоктринер... Я против всего, что закрывает двери и отрезает возможности" [25, c.97]. Действительно, в этом выска­зывании Маслоу хорошо выражен глубинный смысл его подхода: пси­хология на самом деле одна, если она хочет описывать человека во всей его сложности, она непременно должна быть гуманистичес­кой. И предельно "широкой" - для того, чтобы включить в себя действительные "проявления" и "измерения" человеческой жизни в их многообразии: надежда, любовь, творчество вполне заслуживают анализа, ибо человеческое в человеке оказалось за пределами на­учной психологии. "От науки, если она хочет помочь положитель­ной реализации человека, требуется только одно - она должна расширить и углубить концепцию природы этой реализации, ее це­лей и методов" [18, c.18]. Науке "не нужно отрекаться от проб­лем любви, творчества, ценностей, красоты, воображения, нравс­твенности и "радостей земных", оставляя их "не ученым" - поэ­там, пророкам, священникам, драматургам, художникам или дипло­матам. Любого из этих людей может посетить чудесное озарение, любой из них может задать вопрос, который следует задать, выс­казать смелую гипотезу и даже в большинстве случаев оказаться правым. Но сколь бы он ни был убежден в этом, ему вряд ли удастся передать свою уверенность всему человечеству. Он может убедить только тех, кто уже согласен с ним, и еще немногих. На­ука - это единственный способ заставить нас проглотить неугод­ную истину. Только наука может преодолеть субъективные различия в нашем видении и в убеждениях. Только наука может питать прог­ресс" [18, c.18].

Главное устремление Маслоу - вернуть психологию к жизни, сделать так, чтобы она занималась проблемами подлинного челове­ческого бытия. И психология возвращается к жизни - и я хочу это подчеркнуть - за счет того, что изменяется понимание самой пси­хики. Человек вполне заслуживает, чтобы к нему относились как к Вселенной. А следовательно, и психическое - как самое сложное в человеке, но, несомненно, делающее человека человеком, - должно быть понято адекватно. Как говорил два с половиной тысячелетия назад великий Гераклит: "Границ души тебе не отыскать, по како­му бы пути ты ни пошел: столь глубока ее мера" [6, с.126]. Поэ­тому редукция не может привести к успеху: она может обеспечить лишь объяснение путем "уничтожения". Против уничтожения и выс­тупает гуманистическая психология. "Теперь гуманистическая пси­хология - именно так ее чаще всего называют - безоговорочно признана как имеющая право на существование альтернатива объек­тивистской, бихевиористской (в духе механицизма) психологии и ортодоксальному фрейдизму" [18, c.11]. Это действительно было революцией в науке: "Я должен признаться, что не могу думать об этой новой тенденции в психологии как о революции в самом ис­тинном, изначальном смысле этого слова, в каком можно назвать революциями свершения Галилея, Дарвина, Эйнштейна, Фрейда и Маркса, которые формировали новый образ мышления и восприятия, создавали новое видение человека и общества, разрабатывали но­вые нравственные концепции, указывали новые направления движе­ния вперед" [18, c.11]. Изучение огромного массива высоконауч­ной литературы по человеческой психологии, увы, свидетельству­ет: литература есть, человека нет. У Маслоу человек явно есть. Арсений Тарковский когда-то сформулировал тезис, который мог бы послужить девизом научной психологии в понимании Маслоу и его последователей: "Только этого мало" [24, с.239] - любое дости­жение науки сразу становится "недостаточным", движение должно продолжаться, "завоеванная" позиция уже только плацдарм для но­вого наступления. Впрочем, лучше предоставить слово самому А.Маслоу: "Я должен сказать, что считаю гуманистическую третью психологию переходной формой, готовящей нас к более высокой четвертой психологии, трансличностной, трансчеловеческой, ско­рее обращенной к миру вообще, чем к человеческим потребностям и интересам, выходящей за пределы человеческой природы и идентич­ности человека, его самоактуализации и т.п." [18, c.12].

В последнее время узость нашей психологии - научной психо­логии - стала совершенно очевидной. В качестве средства, позво­лившего бы "расшить" узкие места, приобрести более широкий взгляд, многим современным авторам видится некая надстройка над научной психологией, особая психологическая дисциплина, приз­ванная решить накопившиеся вопросы. Достойна внимания попытка мэтров отечественной психологии - А.В.Петровского и М.Г.Яро­шевского конституировать новую психологическую дисциплину. Это, по мысли авторов, теоретическая психология. "Предмет теорети­ческой психологии - саморефлексия психологической науки, выяв­ляющая ее категориальный строй (протопсихические, базисные, ме­тапсихологические, экстрапсихологические категории), объясни­тельные принципы (детерминизм, системность, развитие), ключевые проблемы, возникающие на историческом пути развития психологии (психофизическая, психофизиологическая, психогностическая и др.), а также само психологическое познание как особый род дея­тельности" [20, c.10].

Важность подобного рода поисков трудно переоценить. Авто­рами разработана категориальная система психологии (включающая двадцать четыре основные категории). А.В.Петровский, В.А.Пет­ровский и М.Г.Ярошевский выделяют протопсихологические катего­рии (организм, потребность, реакция, сигнал, различение, аффек­тивность), базисные психологические категории (индивид, мотив, действие, образ, отношение, переживание), метапсихологические категории (Я, ценность, деятельность, сознание, общение, чувс­тво), экстрапсихологические категории (личность, идеал, актив­ность, логос, соучаствование, смысл) [20]. Действительно, необ­ходимость подобного рода работы очевидна. А.В.Петровский и М.Г.Ярошевский несомненно правы, утверждая, что "особенностью формирования теоретической психологии является противоречие между уже сложившимися ее компонентами (категориями, принципа­ми, проблемами) и ее непредставленностью как целостной области как системы психологических категорий" [20, c.11]. Также нельзя не согласиться с авторами, что теоретическая психология еще только складывается: "В действительности мы имеем дело с "отк­рытостью" этой научной отрасли для включения в нее многих новых звеньев. В этой связи целесообразно говорить об "основах теоре­тической психологии", имея в виду дальнейшую разработку пробле­матики, обеспечивающую целостность научной области" [20, c.11]. Не вдаваясь в анализ этой интересной попытки конституировать новую отрасль психологии, заметим, что в перечне категорий пси­хологии не находится места для понятия "психика". Это представ­ляется не случайным, т.к. понимание психологии, развиваемое ав­торами, предполагает детерминизм и, как следствие, сведение в конечном счете психического к непсихическому. Не могу не отме­тить, что такая трактовка вызывает некоторую смутную тревогу. Ведь оказывается, что научная психология утрачивает свою специ­фику. А если предмет психологии не имеет своей психологической специфики (не является центральным психологическим понятием, конституирующим эту науку), то психология обречена на редукцию: никакой системный подход не сможет избавить ее от этой участи. Между тем Шпрангер еще в начале уходящего века предупреждал, что психическое следует объяснять через психическое. И предс­тавляется, что для этого есть некоторые основания.

Возможно, предмет психологии следут конструировать таким образом, чтобы была возможность "разрабатывать психологию" не сводя ее к "вещам" более элементарным (в особенности к собс­твенно вещам).

Когда-то Христиан Вольф, которому мы обязаны четким вычле­нением психологии как самостоятельной дисциплины внутри филосо­фии, разделил психологию на эмпирическую и рациональную [42,41]. Разделение это было чисто методологическим: эмпиричес­кое и рациональное означало различные способы рассмотрения еди­ной души. В течение некоторого времени психология была цент­ральной философской дисциплиной. В более узкие рамки она была введена, как хорошо известно, Кантом [8]. Необходимо отметить, что методологическое различение, сделанное Вольфом, достаточно скоро было утрачено. М.Дессуар по этому поводу отмечает следую­щее: "Центр тяжести оставался, конечно, в области индивидуаль­ной психологии человека. У Вольфа позаимствовали деление на ра­циональную и эмпирическую психологию. Хотя различие между обеи­ми было собственно методологическим, так как предметом исследо­вания для обеих являлась определенно понимаемая "природа" души, но понемногу снова утвердилось обоснованное еще в старину раз­деление содержаний. Спекулятивные рассуждения о сущности, мес­топребывании, свободе и бессмертии души стали главным содержа­нием рациональной психологии. Физиологические же объяснения, относившиеся еще у Вольфа туда же, скоро перешли в ведение эм­пирической психологии. Последняя утратила, таким образом, ха­рактер общей описательной науки и превратилась в физиологичес­кую и отчасти уже в экспериментальную дисциплину: волшебное слово опыт увлекало даже осторожных мыслителей и побуждало их искать в телесных (также физиогномических) процессах объяснения душевных фактов. Если же ограничивались внутренним опытом, то все же исследование проводили в духе естественной науки: искали причинных связей душевных явлений и устанавливали эмпирические условия их возникновения" [8, c.114].

Но для нашего обсуждения особенно важен следующий момент. Кант ценил труды И.Н.Тетенса, последователя Хр.Вольфа. Тетенс, как известно, принимал (и развивал далее) вольфовскую идею о разграничении рациональной психологии и психологии эмпиричес­кой. Кантом рациональная психология была "практически уничтоже­на". Кантовская критика рациональной психологии в известной ме­ре предопределила дальнейшее развитие психологии почти исключи­тельно как эмпирической науки. "Рациональная психология как доктрина, расширяющая наше самопознание, не существует; она возможна только как дисциплина, устанавливаящая спекулятивному разуму в этой области ненарушение границы, с одной стороны, чтобы мы не бросились в объятия бездушного материализма, а с другой стороны, чтобы мы не заблудились в спиритуализме, лишен­ном основания в нашей жизни; она скорее напоминает нам, чтобы мы видели в этом отказе разума дать удовлетворительный ответ на вопросы любопытствующих, касающиеся того, что выходит за преде­лы земной жизни, его же указание обращать свое самопознание не на бесплодную чрезмерную спекуляцию, а на плодотворное практи­ческое применение, которое, хотя всегда и направлено только на предметы опыта, тем не менее заимствует свои принципы из более высокого источника и определяет наше поведение так, как если бы наше назначение выходило бесконечно далеко за пределы опыта, стало быть за пределы земной жизни" [9, c.382].

Жизнь показала, что Кант был удивительно проницателен: с психологией происходили "предсказанные" Кантом приключения - были и блуждания в спиритуализме, и объятия холодного и бездуш­ного материализма оказались значительно более цепкими, чем мож­но было ожидать. Честное слово, для того, чтобы избежать таких напастей, следовало сохранить рациональную психологию!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: