С. 142 Повара в Афинах, несмотря на свое низкое состояние, заняли в городе достаточно почетное место, если судить по насмешкам комических поэтов, преследующих их требовательность.

Повар-раб.

Это были своего рода артисты: сначала они обучались два года у какого-нибудь повара, имеющего уже известность, и в течение всего этого времени носили ученический передник. Часто их начинали обучать поварскому искусству еще с детства. Чтобы изучить такое трудное ремесло, ученик не мог ограничиться уроками своих учителей, но пользовался также книгами, содержащими правила поварского дела. Время от времени он подвергался экзаменам. Только после долгой работы ученик мог надеяться стать в ряды знаменитых артистов, имена которых были известны в обществе и которые могли прославиться благодаря какому-нибудь одному блюду. Семь из них сравнивались с семью греческими мудрецами.

В Афинах у повара были следующие подчиненные:ὀψοποιός, на обязанности которого лежало крошить приправу, зажигать и раздувать огонь; τραπεζοποιός, который должен был накрывать на стол, мыть посуду и наливать в чаши; διακονος или ἀγοραστής, который ходил на рынок, и т. д. В приготовлении пищи парадного обеда принимали участие не менее двенадцати поваров. Дома среднего достатка не имели возможности поддерживать такую роскошь в повседневной жизни. Всегда была возможность в случае надобности достать большее число поваров. Такие наемные повара обыкновенно находились на агоре, в особом месте, со своими помощниками и со всеми инструментами.

Вообще, в Афинах с IV века подобная роскошь, по-видимому, достигла таких же размеров, как и в Риме. В Греции, без сомнения, меню обеда отличалось меньшей сложностью, но зато число и значение поваров едва ли были меньше.

с. 143 По словам Атенея, Мосхион, повар Димитрия Фалерскаго³⁸, обогатился остатками со стола своего господина до такой степени, что смог через два года купить себе три больших дома, и в городе даже высокопоставленным семьям приходилось страдать от его наглости. Уже Ксенофонт негодовал на изысканность стола общества его времени, и Платон без колебания изгнал поваров из своей Республики³⁹. В новой греческой комедии повар является одним из характернейших типов, и римляне только перенесли его на свою сцену, где мы снова узнаем его под смешными чертами Конгрио, Анфракса, Карио и Цилиндра. Это — все та же фигура раба-хвастуна, вора, обжоры и краснобая. На греческой сцене его выводили в двух видах и, без сомнения, в двух различных масках: первая маска изображала местного уроженца, другая же — повара-иностранца, явившегося из Сицилии или из какого-нибудь иного места. Одеяние должно было состоять из короткой туники, носимой рабами и слугами, с поясом вокруг талии.

Изысканность кухни не была одинаковой во всех греческих городах. В то время, как в Афинах, Беотии, в Сицилии и в городах Великой Греции, в роде Сибариса, эта роскошь разрослась очень сильно, Спарта сопротивлялась значительно дольше вторжению кулинарных тонкостей. Поварам в Спарте позволялось приготовлять только самые простые мясные блюда, и Элиан⁴⁰ уверяет, что даже за попытку ввести что-либо изысканное их изгоняли из города. (Pottier. Dict. des antiq. т. I, стр. 1499—1501).

С. 144

Пир.

«Как только были вынесены столы, совершены возлияния и пропет пэан⁴¹, вошел один сиракузянин в сопровождении прекрасной флейтистки, танцовщицы, возбуждавшей удивление своим искусством, и мальчика, умевшего играть на кифаре⁴² и хорошо танцевать. Человек, показывающий такие чудеса, брал за это деньги.

Пир.

Когда флейтистка достаточно поиграла на флейте, а кифарист на кифаре, и когда оба они, по-видимому, довольно позабавили пирующих, Сократ сказал: “Клянусь Зевсом, Каллий, ты великолепно угостил нас! мало того, что ты устроил превосходный ужин, ты усладил нас чрезвычайно приятными зрелищем и музыкой”. Тогда с. 145 Каллий отвечал: “Так пусть же принесут нам еще благовоний, чтобы мы могли насладиться и ароматами”.

Но Сократ отверг эту мысль.

Между тем музыкантша заиграла на флейте, и человек, стоявший около танцовщицы, подал ей около двенадцати обручей; взяв их, она начала танцевать, причем бросала эти обручи вверх на такую высоту, чтобы схватить их в такт музыке. Вслед за этим принесли обруч, утыканный мечами, острия которых торчали вверх.

Танцовщица.

Танцовщица стала впрыгивать в этот обруч и выпрыгивать из него, приводя в ужас зрителей, опасающихся, что она поранит себя; но она совершала свои скачки уверенно и без вреда для себя… Потом начал танцевать мальчик. “Посмотрите, — сказал Сократ, — как этот красивый мальчик, выходя из состояния покоя и принимаясь за свои упражнения, кажется еще красивее. Во время танцев ни один из его членов не остается в бездействии: шея, ноги, руки — все приходит в движение; тот, кто хочет иметь гибкое тело, должен танцевать именно так. Клянусь, сиракузянин, что я сам стал бы охотно учиться у тебя всем этим телодвижениям”. — “Зачем бы это тебе понадобилось?” — “Да для того, чтобы танцевать, клянусь Зевсом”. — “Хорошо, Сократ, предупреди меня, когда ты будешь учиться; я стану против тебя, и мы будем вместе обучаться танцам”. — “А ну, — воскликнул Филипп (шут), — пусть поиграют и для меня на флейте: я буду танцевать”. Он действительно встал и прошелся по зале, подражая танцам мальчика и девушки. Так как мальчик вызывал похвалы тем, что становился красивее при своих движениях, то и Филипп стремился показаться как можно более смешным. Девушка, выгибаясь назад, ходила колесом; Филипп, как бы подражая ей, нагибался вперед. с. 146 Наконец, передразнивая мальчика, понравившегося зрителям потому, что во время танцев все его члены были в движении, Филипп приказывает флейтистке играть более быстрым темпом и начал двигать сразу головой, руками и ногами, пока обессиленный не упал на ложе, со словами: “Доказательством, что даже мои танцы являются хорошим упражнением, служит то, что я умираю от жажды. Эй, мальчик, налей-ка мне большую чашу”. — “И нам также, — прибавил Каллий: — ты возбудил в нас жажду, заставив нас смеяться”…

Флейтистка пред пирующими.

В это время мальчик, настроив кифару под флейту, начал играть и петь. Все аплодировали этой музыке. “Мне кажется, — сказал Сократ, — что эти люди могут развлечь нас; но я уверен, что мы стоим лучшего. Нельзя ли, раз мы собрались здесь все вместе, попытаться извлечь из этого не только удовольствие, но и пользу?” — “Хорошо, — воскликнули некоторые из пирующих, — укажи нам в таком случае, о чем мы должны говорить, чтобы достичь этого”.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: