Рационалистическая метафизика XVII в.

Рационалистическая традиция новоевропейской философии, у истоков которой стоит Декарт, нашел много продолжателей. К наиболее выдающимся из тех, кто существенно способствовал обогащению и развитию рационализма в последекартовское время, принадлежат нидерландский философ Б.Спиноза и немецкий философ и математик Г.Лейбниц.

Бенидикт СПИНОЗА (1632-1677) в своем творчестве отразил прогресс в развитии нового способа производства, подъем культуры и науки в стране и некоторые политические убеждения радикальных слоев нидерландской буржуазии.

Исходный пункт философии Спинозы - учение о субстанции, которую он называет Богом, или природой. Существует, говорит Спиноза лишь одна субстанция – Бог, или природа, которая есть причина самой себя (causa sui) и не нуждается для своего существования ни в чем другом. Это учение о единстве мира примыкает к традиции натуралистического пантеизма, виднейшим представителем которого в свое время был Джордано Бруно. Продолжая традиции пантеизма, Спиноза растворяет Бога в природе и преодолевает дуализм Декарта по отношению к природе и в значительной мере по отношению к человеку. «Абсолютно бесконечного и вечного Бога» он отождествил с природой, но не с эмпирической, чувственно данной природой, а умопостигаемой, интуитивно представляемой.

Субстанция у Спинозы выражает себя в атрибутах - основных и неотъемлемых свойствах. Поскольку субстанция бесконечна, то и атрибутов бесконечное множество, хотя конечному человеческому уму открывается только два из них: протяжение и мышление. В противоположность Декарту, дуалистически противопоставившему протяжение и мышление как две абсолютно самостоятельные субстанции, Спиноза видит в них два атрибута одной и той же субстанции. При этом движение не входит в число атрибутов субстанции.

В учении о познании Спиноза развивает рационалистическую традицию. Подобно Декарту, Спиноза не пренебрегает совсем значением чувственного, опытного знания. Но он расценивает его как низшую разновидность знания, в содержании которого могут быть лишь беспорядочные, шаткие и не ясные чувственные восприятия и образы. Чувственная форма познания ограничивается частными случаями, она не передает связи и отношения, не постигает общего порядка природы, всегда фрагментарна, а поэтому неадекватна и недостоверна.

Познание второю рода, называемое Спинозой рациональным (ratio), является познанием собственно научным; оно находит типичное выражение в математике, геометрии и физике. Рациональное познание устанавливает причинную цепочку в ее необходимости, ему свойственно рассматривать вещи не как случайные, а как необходимые. Поэтому речь идет об одной из форм адекватною познания, даже если она не самая совершенная.

Третий род познания получил у Спинозы наименование интуитивного. Только оно дает наиболее глубокую теорию, подлинную философию. Особую роль при этом Спиноза приписывает интуиции, которая у него приобретает новую (по сравнению с ее картезианской трактовкой) функцию - функцию постижения мира в его целостности. С помощью интуиции, отрешившись от смущающего действия чувства, только и можно постичь вполне адекватные истины, выражающие наиболее глубокие сущности вещей.

В первом роде познания нет различия между истинным и ложным, но уже во втором роде истинное и ложное различаются, a в третьем - тем более.

Спиноза, как и Декарт, стремился построить философию на основе, безусловно достоверных исходных положений. Образцом достоверности и строгой доказательности он считал геометрию с ее аксиомами и строгой дедукцией теорем. Не удивительно, что его главный труд - «Этика» - написан в манере «Начал» Евклида, акцентируя внимание на определениях, аксиомах., теоремах, доказательствах и схолиях (пояснениях). Речь идёт о дедуктивно-геометрическом методе (кстати, высоко ценимом и Декартом), - методе, который способен обеспечить беспристрастную объективность, свободную от эмоциональных толкований и иррациональных искажений исследуемого предмета. Такой подход благоприятствует воплощению идеала: «Не смеяться, не плакать, и не отворачиваться, но понимать». Содержание определений и аксиом в «Этике» является истиной, которая постигается разумом, интуитивно зрима и не зависит ни от какого опыта, т.e. истиной наивысшей ступени познания.

Как предмет познания не составляет исключения из общего строя природы и человек. Как бы ни рассматривали человека - как нечто телесное или как нечто духовное, и в том и в другом случае он часть природы. А в природе господствует строгая необходимость: нет такой вещи, как свобода воли в духовной сфере или случайность в мире физическом. Все, что случается, утверждает Спиноза, есть проявление строгой необходимости и невозможно, чтобы события были иными, нежели они есть. Широко распространенное представление о свободе воли есть только псевдообобщение, основанное на том, что люди сознают свои желания и поступки, но крайне редко понимают их подлинные причины. Считая волю свободной, люди на самом деле в своих волеизъявлениях подвержены множеству аффектов, переживаний, перед которыми подавляющее большинство людей бессильно, в результате чего мнимая свобода воли оборачивается подчинением универсальной необходимости.

Спиноза различает три вида основных аффектов: радость, печаль и вожделение. Эти основные и другие производные от них аффекты вырастают не из каких-то моральных побуждений человека, а из его стремления, подобно другим существам и предметам природы, к самосохранению и собственной выгоде.

Однако, говорит Спиноза, несмотря на неизбежное подчинение природной необходимости, человек все-таки способен подняться от рабства к свободе. Хотя невозможно, чтобы человек избежал природной необходимости, он наделен способностью постичь эту необходимость. Как только человек на интуитивно-рациональном уровне постигает самого себя как звено этой необходимости, он получает возможность распространить это познание и на сферу своих аффектов, прояснить их и тем самым подчинить телесные состояния воздействию своего не смущающего чувствами духа. Следовательно, интуитивно-достоверное знание призвано распутать тот узел аффектов, которым скована деятельность подавляющего большинства людей. Правда, при этом аффекты не устраняются, но, как только мы познаем их, они перестают быть пассивными. «Пока мы не волнуемся аффектами, противными нашей природе, - пишет Спиноза, -до тех пор мы сохраняем способность приводить состояние тела в порядок и связь сообразно с порядком разума»^[57]. Так в результате интуитивно-рационального познания необходимости человек становится свободным.

Определенное завершение европейский рационализм получил в философии Готфрида ЛЕЙБНИЦа (1646-1716), который так же, как и Декарт и Спиноза, развивает учение о бытии в форме учения о субстанции.

Как нами отмечено, Декарт оставил в наследство последующей истории философии ситуацию онтологического дуализма. Осуществленный им раскол мира на две субстанции зафиксировал отчлененные друг от друга стороны противоречия между бытием и сознанием. Спиноза попытался преодолеть это противоречие, превратив две субстанции Декарта в атрибуты единой субстанции. Переход от дуализма Декарта к монизму Спинозы не обеспечил, однако, полного исчезновения противоречия между бытием и сознаем, а принес с собой только его преобразование - переход с субстанционального на атрибутивный уровень.

Лейбница не удовлетворил ни декартовский дуализм субстанций, ни спинозовский монизм. Если идеал познания Спинозы – познание мира в его целостности, то Лейбниц переносит акцент на локальные элементы бытия. Недаром Фейербах говорил, что Спиноза смотрит на мир через телескоп, а Лейбниц – через микроскоп. Отвергнув учение Спинозы о единой субстанции как учение, ведущее к исключению из мира вещей активности (активна только лишь субстанция, а все вещи природы пассивны), Лейбниц утверждает, что любая вещь есть субстанция, и, следовательно, число субстанций бесконечно. Каждая субстанция есть «единица бытия», или монада (гр. monados единица). Монада не материальная, а духовная единица бытия, своего рода духовный атом. Субстанции-монады бесконечно малы и в тоже время они неисчерпаемы, ибо бесконечно содержательны. Они вечны, полны колоссальной активности, им присуще упорное стремление реализовать себя в действительности и саморазвиваться. Каждая монада представляет собой некий мир сам по себе, при этом, однако, отражает весь мировой порядок в себе.

Одним из основных свойств монад является то, что у них «нет окон, через которые что-либо может войти или выйти». Это означает, что каждая монада - замкнутый в самом себе мир, невосприимчивый к каким-либо побуждениям или влияниям извне. Иными словами, ни одна монада не может оказать какого-либо влияния на внутреннее бытие другой и никакая из них не испытывает воздействия другой.

Как же тогда осуществляется взаимосвязь и взаимосогласованность между монадами вообще, между монадой духовной и монадой материальной, в особенности? Лейбниц должен был объяснить, каким образом осуществляются отношения, с одной стороны, между бесконечным числом самостоятельных субстанций, а с другой, - между душой и телом (поскольку каждая монада есть и душа и тело). В результате поисков решений указанных проблем Лейбниц пришёл к выводу, что отношения между монадами - это отношения «предустановленной гармонии». Систему «предустановленной гармонии» Лейбниц поясняет на простом примере маятниковых часов. Пусть имеем пару маятниковых часов, работающих абсолютно синхронно. Их синхронность может быть обеспечена одним из трех способов: 1) конструкция часов такая, что первые часы воздействуют на вторые, обеспечивая тем самым их синхронность; 2)часовщик непрестанно приводит их в соответствие, регулируя их ход, синхронизирует их; 3) их конструкция настолько совершенная, что эта пара часов всегда самостоятельно показывают одно и то же точное время.

Аналогично для объяснения связи и согласованности между монадами существуют три допущения: 1) допустить взаимодействие монад; 2) обратиться к помощи Бога, попросив его вмешиваться во всех необходимых случаях; 3) допустить, что извлекаемое из той или иной монады идеально соответствует тому, что извлекают из себя все остальные, создавая совершенную гармонию^[58].

Первое допущение Лейбниц отвергает, как банальное и тривиальное, второе считает противным Божественной мудрости и порядку вещей. Третье допущение и есть «система предустановленной гармонии», которая гарантирует идеальное соответствие представлений разных монад. В силу этой гармонии, хотя ни одна монада не может физически взаимовлиять на другие (монады как субстанции не зависят друг от друга), тем не менее, изменение и развитие каждой из них находится в полном соответствии с развитием других и всего мира в целом. Бог создал всех монад взаимосогласованными, причем основанием согласованности каждой из них со всеми остальными является их собственная природа. «Предустановленная гармония» является неким внутренним порядком всего мира монад, преодолевающим их изолированность.

Другой характерной чертой монад является их качественное отличие друг от друга. Если бы монады были полностью тождественны, они были бы неразличимы. В этой связи Лейбниц формулирует свой известный принцип тождества, согласно которому две вещи считаются тождественными, если и только если все свойства у них одинаковые. Тогда перед нами не две различные вещи, а одна и та же вещь под двумя именами. «Полагать две вещи неразличимыми означает полагать одну и ту же вещь под двумя именами»^[59]. Самое малое отличие одной вещи от другой достаточно для того, чтобы эти вещи были различными вещами. Исходя из этого, Лейбниц утверждал, что все в мире неповторимо и уникально, любая вещь или процесс отличается от всех других и никогда полностью не повторяется.

Другой важный принцип, сформулированный Лейбницем - принцип достаточного основания. Лейбниц задается вопросом: в бесконечной цепи явлений почему данное явление совершается именно так, а не иначе? Почему существует именно такое, а не иное? Достаточное основание того, что мир именно такой, а не иной, Лейбниц нашел в совершенстве Бога. Вещи и явления являются такими, а не иными, потому, что способ их бытия - наилучший из всех возможных способов. Вообще логически могло бы существовать бесконечное множество возможных миров (множество способов бытия), но создан только один – этот мир, наш мир. При его творении Бог избрал наилучший план, наиболее экономичным образом распорядился пространством и временем, при помощи наипростейших средств произвел наибольшее могущество, наибольшее знание, наибольшее счастье и наибольшую благость. Результатом всего этого должен быть наиболее совершенный мир из всего спектра логически возможных миров.

В учении о познании Лейбниц стремится с позиции рационализма преодолеть недостатки эмпиризма. При этом он смягчил декартовскую форму рационализма, признав необходимость чувств в познавательном процессе и фактически усомнившись в абсолютной достаточности разума как основания познания. Осмысление собственной научной деятельности привело его к мысли, что «не следует думать, будто... вечные законы разума можно прочесть в душе прямо, без всякого труда, подобно тому, как читается эдикт претора на его таблице, но достаточно, если их можно открыть в нас, направив на это свое внимание, поводы к чему нам доставляют чувства»^[60]. Его подход к познавательному процессу в целом отличается большим, чем у Декарта и Спинозы, вниманием к различиям между логическим и эмпирическим, более высокой оценкой эмпирического Он отвергает свойственное его предшественникам пренебрежительное отношение к смутному познанию и признает наличие некоторого перехода от чувственного к рациональному познанию.

Однако, несмотря на признание определенного внутреннего единства эмпирического и рационального, в целом он остается на позициях последовательного рационализма. Опыт и ощущение, по Лейбницу, постигает случайное и эмпирическое, они не могут объяснить в знании главное: необходимость и всеобщность наиболее фундаментальных истин. Принимая тезис сенсуализма - «в разуме нет ничего, что не прошло бы предварительно через ощущения», - Лейбниц дописывает к нему рационалистическую поправку – «в разуме нет ничего, что не прошло бы предварительно через ощущения, кроме самого разума». Чувственное познание, таким образом, выступает как низшая ступень или предпосылка рационального, достоянием чего и является всеобщность и необходимость фундаментальных истин.

Философия Лейбница содержала множество импульсов для дальнейшего развития мышления, многие идеи из нее были восприняты и развиты немецкой классической философией.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: