ГЕГЕЛЬ ГЕОРГ ВИЛЬГЕЛЬМ ФРИДРИХ

Философия права. М., 1990.

[Извлечение]

Выдающийся немецкий философ. В 1788-1793 гг. изучал философию и теологию в Тюбингенском институте, в 1800-1807 гг. был профессором в Йене, в 1815-1818 гг. - в Гейдельберге и с 1818 года - в Берлине.

Свою философию Гегель считал завершением всей западной истории философии. Его систему можно в известном смысле охарактеризовать как синтез греческой фило­софии и христианского субъективизма. Абсолют, по Гегелю, должен мыслиться не только как субстанция, но и как субъект. Гегелевскую систему можно считать завер­шением философии Нового времени.

По Гегелю, философия имеет тот же предмет, что и религия - абсолют. Абсолют -Бог - есть во всём , но лишь в чистом мышлении он выступает в своей адекватной форме. «Абсолютное знание», т. е. философия, нашедшая своё завершение в системе Гегеля, является поэтому «самосознанием Бога» в человеке; но сущность Бога - т. к. является духом - есть не что иное, как именно такое самосознание, мышление

Система Гегеля состоит из трёх частей: логики (онтологии), рассматривающей битве Бога до сотворения мира; натурфилософии, имеющей содержанием отчуждение Бога в материальном мире, и философии духа, изображающей возвращение Бога в своего творения к самому себе (к мышлению самого себя) в человеческом духе. В конце снова оказывается логика - на этот раз, однако, совершаемая Богом в человеке, но ее отличающаяся тем не менее по содержанию от первой.

Основные произведения: «Phanomenologie des Geistes», 1807 (русский перевод «Феноменология духа», 1913); «Logik», 1812 (русский перевод «Логика», 1937); «Enzyklopadie der Wissenschaften», 1817 (русский перевод «Энциклопедия философских наук в кратком очерке», ч. 1-3, 1861 - 1868).

....§331

Народ как государство есть дух в своей субстанциальной разумности и непосредственной действительности, поэтому он есть абсолютная власть на земле; следова­тельно, каждое государство обладает суверенной самостоятельностью по отношению к другому. Быть таковым для другого, т.е. быть признанным им, есть его первое аб­солютное право. Но вместе с тем это право лишь формально, и требование государст­вом этого признания только потому, что оно есть государство, абстрактно; есть ли оно в самом деле нечто в себе и для себя сущее, зависит от его содержания, строя, состояния, и признание как содержащее в себе тождество обоих моментов столь же зависит от воззрения и воли другого государства.[...]

§332

Непосредственная действительность, в которой государства находятся по отношению друг к другу, обособляется на многообразные отношения, определение кото­рых исходит из обоюдного самостоятельного произвола, и тем самым носит вообще характер договоров. Однако материя этих договоров неизмеримо менее многообраз­на, чем в гражданском обществе, где отдельные лица находятся в самых различных отношениях взаимной зависимости, между тем как самостоятельные государства представляют собой преимущественно внутри себя самодовлеющие целостности.

§333

Принцип международного права как всеобщего, которое в себе и для себя должно быть значимым в отношениях между государствами, состоит, в отличие от особенно­го содержания позитивных договоров, в том, что договоры, на которых основаны обязательства государств по отношению друг к другу, должны выполняться. Однако так как взаимоотношения государств основаны на принципе суверенности, то они в этом аспекте находятся в естественном состоянии по отношению друг к другу и их права имеют свою действительность не во всеобщей, конституированной над ними как власть, а в их особенной воле. Поэтому названное всеобщее определение остается долженствованием, и состояние между государствами колеблется между отношения­ми, находящимися в соответствии с договорами и с их снятием.

Примечание. Над государствами нет претора, в лучшем случае их отношения ре­гулируются третейскими судьями и посредниками, да и то лишь от случая к случаю, т.е. согласно особенной воле. Кантовское представление о вечном мире, поддержи­ваемом союзом государств, который способен уладить любые споры, устранить в качестве признаваемой каждым отдельным государством власти всякие недоразумения и тем самым сделать невозможным решение их посредством войны, предполагает согласие государств, которое исходило бы из моральных, религиозных или любых других оснований и соображений, вообще — всегда из особенной суверенной воли и вследствие этого оставалось бы зависимым от случайности.

§334

Если особенные воли не приходят к соглашению, спор между государствами мо­жет быть решен только войной. Однако какие именно нарушения — а такие наруше­ния в охватываемой ими обширной области и при многосторонних отношениях меж­ду подданными разных государств могут легко возникнуть, и их может быть множе­ство — следует рассматривать как определенное нарушение договоров, противоречие признанию или оскорбление чести, остается в себе не подлежащим определению, так как государство может привносить свою бесконечность и честь в любую из своих единичностей, и оно тем более склонно к такому раздражению, чем больше сильная индивидуальность побуждается длительным внутренним миром искать и создавать себе сферу деятельности в области внешней политики.

§336

Примечание. Одно время много говорилось о противоположности между мораль­ностью и политикой и о том, чтобы политика соответствовала требованиям мораль­ности. Здесь следует лишь вообще заметить, что благо государства имеет совершенно иное оправдание, чем благо отдельного лица, что нравственная субстанция, государ­ство. имеет свое наличное бытие, т.е. свое право, непосредственно не в абстрактном, а в конкретном существовании и что лишь это конкретное существование, а не одна из многих считающихся моральными заповедями мыслей может служить принципом то деятельности и поведения. Воззрение о мнимом неправе, которое в этом противо­положении якобы всегда свойственно политике, покоится преимущественно на поверхности представлений о моральности, о природе государства и его отношения к моральной точке зрения.

§338

Вследствие того что государства взаимно признают друг друга в качестве таковых так же и в войне, в состоянии бесправия, насилия и случайности, сохраняется лес», в которой они значимы друг для друга как в себе и для себя сущие, так что в войне сама война определена как нечто долженствующее быть преходящим. Поэтому война содержит в себе определение международного прав, устанавливающее, что в войне содержится возможность мира, что, следовательно, послы должны быть неприкасаемы, и что война вообще ведется не против внутренних институтов и мирной семейной и частной жизни, не против частных лиц.

Прибавление. Поэтому войны новейшего времени ведутся гуманно и люди не испытывают ненависти по отношению друг к другу. В худшем случае личная враждебность проявляется у тех, кто находятся на передовых позициях, но в армии как армии вражда - нечто неопределенное, отступающее перед чувством долга, которое каждый уважает в другом.

§ 340

В отношения государств друг с другом, поскольку они выступают в них как особенные, привносится в высшей степени бурная, принимающая огромные размеры в своем явлении игра внутренней особенности страстей, интересов, целей, талантов и добродетелей, насилия неправа и пороков, внешней случайности, — игра, в которой само нравственное целое, самостоятельность государства, подпадает под власть слу­чайности. Вследствие их особенности, в которой они в качестве существующих инди­видов имеют объективную действительность и свое самосознание, принципы народ­ных духов вообще ограниченны и их судьбы и деяния в их отношении друг к другу представляют собой выступающую в явлении диалектику конечности этих духов, из которой всеобщий дух, мировой дух, столь же порождает себя неограниченным, сколь осуществляет, применяя к ним, свое право — а его право есть наивысшее — во всемирной истории.[...]

КЛАУЗЕВИЦ КАРЛ ФИЛИПП ГОТФРИД

О войне. Т. 1 / Пер. с нем. Изд. 4. М., 1937.

[Извлечение]

О ВОЙНЕ

Часть первая. ПРИРОДА ВОЙНЫ

Глава 1. ЧТО ТАКОЕ ВОЙНА?

1. ВВЕДЕНИЕ

Мы предполагаем рассмотреть сначала отдельные элементы нашего предмета, за­тем его части и, наконец, весь предмет в целом, в его внутренней связи, т.е. перехо­дить от простого к сложному. Однако здесь, больше чем где бы то ни было, необхо­димо начать со взгляда на сущность целого (войны); в нашем предмете, более чем в каком-либо другом, вместе с частью всегда должно мыслиться целое.

2. ОПРЕДЕЛЕНИЕ

Мы не имеем в виду выступать с тяжеловесным государственно-правовым опре­делением войны; нашей руководящей нитью явится присущий ей элемент — едино­борство. [...] Если мы захотим охватить мыслью как одно целое все бесчисленное множество отдельных единоборств, из которых состоит война, то лучше всего вооб­разить себе схватку двух борцов. Каждый из них стремится при помощи физического насилия принудить другого выполнить его волю; его ближайшая цель — сокрушить противника и тем самым сделать его неспособным ко всякому дальнейшему сопро­тивлению.

Итак, война — это акт насилия, имеющий целью заставить противника выполнить нашу волю.

Насилие использует изобретения искусств и открытия наук, чтобы противостать насилию же. Незаметные, едва достойные упоминания ограничения, которые оно са­мо на себя налагает в виде обычаев международного права, сопровождают насилие, не ослабляя в сущности его эффекта.

Таким образом, физическое насилие (ибо морального насилия вне понятий о госу­дарстве и законе не существует) является средством, а целью будет — навязать про­тивнику нашу волю. Для вернейшего достижения этой цели мы должны обезоружить врага, лишить его возможности сопротивляться. Понятие о цели собственно военных действий и сводится к последнему. Оно заслоняет цель, с которой ведется война, и до известной степени вытесняет ее, как нечто непосредственно к самой войне не отно­сящееся.

11. ПОЛИТИЧЕСКАЯ ЦЕЛЬ ВОЙНЫ ВНОВЬ ВЫДВИГАЕТСЯ НА ПЕРВЫЙ ПЛАН

Здесь снова в поле нашего исследования попадает тема, которую мы уже рассмат­ривали (п. 2); политическая цель войны. Закон крайности — намерение обезоружить противника, сокрушить его — до сих пор в известной степени заслонял эту цель. Но, поскольку закон крайности теряет в своей силе, а с ним отступает и стремление со­крушить противника, постольку политическая цель снова выдвигается на первый план. Если все обсуждение нужного напряжения сил представляет собою лишь расчет вероятностей, основывающийся на определенных лицах и обстоятельствах, то поли­тическая цель как первоначальный мотив должна быть весьма существенным факто­ром в этом комплексе. Чем меньше жертва, которой мы требуем от нашего противни­ка, тем меньше сопротивления мы можем от него ожидать. Но, чем ничтожнее наши требования, тем слабее будет и наша подготовка. Далее, чем незначительнее наша политическая цель, тем меньшую цену она имеет для нас и тем легче отказаться от ее достижения, а потому и наши усилия будут менее значительны.

Таким образом, политическая цель, являющаяся первоначальным мотивом войны, служит мерилом как для цели, которая должна быть достигнута при помощи военных действий, так и для определения объема необходимых усилий. Поскольку мы имеем дело с реальностью, а не с отвлеченными понятиями, и политическую цель нельзя рассматривать абстрактно, саму в себе; она находится в зависимости от взаимоотно­шений обоих государств. Одна и та же политическая цель может оказывать весьма неодинаковое действие не только на разные народы, но и на один и тот же народ в разные эпохи. Поэтому политическую цель можно принимать за мерило, лишь отчет­ливо представляя себе ее действие на народные массы, которые она должна всколых­нуть. Вот почему на войне необходимо считаться с природными свойствами этих масс. Легко понять, что результаты нашего расчета могут быть чрезвычайно различ­ны в зависимости от того, преобладают ли в массах элементы, действующие на на­пряжение войны в повышательном направлении или в понижательном. Между двумя народами, двумя государствами может оказаться такая натянутость отношений, в них может скопиться такая сумма враждебных элементов, что совершенно ничтожный сам по себе политический повод к войне вызовет напряжение, далеко превосходящее значимость этого повода, и обусловит подлинный взрыв.

Все это касается усилий, вызываемых в обоих государствах политической целью, а также цели, которая будет поставлена военным действиям. Иногда политическая цель может совпасть с военной, например завоевание известных областей. Порой по­литическая цель не будет сама по себе пригодна для того, чтобы служить выражением цели военных действий. Тогда в качестве последней должно быть выдвинуто нечто, могущее считаться эквивалентным намеченной политической цели и пригодным для обмена на нее при заключении мира. Но и при этом надо иметь в виду индивидуаль­ные особенности заинтересованных государств. Бывают обстоятельства, при которых эквивалент должен значительно превышать размер требуемой политической уступки, чтобы достичь последней. Политическая цель имеет тем более решающее значение для масштаба войны, чем равнодушнее относятся к последней массы и чем менее натянуты в прочих вопросах отношения между обоими государствами. Бывают слу­чаи, что только ею одной определяется степень обоюдных усилий.

Раз цель военных действий должна быть эквивалентна политической цели, то пер­вая будет снижаться вместе со снижением последней, и притом тем сильнее, чем пол­нее господство политической цели. Этим объясняется, что война, не насилуя своей природы, может воплощаться в весьма разнообразные по значению и интенсивности формы, начиная от войны истребительной и кончая выставлением простого воору­женного наблюдения. Последнее приводит нас к новому вопросу, который нам пред­стоит еще развить и дать на него ответ.

23. ВОЙНА ТЕМ НЕ МЕНЕЕ ВСЕГДА ОСТАЕТСЯ СЕРЬЕЗНЫМ СРЕДСТВОМ ДЛЯ ДОСТИ­ЖЕНИЯ СЕРЬЕЗНОЙ ПОЛИТИЧЕСКОЙ ЦЕЛИ. БЛИЖАЙШЕЕ ОПРЕДЕЛЕНИЕ ВОЙНЫ

Такова война, таков руководящий ею полководец и такова теория, которая ее ре­гулирует. Но война — не забава, она — не простая игра на риск и удачу, не творчест­во свободного вдохновения; она — серьезное средство для достижения серьезнойцели. Все цвета радуги, которыми переливает счастье на войне, все волнения стра­стей, храбрость, фантазия и воодушевление, входящее в ее содержание, — все это только специфические особенности войны как средства.

Война в человеческом обществе, — война целых народов, и притом народов ци­вилизованных, — всегда вытекает из политического положения и вызывается лишь политическими мотивами. Она, таким образом, представляет собой политический акт. Если бы она была совершенным, ничем не стесняемым, абсолютным проявлением насилия, какой мы определили ее, исходя из отвлеченного понятия, то она с момента своего начала стала бы прямо на место вызвавшей ее политики как нечто от нее со­вершенно независимое. Война вытеснила бы политику и, следуя своим законам, по­добно взорвавшейся мине, не подчинилась бы никакому управлению и никакому ру­ководству, а находилась бы в зависимости лишь от приданной ей при подготовке ор­ганизации. Так до сих пор и представляли это дело всякий раз, когда недостаток в согласованности между политикой и стратегией приводил к попыткам теоретическо­го опознания. Однако дело обстоит иначе, и такое представление в самой основе сво­ей совершенно ложно. Действительная война, как видно из сказанного, не является крайностью, разрешающей свое напряжение одним единственным разрядом. Она находится под действием сил, развивающихся не вполне одинаково и равномерно; порою прилив этих сил оказывается достаточным для того, чтобы преодолеть сопро­тивление, оказываемое им инерцией и трением, порою же они слишком слабы, чтобы проявить какое-либо действие. Война представляет до известной степени пульсацию насилия, более или менее бурную, а следовательно, более или менее быстро разре­шающую напряжение и истощающую силы. Иначе говоря, война более или менее быстро приходит к финишу, но течение ее во всяком случае бывает достаточно про­должительным для того, чтобы дать ему то или другое направление, т.е. сохранить подчинение ее руководящей разумной воле.

Если принять во внимание, что исходной данной для войны является известная политическая цель, то естественно, что мотивы, породившие войну, остаются первым и высшим соображением, с которым должно считаться руководство войной. Но из этого не следует, что политическая цель становится деспотическим законодателем; ей приходится считаться с природой средства, которым она пользуется, и в соответствии с этим самой часто подвергаться коренному изменению; тем не менее политическая цель является тем, что прежде всего надо принимать в соображение. Таким образом, политика будет проходить красной нитью через всю войну и оказывать на нее посто­янное влияние, разумеется, поскольку это допустит природа сил, вызванных к жизни войной.

24. ВОЙНА ЕСТЬ ТОЛЬКО ПРОДОЛЖЕНИЕ ПОЛИТИКИ ДРУГИМИ СРЕДСТВАМИ

Итак, мы видим, что война есть не только политический акт, но и подлинное ору­дие политики, продолжение политических отношений, проведение их другими сред­ствами. То, что еще остается в ней своеобразного, относится лишь к своеобразию ее средств. Военное искусство в целом и полководец в каждом отдельном случае вправе требовать, чтобы направление и намерения политики не вступали в противоречие с военными средствами. Это требование отнюдь не является незначительным, но сколь бы сильно ни сказывалось его влияние на намерения политики, все же это воздейст­вие следует мыслить только как видоизменяющее их, ибо политическое намерение является целью, война же только средство, и никогда нельзя мыслить средство без цели.

25. ВИДЫ ВОЙНЫ

Чем грандиознее и сильнее мотивы войны, тем больше они охватывают все бытие народов; чем сильнее натянутость отношений, предшествовавших войне, тем больше война приблизится к своей абстрактной форме, тем больше вопрос сведется к тому, чтобы сокрушить врага, тем более военная и политическая цели совпадут, тем больше война представится чисто военной, менее политической. Чем слабее мотивы войны и напряжение, тем меньше естественное направление военного элемента (насилия) бу­дет совпадать с линией, которая диктуется политикой, и, следовательно, тем значи­тельнее война будет отклоняться от своего естественного направления. Чем сильнее политическая цель расходится с целью идеальной войны, тем больше кажется, что война становится политической.

Но мы должны здесь, во избежание неправильных представлений у читателя, за­метить, что под этой естественной тенденцией войны мы подразумеваем только фи­лософскую, собственно логическую тенденцию, а не тенденцию действительных сил, находящихся в столкновении; не следует подразумевать под этим, например, все ду­ховные силы и страсти сражающихся. Правда, последние в некоторых случаях могут находиться в состоянии такого возбуждения, что их трудно сдерживать в пределах, намечаемых политикой; однако большей частью такого противоречия не возникает, ибо при существовании столь сильных импульсов возник бы и соответствующий грандиозный политический план. В тех же случаях, когда план нацеливается на ма­лое, обычно и подъем духовных сил в массах оказывается ничтожным, и эту массу скорее приходится подталкивать, чем сдерживать.

26. ВСЕ ВИДЫ ВОЙНЫ МОГУТ РАСШИРЯТСЯ КАК ПОЛИТИЧЕСКИЕ ДЕЙСТВИЯ .

Итак, возвращаясь к главному, если верно, что при одном виде войны политика как будто совершенно исчезает, в то время как при другом выступает весьма опреде­ленно, то все же можно утверждать, что первый вид войны является в такой же мере политическим, как и другой. Ведь если на политику смотреть как на разум олицетво­ренного государства, то в сочетания, охватываемые его расчетом, могут входить и такие сочетания, при которых характер создавшихся отношений вызывает войну пер­вого вида.

Второй вид войны можно было бы считать более охватываемым политикой только в том случае, если под политикой условно разуметь не всестороннее проникновение, а осторожное, лукавое, да, пожалуй, и нечестное мудрствование, избегающее откры­того употребления силы.

27. ПОСЛЕДСТВИЯ ТАКОГО ВЗГЛЯДА ДЛЯ ПОНИМАНИЯ ВОЕННОЙ ИСТОРИИ И ДЛЯ ОСНОВ ТЕОРИИ

Итак, мы видим, во-первых, что ни при каких условиях мы не должны мыслить войну как нечто самостоятельное, а как орудие политики; только при этом представ­лении возможно избежать противоречия со всей военной историей. Только при этом представлении эта великая книга становится доступной разумному пониманию. Во-вторых, именно это понимание показывает нам, сколь различны должны быть войны по характеру своих мотивов и тех обстоятельств, из которых они зарождаются.

Первый, самый великий, самый решительный акт суждения, который выпадает на долю государственного деятеля и полководца, заключается в том, что он должен правильно опознать в указанном отношении предпринимаемую войну; он не должен нечто такое, чем она при данных обстоятельствах не может быть, и не должен стремиться противоестественно ее изменить. Это и есть первый, наиболее всеобъемлющий из всех стратегических вопросов; ниже, при рассмотрении плана войны мы остановимся на нем подробнее.

Пока мы ограничимся тем, что установим основную точку зрения на войну и на ее теорию.

28. ВЫВОД ДЛЯ ТЕОРИИ

Итак, война бывает не только настоящим хамелеоном, так как она в каждом кон­кретном случае несколько изменяет свою природу, но также и в своих общих формах, по отношению к господствующим в ней тенденциям, она представляет собой стран­ную троицу, составленную из насилия как первоначального своего элемента, нена­висти и вражды, которые следует рассматривать как слепой природный инстинкт; из игры вероятностей и случая, что делает ее свободной душевной деятельностью; из подчиненности ее в качестве орудия политике, благодаря чему она подчиняется про­стому рассудку.

Первая из этих трех сторон обращена больше к народу, вторая — больше к полко­водцу и его войску, а третья — к правительству. Страсти, разгорающиеся во время войны, должны существовать в народах еще до ее начала; размах, который приобре­тает игра храбрости и таланта в царстве вероятностей и случайностей, зависит от ин­дивидуальных свойств полководца и особенностей армии; политические же цели войны принадлежат исключительно правительству.

Эти три тенденции, представляющие как бы три различных ряда законов, глубоко коренятся в природе самого предмета и в то же время изменчивы по своей величине. Теория, которая захотела бы пренебречь одной из них или пыталась бы установить между ними произвольное соотношение, тотчас впала бы в такое резкое противоре­чие с действительностью, что поставила бы на себе крест.

Таким образом, задача теории — сохранить равновесие между этими тремя тен­денциями, как между тремя точками притяжения.[...]

Глава II

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: