Собрание сочинений. В 8 т. М., 1994.

[Извлечение]

МЕТАФИЗИКА НРАВОВ В ДВУХ ЧАСТЯХ Учения о праве Часть вторая. § 45

Государство (civitas) — это объединение множества людей, подчиненных право­вым законам. Поскольку эти законы необходимы как априорные законы, т.е. как за­коны, сами собой вытекающие из понятий внешнего права вообще (а не как законы статутарные), форма государства есть форма государства вообще, т.е. государство в идее, такое, каким оно должно быть в соответствии с чистыми принципами права, причем идея эта служит путеводной нитью (norma) для любого действительного объ­единения в общность (следовательно, во внутреннем).

В каждом государстве существует три власти, т.е. всеобщим образом объединен­ная воля в трех лицах (trias politica): верховная власть (суверенитет) в лице законода­теля, исполнительная власть в лице правителя (правящего согласно закону) и судеб­ная власть (присуждающая каждому свое согласно закону) в лице судьи, как бы три суждения в практическом силлогизме: боль­шая посылка, содержащая в себе закон всеобщим образом объединенной воли; мень­шая посылка, содержащая в себе веление поступать согласно закону, т.е. принцип подведения под эту волю, и вывод, содержащий в себе судебное решение (приговор) относительно того, что в данном случае соответствует праву.

§46

Законодательная власть может принадлежать только объединенной воле народа. В самом деле, так как всякое право должно исходить от нее, она непременно должна быть не в состоянии поступить с кем-либо не по праву. Но когда кто-то принимает решение в отношении другого лица, то всегда существует возможность, что он тем самым поступит с ним не по праву; однако такой возможности никогда не бывает в решениях относительно себя самого (ибо vilenti non fit iniuria). Следовательно, толь­ко согласованная и объединенная воля всех в том смысле, что каждый в отношении всех и все в отношении каждого принимают одни и те же решения, стало быть только всеобщим образом объединенная воля народа, может быть законодательствующей.

Объединенные для законодательства члены такого общества (societas civilis), т.е. государства, называются гражданами (cives), а неотъемлемые от их сущности (как таковой) правовые атрибуты суть: основанная на законе свобода каждого не повино­ваться иному закону, кроме того, на который он дал свое согласие; гражданское ра­венство — признавать стоящим выше себя только того в составе народа, на кого он имеет моральную способность налагать такие же правовые обязанности, какие этот может налагать на него; в-третьих, атрибут гражданской самостоятельности — быть обязанным своим существованием и содержанием не произволу кого-то другого в составе народа, а своим собственным правам и силам как член общности, следова­тельно, в правовых делах гражданская личность не должна быть представлена никем другим.

Только способность голосовать составляет квалификацию гражданина; а эта спо­собность предполагает самостоятельность того в составе народа, кто намерен быть не просто частицей общности, но и ее членом, т.е. ее частицей, действующей по собст­венному произволу совместно с другими. Но это последнее качество делает необхо­димым различение граждан активных и пассивных, хотя понятие пассивный гражда­нин кажется противоречащим дефиниции понятия гражданин вообще. Следующие примеры помогут устранить эту трудность, приказчик у купца или подмастерье у ре­месленника, слуга (не на государственной службе), несовершеннолетний, каждая женщина и вообще все те, кто вынужден поддерживать свое су­ществование (питание и защиту) не собственным занятием, а по распоряжению дру­гих (за исключением распоряжения со стороны государства), — все эти лица не име­ют гражданской личности, и их существование — это как бы присущность. — Дрово­сек, которого я нанял в моем дворе, кузнец в Индии, который ходит по домам со сво­им молотом, наковальней и кузнечным мехом, чтобы работать там по железу, в срав­нении с европейским столяром или кузнецом, которые могут публично выставлять на продажу изготовленные ими изделия; домашний учитель в сравнении со школьным преподавателем, оброчный крестьянин в сравнении с арендатором и т.п. — все это лишь подручные люди общности, потому что ими должны командовать и их должны защищать другие индивиды, стало быть, они не обладают никакой гражданской само­стоятельностью.

Однако эта зависимость от воли других и неравенство ни в коей мере не противо­речат свободе и равенству этих лиц как людей, которые вместе составляют народ; вернее, лишь в соответствии с условиями свободы и равенства этот народ может стать государством и вступить в [состояние] гражданского устройства. Но иметь в этом устройстве право голоса, т.е. быть гражданами, а не просто принадлежащими к государству, — этому удовлетворяют не все с равным правом. В самом деле, из того, что они могут требовать, чтобы все другие обращались с ними как с пассивными час­тицами государства согласно законам естественной свободы и равенства, еще не вы­текает права относиться к самому государству в качестве активных его членов, орга­низовать его или содействовать введению тех или иных законов; отсюда вытекает лишь то, что, какого бы рода ни были положительные законы, на которые они дают свое согласие, они не должны противоречить естественным законам свободы и соот­ветствующему этой свободе равенству всех в составе народа, а именно они не долж­ны противиться возможности перейти из этого пассивного состояния в активное.

§47

Каждая из трех указанных властей в государстве представляет собой определен­ный сан, и, как неизбежно вытекающая из идеи государства вообще и необходимая для его основания (конституции), каждая из них есть государственный сан. Все эти власти содержат в себе отношение общего главы (который с точки зрения законов свободы не может быть никем иным, кроме самого объединенного народа) к разроз­ненной массе народа как к подданному, т.е. отношение повелителя (imperans) к пови­нующемуся (subditus). — Акт, через который народ сам конституируется в государст­во, собственно говоря, лишь идея государства, единственно благодаря которой можно мыслить его правомерность, — это первоначальный договор, согласно которому все (omnes et singuli) в составе народа отказываются от своей внешней свободы, с тем чтобы снова тотчас же принять эту свободу как члены общности, т.е. народа, рас­сматриваемого как государство (universi); и нельзя утверждать, что государство или человек в государстве пожертвовал ради какой-то цели частью своей прирожденной внешней свободы; он совершенно оставил дикую, не основанную на законе свободу, для того чтобы вновь в полной мере обрести свою свободу вообще в основанной на законе зависимости, т.е. в правовом состоянии, потому что зависимость эта возникает из его собственной законодательствующей воли.[...]

К ВЕЧНОМУ МИРУ

К кому обращена эта сатирическая надпись на вывеске одного голландского трак­тирщика рядом с изображенным на этой вывеске кладбищем? Ко всем ли людям или только к главам государств, которые никогда не смогут пресытиться войной, или, быть может, только к философам, которым снится этот сладкий сон? Вопрос остается открытым. И все же автор настоящего сочинения оговаривает для себя следующее:

политик-практик в споре с политиком-теоретиком должен поступать достаточно по­следовательно и не усматривать опасности для государства в мнениях теоретика, вы­сказанных им публично и без задней мысли; ведь отношения между ними таковы, что практик с гордым самодовольством, свысока смотрит на теоретика как на школьного мудреца, пустые идеи которого не опасны для государства, исходящего из принци­пов, основанных на опыте; государственный муж, умудренный опытом, может не опасаться за исход игры, как бы ни были удачны ходы его партнера. Автор надеется, что эта оговорка (clausula salvatoria) в достаточной мере оградит его от любого зло­намеренного истолкования данного сочинения.

РАЗДЕЛ ПЕРВЫЙ, КОТОРЫЙ СОДЕРЖИТ ПРЕЛИМИНАРНЫЕ СТАТЬИ ДОГОВОРА О ВЕЧНОМ МИРЕ МЕЖДУ ГОСУДАРСТВАМИ

1. «Ни один мирный договор не должен считаться таковым, если при его заключе­нии тайно сохраняется основа новой войны».

Ибо иначе это было бы только перемирие, временное прекращение военных дей­ствий, а не мир, который означает окончание всякой вражды и присоединять к кото­рому прилагательное «вечный» есть уже подозрительный плеоназм. Мирный договор уничтожает все имеющиеся причины будущей войны, даже те, которые, быть может, в данный момент не известны самим договаривающимся сторонам и которые впо­следствии могут быть хитро и изворотливо выисканы в архивных документах. Если называть вещи своими именами, то сохранение (reservatio mentalis) на будущее ста­рых претензий, о которых в данный момент ни одна из сторон не упоминает, так как обе слишком обессилены, чтобы продолжать войну, хотя и исполнены преступного намерения использовать для этой цели первый удобный случай, есть иезуитская ка­зуистика, недостойная правителя, так же как и готовность к обоснованию подобных действий недостойна его министра.

Разумеется, тем, кто в соответствии с просвещенными понятиями государствен­ной мудрости видит истинное достоинство государства в постоянном увеличении любыми средствами его могущества, наше мнение покажется ученическим и педан­тичным.

2. «Ни одно самостоятельное государство (большое или малое — это не имеет значения) ни по наследству, ни в результате обмена, купли или дарения не должно быть приобретено другим государством».

Дело в том, что государство (в отличие, скажем, от земли, на которой оно нахо­дится) не представляет собой имущества (patrimonium). Государство — это общество людей, повелевать и распоряжаться которыми не может никто, кроме него самого. Поэтому всякая попытка привить его, имеющего, подобно стволу, собственные кор­ни, как ветвь, к другому государству означала бы уничтожение первого как мораль­ной личности и превращение моральной личности в вещь и противоречила бы идее первоначального договора, без которой нельзя мыслить никакое право на управление народом. Общеизвестно, какую опасность для Европы (другие части света никогда не знали ничего подобного) создает в наше время способ приобретения, состоящий в том, что даже государства могут вступать в брак; на это смотрят либо как на новый ловкий способ без затраты сил благодаря родственным союзам увеличить свое могу­щество, либо как на средство расширить свои владения. Сюда же следует отнести и передачу своих войск одним государством другому в качестве наемников, используе­мых против не общего им врага; в этом случае подданные употребляются и потребля­ются как вещи, которыми можно распоряжаться по своему произволу.

3. «Постоянные армии (miles perpetuus) со временем должны полностью исчез­нуть». Ибо, будучи постоянно готовыми к войне, они непрестанно угрожают ею другим государствам. Они побуждают их к стремлению превзойти друг друга в количестве вооруженных сил, которое не имеет предела, и поскольку связанные с миром военные расходы становятся в конце концов обременительнее короткой войны, то сами постоянные армии становятся причиной военного нападения с целью избавиться от этого бремени. К тому же нанимать людей, для того чтобы они убивали или были убиты, — значит использовать их как простые машины или орудия в руках другого (государст­ва, а это несовместимо с правами человека, присущими каждому из нас. Иное дело – добровольное, периодически проводимое обучение граждан обращению с оружи­ем с целью обезопасить себя и свое отечество от нападения извне. Накопление бо­гатств может привести к тем же результатам, а именно: другие государства, усмотрев в том военную угрозу, будут вынуждены прибегнуть к упреждающему нападению так как из трех сил: вооруженной силы, силы союзов и силы денег — последняя мо­ет быть наиболее надежным орудием войны), если бы не было так трудно опреде­лять размеры этой угрозы.

4. «Государственные долги не должны использоваться для целей внешней политики».

Поиски средств внутри страны или вне ее не вызывают подозрения, если это дела­ется для экономических нужд страны (улучшения дорог, строительства новых насе­ленных пунктов, создания запасов на случай неурожайных лет и т.д.). Но как орудие борьбы держав между собой кредитная система, при которой долги могут непомерно увеличиваться, оставаясь в то же время гарантированными (поскольку кредиторы не предъявляют своих требований одновременно), — остроумное изобретение одного торгового народа в этом столетии — являет собой опасную денежную силу, а именно фонд для ведения войны. Превосходя фонды всех других государств, вместе взятых, этот фонд может быть истощен лишь с прекращением поступления налогов (что, однако, можно надолго отсрочить оживлением оборота, воздействуя на промышленность и ремесло). Эта легкость ведения войны, соединенная со склонностью к ней власть имущих, кажется врожденной человеческому роду и является большим препятствием на пути к вечному миру. Поэтому прелиминарный договор тем более дол­жен включать в себя задачу устранения этого препятствия, иначе неизбежное в конце концов государственное банкротство нанесет неоправданный ущерб другим государ­ствам. Следовательно, другие государства имеют право объединяться против такого государства и его притязаний.

5. «Ни одно государство не должно насильственно вмешиваться в политическое устройство и управление другого государства».

Ибо что может дать ему право на это? Быть может, дурной пример, который одно государство показывает подданным другого государства? Напротив, этот пример мо­жет служить предостережением, как образец того, какие беды навлек на себя народ своим беззаконием. Да и вообще дурной пример, который одно свободное лицо дает другому, еще не может рассматриваться как нанесение ущерба последнему. Сюда, правда, нельзя отнести тот случай, когда государство вследствие внутренних неурядиц распадается на две части, каждая из которых пред­ставляет собой отдельное государство, претендующее на самостоятельность. Если одному из них будет оказана помощь посторонним государством, то это нельзя рас­сматривать как вмешательство в политическое устройство другого (ибо в противном случае возникнет анархия). Но до тех пор пока этот внутренний спор не решен, вме­шательство посторонних держав означает нарушение прав независимого народа, борющегося лишь со своей внутренней болезнью. Такое вмешательство, следовательно, является дурным примером для других и угрожает автономии всех государств.

6. «Ни одно государство во время войны с другим не должно прибегать к таким враждебным действиям, которые сделали бы невозможным взаимное доверие в бу­дущем, в мирное время, как, например, засылка тайных убийц (реrcussores), отправи­телей (venefici), нарушение условий капитуляции, подстрекательство к измене (perduellio) в государстве неприятеля и т.д.».

Это бесчестные приемы борьбы. Ведь и во время войны необходимо испытывать хоть какое-нибудь доверие к образу мыслей врага, иначе нельзя будет заключить ни­какого мира и враждебные действия превратятся в истребительную войну (bellum internecium). Война есть печальное, вынужденное средство в естественном состоянии (где не существует никакой судебной инстанции, приговор которой имел бы силу за­кона) утвердить свои права силой. Ни одна из сторон не может быть объявлена не­правой, так как это уже предполагает судебное решение, и лишь исход войны (подоб­но тому как это имеет место в так называемом суде Божьем) решает, на чьей стороне право. Карательная война (bellum punitivum) между государствами немыслима (по­скольку между ними не существует отношений начальника и подчиненного). Отсюда следует, что истребительная война, в которой могут быть уничтожены обе стороны, а вместе с ними и всякое право, привела бы к вечному миру лишь на гигантском клад­бище человечества. Итак, подобная война, а также использование средств, которые открывают пути к ней, должны быть, безусловно, воспрещены. А то, что названные средства неизбежно приводят к ней, явствует из того, что эти гнусные дьявольские приемы войны, войдя в употребление, недолго удерживаются в пределах войны, на­пример шпионаж (uti exploratoribus), когда одни пользуются бесчестностью других, которую сразу невозможно искоренить, но переходят и в мирное состояние, совер­шенно уничтожая тем самым его назначение.[...]

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: