Частный подход и новый взгляд на системность

Раз уж зашла речь о гуманистическом направлении, скажем несколько слов о Абрахаме Маслоу. Почему здесь и почему про Маслоу? Традиционно считается, что гу­манистическое направление насквозь системно, а Мас­лоу его основатель. Но тут или одно, или другое... Без­условно, талантливая личность Маслоу действительно оказала огромное влияние на развитие психологической науки. Маслоу внес большой вклад в дело противопос­тавления идей гуманистического направления психоана­лизу и бихевиоризму. Но подход, так же как, например, и у Берна, был почти исключительно частный. Это не позволило Маслоу как исследователю перешагнуть пре­делы опыта и перейти в сферу строгих закономерностей. Кроме того, узость темы — фактически одна только са­моактуализация — не позволяла ему системно подойти к человеку.

Как Маслоу проводил свои исследования и в чем со­стоял его метод? Он подвергал анализу безусловно та­лантливых людей, которые соответствовали, по его оп­ределению, «самоактуализированным» личностям; были в выборке Маслоу и его современники, и исторические персонажи. В 1970 году он публикует работу, в которой излагает результаты своих исследований и приводит пят­надцать характеристик самоактуализированных людей. Среди этих характеристик: «постоянная свежесть оцен­ки», «демократическая структура характера», «сопротив­ление аккультурации, трансцендирование любой част­ной культуры». Очевидно, что о системности подхода особенно говорить особенно не приходится.

Те восемь тенденций (изложенные А. Маслоу в его последнем труде о «человеческой природе»), которыми должен заручиться человек, чтобы достичь состояния самоактуализации, действительно весьма интересны. Не­сомненная наблюдательность Маслоу позволила ему со­здать этот перечень важных черт, характеризующих развитие личности. Но опять же—без всякой системно­сти, без представления о человеке как о целостной струк­туре. Кроме этого кажется неправомерной попытка пе­реносить особенности, подмеченные у таких людей, как, например, Авраам Линкольн и Альберт Эйнштейн, на жизни и судьбы людей, которые, безусловно, куда менее талантливы и иначе одарены от природы. С другой сто­роны, где критерий, который позволил бы определить, чем обусловлена талантливость или даже гениальность человека (например, у Бенедикта Спинозы, который так­же был в этой «выборке») — личностными качествами или же особенностями мышления и сознания? То есть где критерий, который определит — социально или же, например, генетически детерминированы те или иные «личностные характеристики»?

Впрочем, Маслоу пробует себя и в системном науч­ном познании — это если вести речь о предложенной им иерархии фундаментальных потребностей. Но и здесь системный подход реализуется не применительно к человеку, а в отношении потребностей. В отношении же человека это все то же частное познание.

При всех безусловных достижениях Абрахама Мас­лоу в его исследованиях выявляются определенные и весьма существенные просчеты, которые являются ме­тодологической ошибкой, — «экстраполяция выводов и позиций, полученных в результате частного научного познания, в сферу системного». То есть перенос неких ча­стных по происхождению закономерностей в область системы «человек».

Даже отечественная психология, которая так много говорила о своей системности, основываясь на маркси­стско-ленинской философии и диалектическом матери­ализме, даже она осуществляла хотя и весьма замысловатый, но именно частный подход. Что такое представ­ление о «деятельности», если мы ни слова не говорим о «бездеятельности» или «абсолютном покое» (первая тео­рема закрыто-системного познания)? Что означает заяв­ление, что «все есть деятельность», как не экстраполяцию частного положения на область системного? И дело не в «парностях» и «противопоставлениях», нет. Дело в «си­стемности», которая не может возникнуть на таком фун­даменте, как одностороннее, частное представление, на частности, которая никак не может дать необходимой «целостности».

Перейти от колоссальной совокупности частных зна­ний о «бесконечном человеке» к системному представле­нию о нем — задача почти неразрешимая. Но такой ти­танический труд проделывает Сергей Леонидович Рубин­штейн, создавая работу «Основы общей психологии» (1940 г.), в которой он предстает перед нами как потря­сающий феноменолог*. Да, там нет по-настоящему цело­стной личности, но уже есть система «сознания». Пусть это лишь часть будущей системы человека, но уже насто­ящая система. С.Л. Рубинштейн ощущает невозможность ответить на вопрос о человеке только через сознание и добавляет понятие «деятельности», и в этом его следую­щий шаг в истории отечественной психологии—к систе­ме через синтез, словно говорит С.Л. Рубинштейн, но в рамках того же частного подхода. Он один из тех немно­гих истинных ученых, который не допускает самой глав­ной методологической ошибки — честно выдерживая частный подход относительно человека, он вместе с тем, причем имея на то полное право, закладывает через «единство сознания» основы для будущей целостности, системности теории самого человека.

* Еще ярче талант и философская полнота С.Л. Рубинштейна проявят себя в 50-х, когда он напишет свои книги «Бытие и сознание» (1957 г.)> «О мышлении и путях его исследования» (1958 г.), «Принципы и пути разви­тия психологии» (1959 г.) и, наконец, «Человек и мир» (1960 г.).

Алексей Николаевич Леонтьев, напротив, настойчиво будет строить систему человека, личности, исходя из по­нятия «деятельности», подразделяя и преобразовывая структуру последней. «Что такое личность? — задает­ся он вопросом в своих методологических тетрадях. — В обычном, житейском понимании это—то, что управ­ляет отдельными процессами деятельности». Далее в этом же тексте А.Н. Леонтьев уточняет: «Личность есть связь и иерархия деятельностей, определяемых не биоло­гически, но исторически»⁴¹. Но каких-то серьезных раз­личий между «деятельностью, определяемой историче­ски», и «деятельностью, определяемой биологически» в связи с понятием «личность», с одной стороны, и феноме­ном «человека» — с другой, А.Н. Леонтьев не делает. Хотя и считает свое понятие «деятельности» системооб­разующим, обладающим свойством некой фундамен­тальной целостности.

Впрочем, сейчас уже сложно понять, где советские психологи говорили от себя, а где с точки зрения вме­ненного им марксизма. Но так или иначе, когда в об­ществе отсутствует представление о ценности челове­ка, его жизни и ее качества, единственно возможным вариантом для исследователя было строить знание о че­ловеке с частных позиций, чтобы вопрос этой «ценно­сти» деликатно расплылся в представлениях автора о творчестве, гении, таланте и проч. Именно так и посту­пал С.Л. Рубинштейн. Но несмотря на этот частный под­ход, С.Л. Рубинштейн достигает потрясающих результа­тов благодаря тому, что жестко устанавливает точку об­зора, помещая ее в человека.

Феномен системы «сознания» очень важен методоло­гически еще и потому, что, кроме «примера системно­сти», он дает нам пример многоплановости системного единства. Эта целостность является целостностью по всем осям и координатам. Не хотелось бы говорить об этом вскользь, поскольку это очень серьезный, отдельный и объемный вопрос, но вот лишь один пример. С.Л. Рубинштейн пишет: «Сознание конкретного реаль­ного индивида — это единство переживания и знания» и далее: «Сознание — единство субъективного и объек­тивного»⁴². Многоосевая целостность — вот настоящая проверка на единство, и работа С.Л. Рубинштейна вы­держивает ее полностью.

В этом контексте нельзя не сказать о Льве Семено­виче Выготском. Величайший гений психологии созна­тельно использует целую «батарею» осей координат, а именно: организм, общение, смысл и культура. Причем каждая из этих осей рассматривается им самостоятель­но, однако они в его теории сопряжены друг с другом на каждом из уровней. Гениальное предвидение Льва Семеновича настолько близко к действительной открыто-системности, что остается только удивляться, как, исходя из частных знаний того периода, в отсутствие всей полноты знаний о том, что скрывает человеческое бессознательное, какое влияние могут оказать системы отношений на развитие отдельно взятой личности да и других знаний более позднего периода можно было достичь такого высокого уровня методологической си­стемности.

Видится три принципиальных момента, которые могли это обусловить. Во-первых, это культурологиче­ский аспект (не секрет, что Л .С. Выготский пришел в пси­хологию из литературоведения—литература же предла­гает потрясающие открытые системы). Во-вторых, ко­лоссальная, смелая и роковая для 30-х годов XX века ставка на методологию — работы Л.С. Выготского по «психологической причинности» по сути являются глу­бокой попыткой разобраться в точках обзора, их отно­шениях, в социальных допущениях, найти методологи­чески выверенную точку обзора в индивидуальном чело­веке. Все это поистине восхищает. И наконец, третье, са­мое, быть может, странное объяснение — гениальность автора, научное мышление Л.С. Выготского «имманент­но» целостно, и этим фактически все сказано.

Л.С. Выготского умер, не дожив и до сорока лет, раз­умеется, его потенциал был использован далеко не пол­ностью. Но короткий отведенный ему жизненный срок, «колдовство» Марксовой диалектики и реакционные дей­ствия тех, кто заручился ее поддержкой, — все это пре­пятствовало и рождению новой методологии, и но­вому взгляду на человека.

Итак, после того как фрейдовский баркас системно­сти в психологии дал трещину, с одной стороны, поднял голову «эмпиризм», а с другой — системность переста­ли афишировать. Всплески системности в первой поло­вине XX века не увенчивались успехом, а вот развитие всех частных направлений приветствовалось. После тем­ного занавеса человеческого нутра, который приоткрыл психоанализ, мало кому еще хотелось рыться в «грязном белье». Популярность обрели подходы бихевиорального толка и когнитивная психотерапия. Устав от допуще­ний, неопределенности и психоаналитической бездока­зательности, бихевиоризм взял своеобразный реванш. Ученые отказались вообще думать о личности, назвали голову «черным ящиком» и сосредоточились на меха­низмах научения. Когнитивисты избавились от «лично­сти» по умолчанию, переместив акцент на сознание, мыслительный процесс. Личность как производное со­циальных отношений позабылась, как будто потерялась. Впрочем, бихевиоризму было нетрудно подвергнуть ана­феме «личность», потому что уже психоанализ дезавуи­ровал феномен «личность», насытив последний инстин­ктами, влечениями и так далее. Когнитивистам и вовсе ничего более не оставалось, как перейти к практике мыш­ления, вместо того чтобы рассуждать о его причинах, укорененных в личностных структурах.

Частный подход расцвел во всей своей красе. Рост технических средств и информационных программ позволил проводить огромные по масштабу эксперимен­ты с колоссальными выборками, сложнейшими матема­тическими расчетами. Уже и вся наука двигалась в этом направлении, накапливая эмпирические знания в ущерб системности подхода. Наконец, появилось странное по своей незаинтересованной обреченности убеждение, что человек—это нечто, чего в индивидуальном его бытии познать совершенно никак нельзя, но можно «понять» и «запротоколировать» ряд его сторон. Мол, можно опи­сать его, используя мудреные понятия характеров, тем­пераментов, типов с бесчисленным количеством эм­пирически подобранных типологий и так далее. Можно приписать ему многие характеристики, выстроить зако­ны его поведения, рассчитать его интеллектуальную при­годность... и что этого будет вполне достаточно.

Да, человек индивидуален, а «чужая душа потемки», и никому-то не нравится, когда ему «в душу заглядыва­ют», даже если заглядывают с благими намерениями. Вместе с тем ведь остается и другой путь: можно успеш­но выполнять социально-экономический заказ — про­фессионально-психологический отбор, психологическая оценка разного рода больных, прогнозирование соци­альных и семейных отношений, бизнес-консалтинг. Бы­ли созданы сотни шкал и типологий, человека уже мож­но даже «распять» на этих шкалах. Однако, несмотря на столь широкомасштабное наступление по всему фрон­ту, мы не можем ни помочь отдельно взятому челове­ку, ни понять, как он будет действовать, как вести се­бя в конкретной ситуации. И — а это, наверное, самое обидное — мы до сих пор не понимаем, что есть чело­век. Но что такое психология без ответа на этот основ­ной вопрос?

Самое страшное — это иллюзия целостности. Мож­но называть интегративный подход целостным, но ведь это не сделает его менее интегративным. Впрочем, ил­люзию целостности таким образом создать можно. Она, с одной стороны, даст нам ощущение того, что мы до­стигли всего принципиально возможного и теперь мо­жем, никуда более не торопясь, лишь «углублять свое знание в частностях». Это, разумеется, полностью ис­ключает возможность нового, непредвзятого, ориги­нального взгляда. А с другой стороны, иллюзия целост­ности фактически развязывает нам руки — мы теперь якобы все знаем, личность являет собой направлен­ность, приобретенный опыт и индивидуально-психоло­гические особенности, поэтому мы сейчас все измерим, от IQ до сексуальных претензий, а потом... Личность, подобно пожарному брезенту, растягивается и натяги­вается множеством рук между множества точек, и все ждут, что кто-то сейчас откуда-то прыгнет, но никто по­чему-то не прыгает.

А тем временем, чтобы не тратить его даром, в от­сутствие того, кто должен, как мы выразились — «пры­гнуть», создается бесчисленное множество частных за­кономерностей, формулируется такое несметное коли­чество терминов, что в результате эту вакханалию ре­зультатов научного познания просто невозможно синтезировать, с ней невозможно работать. В случае же частных теорий на какой-то из позиций делается упор, брезент растягивается неравномерно и рвется! Как «заиграет» некая установленная для всех людей законо­мерность у индивидуальной конкретной личности, мы не знаем. А иллюзия целостности есть, и мы выносим решение.

Может показаться, что мы сгущаем краски, но совер­шенно очевидно, что единого представления о человеке в науке до сих пор нет, а человек един. Никто не работа­ет в рамках какой-то одной психологической теории, поскольку все «практики» понимают, что одной теории, одного взгляда и средств — недостаточно. Распростра­нено парадоксальное, фактически общее мнение, что каждый специалист, работающий с человеком, должен в результате этой работы создать свой собственный, пригодный только для него некий индивидуальный об­раз-модель человека, а также систему понятных ему — этому специалисту — принципов работы с пациентом (клиентом). Что в таком случае психологическое и пси­хотерапевтическое образование, становится непонятно. Да и потом, это достаточно странно — проводить экс­перименты на людях (а получается, что каждый специ­алист должен будет поставить их по нескольку сотен), которые в общем-то обратились за помощью, — насто­ящие живые люди с настоящими проблемами, которые нуждаются в помощи уже здесь и сейчас.

Разрыв практики с теорией достиг в психологии уди­вительного размаха, словно ничего и не связывает рас­суждений о человеке с самим человеком и психологиче­ской помощью ему. А задача психолога, конечно, не в одной только оценке состояния человека и использова­нии батареи психологических тестов, его задача — это оказание фактической помощи в сохранении самого до­рогого, что есть или было когда-то у человека, — радо­сти жизни. Не проблема рассчитать по Кетеллу психоло­гический тип. Вопрос «Как жить?» (а в нашей нынешней ситуации он зачастую звучит уже почти в классической формулировке: «Жить или не жить?») — это не тип, это конкретная, требующая профессионального действия ситуация. Но нет ни приложимой к практике теории, ни отработанного в деталях метода работы, ни эффектив­ного образования. Где уж тут сгущать краски?

Кроме всего прочего, положение в психологии еще и существенно осложнено все нарастающим технократиз­мом: техники, превалирующие над теорией, — это про­блема, как и всякие лекарства в отсутствие серьезного этиопатогенетического исследования и правильно уста­новленного диагноза.

Сейчас же происходит манипуляция подходами, их результатами. В норму вошла неопределенность, а то и фактическая подмена терминов, понятий. Мы перестали следить за тем, идет ли речь о действительных исследо­ваниях или об их профанации. Яркие слова — бессо­знательное, архетипы, комплексы и так далее по списку— затмили собой реально существующие человеческие си­туации, индивидуальности, а авторам этих понятий по­казалось, что они не исследователи и не помощники че­ловека на его собственном индивидуальном пути, но не­кие хранители человеческих душ и великой всезнающей науки о них. Точки обзора оказались факелами в руках затейливых «фокусников» от психологии. Социальные допущения стали не дополнением, а настоящей основой для ряда теорий. Индивидуальное благополучие паци­ентов (клиентов) было принесено в жертву социальному. Личность, так и оставшаяся загадкой, перестала быть ин­тересной. И разумеется, в такой ситуации, при таком от­ношении к науке и практике и главное — к самому чело­веку, обратившемуся за помощью, стали рождаться пси­хологические монстры, или, даже лучше сказать — свое­образные психологические зомби, подобные учениям Дейла Карнеги и Рона Хаббарда.

Разумеется, указанные психологические «зомби» не лишены интересных и заслуживающих внимания мыс­лей. Но те воззрения, которые были положены в их ос­нову, не считая всевозможных методологических оши­бок, оказались подчас просто бесчеловечными. Кто-то может сказать, что это не научные направления попу­лизма и не стоит уделять им пристального внимания и вообще все не так страшно. Совершенно верно, но недо­оценивать того колоссального влияния, которое оказы­вает подобная литература, нельзя. Она опаснее любых шаманов и колдунов, ныне столь популярных, потому что эти теории наукообразны. Возникают пусть и псев­донаучные, но системы, им верят психически и интеллек­туально сохранные люди. Кто-то может возразить, что, мол, авторы ратуют за системность, а когда им ее преподносят на блюдечке с золотой каемочкой, они приве­редничают. Нет, речь идет о настоящих, глубоких и се­рьезных методологических ошибках, о которых нельзя умалчивать.

Ошибки же эти похожи на преднамеренные. Не ут­руждая себя изучением личности, эти направления по­стулируют ее имманентную целостность и, подобно неокантианцам, умалчивая, правда, об этом, говорят о невозможности познания человека — этой «вещи в себе». Далее заключается, что раз познать человека не­возможно, то необходимо просто интегрировать эту не­познаваемую систему в социальное бытие. Хотя как ин­тегрировать «то, не знаю что» во что бы то ни было, не­понятно. И тут-то меняется точка обзора, меняется под­ход. Подход становится частным и распространяется на социальные связи, которые, конечно, с успехом позна­ются, а далее предоставляются личности как некая ди­ректива к действию. А «чем» она будет это «есть», нико­му не понятно, тут уж, что называется, кто во что го­разд. То есть фактически полученный материал брошен в пропасть «неразгаданной души человеческой», что на­поминает в своей основе наполнение воспаленного вооб­ражения Родиона Раскольникова идеями наполеонов­ского величия.

В результате всего этого получается примерно следу­ющее: человеку подается на этом самом «блюдечке» то, чего он так страстно желает, — признание целостности его личности, системности и «поэтому» (хотя и непо­нятно — почему?) величия по отношению ко всему ос­тальному. Остальных можно теперь (с таких-то пози­ций) назвать «серой массой», что может показаться жертве учения весьма лестной характеристикой. Ощу­щение собственного образа становится более весомым, а при желании, особенно когда такой стиль поведения приводит к конфликтам в социальном окружении, мож­но будет ощутить себя «обиженной и оскорбленной» личностью, что также придаст бытию некий оттенок благородного и патетического трагизма: «Я все о них знаю, я старалась, я... а они!..»

Итак, форма провозглашенной системности инди­вида (с этим можно лишь согласиться, поскольку лич­ность действительно и система, и, несомненно, индиви­дуальность) не наполняется никаким действительным содержанием, а насыщается инструкциями по мани­пуляцией социумом («серой массой»). Другая же точка обзора незаметно для человека помещается в социум, где авторы таких теорий умело подмечают то, какой человек нужен этому социуму, и в данном случае реали­зуется уже частный подход. Человек, по результатам та­кого исследования, нужен сговорчивый, послушный, лишь в меру инициативный, прилежный, улыбчивый и так далее. После этого точка обзора вновь перемещает­ся в пустую форму индивидуальной человеческой сис­темности, и личности говорят: «Вы же знаете, что вам надо, например, от этого человека? Вы можете достичь всего, чего хотите, если будете говорить с ним так, что­бы он почувствовал себя значительным. Похвалите его, ведь это ему так нравится, улыбайтесь ему, и у вас все по­лучится!»

Такие авторы предлагают игнорировать индивиду­альность другого; если ты знаешь, что тебе нужно, ты просто должен использовать средства достижения этого. В конце концов, ты же имеешь право: «Ведь вы же инди­видуальность, вы целый мир и вам надо¹.» После этого, правда, например, Карнеги говорит: «Только не подумай­те, что я учу вас льстить, просто будьте искренни». Дей­ствительно, Карнеги не заинтересован в том, чтобы мы думали, что мы льстим, в этом случае возникнет проти­воречие: с одной стороны, мы нечто воспринимаем как «серую массу», а с другой — наше величие, которое дол­жно перед этой «серой массой» лебезить. Но, простите, как можем мы быть искренними, если нас вовсе не интересует тот, с кем мы вступаем в отношения? Как мы мо­жем быть искренними, если нас занимает только то, что мы хотим получить от своих собеседников?

Умелые манипуляции — «как приобретать друзей и оказывать влияние на других людей». И мы потеряли че­ловека, форма не наполнилась содержанием. Ловко уловленное желание почувствовать себя индивидуаль­ностью и потребность общества в «законопослушных» гражданах — излюбленный Карнеги метод манипуля­ции, и мы получаем блистательную теорию, где нет оби­женных и царствует одиночество. И действительно, на что обижаться, если все в равной степени обижены? Все перетасовано несколько раз, а карты оказались крапле­ными. Не везет же прежде всего самому человеку. Не ве­зет по той простой причине, что все сложилось в пользу его одиночества, которое, впрочем, было у него еще и до обращения за психологической помощью, а теперь стало привычным и усвоенным.

Вот что пишет замечательный исследователь Эверетт Шостром в предисловии к своей блестящей работе «Анти - Карнеги, или Человек-манипулятор»: «Трагедия нашей жизни в том, что современный человек в резуль­тате своего бесконечного манипулирования потерял вся­ческую возможность выражать себя прямо и творчески и низвел себя до уровня озабоченного автомата, кото­рый все время тратит на то, чтобы удержать прошлое и застраховать будущее. Да, он часто говорит о своих чув­ствах, но редко их испытывает. Он любит поговорить о своих тревогах, но честно повернуться к ним лицом и попытаться от них избавиться он не может. Современ­ный человек пробирается по жизни ощупью, используя целый арсенал слепых масок и уклончивых заявлений, и понятия не имеет о том, как богат и красочен реальный мир»⁴³.

Очень точные слова. Скептик же может отметить, что это «просто слова», но именно поэтому, чтобы избежать подобной оценки, мы формулируем методологические ошибки данных псевдонаучных направлений, полагая, что серьезный разбор этих «течений» в области психо­логической мысли возможен и необходим. Методоло­гия — это не только инструмент создания теории, но средство санации, способ поставить заслон для подоб­ных ошибочных, а подчас и по-настоящему вредных теорий.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: