|
|
Социокультурные коннотации.Имеются в виду те дополнительные оттенки значений слова, которые обусловлены особенностями культуры (культурные коннотации) и общественной жизни (идеологические, политические коннотации). Яркий пример наличия социокультурных коннотаций представляют названия животных (зоонимы). Хорошо известно, что в разных языках и в разных культурах названия одних и тех же животных (то есть эквивалентные по номинативному значению) имеют разные коннотации, то есть их черты и свойства оцениваются по-разному. Так, в русском языке собака имеет обычно положительные коннотации и символизирует преданность, трудолюбие, доброту (предан, как собака, собака друг человека), в то время как в китайской речевой практике образ собаки всегда отрицательный. Заяц ассоциируется в русском языке и культуре с трусостью, а в китайском – с хитростью. Русская рыбка – добрая и могущественная, помогает героям сказок, а китайская – олицетворение глупости. Русские баран и козел – упрямые и глупые, а китайские – беззащитные, жалкие. Казалось бы, все очень просто и понятно, но это – конфликт, война языков и культур, это ловушка, в которую попались недавно самые сильные мира сего. Во время встречи Президента России и Премьер-министра Великобритании в Петербурге в марте 2000 года В.В. Путин возмущенно сказал Тони Блэру об оскорблениях, наносимых россиянам чеченцами, и привел в качестве примера плакат, обнаруженный в чеченском лагере: «Над нами Аллах, под нами козлы». Действительно, в современном русском языке «козел» - очень распространенное грубое ругательство. Ситуацию «смягчил» переводчик: «Above us is Allah, under us are goats». Но в английском языке слово goat – нейтрально, (оно имеет только устаревшее значение любвеобильный мужчина), поэтому в английском варианте чеченцы никого не оскорбляли, а просто, живя высоко в горах, романтически констатировали, что над ними Аллах, а под ними – горные козлы. Произошел сбой коммуникации, что всегда опасно на столь высоком уровне общения. В современном русском языке функционирование слова козёл в применении к человеку характеризуется именно этими свойствами: широким распространением и частотной употребительностью, с одной стороны, и грубостью, вызывающей самую негативную реакцию, что можно проиллюстрировать двумя фактами из жизни современной России. 1. Широко известный анекдот. Приходит муж домой и говорит жене: Напрасно новых русских ругают за грубость и бескультурие. Я сегодня переходил улицу, а водитель «мерседеса» крикнул мне из окна машины – уважительно так, на «Вы» и по фамилии: «Для Вас, Козлов, подземные переходы построили». 2. Заметка Андрея Гречанника (в газете «Комсомольская правда» 25 июля, 2007г.) под заголовком «Чиновника оштрафовали на 42 тысячи рублей ЗА РУГАНЬ на подчиненного» о решении суда по вопросу о наказании начальника, обозвавшего сотрудника козлом. Мировой суд рассмотрел дело главы Калманского района Александра Перная и постановил: виноват! Виноват в оскорблении представителя власти. Значит, должен платить. Так завершилось во всех смыслах громкое дело на Алтае, начало которому было положено еще 1 декабря прошлого года. Если верить протоколам прокуратуры, тогда Александр Пернай на общерайонной планерке, видимо, желая оценить работу одного из своих подчиненных, а может быть, даже простимулировать ее, назвал главу Калманского сельсовета Владимира Никифорова «одним из сельскохозяйственных животных, имя которого носит явно оскорбительный оттенок» (подчеркнуто мной – С.Т.) На совещании присутствовали около 50 человек – руководители почти всех служб района, директора школ, сельских администраций. Выругался Пернай нецензурно, так сказать, по-мужицки. Сельский глава оскорбления не стерпел и подал заявление в прокуратуру. …Суд поддержал Никифорова. Его обидчика осудили. Помимо штрафа в 20 тысяч рублей, с него взыскали судебные издержки в размере 7200 рублей и 15 тысяч рублей компенсации морального вреда. Итого 42 тысячи! Как именно обозвали пострадавшего, у читателя не вызвало сомнений, тем более что газета не поленилась и задала вопрос видным деятелям России «А вы как сотрудников стимулируете на хорошую работу?» Приведу только один ответ – Евгения Ясина, научного руководителя Высшей школы экономики: «Стараюсь всем хорошо платить и поддерживать в коллективе «семейную» атмосферу. А «козлами» - даже публично – называю тех, кто у меня, слава богу, не работает». А вот пример «конфликта» зоонимов (названий животных) на очень «низком» уровне. Маленький мальчик кричал на обидевшего его англоязычного мальчика You are a puppy!, «обзывал» его щенком, но английский puppy либо нейтрально, либо имеет ласкательный оттенок, и ссора улеглась. (рассказала Ю. Собещанская). Интересные наблюдения из той же сферы зоонимов приводит Марина Лапшина. И снова – ласточка. На этот раз – русская. Так получилось, что из известных в России птиц, пожалуй, самые нежные, трогательные чувства вызывает именно она. Подтверждением служит переносное значение слова ласточка в русском языке: это может быть ласкательное, приветливое обращение к близкой женщине, ребенку. О том, что образ ласточки важен для мировосприятия русского человека, говорит большое количество русских пословиц и поговорок с образом ласточки, а, как известно, этот пласт языка фиксирует многовековой опыт жизни народа, наблюдения, оценки, согласующиеся с образом жизни и мыслями множества людей. Вот лишь некоторые примеры из «Толкового словаря живого великорусского языка» В.И. Даля: Кто при первой ласточке умоется молоком, белым будет; Гнездо ласточки разорять грех; Где ласточке ни летать, а к весне опять прибывать; Голубь и ласточка – любимые богом птицы; Благовещенье без ласточки – холодная весна и др. Для сравнения скажем, что в английском языке только одна пословица с образом ласточки: One swallow does not make spring и слово swallow лишено ласкательной эмоционально-оценочной окраски. В англоязычной картине мира ласточка ассоциируется только с высокой скоростью полета, что закреплено шекспировской фразой Do you think me a swallow, an arrow, or a bullet? В английской языковой картине мира ласкательные нежные ассоциации связаны с другой птицей – уткой. Существительное duck – утка имеет переносное значение голубушка, дорогуша. И в этом случае перед нами снова несовпадение, и довольно существенное, двух языковых картин. Русское слово утка лишено ласкательных коннотаций, оно, наоборот, сопровождается довольно уничижительными коннотациями, что видно из выражений глуп/прожорлив как утка, ходить уточкой (переваливающейся походкой). Интересно задуматься над вопросом, почему такие разные ассоциации вызывают слова, обозначающие одни и те же сущности. Ответы на подобные вопросы возможно найти, только обратившись к историческим, культурным, религиозным истокам. Может быть, особое отношение русских к ласточке испокон веков было связано с христианской традицией, в которой именно ласточка была той птичкой, которая кружила над головой Христа на Голгофе. Согласно другой христианской традиции, принятой в англоязычном мире, колючку из тернового венца поднимавшегося на голгофу Христа выхватила другая птица – малиновка, по-английски «robin». Изображение этой птицы с красной грудкой (кровью Иисуса) – неотъемлемая часть английских рождественских открыток. Таким образом, за языковой картиной всегда стоит или иной культурный (в широком смысле слова) опыт.[3] К этому интересному и убедительному описанию можно добавить только одно соображение. Вероятно, позитивные коннотации слова ласточка в русском языке и их отсутствие у английского слова swallow можно объяснить также и чисто языковыми моментами: ласточка имеет в своем составе уменьшительно-ласкательный суффикс, а swallow – омоним отнюдь не ласкового, а скорее физиологического глагола глотать. Если бы ласточка называлась глоталка, вряд ли русский мужчина называл бы так любимую женщину. Русское слово курица наделено негативными социокультурными коннотациями, так принято называть глупую, неловкую женщину (куриный ум, глупа, как курица, мокрая курица, слепая курица). В китайском языке курицами называют проституток. Перед словом цзи – курица «обычно добавляют некий эпитет для усиления степени оценки, например е цзи (дикая курица – уличная проститутка), чу цзи (цыпленок – молодая проститутка), лао цзи (старая курица – пожилая проститутка)».[4] В нашей культуре дракон – это страшное, жестокое существо, убивающее все живое, поедающее прекрасных девушек, монстр, которого все боятся. Китайский дракон – это блистательный и могущественный властитель, это солнце, это символ доброй силы. Сказать о человеке по-русски «овца» - это отнюдь не значит сделать комплимент, потому что это в нашей культуре характеризует (обычно женщину) как тупую, глупо покорную, следующую за стадом. В китайской же культуре и, соответственно, в языке «овца» это символ красоты и совершенства, особенно большая и жирная: она послушная, у нее вкусное мясо, она воплощает лучшие добродетели: доброту, коллективизм, самоотверженность, скромность (По материалам пленарного доклада профессора Jia Yuxin на конференции по вопросам межкультурной коммуникации. Харбин, Китай, июль 2007г.). Еще пример различий в названиях животных, обусловленный культурой. По-русски бык – это мощный, сильный, упрямый (упрям/силен/здоров, как бык) «муж коровы». Испанское слово toro благодаря корриде как неотъемлемой части национальной культуры превратило «мужа коровы» в бойца, Героя, романтического и прекрасного, которого воспевают поэты, рисуют художники, ваяют скульпторы. В сонете Мигеля Эрнандеса борьба за любимую женщину метафорически представлена как коррида, где влюбленный мужчина погибает от женщины-тореадора. Como el toro he nacido para el luto y el dolor, como el toro estoy marcado por un hierro infernal en el costado y por varón en la ingle con un fruto. Como el toro lo encuentro diminuto todo mi corazón desmesurado, y del rostro del beso enamorado, como el toro a tu amor se lo disputo. Como el toro me crezco en el castigo, La lengua en corazón tengo bañada Y llevo al cuello un vendaval sonoro. Como el toro te sigo y te persigo y dejas mi deseo en una espada, como el toro burlado, como el toro. Как toro я рожден для траура и для горя, как toro у меня адское клеймо, я наделен мужским естеством. Как toro я думаю, что оно крошечное, – мое неумеренное сердце; безумно в тебя влюбленный, я борюсь за прикосновение к твоей любви – за поцелуй – как toro. Как toro в страданиях я закаляюсь, мой язык окровавлен моим собственным сердцем, и звонкая буря в моем горле! Как toro я следую за тобой и преследую тебя, а ты утолишь мои желания одним ударом шпаги, и я как обманутый toro, и я как toro. Для нас самое интересное здесь то, что мужчина сравнивается с быком корриды (он и клеймен, и страдает, и обливается кровью, и побежден тореадором-возлюбленной), но в русском тексте переводчик Л.Г. Герценберг оставил слово toro, снабдив сонет примечаниями: «слово toro оставлено в переводе из-за неуместных здесь коннотаций русского слова бык».[5] Между сравнением с быком и сравнением с toro – огромная разница, хотя собственно значение этих слов – одно и то же: оба они соотносятся с одним и тем же предметом реальности. Итак, самой коварной, трудной и опасной становится комбинация языкового и культурного барьеров, когда их представляют слова «эквивалентные», то есть имеющие одно и то же значение в разных языках и соотносимые, соответственно с одним и тем же предметом или явлением реальности. Все приводимые выше примеры с зоонимами относились к этой последней категории: они обозначали одно и то же животное, но культурные коннотации были различными, что и приводило к сбою коммуникации, недоразумениям, конфликтам. Такого рода примеров чрезвычайно много: скрытые силы культуры работают непрерывно, ее невидимые нити опутывают прямое, номинативное значение слова, иногда приводя – через метафору – к омониму. Например, уже упомянутая история слова культура, родившегося из латинского сельскохозяйственного термина возделывание земли. Название дерева липа и его омонимы в значении «фальшивка», «подделка» сплелись социокультурными нитями, и у липы-дерева ощущаются – и обыгрываются! – негативные коннотации. Вспоминается старый анекдот советских времен. Когда Л.И. Брежнев наградил себя очередным орденом Героя Советского Союза, народный юмор немедленно отразился в следующем диалоге из серии «армянское радио». Армянскому радио задали вопрос: «Почему, когда Брежнев надевает парадный мундир, вокруг него вьются пчёлы?» Армянское радио ответило: «Липой пахнет». Совсем не смешной, а драматический политический инцидент, который сейчас воспринимается особенно остро, описывает Наталья Шахова. Еще при советской власти я была на экскурсии в небольшом закарпатском городке. В числе прочих достопримечательностей нам показали посаженное на вершине холма дерево русско-украинской дружбы. К несчастью, за несколько лет до этого в дерево ударила молния (а молнии, как известно, любят ударять в одиноко стоящие на холмах деревья), но от погибшего ствола взяли отросток и посадили. Однако упрямая молния снова ударила в то же самое место, поэтому представший нашим глазам саженец имел весьма жалкий вид. С этой историей, помимо очевидных проколов физико-ботанического плана, связан еще и лингвистический конфуз (в сталинские времена все это назвали бы происками врагов народа) – в качестве дерева дружбы была выбрана липа.[6] Социокультурный образ березы – дерева, символизирующего Россию (так же, как дуб – Англию, клен – Канаду, а кедр даже украшает государственный флаг Ливана), лучше всего виден в словосочетаниях узуальных, привычных, в основе которых лежит естественная связь реальных предметов мысли (things meant): белая, нежная, родная, кудрявая береза, березка, березонька. Для русского человека береза – это образ любимой женщины, по которой тоскуют в разлуке, которой пишут любовные стихи и песни, обнимают, «как жену чужую» (С. Есенин). Осина в русской культуре – прóклятое, неприятное, дрожащее от своей вечной вины дерево: на осине, по преданию, повесился Иуда. Осиновым колом нужно было пригвоздить грешных покойников, чтобы перестали вставать из могил. Постоянный эпитет: горькая осина. В разных культурах одни и те же представители флоры (так же как и описанные выше зоонимы – названия представителей фауны) имеют очень разные социокультурные ассоциации. Так, социокультурный образ персика в русской культуре – это юная свежая прекрасная девушка с нежной кожей, в то время как в Китае персик ассоциируется со старухой. В русском языке сравнить мужчину с огурцом или огурчиком значит сделать ему комплимент: крепкий, бодрый, моложавый. В армянском языке уподобление огурцу это оскорбление для мужчины, поскольку социокультурные коннотации слова огурец в таком контексте – тупой, неумный, зануда. О социокультурных коннотациях, о метафорике цветообозначений в разных языках написано очень много. Термины, обозначающие цвета, как и термины родства, – излюбленный предмет изучения и лингвистов, и культурологов. И все-таки не могу устоять перед искушением привести именно цветообозначения в качестве примеров социокультурных коннотаций – по крайней мере, по трем причинам. Во-первых, несмотря на многочисленные научные труды на эту тему, в п р а к т и к е о б щ е н и я социокультурные оттенки наименований цветов – это очередная западня, очередной совместный военный оборонительный прием языка и культуры. В культурных и языковых картинах мира – как и в любой картине – цвета играют очень важную роль, но при этом переливы их оттенков могут различаться очень значительно. Во-вторых, на примере цветообозначений особенно ярко видно активную роль языка в формировании нашего восприятия мира, его власть над человеком. Мы смотрим одним и тем же органом чувств – глазами – на один и тот же кусочек реальности, видим весь спектр, но различаем только те его цвета и их оттенки, которые имеют наименования в нашем языке. Иными словами, мы видим только то, что нам показывает (или – навязывает) язык: один цвет (blue – для носителей английского языка), два цвета (синий и голубой для носителей русского языка), четыре цвета (в языке хинди). Известное изречение великого И.В. Гете: «человек видит то, что знает» можно модифицировать в нашем контексте: «человек видит то, что имеет название». Наконец, в третьих, цветообозначения особенно хороши для иллюстрации культурных коннотаций еще и из-за из терминологического характера: термины теоретически, по определению, не должны иметь никаких коннотаций. Действительно, ведь по своему номинативному значению названия цветов – это физические термины, регистрирующие отдельные участки спектра. Словари определяют их через соотнесение с окраской реальных природных предметов или явлений. «Белый – 1. Цвета снега или мела» (Ожегов). «Черный – 1. Цвета сажи, угля» (там же). Может возникнуть вопрос: а как же с физикой? Как английский язык передает цвета спектра, в которых присутствуют и голубой, и синий (красный, оранжевый, желтый, зеленый, г о л у б о й, с и н и й, фиолетовый)? Не может же у них быть в спектре 6 цветов, из-за «нехватки» слова. С физикой в английском языке все в порядке, в спектре 7 цветов: red, orange, yellow, green, b l u e, i n d i g o, violet. То есть, голубой это blue, а наш синий – это их indigo, который определяется разными словарями как deep blue, blue-violet, dark blue-purple. Как уже говорилось выше, язык способен описать все, даже если в его запасах отсутствуют те или иные конкретные лексические единицы. Однако, важнейшая роль цветообозначений, расцвечивающих яркими красками и языковую, и культурную картины мира, обусловлена не их номинативными, терминологическими значениями, а культурными коннотациями, о которых и идет речь в данном разделе. И уж что касается социокультурных коннотаций, то здесь (используя подходящую метафору) такая пестрая палитра красок! Итак, социокультурные коннотации цветообозначений в разный языках[7]. Черный и белый. В цветовой гамме культурной и языковой картин мира, созданных русским и английский языком, эти цвета играют очень важную роль. Номинативное значение слова белый – цвета снега или мела (О.); white – of the colour of fresh snow or common salt or the common swan’s plumage [белый – цвета свежего снега, обыкновенной соли или обычного оперения лебедя] (COD). Номинативное значение слова черный – цвета сажи, угля, противоположное белый (О.); black – opposite to white, – colourless from the absence or complete absorption of all light [черный – противоположный белому – бесцветный из-за отсутствия или полного поглощения света] (COD). Оба цвета представляют собой определенное физическое явление реального мира. Например, они могут характеризовать платье: a black dress, черное платье обозначает платье черного цвета, а a white dress, белое платье определяет цвет платья как цвет снега, соли, оперения лебедя. Однако в обеих культурах черный цвет ассоциируется с трауром (известно, что во многих восточных странах цвет траура – белый), поэтому черное платье может быть либо траурным, либо официальным вечерним нарядом. Если в художественном произведении появляется ребенок в черном, значит, в его семье кто-то умер, потому что одежды черного цвета в наших культурах дети не носят. И поэтому героиня известной детской повести «Поллианна», приехавшая вскоре после смерти отца в новую семью в красном платье, торопится объяснить почему она не в черном: I ought to have explained before. Mrs. Gray told me to at once – about the red gingham dress and why I am not in black. She said you’d think it was queer. But there weren’t any black things in the last missionary barrel. Part of the Ladies’ Aid wanted to buy me a black dress but the other part thought the money ought to go towards the red carpet for the church (E.H. Porter. Pollyanna) [Мне надо было раньше объяснить это. Миссис Грей велела мне сразу это сделать – о красном льняном платье, мол, почему я не в черном. Она сказала, что это может показаться странным. Но в последней посылке от миссинеров не было ничего черного. Часть общества женской помощи хотела купить мне черное платье, но другая часть полагала, что деньги должны пойти на красный ковер для церкви (Э. Портер. Полианна)]. Белое платье обычно в обеих культурах носят юные девушки, это символ невинности, свадебный наряд. Пышное белое платье обычно «выдает» невесту – это культурный знак бракосочетания. Чтобы осознать все культурные оттенки такого простого сочетания слов, как белая скатерть, white tablecloth, надо представить себе черную скатерть, black tablecloth, что достаточно трудно сделать: для обеих культур это искусственное словосочетание поскольку за ним не стоит «кусочек реальности». Белая же скатерть, white tablecloth – признак торжественного, парадного события. Сочетания слов black и white со словом man в значении «человек» заслуживают специального рассмотрения. Социокультурная обусловленность словосочетания white man проявляется в его специфической семантике. White man – это не просто «человек с белой кожей, представитель белой расы». В следующем контексте white men предполагает, по-видимому, только американцев, хотя с антропологической точки зрения испанцы и мексиканцы также являются представителями «белых»: And sometimes her husband brought visitors, Spaniards or Mexicans or occasionally white men (D.H. Lawrence) [Иногда ее муж приводил гостей, испанцев или мексиканцев, а порой и белых (Д.Х. Лоуренс)]. Не случайно и то, что в обществе белых, заявляющих о превосходстве своей расы над другими, данное словосочетание приобрело значение «порядочный, приличный, благовоспитанный человек», в то время как словосочетание black man имеет определенный отрицательный оттенок и синонимично со значениями «дьявол», «злой дух», «сатана». Сравним отрывки: The whitest man that ever lived, a man with a cultured mind and with all the courage in the world (T. Hardy) [Самый порядочный из всех людей, когда-либо живших на свете, самый образованный и самый отважный (Т. Гарди)]. Sit down and tell me about your sister and Jon. Is it a marriage of true minds? It certainly is. Young Jon a pretty white man (J. Galsworthy) [Сядь и расскажи мне о своей сестре и о Джоне. Это союз верных сердец? Конечно же. Молодой Джон – вполне порядочный человек. (Дж. Голсуорси)]. Rich as Croesus and as wicked as the black man below (G. Meredith) [Богат, как Крез, зол, как дьявол внизу (Дж. Мередит)]. Для английского языка (отражающего культуру и общественное сознание говорящего на нем коллектива) вообще характерно традиционное соотнесение черного цвета с чем-то плохим, а белого – с хорошим, причем под влиянием американского варианта английского языка оно получило в британском дополнительную актуализацию. Поэтому атрибутивные словосочетания с прилагательным black часто имеют негативные коннотации, а прилагательное white, как правило, входит в состав словосочетаний, имеющих положительные оттенки значения. Действительно, black sheep (черная овца), black market (черный рынок), blackmail (шантаж (букв. черная почта)), Black Gehenna (черная геенна), black soul (черная душа), во всех этих случаях black ассоциируется со злом; к тому же это цвет траура, цвет смерти: black dress (черное платье), black armband (черная нарукавная повязка). Напротив, white – цвет мира (white dove – белый голубь, символ мира), цвет свадебного платья невесты, цвет всего хорошего и чистого. Ср. у У. Блейка в стихотворении «The Little Black Boy» [«Черный мальчик»]: And I am black but Oh, My soul is white [Я черный, но душа моя бела (пер. С. Степанова)]. Даже когда white сочетается с существительным, явно обозначающим нечто плохое, white смягчает, облагораживает негативное значение последнего: white lie – ложь во спасение, морально оправданная ложь (ср. русское черная зависть – белая зависть). Вообще метафоры белого и черного цветов в русском языке в большинстве случаев совпадают с английским: черная душа, черная весть, черный день, черный глаз, черный враг. Интересное культурное различие, обусловленное, по-видимому, климатом: русские откладывают, берегут что-либо жизненно важное на черный день, а англичане – на дождливый: against a rainy day. Специфика употребления словосочетаний white man и black man в наши дни неожиданно получила весьма острое звучание. В связи с растущей ролью английского языка как международного языка-посредника, а также в связи с освобождением народов Африки от колониализма и ростом их самосознания, специфическая метафорика черно-белых обозначений привлекла к себе пристальное внимание африканцев. Как указывает Али Мазруи, автор работы «Политическая социология английского языка», африканская общественность озабочена «пережитком расизма в современном английском языке» – тем, что, употребляя слово black с отрицательными коннотациями, а white – с положительными, говорящий не осознает «уходящей корнями в прошлое расистской традиции, которая ассоциирует черное с плохим, а белое с хорошим».[8] Али Мазруи связывает эту традицию с распространением христианства, изобразившего дьявола черным, а ангелов белыми. Он приводит многочисленные примеры из Библии и классической английской литературы, которые задевают достоинство чернокожих и поэтому представляют особые сложности при переводе на африканские языки. Так, Порция в «Венецианском купце», обсуждая претендентов на ее руку, среди которых, помимо английского барона, немецкого герцога, французского вельможи, был принц из Марокко, категорично заявляет: «If he have the condition of a saint and the complexion of a devil, I had rather he should shrive me than wive me» (Будь у него нрав святого, а лицо дьявола, так лучше бы он меня взял в духовные дочери, чем в жены (пер. Т. Щепкиной-Куперник)). Африканский переводчик был вынужден заменить цвет лица (complexion) на лицо, чтобы избежать обидного намека на цвет кожи. По мнению автора исследования, необходимо срочно принять какие-то меры в отношении метафорики цветообозначений в современном английском языке, поскольку он является наиболее законным и вероятным кандидатом на универсальное применение, а черные естественные носители этого языка, по-видимому, в ближайшее время количественно превзойдут белых носителей. В китайском языке и культуре слово и понятие «черный» имеют два разных набора социокультурных коннотаций: 1. Серьезный и справедливый. Например, Чернобородый Баогонг – воплощение строгого, но справедливого судьи. Он накажет любого, кто нарушит закон. 2. Злой, тайный, нарушающий законы. Черное сердце – злой, жестокий человек; черный занавес – тайная, скрытая информация; черный список совпадает по значению с русским словосочетанием. Слово белый в китайском языке имеет ограниченное речеупотребление – в первую очередь из-за культурных коннотаций: это цвет траура, смерти, похорон. Соответственно словосочетания с прилагательным белый (как в нашей культуре со словом черный) часто имеют негативную окраску: Белый человек – 1) неграмотный, простой (в уничижительном смысле слова) человек, 2) идиот Белая еда – дармовая еда, полученная попрошайничеством Белый взгляд – надменный, высокомерный взгляд. Красный. Русское слово «красный» многозначно, оно имеет, согласно академическому Словарю русского языка 1986 года издания, семь значений: 1) Имеющий окраску одного из основных цветов спектра, идущего перед оранжевым; цвета крови. 2) Относящийся к революционной деятельности, революционный; связанный с Советским строем, с Красной армией. 3) Красивый, прекрасный 4) Радостный, счастливый 5) Ясный, яркий, светлый 6) почетный, парадный 7) составная часть некоторых ботанических и зоологических названий. Культурные коннотации ярко выраженного позитивного характера представлены в значениях 3), 4), 5), 6). Переносное значение красный как связанный с Советским строем возникло на базе ассоциаций с красным флагом. Сейчас это уже исторический термин. Социокультурные коннотации слова красный могут быть показаны на примере стихотворения Николая Асеева «Кумач». Именно в художественном тексте, ориентированном на эмоционально-экспрессивные реакции говорящего или слушающего, слово раскрывает свои семантические потенции, «обрастает» новыми оттенками – коннотациями, развивает новые значения, полифонически играет сразу несколькими и таким образом представляет собой некий семантический аккорд. Уже в первой строфе стихотворения Николая Асеева это слово встречается в шести словосочетаниях: красные зори, красный восход, красные речи, у Красных ворот, и красный, на площади Красной, народ. Сочетания «красные зори», «красный восход» относятся к вполне обычным, узуальным, часто воспроизводимым, однако, в контексте художественного произведения в них реализуются одновременно по крайней мере три из семи значений слова «красный», зарегистрированных в академическом издании «Словаря русского языка» (Москва, «Русский язык», 1986): «имеющий окраску одного из основных цветов спектра, идущего перед оранжевым; цвета крови», «красивый, прекрасный», «ясный, яркий, светлый», а может быть и четвертое – «радостный, счастливый». Словосочетание «красные речи» – оригинально, ново, это, в отличие от «красных зорь», индивидуальное творчество автора. В нем на первый план выступает значение «революционный, связанный с Советским строем», однако одновременно присутствуют, несомненно, и значения «радостный, счастливый, красивый, прекрасный», и даже, возможно, «парадный, почетный». В творческом, индивидуально-авторском словосочетании «красный народ», венчающем строфу, реализуются все значения слова «красный», к этому приводит постепенное усиление полифонии – от «обычных», клишированных, используемых в названиях колхозов, фабрик, пионерских лагерей и т.п. «красных зорь» до уникального и необычного «красного народа». Более того. В контексте художественного произведения под влиянием искусного обыгрывания слова «красный», даже составные географические названия – термины Красные ворота, Красная площадь, опять же по определению лишенные всяких коннотаций, оживают, звучат полифонично, реализуя и старые значения «красивый», «праздничный», и новое «революционный». Все сказанное выше верно в отношении восприятия данного стихотворения теми, кто был (или есть) на стороне «красных». В восприятии же сторонников «белых» – и тогда, и сейчас – во всех этих словосочетаниях на первое место выдвигается ассоциация с цветом крови и, соответственно, стихотворение получается совершенно другое, зловещее звучание: весь мир залит кровью, это царство насилия и убийства – окровавленный народ у обагренных кровью ворот на залитой кровью площади говорит и слушает красные речи. При этом слово «красный» в сочетании со словом «речь» получает отрицательную коннотацию из-за ассоциации с красноречием, то есть способностью говорить «красиво», а, значит, неискренне, не от души. Красные (красивые) речи обманывают обагренный кровью народ, над красно-кровавым миром восходит такое же солнце на кроваво-красной заре. Чрезвычайно любопытна и весьма показательна картина изменений социокультурных коннотаций красного цвета в связи с социальными переворотами (р е в о л ю ц и я м и) в России в 20 веке, когда именно этот цвет с его дореволюционными коннотациями красоты, праздника, радости, стал главным символом Советского Союза, а после его падения превратился для нового режима в знак «проклятого прошлого». Вот как отражают эту эволюцию словари русского языка. В «Словаре русского языка» С.И. Ожегова (под ред. Н.Ю. Шведовой) в 1972 г. у слова красный 4 значения.
В «Словаре русского языка» С.И. Ожегова и Н.Ю. Шведовой 1992 и 1993 года издания эта словарная статья выглядит так. Красный – 1. Цвета крови, спелых ягод земляники, яркого цветка мака. Красное знамя. Красный галстук (пионерский). Красное вино.
Обратите внимание на то, как изменяются и толкования значений, и иллюстративная фразеология. «Цвета крови» смягчают «политкорректные» невинные «ягодки-цветочки»: земляника и мак. Из второго значения уходит слово «социалистический». В третьем значении красному углу возвращено его происхождение и предназначение, связанное с иконой, не упоминавшейся по политическим причинам («религия – опиум для народа», «церковь отделена от государства»). И, наконец, новым, пятым «значением» оказывается субстантивированное прилагательное, в определении которого слово диктатура придает уже некоторую негативную окраску. Русский семантический словарь Н.Ю. Шведовой (без С.И. Ожегова) в 1998г. включает слово красно-коричневый – фашиствующий сторонник коммунистического режима. Экстремистские лозунги красно-коричневых. Изменения социокультурных коннотаций слова и, соответственно, его употребительности убедительно показывает специальное исследование синонимов – оттенков красного цвета. В начале XX в. весьма употребительным было слово пунцовый (ср. пунцовый ковер, пунцовый закат). Характерно, что в одном из недавних телеинтервью Алла Баянова, вспоминая о начале своей карьеры, упомянула о преподнесенном ей букете пунцовых роз. В эпоху после революции это слово резко сузило сферу употребления (сейчас оно применяется в редких случаях, по преимуществу при описании цвета кожи лица, да и то в поэтической речи). Самыми же популярными словами для называния «модного» революционного красного становятся кумачовый и алый – именно так назывались цвета многочисленных атрибутов той эпохи – знамен, галстуков, косынок и т.п. Однако в отношении пурпурный определенный пиетет сохранялся и в это время. В пурпурный цвет красились занавесы ведущих театров и скатерти, покрывающие огромные столы разнообразных торжественных заседаний. Он присутствовал в официальных мундирах дипломатов. А кто не помнит литературный штамп «склоненный пурпур знамен», традиционно включаемый в описание многочисленных высоких похорон? 
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|