Значение Вашингтонских соглашений для формирования региональной подсистемы международных отношений 3 глава

* Публичное Развертывание этой проблемы было прервано югославскi4м кризисом. Однако по его окончании этот феномен несомненно приобретет новые грани. В частности, горазло более жестко, может быть поставлен вопрос о репрессиях, проводимых Авкарой против курдского населения. Применить двойной стандарт после разрекламированной <решительности* Запада в отношении Югославии будет весьма проблематично.

с арестом руководителя КРП А. Оджалана. Американская политика «отсечения» северной территории от Ирака, фактически создает прецедент некоего полусамостоятельного существования курдской общины в этой зоне. Курдская «карта» вводится в игру и в связи с проектом трубопровода Баку—Джейхан, который должен пройти через территорию Турции, подконтрольную курдам. И, конечно же, дело Оджалана, которое все-таки не завершено, привлечет внимание к курдской проблеме. Это тем более возможно, что будирование этого вопроса позволит многим достичь своих целей. Так, для США курдская проблема может превратиться в инструмент ослабления, как Ирака, так и Ирана, часть территории которого также включает в себя вожделенный Курдистан. Конечно же, курдская проблема разыгрывалась великими державами на протяжении всего ХХ в. с той или иной степенью заинтересованности. Однако сегодня, когда значительное влияние имеет общественное мнение, а на него могут оказывать чрезвычайно сильное влияние действия курдской общины в Европе, проблема имеет шанс выйти из своего конвенционального поля.
Еще один фактор, который может изменить международнополитическую ситуацию как в самом Средиземноморье, так и повлиять на действия глобальных «игроков», фактор обновляющегося Ирана. Иран — государство, которое по своим геополитическим параметрам и этно-конфессиональным характеристикам, подкрепленным экономическими интересами, склонно оперировать сразу в трех регионах — в Средиземноморье, в Средней Азии и Закавказье. Иран — страна-<шарнир>, связывающая воедино три разные геополитические плоскости.
Чрезвычайно остро стоит сейчас вопрос о том, как будет работать этот «шарнир»? Не будет ли он выбит из складывающейся конструкции процессами внутреннего развития?
Сегодня Иран, вставший на весьма опасный путь осторожного самореформирования, в отличие от других государств, которые за каждый шаг в сторону демократии получают дивиденды от международных спонсоров этого общественного строя, оказался в чрезвычайно сложной ситуации. Он лишается поддержки в тот момент, когда таковая ему чрезвычайно нужна. Ситуация надвигающейся экономической катастрофы совпала по времени с приходом к власти умеренного президента М. Хатами, начавшего реальный переход от всевластия аятолл к режиму, более приемлемому в современном политическом сообществе. Реформы, начатые Хатами, заставили его противников действовать решительно. Речь идет о широкомасштабном наступлении, которое ведут религиозные лидеры Ирана ради сохранения собственного безусловного господства. Проявлеииями этого наступления становятся убийства интеллектуалов и реформатов. Соединенные Штаты, присвоившие себе роль международного арбитра (ИЛИ жандарма), действуют неадекватно сложившейся ситуации, здравому смыслу. После некоторых раздумий и даже робких попыток смягчить свое отношение к Ирану, Белый дом Продолжает линию жесткого давления на Тегеран и Игнорирования Импульсов внутренних Изменений, В Вашингтоне фактически исходят из позиции, что Истощенный экономическими санкциям Иран «приползет» к США. Там полагают, что подобная ситуация гораздо выгоднее поиска компромиссов, взаимных интересов и налаживания отношения. Но произойдет ли это и что реально может произойти с Ираном через некоторое время? Кто одержит победу: Хатами или реакционеры, которые намерены продолжить свои экстремистские действия, направленные на дестабилизацию всего суперрегиона от Ливана до Средней Азии? США своей политикой фактически отказываются создать государство, в котором все, в том числе и духовенство, будут равны перед законом. Конечно, Продвижение либеральных изменений в Иране может продолжиться и при сохранении нынешней позиции США. Однако трудно гарантировать, что в складывающейся ситуации продвижение либерализма пойдет мирным путем. Все более широкие массы Поддерживают намерения Хатами. Это подтвердили Прошедшие муниципальные (впервые с 1978 г.) и парламентские выборы. Нельзя сбрасывать со счетов и то, что офицерство традиционно негативно относится к духовенству и их вооруженной структуре — Корпусу Стражей Исламской Революции, и в среде военных профессионалов Хатами, вероятно, найдет поддержку в решающий момент. Эти факторы в сочетании с готовностью реакционеров применять силу вполне могуг вылиться в гражданские конфликты. действительно, на определенном этапе по мере продвижения реформ с обострением угрозы всевластию аятолл усиливается борьба за власть в Иране. Поводами для столкновений могут стать в том числе президентские выборы.
Отношение к Ирану могло бы быть проблемой исключительно самих США, но в Вашингтоне считают необходимым ставить барьеры на пути взаимодействия третьих стран с Ираном. Однако взаимодействие других стран с Ираном имеет тенденцию к нарастанию. Первого марта 1999 г. корпорации Elf Aquitaine (Франция) и Agip (Италия) подписали с Иранской национальной нефтяной компанией контракт на 540 млн долл. по освоению нефтегазового месторождения Доруд на юге Ирана.
Это не первая сделка, заключенная вопреки политике США. Стоит также вспомнить контракт 1997 г. французской нефтяной компании «Тоталь», малазийской «Петронас» и российской «Газпром» по освоению иранского газового месторождения Южный Парс. Тогда США столь негативно отреагировали на сделку, что странам ЕС пришлось в мае 1998 г. достичь с США определенных договоренностей по вопросу экономического сотрудничества с Ираном, Кубой и Ливией. Суть их состоит в том, что, несмотря на наличие экстерриториального закона Д’Амато, США не будут преследовать европейские компании, сотрудничающие е Ираном. В свою очередь, страны ЕС должны поддерживать проводимую американцами политику давления на указанные государства. Однако мартовский 1999 г. визит Мохаммада Хатами в Италию, как представляется, сломал эти договоренности. Основанное на нефтяных интересах сближение Европы и Ирана объективно имеет перспективу для расширения. Себестоимость добычи нефти на некоторых месторождениях Ирана составляет менее одного доллара за баррель. Тегеран в нынешней экономической ситуации готов пойти на предоставление чрезвычайных льгот иностранным инвесторам. Сейчас, на рассмотрение европейских компаний предложены 43 нефтяных проекта, стоимостью до 8 млрд долл. Недавним решением парламента Ирана планка иностранного участия в нефтеперерабатывающем комплексе была поднята до 49%. При этом условия ныне предлагаемых контрактов чрезвычайно выгодны европейцам — они предполагают фиксированную (в денежном выражении) долю иностранных инвесторов. Такие меры по привлечению иностранного капитала, предпринимаемые Тегераном, вполне объяснимы — 80% экспортной выручки Ирана приходится на нефть.
Стремление к ослаблению энергетической зависимости от дружественных США стран Персидского Залива толкает Европейский союз на более тесное взаимодействие с Ираном. Приход на должность председателя Еврокомиссии Р. Проди ускорил политику взаимного притяжения. Ведь именно Р. Проди, в бытность премьер-министром Италии, первым из западных лидеров такого ранга посетил Иран. Учитывая маятникообразный и компенсационный характер взаимоотношений Европы и США, когда после периода жесткой «атлантической солидарности», которую ярко продемонстрировала агрессия НАТО против Югославии, следует период проявления европейской самостоятельности, можно предсказать дальнейшую активизацию отношений ЕС с Ираном.

Модели поддержания региональной стабильности

Итак, мы видим, что проблемы, зарождающиеся на юге Средиземноморья, имеют тенденцию к «миграции» на европейское побережье, распространения на весь суперрегион Большого Средиземноморья. Взаимообусловленность проблем является императивом их совместного решения, оба побережья обречены на соразвитие и, как следствие, на поиск моделей поддержания обще-региональной стабильности, хотя бы на минимально необходимом Уровне Какие же модели поддержания стабильности, сценарии выстраивания устойчивой региональной структуры существуют вообще и какие из них применимы для региона Большого Средиземноморья?
Первая (в хронологическом порядке) модель поддержания региональной стабильности это система концерта». Возникновение в 1815 г. «европейского концерта» (официально именовавшегося «Священным союзом»), неинституционализированного консультативного органа, явилось осознанием того, что классическое политическое 1аiе-iаiге системы баланса сил не может быть гарантом безопасности и стабильности без должного уровня координации действий государств региона, по крайней мере, великих держав. Характерными чертами «концерта» являются: маргинальное значение союза в сознании политиков при планировании конкретных акций; господство Realpolitik недоучет (неучет) интересов слабых государств системы; отсутствие органов наднациональной координации; отсутствие делегирования суверенитета.
Возможна ли система «концерта» в современном Большом Средиземноморье? По-видимому, нет. Во-первых, очевидно, что подобная схема морально устарела. Во-вторых, отсутствуют реальные политические условия для реализации этого сценария региональной стабильности. В Средиземноморье, на данный момент и в обозримой перспективе, отсутствуют региональные «великие державы», что Предопределяет невозможность «позитивного сговора» сильных, как это произошло в Европе начала ХIХ в., и где подобная Ситуация генерировалась и далее. Ни одна из стран — ни афро-азиатского, ни европейского побережий не может претендовать на статус доминирования со значительным отрывом по ресурсным показателям*. Несмотря на всю диверсифицированность стран, судя по совокупности ресурсных факторов, можно говорить об определенной гомогенности как европейского, так и афро-азиатского побережий. (Гомогенности, конечно же, в рамках этих побережий, но не общесредиземноморской). Глобальный статус Сверхдержавы США также автоматически не проецируются на Средиземноморье. Этому мешает как целый ряд объективных причин, так и принцип мировой системы, где доминирование на глобальном уровне вовсе не означает первостепенной роли в региональных подсистемах, когда множество внутренних факторов снижают воздействие внешнего. Гипотетически, о некоем «концерте», можно было бы говорить в случае сохранения реального

* Именно так понимается автором статус великой державы.

российского присутствия в Средиземноморье и возможности некоего формализованного взаимодействия США, России и Евросоюза. Однако это предположение из области фантастики.
Следующей моделью обеспечения региональной стабильности является система коллективной обороны, система, объединяющая государства региона и направленная против внешнего врага (вне данного политического региона). Исторически система коллективной обороны сформировалась после Второй мировой войны как результат противостояния СССРи США, НАТО и ОВД. Ее основными элементами были: наличие врага или, по крайней мере, четкое представление о том, кто есть враг; предотвращение возможной агрессии путем военного сдерживания. Важным аспектом являлись концепции военной реакции на ту или иную ситуацию. Само существование мощной обороны служило фактором постоянного сдерживания устремлений противника. Выборочное наращивание сил помогало осуществлять шантаж противника.
Против реализации подобной модели в Средиземноморье можно выдвинуть целый ряд возражений. Во-первых, эта система, и даже отдельные ее элементы, чрезвычайно громоздки для регионального уровня. Второе, и главное, схема коллективной обороны презюмирует наличие внешнего врага. Возможно ли найти подобного врага, который был бы общим для всего Средиземноморья, для его обоих побережий? По-видимому, нет. Можно говорить об общих вызовах безопасности, которые существуют в регионе: милитаризация, попытки некоторых государств обрести ОМУ, миграция, порождающие ее, т.н. «push factors»*, прежде всего, экономического характера. Но как мы видим, все эти проблемы рождаются внутри самого региона и носят не чисто военный характер, зачастую просто невоенный. Система коллективной обороны направлена вовне и не предназначена для решения внутрирегиональных проблем, которые не относятся к оборонной сфере. Таким образом, можно заключить, что система коллективной обороны просто не адекватна нынешним объективным запросам Средиземноморья, не адекватна существующим вызовам. Однако, как ни странно, осуществляются попытки создать подобную систему в Средиземноморье, осуществляются блоком НАТО и ложатся в общую логику расширения зоны влияния этой классической организации коллективной обороны и желания формализовано закрепить подобное влияние. НАТО всегда присутствовало в регионе Средиземноморья. Но, если это присутствие в годы «холодной

push factors,факторы вьааалкиваная, под этим термином в литературе
понимается совокупность причин самого разного характера, которые побуждают население к миграции.

войны» выглядело вполне логичным, а его рудименты в виде сохранившегося военно-морского присутствия и военных баз почти по всему периметру также вполне понятны, то весьма сомнительными, с точки зрения изменившегося международного климата, выглядят попытки НАТО закрепиться на афро-азиатском побережье Средиземного моря. Попытки эти в качестве начала определенной долгосрочной политики стали проявляться с 1994 г. Тогда Североатлантический альянс заявил о готовности «к установлению на разовой основе контактов между Североатлантическим альянсом и не входящими в него странами Средиземноморья с целью содействия укреплению региональной стабильности». Каковы возможности, средства и последствия этого «содействия» можно предположить с достаточной долей вероятности и подобные предположения вряд ли будут радужными. К развитию отношений с НАТО в 1995 г. были приглашены Египет, Израиль, Мавритания, Марокко, Тунис, несколько позже Иордания. Мадридский (июль 1997 г.) саммит НАТО дал дальнейший импульс расширению активности блока в регионе. Была создана Группа Средиземноморского сотрудничества, расширена возможность дальнейшего вовлечения государств региона в орбиту блока. Подобные действия НАТО можно было бы толковать только как неадекватные и затратные внешнеполитические акции военной организации, не страдающей от недостатка ресурсов. Но программа «Партнерство ради мира» начиналась также с весьма «невинных» контактов, однако это вылилось в расширение НАТО на восток Европы. Уместна также еще одна аналогия: Североатлантический альянс и Европейский союз начинали свою восточную политику одновременно, но доминирующим фактором политической жизни Евразии стало расширение именно военного блока. Сегодня в Средиземноморье также одновременно начинают действовать эти две структуры. Тезис (его часто используют натовцы) о том, что эти две организации почти идентичны по своему составу и могут работать рука об руку, не вполне правомерен. Логика деятельности этих двух организаций абсолютно различна, в том числе, в отношении Средиземноморья. В случае дальнейшего развития инициативы НАТО перед государствами региона возникнет дилемма о том, что делать: пройти сложный и весьма долгий путь по экономической интеграции со странами Евросоюза или вступить в военный блок, что гораздо проще. Проще это и для тех деятелей в странах Европы, кто не понимает императива соразвития, который становится единственно возможным путем поддержания стабильности в евро-средиземноморском пространстве. К сожалению, тенденция на активизацию деятельности НАТО в регионе имеет определенную базу для дальнейшего развития. Принятие новой стратегии НАТО, состоявшееся на Вашингтонском саммите, официально закрепляет право Альянса на так называемые «out-of-area operations». Подобные «действия вне зоны ответственности’> блок намерен проводить без санкции ООН или ОВСЕ. Это новшество означает изменение самого характера НАТО, и вовсе не в сторону дальнейшей демилитаризации. Подобная концепция имеет все шансы быть примененной и в зоне средиземноморья, тем более, что опыт оперирования блок наработал во время войны в Заливе, связанной с постоянной мобилизацией сил при обострении американо-иракских отношений, а также продолжает совершенствовать его на Балканах.
Опасения по поводу возрастания роли НАТО в регионе имеют шанс остаться только опасениями лишь в том случае, если страны Евросоюза в расширении зоны НАТО на юг увидят расширение влияние США, и у государств Европы возникнет реальное желание проявить не трансатлантическую, а собственно европейскую идентичность. Возможность этого достаточно велика. Процесс евросредиземноморского сотрудничества в значительной степени был запущен странами Южной Европы, которые, прежде всего Франция, имеют достаточно критическое отношение к США. При этом Италия, Португалия и Испания в Средиземноморском процессе видят возможность увеличения своего внешнеполитического влияния и через это усиление своего веса в Евросоюзе. другое государство Южной Европы — Греция, в расширении НАТО, возможно, увидит увеличение влияния Турции, которая гораздо более тесно интегрирована в Североатлантические структуры и имеет реальный шанс усилиться в процессе южного расширения НАТО. Тем более, что в нынешней ситуации вокруг Югославии Турция уже максимально использует шанс для дальнейшей внешнеполитической экспансии. Свою роль в недопущении роста активности НАТО в регионе может сыграть и то, что подобные действия обострят ситуацию вокруг Ирака, Ирана, Ливии, Израиля, что усилит нестабильность в регионе в целом и негативное отношение ряда государств к Западу, в т.ч. к Европе.
Третьей моделью региональной стабильности является система коллективной безопасности. Она направлена, прежде всего, внутрь себя, на решение проблем региона, союза. Ее основными принципами являются отказ от применения силы для решения споров между участниками системы; коллективная реакция в случае агрессии одного из участников против другого; мирное урегулирование споров на основе международного права. Именно эта идея лежала в основе Лиги Наций и нынешней ООН. Недостаток инструментария, а главное, воли мирового сообщества, сказывается на том, что эта система на глобальном уровне остается достаточно рыхлой. Но это на глобальном уровне, на региональном же — попытки построения подобной системы предпринимались в 1930-е годы, но они были запоздалыми, т.к. один и очень сильный участник системы — фашистская Германия — прилагал все усилия к тому, чтобы сломать расстановку сил и методы регуляции в регионе, навязать свое господство странам Европы. Сегодня следовало бы обратится к несколько более «свежему» примеру коллективной безопасности или, скорее, попытке построения таковой. Речь идет о системе Организации по безопасности и сотрудничеству в Европе. Несмотря на всю рыхлость механизмов, система СБСЕ (ОБСЕ) достаточно успешно функционирует и выполняет задачи, поставленные перед ней государствами-учредителями. Функционирование данной системы не ограничивается только сугубо военной сферой, но включает в себя гуманитарную, экономическую, политическую «корзины». Можно много рассуждать по поводу того, почему во второй половине 1990-х годов система ОБСЕ несколько отошла на второй план, но нельзя отрицать, что данная система внесла свой значительный вклад в мирное развитие европейского континента в период 1970—1990 гг., что благодаря наличию механизма СБСЕ стали плодотворными усилия по снижению уровня милитаризации континента, были выработаны нормы конвенционального политико-правового поведения элит европейских государств. Этот механизм обеспечил поддержание стабильности в период, когда происходили кардинальные изменения в общественно- политической жизни стран бывшего социалистического блока.
Неудивительно, что одним - из проектов по обеспечению стабильности в Средиземноморском регионе стал проект пере- несения модели СБСЕ на местные реалии.
Инициаторами и участниками этого процесса выступали арабские страны-участники движения неприсоединения, ООП, и их европейские коллеги — Кипр, Мальта, Югославия.
Диалог между СБСЕ и средиземноморскими странами партнерами восходит к 1975 г. и основывается на базовых документах Общеевропейского процесса, в частности на Хельсинском акте 1975 г., Хельсинском документе 1992 г., Будапештском документе 1994 г. и на Хартии Европейской безопасности, принятой на Стамбульском, 1999 г. саммите ОБСЕ. Пик активности диалога между СБСЕ и странами Средиземноморья пришелся на 1979—1993 гг. Более того в 1990 г. Испания и Италия предложили ускоренный сценарий адаптации европейского процесса к конкретным параметрам Средиземноморья через созыв Совещания по безопасности и сотрудничеству в Средиземноморье (СБСС). Во многом это предложение было

* К средиземноморским партнерам ОБСЕотносятся Алжир, Египет, Израиль, Иордания, Марокко, Тунис, и с мая i998 г. Иордания.

адресовано арабским странам — участникам движения неприсоединения, которые в июне 1990 г. выразили свою «поддержку Совещанию по безопасности и сотрудничеству в Средиземноморье на базе модели СБСЕ» свою «готовность и открытость для начала регионального диалога с Испанией и Италией, равно как и с другими заинтересованными странами с целью создания условий для начала подобного процесса».
Совместный итало-испанский документ стал достоянием участников СБСЕ на встрече в Пальма-де-Майорка 24 сентября 1990 г. Его логика исходила из трех основных тезисов: исторической общности Средиземноморья и Европы, современного состояния взаимозависимости, а также фактора войны в Персидском заливе. Исходя из этого, ставилась задача разрешения совместными усилиями целого комплекса проблем, существующих в регионе в значительной степени через формирование нового «измерения» Север-Юг, императивно необходимого после окончания периода глобальной конфронтации и слома старых механизмов регуляции. К сожалению, дальнейшее развитие событий в мире — распад СССР, конфликт в Югославии, поставили перед мировым сообществом и перед СБСЕ, в частности, другиё, более жгучие проблемы и идея средиземноморского измерения ОБСЕ отошла на второй план. Однако это не значит, что воля обстоятельств оказалась бесспорным победителем, которому нужно сдаться. Интерес к экстраполяции опыта Хельсинского процесса на Средиземноморье не умер.
С самого начала обсуждения модели безопасности для ХХI в., старт которому дал Будапештский саммит ОБСЕ, средиземноморские партнеры выразили свою живую заинтересованность в дискуссии и выработке документа, что происходило, в частности, по линии Контактной группы. Помимо этого, ряд стран - партнеров представил и свои письменные предложения для включения их в Хартию европейской безопасности. Само место проведения саммита — Стамбул, явилось неким символом большей средиземноморской ориентации ОВСЕ. Целый ряд моментов, обсуждавшихся на встрече, имеют объективно реальный выход на Средиземноморье: к ним можно отнести весь комплекс проблем, связанных с южным флангом России и СНГ, которые становятся подвержены влиянию тенденций, берущих свое начало в регионе Ближнего и Среднего Востока. Несомненно, что распространение формата ОВСЕ на Средиземноморье выгодно России, так как традиционно обще- европейский процесс формировался с нашим активным участием, и ОБСЕ, в отличие от других европейских и евро-атлантических структур, является для нас «обжитой» организацией, где у нас по-прежнему остаются возможности реализации собственных интересов. Помимо трудностей взаимодействия со средиземноморскими партнерами объективного характера, слабая динамичность ОБСЕобуславливается позицией США и ряда западноевропейских стран, ориентированных на консервацию рыхлости и низкой оперативности ОБСЕ как региональной организации.
Залогом региональной стабильности является не только, а в современном мире не столько, решение проблем военного, силового характера, сколько нахождение адекватного ответа на вызовы нового типа. Их значительная часть связана с функционированием социально-экономического механизма стран и региона в целом. Проблему реагирования на подобные вызовы решает модель безопасности через интеграцию, наиболее успешным примером ее реализации стал опыт западноевропейской интеграционной группировки — Европейского союза. И это очень характерная черта• послевоенной эволюции восприятия безопасности, когда в сознании элит произошла трансформация от концепции контроля за побежденным противником к концепции интеграции как механизму, который обеспечил рациональный характер нарастающему процессу взаимозависимости, прежде всего экономической, и явился крупнейшим со времен Венского конгресса политическим шагом по укреплению стабильности на европейском континенте, шагом, который во многом изменил идентичность понятия стабильность. Если раньше стабильность во многом воспринималась как взаимосбалансированность ресурсов и соответственно отсутствие возможности того или иного игрока системы нарушить расстановку сил, то европейская интеграция заставила понимать стабильность как баланс интересов, возможность реализации которых обусловлена взаимодействием с партнерами по интеграционному блоку через достаточно сложную систему наднациональных органов, обладающих делегированным суверенитетом и определенной автономией не только от национальных государств, но и от сугубо внутристрановых социально-экономических и политических тенденций. Подобная технократическая отстраненность и автономия позволяли, а сейчас с дальнейшим углублением интеграции еще больше позволяют элиминировать объективно существующие, но все менее значительные различия национальных интересов отдельных государств.
Прочитав соображения автора по поводу модели безопасности через интеграцию, многие могут задаться вопросом: а какое отношение имеет все это к Средиземноморью? Существующие в регионе интеграционные структуры, такие как Совет сотрудничества арабских государств Персидского Залива (ССАГПЗ) и Союз арабского Магриба, ограничены по своему составу и внутренне слабы и, соответственно, вряд ли смогут обеспечить интеграцию в масштабе всего афро-азиатского побережья. Подобные возражения вполне логичны. Однако, если исходить из понимания интеграции как процесса регионализации, основанного на феномене объективной социально-экономической взаимозависимости, и интернационализации хозяйственных связей и, что самое важное, регионализации, направляемой определенной политической волей, то мы видим отсутствие на афро-азиатском побережье именно политической воли. Так кто или что может стать источником этой воли? Автор со всей ответственностью допускает, что источник политической воли может находиться как в рамках собственно региона намечаемой интеграции, так и за его пределами. Это вовсе не говорит об искусственном характере интеграции, о возможности ее привнесения извне, но это еще раз подчеркивает, что факторы, находящиеся вне системы, могут влиять на процессы, происходящие в системе. Факторы могут быть чрезвычайно разнообразными: экономическими, военными и, конечно же, политическими. Политическая воля, направленная на способствование перерастанию объективных тенденций взаимозависимости в процесс интеграции, столь же объективный фактор внешнего воздействия, как и другие. Прекрасный пример тому действия США в отношении послевоенной Европы. Соединенным Штатам был нужен значительный, емкий и, главное, консолидированный рынок на континенте. Объективная общность европейских стран, стремление преодолеть разруху, порожденную мировой трагедией, и нежелание допустить подобное впредь (в результате проявления противоречивых национальных интересов) стали тем материалом, при «добавлении» к которому американской политической воли и значительной порции финансовых средств, был заложен фундамент единства и стабильности западноевропейского континента. действительно, первой организацией объединившей страны Западной Европы стала Организация европейского экономического сотрудничества (ныне ОЭСР), созданная по инициативе США, и обеспечившая минимально необходимый начальный уровень единства стран континента для проведения в жизнь плана Маршалла, без которого было бы невозможно дальнейшее успешное восстановление и развитие послевоенной Европы. Значительная роль США на первых этапах существования Европы в новом миро- политическом контексте вовсе не означает, что США и дальше продолжали определять ход европейских событий, в том числе, и западноевропейской интеграции, которая стала определяющей чертой жизни старого континента в последующие годы. Интеграция во многом стала развиваться уже вопреки, если не воле, то интересам США. Это, с одной стороны, подчеркивает объективность процесса, а с другой, ничуть не умаляет роль первоначального толчка и стимула к интеграции.
В случае со Средиземноморьем источником политической воли, способной обеспечить рациональный характер объективной взаимозависимости в регионе, могут стать страны Европейского союза. Исходя из общности Евро-Средиземноморского региона, можно говорить о том, что подобный источник политической воли не является внешним. Он в значительной мере носит квази-внутренний характер. Поэтому можно говорить о расширении масштаба европейского интеграционного пространства, когда мотором этого расширения становятся страны, уже освоившие опыт интеграции.
Весомым заделом распространения такого опыта являются процесс расширения Сообщества на страны европейского Средиземноморья — Испанию, Португалию, Грецию, а также наработанные связи в рамках преференциальных соглашений и соглашений об ассоциации со странами афро-азиатского побережья. Осознанием того, что Европейский союз может играть роль интегратора Большого Средиземноморья, следует считать «новую средиземноморскую политику» ЕС, стартовавшую в начале 1990-х годов и получившую свое развитие через Барселонский процесс евро-средиземноморского партнерства. Этот процесс получил свое название по месту проведения первой Евро- Средиземноморской конференции, состоявшейся в Барселоне в ноябре 1995 г. Задачи, поставленные этой конференцией, кажутся весьма амбициозными.
Но в случае их реализации на пространстве Средиземноморья сложится совершенно иная политико-экономическая идентичность, стержнем которой должна стать зона свободной торговли в регионе, создание которой намечено к 2010 г. Ее участниками станут страны ЕС и афро-азиатского побережья. Воплощение этого проекта позволит создать грандиозный рынок с 600 млн потребителей. На сегодняшний день реальное сотрудничество в экономической, социальной, культурно-гуманитарной областях развивается по целому ряду «средиземноморских» программ. Общий объем помощи, предоставленный ЕС в рамках этих программ, составил в 1995—1999 гг. 4,685 млрд ЭКЮ.
С усилением политической и силовой составляющей Евро- союза, связанной прежде всего с решениями принятыми на Кельнской (июнь 1999 г.) и Хельсинской (декабрь 1999 г.) встречах Европейского совета, можно рассчитывать на наполнение реальным содержанием евро-средиземноморского сотрудничества в сфере безопасности.
«Новая средиземноморская политика» ЕС, как известно, это не первый опыт наладить долгосрочное межрегиональное взаимодействие со странами афро-азиатского побережья. Нефтяной шок 1970-х годов породил в свое время «глобальную средиземноморскую» политику и евро-арабский диалог. Этому предшествовала целая серия договоров об ассоциации и преференциальной торговли с государствами Ближнего и Среднего

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: