|
|
СЦЕНЫ ИЗ ТРАГЕДИИ «ОУЛАНЕМ»Не правда ль, Беатриче, пусть побудет, Пока вернусь я? Будьте осторожны, Вы чужеземец, глупостей не надо. Беатриче. Ужель, синьор, я так вас приняла, Что вы подумали, как будто я Вас, друга моего большого друга — И чужеземца, прогоню из дома, Где каждого охотно принимают? Не льстите, будьте только справедливы! Л ю ч и н д о. Меня своей вы добротой сразили! Лишь ангелы так кротко говорят! Простите, коль увлечены потоком Неукротимых, гибельных страстей, Уста сказали то, что неуместно. Но вы на небо гляньте, что смеется Из облачной прозрачной высоты, И на цвета, что выси украшают, То в свете блекнут, то во мраке тают, Что слиты мелодично-безмятежно В картине одухотворенной, нежной И промолчите... Промолчит ли тот, Кого заклятьем волшебство влечет? Кто может с искушением бороться, Когда уста дрожат и сердце бьется? Так стонет арфа, тронута слегка Волшебным дуновеньем ветерка. Беатриче. О, как умеете вы сладко льстить, Умеете и яд вы подсластить. Л ю ч и н д о. (Тихо к Пертини.) Проклятый плут и все же — бравый плут, Что делать мне? Мне уходить пора! Пертини. (Громко.) Вы на меня взглянули так сурово За то, что я не дал вам молвить слово, Вы размечтались, красоту любя, А я вас, друг мой, вывел из себя. Но Беатриче полагать могла, Что вас она серьезно увлекла. Да, таковы немецкие все шутки — Легки на вкус, но тяжелы в желудке. Пошел я! Л ю ч и и д о. (Тихо.) Слушай! Пертини. (Громко.) Помните одно: Желудок — к сердцу иногда окно. ТЕТРАДЬ СТИХОВ, ПОСВЯЩЕННАЯ ОТЦУ Вернусь и захвачу с собою вас, Хоть нелегко расстаться вам сейчас. (Про себя.) Пойду, не то старик мне все погубит, А этот все забудет, коль полюбит. (Пертини уходит. Лючиндо смущен.) Беатриче. Еще раз нужно мне просить вас сесть? Лючиндо. Коль вы хотите, я охотно сяду!, (Садится.) Беатриче. Ах, у Пертини странные причуды! Л ю ч и н д о. Он страшили, странный, странный человек! (Пауза.) Вы, синьорина, цените его? Беатриче. Ведь он друг дома, старый, добрый друг, И дружески всегда ко мне расположен; Но я его порою не терплю, Он часто груб и часто одержим — Простите, он вага друг — каким-то духом, Что выдает себя, меня пугая, Как будто с ночью борется в себе он, Что взгляда дня трусливо избегает, Боясь открыто спорить — это хуже Того, что говорит он, хуже даже Того, что в сердце кроется его. Но это домыслы, и вам напрасно Так говорю я — это ведь злословье! Лючиндо. Вы о своем жалеете доверье? Беатриче. Когда бы это лишь меня касалось — Но что я говорю? Вы на доверье Завоевали ль право? И однако, Ужели плохо, коль я все скажу, Что знаю? Это каждому скажу я. Я знаю ль то, чего не знают все? Лючиндо. Ах, все! Вам нравятся, конечно, все? Беатриче. И вам, не так ли? Лючиндо. Милый, кроткий ангел! Беатриче. Меня, синьор, страшите вы, что с вами? И речи ваши быстры и легки! Лючиндо. Я должен быстрым быть, проходит время, Что медлить? Промедленье — это смерть. Скрывать ли мне — ведь это очень странно, Я вас увидел — как сказать словами, Мы, кажется, сто лет знакомы с вами, Из музыки, что я в груди носил, СЦЕНЫ ИЗ ТРАГЕДИИ «ОУЛАНЕМ» Живое существо я вдруг открыл, Как если б нас связал союз духовный, Что в краткий миг стал жизнью полнокровной! Беатриче. Да, вас считать чужим — одно мученье, Хоть быть мы незнакомыми должны, Наверно мрачных гениев стремленьем Когда-то были мы разлучены. Но может, гении другие были, Они волшебно нас соединили... И все ж, и все ж, чего-то я страшусь — За радостью идет так часто грусть! Л ю ч и н д о. Философ сердца дивный вы, поверьте... Не в силах я сдержаться — ты виновна; Пусть быстро я и смело поступаю, Но глубоко тебя я почитаю, Ах, грудь теснит, все нервы в напряженье, Что делать мне? Ведь скоро я уеду, Уеду, разлучусь с тобой, с тобой, Тогда, миры, летите в пропасть все вы, Прости, мое дитя, прости ты время, Что на меня взвалило гнета бремя, Тебя люблю, клянусь я, Беатриче, Любовь и Беатриче — то одно, Одним дыханьем их произношу, Без них я не живу и не дышу! Беатриче. Напрасно вы все это говорили, То — как стихи, они пройдут, звеня, Когда б мое вы сердце получили, Конечно, не ценили б вы меня, Решили б — вот, обычное дитя, Готовое себя отдать, шутя. Мелькнет та мысль, и сник уж наш поэт, Любви и уваженья нет как нет. Во мне ничто бы не было вам мило, И с вами б я сама себя бранила. Л ю ч и н д о. Ты, что несешь мне радость и волненье, Ты в сердце загляни мне без смущенья, Я не любил еще, любить не мог, Насмешка надо мною — твой упрек. Пусть лучше взвешивает все купчина, Корысть в нем — осторожности причина. Любовь — соединение всего. Достигнуты в ней цели всех желаний, Она — нагрянувшее волшебство, 520 ' . тетрадь стихов, посвященная отцу И места нет в любви для колебаний. Она луч света в глуби бытия, И ей гореть, пыланья не тая, В другом еще возможно колебанье, Но не в любви, что вся — одно сгоранье. Беатриче. Кокетство — прочь! И если сердце бьется, Один огонь из двух пускай зажжется, Но страх терзает душу в глубине, Как будто горе угрожает мне, Мне слышится, с мгновеньем каждым резче, Какой-то свист, вой демонов зловещий! Л ю ч и н д о. То пламя, неизвестное тебе, То отступленье прежнего в борьбе, Так шлет оно тебе привет прощальный Пред тем, как раствориться в дымке дальной. Как станешь ты моею, Беатрнче? Беатриче. Отец мне приготовил жениха, Он ненавистен мне, хоть это грех, Но верь, я скоро больше расскажу; Где ты живешь, друг сердца моего? Лючиндо. Я — у Пертини. Беатриче. Я пошлю гонца, Но имя, я уверена, твое, Как музыка движенья сфер звучит! Лючиндо. (Серьезно.) Меня зовут Лючиндо. Беатриче. Ах, как нежно Звучит — Лючиндо. Это имя — мир мой, Мой бог, моя душа — все для меня. Лючиндо. Ты, Беатриче, все, вот это правда; И больше ты, чем все — ты Беатриче. (Он порывисто прижимает ее к груди, дверь распахивается, входит Вирин.) В и р и н. Что вижу я? Змея ты, Беатриче, Холодная как мрамор добродетель! Ха! Лючиндо. Что делаешь ты здесь? Мне это странно. Взялась откуда эта обезьяна? Вирин. Юнец проклятый! Ну, поговорим, И это мой соперник! Человек, Чей образ к людям ненависть пробудит, Надутый наглостью мужлан бесстыдный, Листок бумаги для обтирки перьев, Герой для смехотворного романа. Лючиндо. К тому же, как сказал я — обезьяна! Но постыдитесь здесь браниться так, СЦЕНЫ ИЗ ТРАГЕДИИ «ОУЛАНЕШ Задор ваш, как шарманка, что играет При балаганах, где шуты дерутся, Он скоро нужен будет. Поверь мне, скоро твоего дружка Я уберу с дороги, Беатриче! Лючиндо. Молчи! Сейчас с тобою выйдем мы! (Входит Пертини.) П е р т и н и. Что тут за крик? Иль вышли вы на площадь? (Вирииу.) Не каркай, ворон, глотку я заткну! (Про себя.) Я вовремя пришел, ведь этот парень Меня немного недопонял! (Беатриче падает в обморок.) Л ю ч и н д о. На помощь, ах, в беспамятстве она! (Склоняется над ней.) Приди в себя, о сладкий ангел мой! (Он целует ее.) Жар у тебя? Она глаза открыла И дышит. Что случилось, Беатриче? Не убивай, я от тоски умру! (Он поднимает ее, обняв. Вирин хочет на него броситься, Пертини удерживает его.) Пертини. Друг ворон, подойди, скажу я слово! Беатриче. (Слабым голосом.) Лючиндо, мой Лючиндо, потеряла Тебя я прежде, чем приобрела! Лючиндо.Не бойся, милый друг, ведь я с тобою, А этого я скоро успокою. (Относит ее на софу.) Здесь отдохни. Я отомщу за дерзость. Святое место осквернит ли мерзость? Пертини. Что ж, поспешим, Я секундантом буду вам двоим! Беатриче. (С глубоким вздохом.) О как трепещет грудь! Занавес. Конец первого действия. 522 ] ГЛАВЫ ИЗ ЮМОРИСТИЧЕСКОГО РОМАНА СКОРПИОН И ФЕЛИКС КНИГА I ГЛАВА 10 Далее следует, как мы и обещали в предыдущей главе, доказательство того, что указанная сумма в 25 талеров принадлежит лично господу богу. Эти деньги бесхозны! О, высокая мысль: не власть какого-либо человека обладает ими, а лишь высшая власть, которая царит над облаками, объемлет вселенную, и, следовательно, также и указанные 25 талеров, она осеняет своими крылами, которые сотканы из дня и ночи, из солнца и звезд, из гигантских гор и бесконечных песчаных пустынь, звучащих, как гармония, как шум водопада, куда не достает рука смертного, она осеняет этими крылами и упомянутые 25 талеров и — но я не могу продолжать, глубины моей души взволнованы, я вглядываюсь во вселенную и в самого себя и в указанные 25 талеров (какая субстанция заключена в этих трех словах! Их местонахождение — бесконечность, они звучат, как ангельские голоса, они напоминают о страшном суде и о государственной казне), ибо — именно Грету, кухарку, Скорпион, возбужденный рассказами своего друга Феликса, увлеченный его пламенной мелодией, побежденный своими свежими юношескими чувствами, прижимает к своему сердцу, предчувствуя, что найдет в ней фею. Отсюда я заключаю, что феи носят бороды, ибо на лице Магдалины Греты, в отличие от кающейся Магдалины, красовались, как у славного воина, бакенбарды и усы, нежные бакенбарды, завиваясь, льнули к чудно выточенному подбородку, который, подобно утесу на пустынном море — но люди замечают его издалека — великаном возвышался на этом лице, похожем на плоскую тарелку с жидкой похлебкой, гордо сознавая ГЛАВЫ ИЗ РОМАНА «СКОРПИОН И ФЕЛИКС» свое величие, прорезая воздух, вызывая волнение среди богов и потрясая людей. По-видимому, богине фантазии приснилась усатая красотка, и она затерялась в волшебных просторах ее широкого лица, а когда проснулась, то оказалось, что ужасный сон приснился самой Грете: будто она великая вавилонская блудница, откровение Иоанна Богослова * и божий гнев, будто бог вырастил колючее жнивье на коже, изборожденной нежными линиями волн, чтобы ее красота не вовлекала в прегрешения и чтобы ее юность была защищена, как роза шипами, чтобы мир это знал и по ней любовью не сгорал. ГЛАВА 12 «Коня, коня, престол мой за коня», — сказал Ричард Третий **. «Мужчину, мужчину, меня самое за мужчину», — сказала Грета. ГЛАВА 16 «В начале было Слово, и Слово было у бога, и Слово было бог и Слово стало плотию и обитало с нами, и мы видели славу его» ***. Невинная, прекрасная мысль! Однако ассоциации идей повели Грету дальше, она решила, что Слово живет в бедрах, как Терсит у Шекспира, что кишки Аякса живут в ее голове, а его разум в его брюхе ****, и она, Грета, а не Аякс, осознает и разумеет, как Слово стало плотью, она увидела в бедрах его символическое выражение, заметила их славу и решила — их помыть. ГЛАВА 19 Но у нее были большие голубые глаза, а голубые глаза тривиальны, как вода Шпре. Глупая, тоскливая невинность сквозит из них, невинность, которая жалеет самое себя, водянистая невинность; когда к ней приближается огонь, она поднимается ввысь в виде серого пара, а больше за этими глазами нет ничего, весь их мир — голубой, * См. Библия. Новый завет. Откровение Иоанна Богослова, 17. Рев. ** Шекспир. «Ричард третий». Акт 5, сцена четвертая. Ред. *** Библия. Новый завет. Евангелие от Иоанна, 1, 1 и 1, 14. Рев, *•** В. Шекспир, «Троил и Крессида», акт 2, сдана первая. Ред. 18 М. и Э., т, 40 524 • ТЕТРАДЬ СТИХОВ, ПОСВЯЩЕННАЯ ОТЦУ их душа — это синильщик *; зато карие глаза — это идеальное царство, бесконечный, полный духов ночной мир дремлет в них, молнии души вспыхивают в них и их взоры звучат как песни Миньон **, как далекая нежная знойная страна, в которой живет богатый бог, наслаждающийся своей собственной глубиной, бог, который, погрузившись в космос своего бытия, излучает бесконечность и страдает от нее. Мы чувствуем себя связанными, словно волшебством, мы хотели бы^прижать к нашей груди это мелодичное, глубокое душевное существо, упиться духом из его глаз и создавать песни из его взглядов. Нам правится роскошно волнующийся мир, который раскрывается перед нами, мы видим па заднем плане гигантские солнечные мысли, мы предчувствуем демонические страдания, и нежно движущиеся фигуры ведут перед нами хоровод, кивают нам и пугливо, как грации, отступают назад, как только мы их узнаём. ГЛАВА 21 ФИЛОЛОГИЧЕСКИЕ РАЗДУМЬЯ Феликс не слишком нежно вырвался из объятий своего друга, потому что он не подозревал его глубокой, полной чувств природы и был как раз занят продолжением... своего пищеварения, которому мы сейчас раз и навсегда предложим поставить завершающий, ключевой камень его великолепного действия, поскольку оно задерживает наше повествование. Так подумал и Мертен, ибо могучий удар, который ощутил Феликс, был нанесен именно его широкой исторической рукой. Имя Мертен напоминает Карла Мартелла ***, и Феликс решил, что он действительно ощутил ласку молота; с такой приятностью было связано электрическое потрясение, которое он ощутил. Он широко раскрыл глаза, закачался и подумал о своих грехах и о страшном суде. А я размышлял об электрической материи, о гальванизме, об ученых письмах Франклина к его геометрической подруге и о Мертене, ибо меня терзает любопытство, мне очень хочется открыть, что может скрывать за собой это имя. Что этот человек по прямой линии происходит от Мартелла, несомненно — пономарь уверил меня в этом, хотя в этой фразе и отсутствует всякое благозвучие. * В оригинале игра слов: «Blaufärber» — означает: «синильщин» я «враль». Рев. •• Гёте. «Годы учения Вильгельма Мейстера». Рев, ••* Мартелл — молот, ft*. ГЛАВЫИЗ РОМАНА «СКОРПИОН И ФЕЛИКС» Л превращается в H, a поскольку Мартелл — англичанин, как знает всякий человек, сведущий в истории, а в английском «а» часто звучит как немецкое «э» долгое, которое совпадает с кратким звуком «э» в слове Мертен, то Мертен вполне может быть измененной формой слова Мартелл. Отсюда следует заключить, что, поскольку у древних германцев имя, как видно из таких эпитетов, как Круг, Риттер, Раупах, Гофрат, Гегель, Цверг *, выражает характер своего носителя, Мертен, видимо, является богатым, честным человеком, хотя по своему ремеслу он портной, а в этой истории он отец Скорпиона. Это последнее обстоятельство позволяет выдвинуть новую гипотезу, ибо поскольку он, с одной стороны, портной, а с другой стороны, его сын называется Скорпион, то оказывается вполне вероятным, что он происходит от бога войны Марса (родительный падеж Мартис, греческий винительный падеж — Мартин, а отсюда Мертин и Мертен), ибо ремесло бога войны — это кройка, поскольку он отрезает руки и ноги и потрошит земное счастье. Далее, Скорпион — это ядовитое существо, убивающее взглядом, раны, нанесенные им, смертельны, его взгляд уничтожает — прекрасная аллегория войны, взгляд которой уничтожает, в результате которой появляются рубцы, которые изнутри кровоточат и больше не могут быть излечены. Однако, поскольку Мертен обладал не слишком языческим характером, а напротив, был настроен весьма по-христиански, кажется еще вероятнее, что он происходит от святого Мартина; небольшая перемена гласных дает «.Миртан», а «и» часто звучит в устах простого народа как «е», например, говорят «Гиб мер» ** вместо «Гиб мир», а поскольку «а» в английском языке, как уже отмечалось, часто преобразуется в «э» долгое, которое с течением времени легко становится «е» кратким, особенно при росте культуры, то имя Мертен возникает совершенно естественно и означает портного-христианина. Хотя эта этимология совершенно правдоподобна и глубоко обоснована, мы не можем не подумать еще об одной, которая очень ослабляет нашу веру в святого Мартина; впрочем, он мог бы быть принят только в качестве патрона-покровителя, ибо он, насколько мы знаем, никогда не был женат, так что не мог иметь мужского потомка. • Круг — кружка, кувшин; Риттер — рыцарь; Раупах — улитка; Гофрат—• надворный советник; Гегель — бык; Цверг — карлик. Ред. " Дай мне. Ред. 18* 526 ТЕТРАДЬ СТИХОВ, ПОСВЯЩЕННАЯ ОТЦУ Это сомнение, кажется, рассеивается следующим фактом. Вся семья Мертенов имела то общее свойство с Уэкфильдским священником *, что ее члены сочетались браком при первой же возможности, т. е. преждевременно, и из поколения в поколение украшалась миртовыми ** венками, из чего одного, прибегая к чудесам, следует объяснить, что Мертен родился и появляется в этой истории в качестве отца Скорпиона. Слово Мирты (Myrthen) вынуждено было потерять «h», поскольку при заключении брака выступает на первый план «Eh», a «he» *** пропадает, в результате чего из слова Myrthen получилось Myrten. Буква «у» — это греческое «и», а вовсе не немецкая буква. А поскольку, как уже было сказано, семья Мертенов была чисто немецким коренным родом, и вместе с тем очень христианской семьей портных, то иностранное, языческое «у» должно было превратиться в немецкое «i», и поскольку брак является господствующим элементом в этой семье, a «i» — это пронзительный, кричащий гласный, хотя Мертенские браки были очень нежны и кротки, то это «i» превратилось сначала в «eh», a потом, чтобы смелое изменение не слишком бросалось в глаза, в «е», краткость которого свидетельствует о решительности при заключении брака, так что слово «Myrthen» в немецком многозначном слове «Мертен» нашло высшую форму завершения. После этого вывода мы могли бы связать христианского портного, святого Мартина, высокий дух Мартелла, быструю решимость бога войны Марса с заключением брака, что вытекает из обоих «е» в слове *Мертен», так что эта гипотеза объединяет в себе все предыдущие и одновременно опровергает их. Другого мнения придерживается схолиаст, который с большим прилежанием и неустанным напряжением написал комментарий к старинному историку, из произведения которого почерпнуто наше повествование. Хотя мы не можем согласиться с его мнением, оно заслуживает все же критической оценки, поскольку родилось в душе человека, который с громадной ученостью связал большое умение в деле курения, чьи пергаменты окутаны священными парами табака, т. е. наполнены оракулами пифийского одушевления, почерпнутого в парах фимиама. Он полагает, что слово «Мертен» происходит от немецкого слова «Mehren» ****, которое, видимо, происходит от слова • См. О. Голдсмит. «Уэкфильдский священник». Ред. •• Мирт —символ брака. Ред. *•• Игра слов: «En.» — значит «эге», «he» — «эй», a «Ehe» — «брак». Ред, ♦•••— увеличение, умножение. Ред, ГЛАВЫ ИЗ РОМАНА «СКОРПИОН И ФЕЛИКС» 527 «Meer» *, потому что браки Мертенов «умножились», как песок «на море», и далее, поскольку в понятии портного содержится понятие «увеличителя», поскольку он делает людей из обезьян. На этих основательных и глубокомысленных исследованиях построил он свою гипотезу. Когда я ее прочитал, меня охватило какое-то головокружительное изумление, табачный оракул увлек меня, но скоро проснулся холодный четко мыслящий рассудок и выдвинул следующие контраргументы. В понятие увеличителя, которое, как я могу согласиться с указанным схолиастом, может быть во всяком случае включено в понятие портного, ни в коей мере не может включаться понятие уменьшите ля, потому что это есть contradictio in terminis **, то есть, объясняем для дам, то же самое, что включить понятие господа бога в понятие черта, понятие остроумия в понятие чайного общества, понятие самих дам в понятие философов. Но когда слово «Mehrer» превратилось в «Merten», то слово, очевидно, уменьшилось на букву «h», т. е. не увеличилось, что, как доказано, противоречит по существу его формальной природе. Таким образом, «Мертен» вовсе не может происходить от «Mehren», а то предположение, что это слово происходит от «Meer», опровергается тем фактом, что семьи Мертенов никогда не падали в воду, никогда не были легкомысленными — это всегда были набожные семьи портных, что противоречит понятию бушующего моря, благодаря чему становится ясно, что указанный автор, несмотря на свою непогрешимость, ошибся, а наш вывод является единственно правильным. После этой победы я слишком устал, чтобы продолжать дальше, и буду наслаждаться счастьем самодовольства, одно мгновение которого, как полагает Винкельман, ценнее всех похвал потомства, хотя я в этом убежден точно так же, как Плииий Младший. ГЛАВА 22 «Глянь туда и сюда — везде только море и воздух! Море набухло волной; тучами воздух грозит. А между ними гремят могучими вихрями ветры: И не знает, кому повиноваться, волна. Кормчий растерян — бежать иль молиться — что делать? • — море. Ред. ** — противоречие в терминах. Ред. 528 • ТЕТРАДЬ СТИХОВ, ПОСВЯЩЕННАЯ ОТЦУ Сверху и снизу грозят воздух и волны ему» *. «Глянь туда и сюда — Скорпиона и Мертена видишь, Этот тонет в слезах, гневом пылает другой». «Слышится гром между ними — слов поток ревет непрестанно, Море не знает, кому повиноваться из них». «Я же, кормчий, болтаю, но что сказать, пропустить мне — Я не знаю, их крик в угол искусство загнал». Так Овидий рассказывает в своих «libri tristium» ** печаль ГЛАВА 23 Овидий находился в Томах, куда его забросил гнев бога Августа, потому что у него было больше гения, чем рассудка. Здесь, среди диких варваров, увядал нежный певец любви — любовь и была причиной его падения. Его мыслящая голова опиралась о правую руку, а тоскующие взгляды устремлялись к далекому Лациуму. Сердце певца было разбито и все же он, должно быть, еще надеялся, и все же его лира не могла замолкнуть и изливала в мелодичных сладкоречивых песнях его тоску и его горе. Тело дряхлого старика овевал северный ветер, наполняя его неведомыми ужасами, потому что прежде он цвел в горячей южной стране, его фантазия украшала там свои пышные жаркие игры роскошными одеждами, а когда эти дети гения были слишком вольны, то грация накидывала на плечи божественное легкое покрывало, его складки широко развевались и с них сыпались теплые капли росы. «Скоро ты будешь прахом, бедный поэт!» — и слеза покатилась по щекам старика, когда послышался могучий бас Мертена, который в волнении нападал на Скорпиона. — ГЛАВА 27 «Невежество, безграничное невежество». «Поскольку (это относится к одной из предыдущих глав) его колени слишком склонились в одну сторону!», — но здесь * Озидий. »Скорбные элегии», кн. первая, элегия II, стихи 23»-26 и 31—32 (в рукописи приведено по-латыни). Ред. ♦ ♦ *-= «Скорбных элегиях», Ред. ГЛАВЫ ИЗ РОМАНА «СКОРПИОН И ФЕЛИКС» нет определенности, определенности, а кто может определить, кто может узнать, какая сторона правая, а какая сторона левая? Скажи ты мне, смертный, откуда дует ветер, или есть ли у бога нос на лице, и я скажу тебе, где правое и где левое. Это всего лишь относительные понятия для того, чтобы можно было в лоне мудрости впитывать в себя глупость и безумие. Ах! Найрасны все наши стремления, суетны все наши желания, пока мы не узнаем, что есть правое и что левое, ибо налево поставит он козлищ, и направо овец *. А если он повернется, станет по-другому, потому что ночью ему приснился какой-то сон, так козлища окажутся направо, а благочестивые налево по нашим жалким представлениям. Поэтому определи мне, что правое и что левое, и весь узел ГЛАВА 28 «Очевидно, что на луне, на луне лежат лунные камни, в груди женщин ложь, в море песок, а на земле горы!» — возражал мужчина, который постучал в мою дверь и вошел, не ожидай разрешения. Быстро отодвинул я мои бумаги, сказал ему, что я очень рад, что не знал его до сих пор, потому что таким образом увеличивается мое удовольствие оттого, что я познакомился с ним, что он учит великой мудрости, что все мои сомнения рассеиваются благодаря ему; но только, как быстро я ни говорил, он говорил еще быстрее, шипящие звуки теснились у него • См. Библия. Новый завет. Евангелие от Матфея, 25, 33. Рев. ** Я сдвину сместа Ахерон (Вергилий. «Энеида», YII, 312), Р*д. 530 ' 1>етраДь стихов, йосвяЩеннай отцу в зубах, весь он казался, как я с ужасом убедился, при более близком и внимательном наблюдении, засохшей ящерицей, всего лишь ящерицей, вылезшей из гнилой стены. Он был очень невысок, и его фигура была очень похожа на мою печку. Его глаза можно было назвать скорее зелеными, чем красными, и скорее булавками, чем молниями, а его самого скорее кобольдом, чем человеком. Видимо, это был гений! * Я узнал это быстро и определенно, поскольку его нос рождался из его головы, как Афина Пал-лада из головы праотца Зевса; этим же я объяснил себе и нежное багряное пылание этого носа, свидетельствовавшее о его эфирном происхождении, в то время как о самой голове можно было сказать, что она без волос, но при этом пришлось бы назвать головным убором толстый слой помады, который буйно разросся вместе с другими атмосферными и археологическими памятниками на коренной породе. Все в нем свидетельствовало о высоте и глубине, но строение его лица, казалось, выдавало бюрократа, потому что его щеки были как пустые гладкие тарелки, защищенные от дождя чрезвычайно выдающимися скулами, на которые можно было бы класть бумаги и правительственные декреты. Короче, из всего мы увидим, что он был бы самим богом любви, если бы не был похож на самого себя, и что его имя звучало бы так же мило, как «любовь», если бы оно не напоминало скорее куст можжевельника. Я попросил его успокоиться, ибо он выразил мнение, что он античный герой, на что я ему скромно возразил, что античные герои были несколько лучше сложены, а герольды имели более простые, менее сложные и более благозвучные голоса, а Геро, наконец — это знаменита*« красавица, действительно прекрасная натура, в которой внешность и душа соревнуются и каждый хочет приписать одной себе ее совершенство, поэтому она не подходит для его любви. Но он зато возразил, ш-ш-што у него могучее стр-р-роение скелета, что у него имеется тень, такая же и даже лучш-ш-ше, чем у других людей, потому что он отбрасывает болып-ш-ше тени, чем света, ш-ш-што его супруга может в его тени наслаждаться прохладой, прозябать и даже с-с-сама стать тенью, что я гр-р-рубый человек, что у меня характер босяка, что я дурак, ш-ш-што его зовут Энгельберт и это имя лучше звучит, чем С-с-скорпион, ш-ш-што я обманулся в 19-й главе, поскольку голубые глаза крас-с-сивей, чем карие, ш-ш-што голубиные * Здесь слово давний» употребляется в смысле сказочного духа, восточного джина. Р*д, 
Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: ©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.
|