В КАПИТАЛИСТИЧЕСКОМ ОБЩЕСТВЕ 11 глава

_____ АВТОРИТАРНОЕ ИДОЛОПОКЛОНСТВО

Общей чертой нацизма, фашизма и сталинизма явля­ется то, что они предложили изолированному индиви­ду новое убежище и безопасность. Эти системы созда­ли условия для высшей степени отчуждения. Челове­ка вынуждают почувствовать себя бессильным и незна­чительным, его приучают мысленно переносить все свои силы на вождя, государство, «отечество», которым он должен подчиняться и которых он должен обожать. Он бежит от свободы в новое идолопоклонство. Все достижения в развитии индивидуальности и разума начиная с конца средних веков и до XIX в. принесены на алтарь новых идолов. Новые системы были построе­ны на самой отъявленной лжи. Это касается как их программ, так и их вождей. В своих программах они обещали построить нечто вроде социализма, однако то, что они делали в действительности, было отрицанием всего того, что подразумевалось под этим понятием в социалистической традиции. Личности вождей лишь подчеркивают этот великий обман. Муссолини, трус­ливый хвастун, стал символом мужественности и сме­лости. Гитлер, маньяк-разрушитель, превозносился как строитель новой Германии. Сталин, хладнокровный и честолюбивый интриган, изображался любящим отцом своего народа.

Тем не менее, несмотря на общие черты, нельзя иг­норировать некоторые важные различия между тремя формами диктатуры. Италия, бывшая в промышленном отношении самой слабой из крупных западноевропей­ских держав, осталась относительно слабой и бессиль­ной, несмотря на победу в первой мировой войне. Ее высшие классы не желали проводить необходимые ре­формы, особенно в области сельского хозяйства, и на­селение этой страны было глубоко недовольно status quo²⁹⁵. Фашизм призван был исцелить ущемленное на­циональное самолюбие с помощью хвастливых лозун­гов и отвлечь негодование масс от его подлинной направ­ленности; и в то же время фашизм хотел превратить Италию в более современную промышленную державу. Фашизм потерпел неудачу, не осуществив своих целей, так как никогда серьезно не пытался решить насущные экономические и социальные проблемы Италии.

Германия, наоборот, была наиболее развитой про­мышленной страной в Европе. И если фашизм мог иметь хотя бы экономическое предназначение, то нацизм не имел и его. Он представлял собой бунт низших и сред­них классов, безработных офицеров и студентов и был основан на деморализации, которая явилась следстви­ем военного поражения и инфляции и, еще точнее, мас­совой безработицы периода спада после 1929 г. Одна­ко нацизм не смог бы победить без активной поддерж­ки крупных магнатов финансового и промышленного капитала, напуганных растущим в массах недоволь­ством капиталистической системой. В германском рей­хстаге в начале 1930 г. большинство принадлежало партиям, программы которых отчасти искренне, а от­части неискренне имели антикапиталистическую на­правленность. Эта угроза привела к тому, что важные отрасли германского капитализма поддержали Гитлера.

В начале XX в. Россия являла собой прямую проти­воположность Германии. В промышленном отношении она была наиболее отсталой из всех европейских вели­ких держав, поскольку только что вышла из полуфео­дального состояния, хотя ее промышленность была цен­трализована и хорошо развита. Внезапное крушение царизма создало вакуум, и Ленин, распустив Учреди­тельное собрание, единственную силу, способную тог­да заполнить этот вакуум, надеялся, что можно пере­скочить из полуфеодальной фазы развития прямо к про­мышленной социалистической системе. Ленин, одна­ко, разработал свою политику значительно раньше; она была логическим следствием его политического мыш­ления, родившегося задолго до русской революции. Ле­нин, подобно Марксу; верил в то, что историческая мис­сия рабочего класса состоит в освобождении общества, но он не особенно верил в то, что рабочий класс сам по себе пожелает и сможет достичь этой цели. Ленин ду­мал, что только если во главе рабочего класса будет стоять небольшая, хорошо дисциплинированная груп­па профессиональных революционеров, которая заста­вит его претворить в жизнь законы истории, как он их понимал, революция сможет победить, обезопасив себя от установления нового варианта классового общества. Решающим моментом во взглядах Ленина было его не­верие в стихийные действия рабочих и крестьян, а не верил он в них потому, что не верил в человека. Имен­но это отсутствие веры в человека роднит ленинские представления с антилиберальными и клерикальными идеями; с другой стороны, вера в человека была осно­вой всех истинно прогрессивных движений на протя­жении всей истории; это одно из существеннейших условий демократии и социализма. Вера в человече­ство без веры в человека либо неискренна, либо если она искренна, то ведет к тем самым результатам, кото­рые мы видим в трагической история инквизиции, ро- беспьеровского террора²⁹⁶ и ленинской диктатуры. Многие социал-демократы и социалисты-революционе- ры видели опасность ленинской идеи, но никто не ви­дел ее яснее, чем Роза Люксембург²⁹⁷. Она предупреж­дала, что предстоит сделать выбор между демократи­ей и бюрократизмом, и развитие в России доказало правильность ее предсказаний. Будучи страстным и бескомпромиссным критиком капитализма, Роза Люк­сембург искренне и непоколебимо верила в человека. Когда ее, как и Густава Ландауэра²⁹⁸, убили солдаты гер­манской контрреволюции, это означало гибель гумани­стической традиции веры в человека. Именно отсут­ствие веры в человека позволило авторитарным систе­мам покорить его, увлекая скорее верой в идола, неже­ли в самого себя.

Между эксплуатацией, существовавшей на заре капитализма, и сталинской эксплуатацией есть нема­лая разница. Жестокая эксплуатация рабочих на ран­ней стадии капитализма, хотя и поддерживалась по­литической силой государственного аппарата, не пре­пятствовала возникновению новых прогрессивных идей. И правда, все великие социалистические идеи родились в тот самый период, когда могли процветать идеи Р. Оуэна²⁹⁹, а чартистское движение было подав­лено силой лишь спустя десять лет после своего воз­никновения. Поистине, даже царское правительство, бывшее наиболее реакционным правительством в Ев­ропе, не применяло таких методов подавления, кото­рые могли бы сравниться со сталинскими. Со време­ни жестокого подавления кронштадтского мятежа³⁰⁰ в России больше не было возможностей для какого бы то ни было прогрессивного развития; а такие возмож­ности имелись даже в самые мрачные периоды ранне­го капитализма. При Сталине советская система ут­ратила последние остатки своих первоначальных со­циалистических намерений; уничтожение старой гвардии большевиков в 30-е годы было лишь оконча­тельным трагическим выражением этого факта. У ста­линской системы много черт, схожих с ранней фазой европейского капитализма, для которой было харак­терно быстрое накопление капитала и беспощадная эк­сплуатация рабочих; разница состоит, однако, в том, что политический террор использовался вместо эконо­мических законов, вынуждавших рабочего XX в. ми­риться со своим экономическим положением.

_________________ СУПЕРКАПИТАЛИЗМ

Прямо противоположная точка зрения выражена иде­ями, предложенными группой американских (а также французских) промышленников, ищущих решение про­блем индустриального общества. Философия этой груп­пы, объединенной в Совет промышленных отраслей, ра­ботающих по принципу участия в прибылях, ясно из­ложена в работе «Управление с помощью поощрения», автор которой Джеймс Линкольн был на протяжении последних 38 лет главой компании «Линкольн элект­рик». В своих рассуждениях эта группа базируется на предпосылках, несколько напоминающих изложенную выше критику капитализма. «Промышленник, —писал Линкольн, — сосредоточивается на машине и пре­небрегает человеком, производителем и созидателем машины, очевидно, располагающим гораздо большими возможностями. Он не хочет считаться с тем, что не- развившиеся гении заняты физическим трудом на его заводе, где у них нет ни возможностей, ни стимула для развития своего таланта или хотя бы нормального че­ловеческого ума и мастерства^⁰¹.

Автор чувствовал, что отсутствие у рабочего за­интересованности в труде вызывало неудовлетворен­ность, которая вела либо к снижению производитель­ности труда,'либо к раздорам и классовой борьбе. Он считал, что Предлагаемое им решение не просто по­служит улучшению американской промышленной сис­темы: оно жизненно необходимо для выживания капи­тализма. «Америка, — писал Линкольн, — находится в настоящее время на распутье. Решение надлежит принять незамедлительно. В целом люди мало отдают себе отчет в этом, но тем не менее им надо сделать выбор. От их решения зависит будущее Соединенных Штатов и будущее индивида»³⁰². В противополож­ность большинству защитников капиталистической системы автор критиковал преобладание в промыш­ленной системе погони за прибылью. «В промышлен­ности, — писал он, — цель деятельности компании, определенная ее внутренним уставом, состоит в полу­чении прибыли и только прибыли. Никто, кроме акци­онеров, не получает этой прибыли, а из акционеров мало кто работает на компанию. Пока это так, полу­чение прибыли не возбуждает энтузиазма у рабочих. Этой цели недостаточно; и, действительно, многие ра­бочие чувствуют, что акционеры получают слишком большую часть прибыли»³⁰³.

«Рабочий же возмущается тем, что его обманыва­ют с помощью экономических теорий, утверждающих необходимость платы за орудия производства, когда ви­дит, сколь велики расходы из-за некомпетентности и эгоизма вышестоящих органов»³⁰⁴. Эта критика очень напоминает критику капитализма социалистами, обна­руживающими здравую реалистическую оценку явле­ний в сферах как экономической, так и человеческой жизни. Однако лежащая в ее основе философия пред­ставляет собой прямую противоположность социалис­тическим идеям. Линкольн был убежден в том, что «раз­витие индивида может иметь место лишь в игре жизни с ее неистовым соперничеством». Эгоизм — это дви­жущая сила, склоняющая род человеческий, как он есть, к добру или злу. Следовательно, это сила, от ко­торой мы вынуждены зависеть, но которую должны направлять, если мы стремимся к прогрессу человече­ского рода»³⁰⁵. Затем он привел различия между «глу­пым» и «умным» эгоизмом: первый вид эгоизма позво­ляет человеку красть, а второй заставляет его стремить­ся к совершенству и процветанию³⁰⁶. Рассматривая сти­мулы к труду, Линкольн утверждал, что точно так же, как для любителя-спортсмена деньги не являются сти­мулом, так и для промышленного рабочего ни деньги, ни укороченный рабочий день, ни безопасность, ни тру­довой стаж, ни выгода вовсе не обязательно стимули­руют труд³⁰⁷. Единственным убедительным стимулом, как считал Линкольн, является «признание наших спо­собностей нами самими и нашими современниками»³⁰⁸. В качестве практического следствия этих идей Лин­кольн предложил метод организации промышленности, согласно которому работник «награждается за все по­лезное, что он делает, и наказывается (штрафуется), если работает не так хорошо, как другие. Он — член команды и получает награду либо платит штраф в за­висимости от того, что он может сделать и делает, что­бы выиграть игру»³⁰⁹. Согласно данной системе, «чело­век оценивается теми, кто обладает точными знания­ми о той или иной фазе его работы. В зависимости от этой оценки он либо получает премию, либо платит штраф. Эта программа очень напоминает отчеты о ходе игры или о выборах всеамериканской команды. Лучший получает награду и положение, которое он желает и заслуживает. Согласно описанной здесь премиальной системе, человек награждается прямо пропорциональ­но своему вкладу в успешную деятельность компании. Эта зависимость очевидна. Каждый получает повыше­ние в зависимости от своих служебных достижений. Оценка проводится 3 раза в год. Сумма оценок опреде­ляет долю премии и продвижение по службе. В момент аттестации работника он может задать любой вопрос, касающийся причин оценки и возможностей ее улуч­шения, и получить на свой вопрос детальный ответ дол­жностного лица»³¹⁰. Размер премии определяется сле­дующим образом. Акционерам выплачивается 6% при­были как дивиденд. «После того как выплачен дивиденд, откладываются средства на будущее развитие компа­нии. Эти суммы определяются директорами в зависи­мости от текущих операций»³¹¹. Фонд развития исполь­зуют для расширения предприятия и замены устарев­шего оборудования. После этих отчислений остаток прибыли делят в качестве премии между рабочими и администрацией. Эта премия на протяжении последних 16 лет составляла в целом минимум 20% заработной платы или жалованья в год, максимум — 28% в год. В среднем премия составляла около 40 тыс. долл. на каж­дого занятого за 16 лет, или 2,5 тыс. долл. в год. Кроме премии все рабочие получают обычную заработную пла­ту. Средний заработок на фабрике Линкольна в 1950 г. составлял 7701 долл., в то время как на предприятиях «Дженерал электрик» он равнялся всего 3705 долл.³¹² Работая по этой системе, компания Линкольна, в кото­рой была занята 1 тыс. рабочих и служащих, стала про­цветающей, а стоимость проданной продукции в расче­те на одного занятого была почти вдвое больше, чем на остальных предприятиях электротехнической промыш­ленности. Количество забастовок на фабрике Линколь­на в период с 1934 по 1945 г. равнялось нулю, в то вре­мя как на других предприятиях электротехнической промышленности оно колебалось от 11 (минимум) до 96 (максимум). Текучесть рабочей силы составляла лишь 25% величины, характерной для обрабатываю­щей промышленности в целом³¹³.

Принципы системы управления, основанной на по­ощрении, в одном отношении коренным образом отли­чаются от принципов традиционного капитализма. За­работная плата рабочего зависит от его усилий и ре­зультатов его труда и находится в определенном соот­ношении с этими величинами. Рабочий участвует в увеличении прибыли, тогда как акционер получает по­стоянный доход, не столь непосредственно связанный с доходами компании³¹⁴. Официальные документы ком­пании ясно свидетельствуют о том, что эта система при­вела к росту производительности труда рабочего, уменьшению текучести рабочей силы и отсутствию за­бастовок. Однако, отличаясь в одном очень важном признаке от теории и практики традиционного капита­лизма, эта система в то же время выражает некоторые его наиважнейшие принципы, особенно в том, что ка­сается человека. Она основана на принципе эгоизма и конкуренции, денежного вознаграждения как выраже­ния социального признания и не меняет существенным образом положения рабочего в процессе труда, по край­ней мере в том, что касается значимости работы. Как вновь и вновь отмечал Линкольн, моделью этой систе­мы может служить футбольная команда, представляю­щая собой группу людей, отчаянно борющихся со спортсменами, принадлежащими к другой группе, при­чем результат этой борьбы достигается в ходе конку­рентного сотрудничества. Фактически система управ­ления, основанная на поощрении, — это наиболее ло­гичное следствие капиталистической системы. Она стремится превратить каждого человека, будь он рабо­чим, служащим или управляющим, в маленького капи­талиста. Она стремится поощрить в каждом человеке дух соревнования и эгоизма и преобразовать капита­лизм таким образом, чтобы он охватил весь народ це­ликом³¹⁵.

Система участия в прибылях не так сильно отлича­ется от традиционного капитализма, как она сама об этом заявляет. Она представляет собой приукрашен­ную форму сдельной системы оплаты труда в сочета­нии с несколько пренебрежительным отношением к ди­видендам, выплачиваемым акционерам. Несмотря на разговоры о «человеческой личности», все, начиная с оценки работы и кончая размером вознаграждения и доли прибыли, получаемой рабочим, определяется ад­министрацией самым деспотичным образом. Главный принцип — «участие в прибылях», но не «участие в труде». Тем не менее, даже если эти принципы не новы, сама мысль об участии в прибылях интересна, посколь­ку представляет собой наиболее логическую и обосно­ванную цель суперкапитализма, в котором неудовлет­воренность рабочего преодолевается дозволением по­чувствовать себя капиталистом и активным участни­ком системы.

________________________ СОЦИАЛИЗМ

Наряду с фашистским или сталинским типами автори­тарного строя и суперкапитализмом типа «поощритель­ная система», третий ответ и критическую реакцию на капитализм представляет собой социалистическая те­ория. Эта теория по сути дела так и осталась теорией в отличие от фашизма и сталинизма, ставших политичес­кой и социальной реальностью. Дело обстоит именно так, несмотря на то что социалистические правитель­ства находились у власти в течение более или менее длительного периода в Англии и Скандинавских стра­нах, потому что большинство, на которое опиралась власть этих социалистических правительств, было на­столько незначительным, что они не смогли в корне пре­образовать общество, а лишь сделали робкие попытки начать осуществление своих программ.

К сожалению, в настоящее время слова «социа­лизм» и «марксизм» приобрели такой эмоциональный заряд, что трудно обсуждать эти проблемы в спокой­ной обстановке. У большинства людей эти слова ассо­циируются с «материалистичностью», «безбожием», «кровопролитием» и всяческим злом. Такую реакцию можно понять, только если оценить, до какой степени слова могут приобретать магический смысл, и если принять во внимание характерный для нашего време­ни общий упадок разумного мышления.

Эта иррациональная реакция, вызываемая словами «социализм» и «марксизм», усиливается из-за удиви­тельного невежества всех, кто впадает в истерию, ког­да их слышит. Несмотря на то, что произведения Марк­са и других теоретиков социализма может прочесть каждый, большинство людей, так неистово реагирую­щих на социализм и марксизм, не прочли ни строчки Маркса, а многие обладают лишь очень поверхностны­ми знаниями в этой области. В противном случае не случилось бы так, что люди, до известной степени про­ницательные и разумные, столь сильно исказили идею социализма и марксизма. Даже многие либералы и те, кто относительно свободен от истерической реакции, полагают, будто «марксизм» является системой, пост­роенной на идее, что заинтересованность в получении материальной прибыли — это главная сила в челове­ке, которая поощряет в нем страсть к приобретатель­ству и способствует ее удовлетворению. Если мы вспом­ним главный аргумент в пользу капитализма, гласящий, что заинтересованность в материальной прибыли — это важнейший стимул к труду, то нетрудно заметить, что та самая материалистичность, которая приписыва­ется социализму, является наиболее характерной чер­той капитализма; и если кто-либо возьмет на себя труд мало-мальски объективно изучить теоретиков социа­лизма, он обнаружит, что их направленность противо­положна, что они критикуют капитализм за его мате­риалистичность и вредное воздействие на истинно че­ловеческие качества людей. И действительно, социа­лизм во всех своих вариациях может быть понят лишь как одно из наиболее значительных идеалистических и этических движений нашего времени.

Помимо всего прочего, нельзя не сожалеть о поли­тической недальновидности столь неправильного пони­мания социализма западными демократиями. Стали­низм одержал победу в России и Азии благодаря той притягательной силе, которой обладала идея социализ­ма для огромных масс населения Земли. Эта привлека­тельность заключается в идеализации социалистичес­кой концепции, в исходящей из нее духовной и мораль­ной стимуляции. Подобно тому как Гитлер использо­вал слово «социализм», чтобы придать дополнительную привлекательность своим расовым и националистичес­ким идеям, так и Сталин незаконно присвоил и исполь­зовал понятия социализма и марксизма в целях своей пропаганды. Его утверждения неверны по существу. Он отделил чисто экономический аспект социализма, т. е. обобществление средств производства, от всей концеп­ции социализма и исказил его человеческие и соци­альные цели, превратив их в противоположные. Ста­линистская система, несмотря на то, что в ней суще­ствует государственная собственность на средства про­изводства, пожалуй, гораздо ближе к ранней чисто эксплуататорской форме западного капитализма, чем к любой мыслимой идее социалистического общества. Навязчивое стремление развивать промышленность, безжалостное пренебрежение человеком и жажда лич­ной власти — таковы ее главные движущие силы. При­нимая тезис, что социализм и марксизм более или ме­нее идентичны со сталинизмом, мы оказываем стали­нистам самую большую услугу в области пропаганды, услугу, о которой они могли бы только мечтать. Вмес­то того чтобы показать ошибочность их утверждений, мы подтверждаем их. Это, может быть, не так уж важ­но в Соединенных Штатах, где социалистическая кон­цепция не имеет сильного влияния на умы людей, од­нако это очень серьезная проблема для Европы и осо­бенно для Азии, где идеи социализма распространены гораздо шире. Чтобы противостоять притягательной силе сталинизма в этой части света, мы должны разоб­лачать этот обман, а не покрывать его.

Существуют значительные расхождения между раз­личными школами социалистической мысли, развивши­мися с конца XVIII в. Тем не менее, как это часто слу­чается в истории человеческой мысли, аргументы, при­водимые представителями различных школ, затушевы­вают тот факт, что общих элементов у различных мыслителей социалистического направления гораздо больше и что они намного важнее, чем различия меж­ду ними.

Можно сказать, что социализм и как политиче­ское движение, и (в то же время) как теория, имеющая дело с общественными законами и выявлением болез­ней общества, берет свое начало со времен Фран­цузской революции, с идей Бабёфа³¹⁶. Бабёф высказы­вался за отмену частной собственности на землю и требовал сообща потреблять ее плоды; он выступал также за упразднение различий между богатыми и бедными, между управляющими и управляемыми. Ба- бёф верил в то, что наступило время республики рав­ных (egalitaires), «большого гостеприимного дома (hospice), открытого для всех».

В противоположность относительно простой, даже примитивной теории Бабёфа Шарль Фурье³¹⁷, первая книга которого «Теория четырех движений» появилась в 1808 г., предлагает более сложную и тщательно раз­работанную теорию общества. Он делает человека и его страсти основой для понимания общества и верит в то, что здоровое общество должно содействовать не столько увеличению материального богатства, сколько удовлет­ворению нашей основной страсти — братской любви. Среди человеческих страстей он особенно подчеркива­ет «перелетность как свойство бабочки», потребность человека в перемене, которая согласуется со многими разнообразными возможностями человека. Работа дол­жна быть наслаждением («travail attrayant»), и двух ча­сов ежедневной работы вполне достаточно. В противо­вес всеобщему засилию крупных монополий во всех от­раслях промышленности Фурье выдвигает тезис об об­щественных ассоциациях в области производства и потребления, свободных и добровольных ассоциациях, в которых индивидуализм будет стихийно сочетаться с коллективизмом. Лишь таким образом третья истори­ческая фаза, фаза гармонии, сможет вытеснить две пре­дыдущие — общество, основанное на отношениях меж­ду рабом и господином, и общество, основанное на от­ношениях между работающим по найму и предприни­мателем³¹⁸.

В то время как Фурье был ученым, одержимым на­вязчивыми идеями, Роберт Оуэн, человек практичный, сам был управляющим и собственником одной из луч­ших текстильных фабрик в Шотландии. Для Оуэна цель нового общества состояла прежде всего не в увеличе­нии производства, а в усовершенствовании наиболее ценного его фактора, а именно человека. Подобно Фу­рье, он строил свою теорию на психологическом рас­смотрении характера человека. Поскольку люди рож­даются с некоторыми типичными чертами, их характер определяется только обстоятельствами, в которых они живут. Если социальные условия жизни будут удовлет­ворительны, то в человеческом характере разовьются его врожденные достоинства. Оуэн полагал, что на про­тяжении всей предыдущей истории люди учились толь­ко защищаться или уничтожать друг друга. Надо со­здать новый социальный порядок, при котором людям прививаются принципы, позволяющие им действовать совместно и создавать настоящие, подлинные связи между индивидами. Объединенные группы от 300 до 2 тыс. человек распространятся по всей земле, органи­зованные согласно принципу коллективной помощи внутри себя и между собой. В каждой общине местное правительство будет работать в теснейшем контакте с каждым индивидом.

Еще более решительно принципы власти и иерар­хии осуждает в своих трудах Прудон. Для него главная проблема состоит не в замене одного политического ре­жима другим, а в создании политического порядка как выражения идеи самого общества. Прудон видел пер­вопричину всех беспорядков и болезней общества в иерархической организации власти и полагал следую­щее: «Ограничение роли государства — это для свобо­ды дело жизни или смерти, причем как для свободы кол­лектива, так и для свободы индивида».

«С помощью монополии, —писал Прудон, —чело­вечество овладело земным шаром, а с помощью ассо­циации станет его действительным хозяином». Его ви­дение нового социального порядка основано на идее «взаимности, когда все рабочие, вместо того чтобы ра­ботать на предпринимателя, который им платит, а себе берет продукт, работают друг на друга и таким обра­зом сотрудничают в создании общего продукта, а при­быль делят между собой». Для Прудона важно то, что эти ассоциации свободны и добровольны, они не навя­зываются государством, как финансируемые государ­ством общественные мастерские, которые хотел со­здать Луи Блан³¹⁹. По мнению Прудона, такая контро­лируемая государством система означала бы множе­ство больших ассоциаций, «в которых труд был бы регламентирован и окончательно порабощен с помо­щью политики государственного капитализма. Что же тогда приобрели бы свобода, всеобщее счастье и циви­лизация? Ничего. Мы бы только поменяли свои цепи, а социальная идея нисколько не продвинулась бы; мы попали бы во власть такой же деспотической силы, не говоря уже об экономическом фатализме». Эти строки говорят о том, что еще в середине XIX в. Прудон яснее, чем кто бы то ни было, видел опасность, осуществив­шуюся во времена сталинизма. Прудон ясно сознавал также опасность догматизма, которому предстояло стать столь губительным для развития марксистской теории, и ясно выразил это в письме к Марксу. «Да­вайте, если хотите, — пишет он, — вместе исследовать общественные законы, то, как они осуществляются, метод, с помощью которого мы можем их обнаружить, однако, ради Бога, отбросив все догмы, давайте не бу­дем пытаться внушать что-то людям; давайте не будем впадать в противоречие нашего соотечественника Лю­тера, который отверг католическую теологию и предал ее анафеме, чтобы основать теологию протестант­скую»³²⁰. Мышление Прудона основано на этическом представлении, первым этическим принципом которо­го является самоуважение. Из самоуважения вытека­ет уважение к своему ближнему как второй принцип моральности. Мысль о том, что интерес к внутренним изменениям в человеке составляет основу нового об­щественного порядка, была выражена Прудоном в пись­ме следующим образом: «Старый мир находится в про­цессе распада... его можно изменить лишь путем ин­тегральной революции в умах и сердцах людей»³²¹.

Такое же понимание опасностей централизации и такую же веру в производительные силы человека, хотя и смешанную с романтическим прославлением разру­шения, мы находим в трудах Михаила Бакунина³²². В письме, датированном 1868 г., он писал: «Наш общий великий учитель Прудон сказал, что самая неудачная комбинация из всех возможных получилась бы в том случае, если бы социализм объединился с абсолютиз­мом, а стремление народа к экономической свободе и материальному благосостоянию — с диктатурой и кон­центрацией всей политической и социальной власти в руках государства. Пусть будущее защитит нас от по­кровительства деспотизма; но пусть оно и убережет нас от несчастных, разрушительных последствий идеоло­гически обработанного, или государственного, социа­лизма... Ничто живое и человеческое не может процве­тать без свободы, а форма социализма, которая покон­чит со свободой или не признает ее единственным жи­вотворным принципом и своей основой, непременно приведет нас прямо к рабству и варварству».

Спустя 50 лет после того, как Прудон написал пись­мо Марксу, Петр Кропоткин обобщил свое понимание социализма следующим образом: самое полное разви­тие индивидуальности «соединится с наиболее глубо­ким развитием добровольной ассоциации во всех ее ас­пектах, возможных степенях и целях; ассоциации, по­стоянно изменяющейся, несущей в себе элементы соб­ственной долговечности и принимающей те формы, которые в каждый данный момент наилучшим образом соответствуют нашим разнообразным стремлениям».

Подобно многом своим предшественникам-социалис­там, Кропоткин подчеркивал врожденную склонность к сотрудничеству и взаимопомощи, свойственную и человеку, и царству животных.

Продолжателем гуманистических этических идей Кропоткина был один из величайших представителей анархистской Мысли Густав Ландауэр. Ссылаясь на Прудона, он писал, что социальная революция не име­ет ни малейшего сходства с революцией политической; что, «хотя она не может ни начаться, ни протекать без значительной доли элементов последней, она все же представляет собой мирное устройство, организацию нового духа для нового духа и ничто иное». Он опреде­лял задачу социалистов и их движения следующим об­разом: «Ослабить ожесточение сердец так, чтобы по­гребенное в них поднялось на поверхность; так, чтобы то, что кажется мертвым, но на самом деле живо, мог­ло выйти на свет»³²³.

Для обсуждений теорий Маркса и Энгельса потре­буется больше места, чем для упомянутых выше теоре­тиков социализма: отчасти потому, что их теории бо­лее сложны, широки по своему диапазону и не лишены противоречий, а отчасти потому, что марксистская школа социализма стала господствующей формой со­циалистической мысли в мире.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: