А ПРАКТИЧЕСКИЕ ПРЕДЛОЖЕНИЯ

Можно ли условия, аналогичные тем, что были созда­ны в трудовых общинах, создать в масштабах всего на­шего общества —. вот в чем вопрос. Цель состояла бы тогда в том, чтобы создать такое положение на произ­водстве, при котором человек отдает свое время и энер­гию чему-то такому, что имеет для него смысл; при ко­тором человек знает, что он делает, влияет на то, что делается, и чувствует себя в единстве со своими ближ­ними, а не оторванным от них. При этом подразумева­ется, что положению на производстве возвращена кон­кретность, что рабочие организованы в достаточно ма­лые группы. Это позволяет индивиду соотносить себя с группой как реальному человеческому существу, даже если на фабрике работает много тысяч рабочих. Это оз­начает, что найдены способы сочетания централизма и децентрализма, делающие возможным активное учас­тие и ответственность каждого и обеспечивающие в то же время единое руководство в той мере, в какой это необходимо.

Как можно этого достичь? Первое условие для ак­тивного участия рабочего — его хорошая осведомлен­ность не только о результатах своей собственной рабо­ты, но и о работе всего предприятия в целом. Такое зна­ние представляет собой, с одной стороны, техническое знание процесса производства. Рабочему, возможно, приходится делать только одно специфическое движе­ние на конвейере, и для выполнения этой операции, воз­можно, достаточно потренироваться два дня или две недели, однако отношение рабочего к технологическо­му процессу в целом было бы другим, если бы он пони­мал все технические проблемы, связанные с производ­ством продукта. Эти знания можно приобрести, посе­щая для начала производственное училище в течение первого года работы на фабрике. Далее такие знания постоянно пополняются на различных технических и научных курсах, организованных для всех рабочих фаб­рики и проводимых нередко даже в рабочее время³⁹⁵. Если рабочий понимает процесс производства на фаб­рике и заинтересован в нем, если это понимание и зна­ния стимулируют его собственный мыслительный про­цесс, то тогда даже монотонная техническая работа, которую он выполняет, приобретает совсем другой смысл. Наряду с техническими данными о производ­ственном процессе ему необходимо также располагать и другой информацией — об экономической функции данного предприятия и его отношении к экономическим потребностям и проблемам общества в целом. Благо­даря обучению в течение первого года работы на фаб­рике и постоянному получению сведений об экономи­ческих процессах на ней рабочий реально осведомлен относительно того места, которое занимает данное предприятие в национальной и мировой экономике.

Каким бы важным ни было знание процесса произ­водства и функционирования всего предприятия в це­лом как с технической, так и с экономической точек зрения, этого недостаточно. Если теоретические зна­ния и интересы не могут найти практического приме­нения, наступает период застоя. Рабочий способен стать активным, заинтересованным и ответственным участником процесса производства, только если он может влиять на решения, касающиеся как его соб­ственного положения на производстве, так и всего пред­приятия. Его отчужденность от труда можно преодо­леть лишь в том случае, если он перестанет быть наем­ником капитала, если он не будет объектом приказа­ний, а станет ответственным субъектом, нанимающим капитал. Здесь принципиальное значение имеет не соб­ственность на средства производства, а участие в уп­равлении и принятии решений. Так же как в полити­ческой сфере, здесь главная проблема состоит в том, чтобы избежать опасности анархизма — такого поло­жения вещей, когда отсутствует центральное планиро­вание и руководство; однако альтернатива между цен­трализованным авторитарным управлением и беспла­новым некоординированным рабочим управлением вовсе не является неизбежной. Решение следует искать в сочетании централизации и децентрализации, в син­тезе между принятием решений сверху вниз и снизу вверх.

Принцип совместного управления и участия рабо­чих³⁹⁶ должен быть сформулирован таким образом, чтобы ответственность за управление разделялась между центральным руководством и рядовыми рабо­чими. Хорошо информированные малые группы об­суждают вопросы, связанные с рабочей ситуацией и всем предприятием в целом; их решения передаются администрации и таким образом создается основа для подлинного соуправления. Потребитель как третье лицо также должен в какой-то форме участвовать в процессе принятия решений и в планировании. Если мы согласимся с принципом, провозглашающим, что первичной целью любой работы является служение людям, а не получение прибыли, то те люди, которым служат, должны иметь право влиять на процесс труда тех, кто служит. Здесь, так же как в случае полити­ческой децентрализации, нелегко найти практичес­кие формы осуществления этого принципа, однако проблема, конечно же, не является неразрешимой, если только принят принцип совместного управления в целом. В конституционном праве мы разрешили сходные проблемы, учтя соответствующие права раз­личных отраслей государственного управления, а в законах о корпорациях — право различного типа ак­ционеров, управляющих и т. д.

Принцип совместного управления и совместного принятия решений предполагает значительное ограни­чение прав собственности. Владелец или владельцы предприятия имеют право на значительную ставку про­цента на свои капиталовложения, но они не имеют пра­ва командовать людьми, которых они наняли на работу с помощью этого капитала. Им пришлось бы по край­ней мере поделить это право с теми, кто работает на предприятии. Фактически в больших акционерных ком­паниях акционеры не смогут в полной мере пользовать­ся своим правом собственности, принимая решение; если рабочие разделяют право принятия решений с ад­министрацией, то роль акционеров по сути дела не от­личается от роли рабочих. Закон о совместном управ­лении представлял бы собой ограничение прав собствен­ности, но ни в коем случае не произвел бы радикальных изменений в этих правах. Даже такой консервативный промышленник, как Дж. Линкольн, выступающий за участие в прибылях в промышленности, как мы виде­ли, предлагает, чтобы дивиденд не превышал постоян­но установленной суммы и чтобы прибыль сверх этой суммы распределялась между рабочими. Существуют возможности участия рабочих в управлении и контро­ле даже на базе сегодняшних условий. Так, например, Б. Фэрлесс, председатель правления «Юнайтед стейтс стил корпорейшн» (ЮСС), заявил недавно в обраще­нии (опубликованном в сокращенной форме в «Ридерс дайджест» от 15 ноября 1953 г., с. 17), что все 300 тыс. работников этой компании могут приобрести обычные акции компании, купив по 87 акций на общую сумму 3500 долл. каждый. Вкладывая 10 долл. в неделю на каждого (а это примерно соответствует недавней при­бавке к зарплате наших рабочих-сталелитейщиков), занятые на ЮСС могли бы скупить все выпущенные обычные акции менее чем за семь лет. Фактически им и не пришлось бы покупать такое количество, так как даже части этих акций уже хватило бы для получения необходимого большинства при голосовании.

Еще одно Предложение было сделано Ф. Танненба- умом в его «Философии труда». Он предлагает, чтобы профсоюзы купили такое количество акций предприя­тий своих рабочих, которое необходимо, чтобы конт­ролировать управление этими предприятиями³⁹⁷. Каким бы способом это ни было сделано, это будет способ эво­люционирования, лишь продолжающий тенденцию уже существующих отношений собственности; эти спосо­бы — лишь средства для достижения цели, состоящей в том, чтобы люди работали осмысленно, а не были только носителями товара — физической энергии и ма­стерства, — которые покупаются и продаются, как и всякий другой товар.

При рассмотрении вопроса об участии рабочих в управлении предприятием следует подчеркнуть один важный момент: опасность того, что такое участие мог­ло бы развиваться в направлении участия в прибылях, характерного для суперкапитализма. Если бы рабочие и служащие были заняты исключительно своим пред­приятием, то отчуждение человека от его социальных сил осталось бы неизменным. Эгоистическое, отчуж­денное отношение только бы распространилось с од­ного индивида на «команду». Поэтому существенной и не случайной особенностью участия рабочих в управ­лении является тот факт, что рабочие как бы выходят за рамки своего предприятия, начинают интересовать­ся покупателями и контактируют с ними, а также с ра­бочими других предприятий той же отрасли промыш­ленности и со всем рабочим населением в целом. Та­кое развитие своего рода местного патриотизма по от­ношению к фирме, напоминающее «esprit de corps»³⁹⁸ студентов колледжей и университетов, рекомендован­ное Виаттом и другими английскими социальными пси­хологами, могло бы лишь усилить асоциальные и эгои­стические тенденции, составляющие суть отчуждения. Подобные предложения в пользу коллективного «ко­мандного» энтузиазма игнорируют тот факт, что суще­ствует лишь одна истинно социальная ориентация — солидарность с человечеством. Социальная сплочен­ность внутри группы, соединенная с враждебностью к аутсайдерам³⁹⁹, — это не социальное чувство, а просто расширенный эгоизм.

В заключение моих размышлений по поводу учас­тия рабочих в управлении я бы хотел снова подчерк­нуть, даже рискуя повториться, что все предложения по гуманизации труда вовсе не преследуют ни цели уве­личения выпуска продукции, ни цели получения боль­шей удовлетворенности от работы per se⁴⁰⁰. Они имеют смысл лишь в совершенно иной социальной структу­ре, в которой экономическая активность является под­чиненной частью социальной жизни. Нельзя отделить деловую активность в труде от политической активно­сти, от использования досуга и личной жизни. Если стремиться к тому, чтобы работа стала интересной, но без желания, чтобы другие сферы жизни становились более человечными, не произойдет никаких настоящих изменений. И работа не сможет стать интересной. Ос­новное зло современной культуры состоит именно в том, что она раскалывает на отдельные части различ­ные жизненные сферы. Путь к оздоровлению обще­ства — в преодолении этого раскола, в движении но­вого единения и интеграции общества и индивида.

Я уже подчеркивал, что многие социалисты были разочарованы результатами воплощения в жизнь соци­ализма. Однако ширится осознание того, что винова­той в этом была вовсе не главная цель социализма, по­скольку социализм представляет собой неотчужденное общество, в котором каждый работающий человек ак­тивно участвует в производственной и политической деятельности, сознавая долю своей ответственности. Беды реального социализма вытекают скорее из того, что слишком большое значение придавалось противо­поставлению частной и общественной собственности, а также из недооценки человеческих и истинно соци­альных факторов. Соответственно все шире и понима­ние необходимости социалистического видения, кото­рое было бы сосредоточено на идее участия рабочих в управлении, на децентрализации и на конкретной фун­кции человека в процессе труда, а не на абстрактном понятии собственности. Идеи Оуэна, Фурье, Кропот­кина, Ландауэра, религиозных и светских сторонников коммунитарности переплелись с идеями Маркса и Эн­гельса; появились скептическое отношение к чисто идеологическим формулировкам «конечной цели» и большая склонность заниматься конкретной личнос­тью. Видимо, есть надежда на то, что среди социалис­тов-демократов и социалистов-гуманистов растет осоз­нание того, что социализм начинается дома, с прида­ния социалистическим партиям социалистической на­правленности. Под социализмом понимается здесь, конечно, не право собственности, а ответственное уча­стие каждого члена общества. Пока социалистические партии не осуществят принципы социализма в своих собственных рядах, они не могут надеяться на то, что им удастся убедить других; если бы их представители имели политическую власть, они осуществили бы свои идеи в духе капитализма, несмотря на используемый ими социалистический ярлык. То же самое верно и в отношении профсоюзов: поскольку их цель — произ­водственная демократия, они должны внедрять де­мократические принципы в свои собственные органи­зации, а не уподоблять их деятельность большому биз­несу при капитализме или делать нечто и того хуже.

Тот факт, что сторонники общины придавали такое большое значение конкретной ситуации рабочего в про­цессе труда, довольно сильно повлиял на испанских и французских анархистов и синдикалистов, а также на русских социалистов-революционеров. И хотя значе­ние этих идей в большинстве стран на какое-то время снизилось, сейчас они постепенно снова набирают силу, хотя в менее идеологизированной и догматиче­ской, а значит, более реальной и конкретной форме.

В одной из интереснейших недавних работ по про­блемам социализма «Новые фабианские очерки» мож­но почувствовать рост влияния функциональных и че­ловеческих аспектов социализма. Так, Кросланд пишет в своем очерке «Переход от капитализма»: «Социализм требует, чтобы эта враждебность в промышленности уступила место чувству сопричастности к совместно­му начинанию. Как можно этого добиться? Наиболее прямой и легкий способ состоит в совместных консуль­тациях. В этой области было сделано много плодотвор­ного, и сейчас ясно, что нужно нечто иное, чем суще­ствующая модель совместных производственных коми­тетов; нужны более радикальные усилия, чтобы у рабо­чего появилось чувство соучастия в принятии решений. Несколько прогрессивных фирм уже предприняли от­важные попытки, и результаты довольно обнадежива­ющие»⁴⁰¹. Кросланд предлагает три способа: расшире­ние национализации, законодательное ограничение прибыли или «третий путь, состоящий в таком измене­нии юридической структуры собственной компании, который заменит контроль со стороны акционеров за­коном, четко определяющим ответственность компании перед рабочим, покупателем и обществом; рабочие ста­ли бы членами компании и имели бы своих представи­телей в совете директоров»⁴⁰².

Р. Дженкинс в своей статье «Равенство» видит ос­новной спорный вопрос будущего в следующем: «...во- первых, будет ли позволено капиталистам, которые от­казались или были вынуждены отказаться от большей части своей власти и своих функций, сохранить значи­тельную часть своих привилегий, еще у них имеющих­ся; и, во-вторых, будет ли общество, вырастающее из капиталистического, демократическим и социалисти­ческим или же оно будет обществом людей, управляе­мых, контролируемых привилегированной элитой, уро­вень жизни которой существенно отличается от уров­ня жизни масс»⁴⁰³. Дженкинс приходит к выводу о том, что «для создания демократического социалистическо­го общества с участием рабочих в управлении» необ­ходимо, чтобы «собственность на предприятия перехо­дила от состоятельных индивидов не государству, а менее удаленным от человека общественным органам», что способствовало бы большему рассредоточению власти и «побуждало бы различных людей активнее участвовать в деятельности обществ и добровольных организаций и в контроле за этой деятельностью».

А. Албю в статье «Организация промышленности» констатирует: «Какой бы успешной ни была национали­зация тяжелой промышленности с технической и эко­номической точек зрения, она не удовлетворила требо­вания более широкого и демократического распределе­ния власти и не создала реального критерия для учас­тия рабочих этой отрасли промышленности в принятии решений по управлению производством и в их выполне­нии. Это сильно разочаровало многих социалистов, ко­торые никогда не желали большой концентрации госу­дарственной власти, а имели довольно смутное утопи­ческое представление об имеющихся альтернативах.

Уроки тоталитаризма за границей и революция уп­равляющих у нас дома лишь усилили их опасения, тем более что полная занятость в демократическом обще­стве создает проблемы, для решения которых необхо­дима широкая поддержка народных масс, основанная на информированности и консультации. Успех консуль­таций тем меньше, чем больше они отдаляются от фор­мы личной беседы по поводу работы; поэтому размер и структура производственных единиц и степень их не­зависимой инициативности рассматриваются как об­стоятельства чрезвычайной важности»⁴⁰⁴. «В конечном счете, — пишет Албю, — нам нужна совещательная си­стема, которая обеспечит поддержку как решениям, связанным с проводимой политикой, так и исполнитель­ной власти, одобряемой всеми занятыми в промышлен­ности. Как примирить такую концепцию производствен­ной демократии с более примитивным желанием само­управления, вдохновляющим синдикалистов и лежа­щим в основе современных дискуссий о совместных консультациях, — этот вопрос требует дальнейших ис­следований. Представляется, однако, что должен суще­ствовать механизм, с помощью которого все занятые в данной отрасли промышленности могли бы участвовать в принятии решений о проводимой политике либо че­рез представителей, избранных в правление в резуль­тате прямого голосования, либо с помощью иерархи­ческой системы совместных совещаний со значитель­ными полномочиями. В любом случае необходимо так­же, чтобы все больше людей принимали участие в разъяснении проводимой политики и принятии реше­ний на нужных уровнях.

Поэтому одна из главных и до сих пор не достигну­тых целей социалистической промышленной полити­ки состоит по-прежнему в том, чтобы породить у лю­дей чувство общности цели в производственной дея­тельности»⁴⁰⁵.

Один из самых оптимистически настроенных и до­вольных результатами правления лейбористов среди авторов «Новых фабианских очерков» Джон Стрэчи со­гласен с тем значением, которое Албю придает необхо­димости участия рабочих в управлении. «В конце кон­цов, — пишет Стрэчи в статье "Задачи и достижения британских лейбористов", — подлинная проблема со­вместной акционерной компании связана с тем, что в ней практикуется безответственная диктатура, номи­нально — ее акционерами, в действительности же во многих случаях одним или двумя директорами, само­лично себя назначившими на веки вечные. Сделайте открытые акционерные компании непосредственно от­ветственными перед обществом и всеми акционерами, занятыми в их деятельности, и они станут организаци­ями совершенно иного рода»⁴⁰⁶.

Я привел высказывания некоторых лидеров британ­ского лейбористского движения, поскольку их взгля­ды являются в большей степени результатом практи­ческого опыта осуществления мероприятий по нацио­нализации, проведенных лейбористским правитель­ством, а также глубоко продуманной критики этих мероприятий. Но и социалисты на континенте уделя­ют внимание участию рабочих в промышленности боль­ше, чем когда-либо раньше. Так, после войны во Фран­ции и Германии были приняты законы, предусматрива­ющие участие рабочих в управлении предприятиями. И даже если результаты этих новых постановлений оказались далеко не удовлетворительными (по причи­не нерешительности этих мер и того факта, что в Гер­мании скорее представители профсоюзов становились «управляющими», а не сами рабочие участвовали в управлении), тем яе менее было ясно, что среди социа­листов растет понимание того, что переход права соб­ственности от частного капиталиста к обществу или государству сам по себе имеет негативные последствия для положения рабочего и что главная проблема соци­ализма заключается в изменении положения на произ­водстве. Даже в весьма слабых и запутанных заявле­ниях недавно созданного во Франкфурте Социалисти­ческого Интернационала (1951) главное значение при­дается децентрализации экономической власти там, где это совместимо с целями планирования⁴⁰⁷. Среди уче­ных, занимающихся проблемами промышленности, прежде всего Фридман и в некоторой степени Гиллес- пи пришли к аналогичному выводу о необходимости преобразования труда.

Если мы придаем большое значение необходимос­ти участия рабочих в управлении для преобразования общества и смены права собственности, то это вовсе не означает, будто нет необходимости в некоторой сте­пени прямого государственного вмешательства и наци­онализации. Наряду с участием рабочих в управлении важнейшая проблема заключается в том, что вся наша промышленность основана на существовании неуклон­но расширяющегося внутреннего рынка. Каждое пред­приятие хочет продавать все больше и больше для того, чтобы завоевать непрерывно возрастающую долю рын­ка. В результате такой экономической ситуации про­мышленность использует все имеющиеся в ее распо­ряжении средства, чтобы возбуждать покупательский аппетит населения, создавать и навязывать обществу потребительскую ориентацию, которая столь вредна для его духовного состояния. Как мы видели, это озна­чает, что возникает стремление к приобретению новых, совсем не так уж необходимых вещей, постоянное желание купить больше, хотя с точки зрения челове­ческого неотчужденного потребления нет нужды в но­вом продукте. (Так, например, автомобильная промыш­ленность потратила несколько миллиардов долларов на создание новых моделей 1955 г.; одна только фирма «Шевроле» истратила несколько сотен миллионов дол­ларов, чтобы успешно конкурировать с «Фордом». Преж­няя модель «Шевроле» была несомненно хорошей ма­шиной, и главная цель борьбы между «Фордом» и «Дже­нерал моторе» состояла вовсе не в том, чтобы дать по­требителю лучшую машину, а в том, чтобы заставить его купить новую машину, хотя старая еще могла бы служить несколько лет⁴⁰⁸. Другая сторона того же яв­ления — это тенденция к излишним тратам; она сти­мулируется экономической потребностью к увеличе­нию массового производства. Расточительство ведет к экономическим потерям, но имеет также важные пси­хологические последствия: потребитель теряет уваже­ние к труду и затраченным человеческим усилиям; он забывает о потребностях людей в своей стране и бед­ных странах, для которых выбрасываемый продукт имел бы ценность; короче говоря, наши расточительские привычки свидетельствуют об инфантильном неуваже­нии к реальностям человеческой жизни, к экономиче­ской борьбе за существование, которой не избежать никому.

Совершенно очевидно, что в длительной перспек­тиве никакое духовное влияние не увенчается успехом, если наша экономическая система будет организована таким образом, что нам угрожает кризис, если люди не захотят покупать все больше новых и лучших вещей. Поэтому, если мы ставим перед собой цель превратить отчужденное потребление в человеческое, то необхо­димо провести изменения в экономических процессах, воспроизводящих отчужденное потребление⁴⁰⁹. Задача экономистов состоит в том, чтобы разработать необхо­димые меры, иначе говоря, направить производство в такие области, где еще не удовлетворены существую­щие реальные потребности, а не создавать искусствен­ные потребности. Это может быть сделано с помощью кредитов государственных банков, национализации от­дельных предприятий и радикальных законов, которые бы в корне изменили рекламу.

С этой проблемой тесно связана проблема эконо­мической помощи индустриальных обществ части на­шей планеты, более слаборазвитой в экономическом от­ношении. Совершенно ясно, что время колониальной эксплуатации позади, что различные части нашей пла­неты сейчас связаны между собой так же тесно, как 100 лет тому назад были связаны части одного конти­нента, и что сохранение мира в богатой части планеты зависит от улучшения экономического положения бо­лее бедной. Мир и свобода в западном мире не могут в длительной перспективе сосуществовать с голодом и болезнями в Африке и Китае. Сокращение излишнего потребления в индустриально развитых странах — это необходимость, если они хотят помочь странам с не­развитой промышленностью, а они должны хотеть по­мочь им, если стремятся сохранить мир. Рассмотрим несколько фактов: согласно X. Брауну, программа ми­рового развития на 50 лет предусматривает увеличение сельскохозяйственного производства до такой степе­ни, что все люди получат правильное питание, а также индустриализацию слаборазвитых регионов, находя­щихся сейчас на уровне развития довоенной Японии⁴¹⁰. Ежегодные расходы США на осуществление такой про­граммы составили бы от 4 до 5 млрд долл. ежегодно в течение первых 30 лет, а затем несколько меньше. «Если мы сравним эту цифру с нашим национальным доходом, — пишет автор, — с нашим теперешним фе­деральным бюджетом, с расходами на вооружение или на ведение войны, то сумма не покажется такой уж ог­ромной. А если мы сравним ее с той потенциальной вы­годой, которую могло бы дать успешное осуществление этой программы, она покажется еще меньше. А если мы сравним ее с расходами, которые мы понесем в случае бездействия и в результате сохранения статус-кво, то она покажется совсем незначительной»⁴¹¹.

Предыдущая проблема — это лишь часть более об­щей проблемы: можно ли позволить, чтобы интересы приносящих прибыль капиталовложений подчиняли себе общественные потребности, нанося несомненный вред обществу. Наиболее очевидный пример этому — наша киноиндустрия, выпуск комиксов и уголовная хроника в газетах. Для получения наивысшей прибы­ли искусственно стимулируются самые низменные че­ловеческие инстинкты и отравляется общественное со­знание. Закон о пище и лекарствах ограничил произ­водство и рекламу вредных продуктов питания и ле­карств; то же самое можно сделать по отношению к другим жизненно необходимым товарам. А если подоб­ный закон окажется безрезультатным, то некоторые отрасли, такие, как кино, следует национализировать или хотя бы создать конкурирующую промышленность, финансируемую из общественных фондов. В обществе, единственная цель которого — развитие человека и в котором материальные потребности подчинены духов­ным, будет нетрудно найти юридические и экономиче­ские средства для необходимых перемен.

Что касается экономического положения отдельных граждан, то идея равенства доходов никогда не была социалистическим требованием и не является по мно­гим причинам ни практической, ни желательной. Не­обходим такой доход, который составлял бы основу до­стойного человеческого существования. Что касается неравенства в доходах, то оно, по-видимому, не долж­но превышать такого уровня, при котором различия в доходах ведут к изменению восприятия жизни. Чело­век с миллионным доходом, способный удовлетворить любой свой каприз, даже не задумываясь, ощущает жизнь совсем по-другому, нежели человек, которому для удовлетворения одного дорогостоящего желания надо пожертвовать другим. Человек, который никогда не выезжал за пределы собственного города и не мо­жет позволить себе никакой роскоши, также по-иному воспринимает жизнь, чем его сосед, который имеет на это средства. Однако даже при определенных различи­ях в доходах основной жизненный опыт может остать­ся таким же, если различие в доходах не превышает определенного предела. Значение имеет не столько большой или малый доход как таковой, а тот предел, за которым количественные различия в доходах преобра­зуются в качественные различия в восприятии жизни.

Нет нужды говорить о том, что систему социально­го обеспечения, существующую в настоящее время, например, в Великобритании, надо сохранить. Но это­го недостаточно. Существующая система социального обеспечения должна быть расширена до универсаль­ных гарантий существования.

Каждый индивид может действовать как свободный и ответственный субъект, только если будет устране­на одна из основных причин сегодняшней несвободы: экономическая угроза голодной смерти, заставляющая людей соглашаться на такие условия труда, на кото­рые они иначе не согласились бы. Свободы не будет, пока владелец капитала навязывает свою волю людям, владеющим «только» своей жизнью, поскольку они, не имея капитала, не имеют другой работы, кроме той, которую им может предложить капиталист.

Столетие тому назад было широко распростране­но мнение о том, что никто не несет ответственности за своего ближнего. Экономисты полагали и научно «доказали», что общественные законы делают необ­ходимым существование большой армии бедных и безработных людей для поддержания экономики. Се­годня вряд ли кто-то отважится выдвинуть такой принцип. Общепризнано, что никто не должен быть исключен из благосостояния нации в силу природных или общественных законов. Распространенные 100 лет тому назад рационалистические толкования, согласно которым бедные обязаны собственным поло­жением своему невежеству, безответственности, ко­роче говоря, своим «грехам», сейчас устарели. Во всех западных индустриальных странах создана сис­тема социального страхования, гарантирующая каж­дому человеку прожиточный минимум в случае безра­ботицы, болезни и старости. Отсюда лишь один шаг до вывода о том, что даже если в какой-то стране нет таких условий, то есть, по крайней мере, право на по­лучение необходимых средств к существованию. Практически это означает, что каждый гражданин вправе требовать сумму, достаточную для существо­вания, даже если он не является безработным, боль­ным или старым. Он может требовать получения этой суммы, если он добровольно ушел с работы, если он хочет подготовиться для другой работы или по любой другой личной причине, мешающей ему зарабатывать деньги, если он не попадает ни в одну категорию лиц, имеющих право на социальное обеспечение; короче говоря, он может требовать прожиточного минимума, не имея никаких причин. Предоставление людям про­житочного минимума должно быть ограничено опре­деленным периодом времени, скажем, в два года; это необходимо, чтобы не поощрять невротической уста­новки, отвергающей какие-либо социальные обяза­тельства.

Это предложение может показаться фантастичес­ким⁴¹². однако современная система страхования тоже показалась бы фантастической людям прошлого века. Главный упрек в адрес такой системы состоит в том, что если каждому человеку гарантировано право на по­лучение прожиточного минимума, то люди перестанут работать. Это утверждение основано, однако, на оши­бочном мнении о том, что лень внутренне присуща че­ловеческой природе; фактически же, кроме людей, ле­нивых по причине неврастении, мало найдется таких, которые не захотят заработать больше прожиточного минимума и предпочтут ничего не делать, вместо того чтобы работать.

Тем не менее недоверие к системе гарантированно­го прожиточного минимума не лишено оснований с точ­ки зрения тех, кто хочет использовать свой капитал с целью заставить других принять те условия труда, ко­торые они предлагают. Если никто больше не будет вы­нужден принимать любые условия труда, чтобы не уме­реть с голоду, работа станет достаточно интересной и привлекательной, чтобы побудить человека заняться ею. Свобода заключения договора возможна лишь в том случае, если обе стороны будут свободны принять его условия или отказаться от них; в существующей капи­талистической системе это не так.

Такая система не только стала бы началом реаль­ной свободы заключения контракта меду работодате­лем и работающим по найму — она значительно бы рас­ширила сферу свободы в межличностных отношениях между людьми в повседневной жизни.

Рассмотрим несколько примеров. Человек, который сегодня работает по найму и которому не нравится его работа, часто вынужден продолжать ее, так как у него нет средств, чтобы рискнуть остаться безработным даже на один или два месяца; и если он уйдет с работы, то не получит права на пособие по безработице. Одна­ко фактически психологические последствия этой си­туации гораздо глубже; сам факт, что человек не мо­жет рискнуть быть уволенным, заставляет его бояться своего шефа или того, от кого он зависит. Он будет по­давлять в себе желание дерзко ответить; будет старать­ся угодить и подчиниться из-за постоянного страха, что шеф уволит его, если он захочет самоутвердиться. Или, например, человек, решивший в 40 лет, что хочет со­всем другой работы, для подготовки к которой ему по­надобится год или два. Поскольку в условиях гаранти­рованного прожиточного минимума это решение будет означать жизнь с минимальным комфортом, потребу­ется большой энтузиазм и интерес к новой деятельно­сти, и выбор, таким образом, сделает лишь тот, кто та­лантлив и действительно заинтересован. Еще пример: женщина, брак которой оказался несчастливым, и един­ственная причина, по которой она не покидает своего мужа, заключается в отсутствии у нее средств к суще­ствованию даже на время, необходимое для обучения какой-нибудь профессии. Или же представим себе под­ростка, живущего в условиях конфликта с невротич- ным и жестоким отцом; этот подросток мог бы сохра­нить свое душевное здоровье, если бы был свободен и мог уйти из семьи. Короче говоря, во всех этих случаях было бы ликвидировано самое сильное экономическое принуждение в деловых и личных отношениях и каж­дый получил бы свободу действий.

Сколько же это будет стоить? Поскольку мы уже приняли систему страхования безработных, больных и старых, появится лишь еще одна ограниченная груп­па людей, которые будут пользоваться этой привиле­гией, — люди особо одаренные; люди, оказавшиеся вре­менно в конфликтной ситуации, а также неврастени­ки, не имеющие ни чувства ответственности, ни заин­тересованности в труде. С учетом всех факторов ока­жется, что количество людей, пользующихся этой при­вилегией, не будет чрезмерно большим и что пример­ные расчеты можно сделать уже сегодня. Следует, од­нако, подчеркнуть, что это предложение должно быть принято вместе с другими предложенными социальны­ми изменениями и что в обществе, в котором индивид активно участвует в своей работе, количество людей, не заинтересованных в работе, составит лишь неболь­шую часть той группы, какую они составляют и в на­стоящее время. Каким бы ни было это количество, рас­ходы на такую систему социального страхования вряд ли превысят суммы, затраченные крупными держава­ми на содержание своих армий за последние десятиле­тия, не говоря уже о расходах на вооружение. Не сле­дует также забывать, что в системе, которая возрожда­ет у каждого интерес к жизни и работе, производитель­ность труда будет гораздо выше сегодняшней в результате даже немногих благоприятных перемен в ра­бочей ситуации. Кроме того, наши расходы на борьбу с преступностью и лечение невротических и психосома­тических болезней значительно сократятся.

_______ ПОЛИТИЧЕСКИЕ ПРЕОБРАЗОВАНИЯ

Я попытался показать в предыдущей главе, что демок­ратия не может существовать в отчужденном обществе и что способ организации и функционирования нашей демократии способствует общему процессу отчужде­ния. Если демократия означает, что индивид выражает свою убежденность и утверждает свою волю, необхо­димой предпосылкой должно быть наличие у него та­кой убежденности и воли. Факты, однако, свидетель­ствуют о том, что у современного отчужденного инди­вида есть мнения и предрассудки, но нет убеждений; у него есть симпатии и антипатии, но нет воли. Мощная пропагандистская машина манипулирует его мнения­ми и предубеждениями, симпатиями и антипатиями точно так же, как и его вкусом, причем эта пропаганда, возможно, не была бы такой эффективной, если бы индивид не был предрасположен к ее восприятию бла­годаря рекламе и в силу своего отчужденного образа жизни.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: