ДНЕВНИК о заседаниях вновь сформированного Синода 5 глава

На том, чтобы преосвященный Вениамин был тотчас же возведен в звание митрополита особенно настаивал архиепископ Сергий и потом экзарх, затем без особых мотивов к этому присоединился и преосвященный Андрей, но, как мне показалось, не совсем искренно. Неискренней затем показалась мне и довольно настойчивая просьба о том же (т. е. о признании Вениамина митрополитом) В. Н. Львова, ибо он же, резко и решительно возражал против введения его в состав Синода. На этом последнем настаивали мы все поголовно, просто упрашивали даже В. Н. заявить Временному правительству, чтобы оно тем же порядком, каким и мы все попали в Синод, назначило сюда же и Петроградского архиепископа. Но В. Н. Львов окончательно заявил, что он ни за что не допустит унижения Св. Синода перед Временным правительством. Вот тебе раз: давно ли нам только и говорили все, что мы находимся во всецелой зависимости от этого правительства, а теперь пошли другие речи. Что-нибудь тут не так! Архиепископ Платон тогда делает такое заявление: мы, значит, имеем и сами право пригласить в состав Синода архиепископа Петроградского и предлагает в этом смысле сделать постановление, но обер-прокурор заявляет, что он этого постановления не подпишет. Получается конфликт. В. Н. Львов убеждает нас подождать, пока он посоветуется с какими-то юристами, и тогда уж пусть Св. Синод решает дело о призыве в состав Синода преосвященного Вениамина. Так и отложили пока это дело, а до каких пор, неизвестно. После заседания В. Н. остановил преосвященного Андрея и меня и начал выяснять нам мотивы, по которым он якобы воспротивился обращению от имени Св. Синода к правительству. По его словам, он не хочет, чтобы Синод унижался перед правительством, которое в значительной части состоит из людей неверующих, относящихся даже прямо с презрением к делам церкви. Ох! Так ли это? Что-то плохо верится. Не скрывается ли тут каких-нибудь других мотивов? — покажет будущее.

Много употребили времени на все эти разглагольствования. Затем я попросил позволения сделать доклад о своей поездке в Москву и о тех моих выступлениях, которые имели место в Москве на пастырском собрании и среди небольшого круга мирян. Во всех этих выступлениях я старался выяснить современную позицию Св. Синода и характер его работы. «Думаю, заявил я, что мои объяснения вполне удовлетворили пастырское собрание в Москве, которое благодарило меня за осведомление и единогласно просило меня заявить от имени пастырского собрания горячую просьбу: созвать Поместный Всероссийский собор как можно скорее, во всяком случае одновременно с Учредительным собранием, а еще лучше ранее оного.

Далее, — говорил я, — пастырское собрание просит Св. Синод обратить внимание на несчастное положение изгоняемых с приходов прихожанами пастырей, часто без всяких уважительных к тому поводов; желательно, чтобы Свят. Синод преподал указание епархиальным преосвященным увольнять приходских пастырей по желанию приходов с крайней осторожностью и не иначе, как после принятия самых энергичных мер к примирению прихожан со своим пастырем, и только в случае полной безуспешности таковых мер. При этом преосвященные должны были не вдруг лишать места изгоняемых, а назначать им для приискания какого-либо места хотя бы полугодовой срок и самим отечески заботиться о том, чтобы увольняемые с их семьями не оставались без куска хлеба и не осуждались таким образом на голодную смерть».

От имени пастырей и верующих мирян г. Москвы я просил Св. Синод обратить внимание на крайне возмутительное глумление над православной верой и церковью в так называемых иллюстрированных журналах, как например, «Бич», «Пулемет» и т. п., в которых печатаются всевозможные карикатуры, в которых фигурируют пастыри церкви в самом безобразном виде, даже при совершении таинства евхаристии, изображается Христос в участке и т. д.

Как-то пропустивши как будто мимо ушей мои первые два заявления, последнее, 3-е, Синод принял близко к сердцу и тотчас же поручил обер-прокурору войти к Временному правительству с ходатайством о принятии экстренных мер к прекращению этого зла. Четвертое мое заявление сделано было по просьбе .кн. Трубецкого о том, что протопресвитер Шавельский просит выслать для армии побольше дешевого издания Евангелий на русском языке, а таковых совсем нет ни в Москве, ни в Петроградской Синодальных типографиях и лавках. Кн. Трубецкой заявлял, что может быть Св. Синод предоставит Сытину право издания на такие Евангелия. Это мое заявление передано на рассмотрение издательского при Синоде Совета, т. е. протоиерею А. П. Рождественскому.

После моих заявлений обер-прокурор прочитал полученную им телеграмму преосвященного Иоасафа следующего содержания:

«Упразднить Московский цензурный комитет, помещение передать канцелярии Всероссийского съезда духовенства и мирян нет препятствий. Епископ Иоасаф».

Я был очень удивлен услышанным. Оказалось, что в мое отсутствие обер-прокурором получена была просьба Московского исполнительного комитета о том, что Московский духовно-церковный комитет, как учреждение не только бесполезное, а даже прямо вредное, должен быть тотчас же упразднен. Недаром социал-диакон Громов заявлял в комитете, что «мы скоро придушим всех членов духовно-церковного комитета».

Я начал было возражать, говорил, что помещение мы можем тотчас же передать канцелярии съезда, а комитет все-таки должен существовать, ибо тогда самому Синоду придется читать и рассматривать все акафисты, службы, учебники по Закону Божию, которые едва ли желательно и даже возможно издавать бесцензурными. Но появившийся протоиерей А. П. Рождественский стал так горячо возражать против духовной цензуры, да и против всякой вообще цензуры, что я из естественной деликатности (ибо данным вопросом затрагиваются между прочим и мои личные материальные интересы) должен был умолкнуть. Придется, конечно, раскассировать духовно-цензурный комитет, но надо поднять вопрос о том, кому и куда надо передать наш довольно богатый архив. Протоиерею А. П. Рождественскому поручено представить доклад об упразднении духовно-цензурных комитетов.

Затем еще заслушали несколько обычных бракоразводных дел, окончили заседание около 5 часов вечера.

26 мая.

По открытии заседания обер-прокурор заявляет, что 1-он докладывал Временному правительству о желательности ограничить в печати глумление над православной верой и церковью. Министр внутренних дел и министр юстиции заявили, что они примут со своей стороны меры к недопущению впредь подобных явлений. Но затем В. Н. Львов сделал такое заявление, которое, по моему мнению, обесценивает предыдущее заявление. Возбуждение уголовного преследования журнала или газеты за глумление над православной верой и церковью возможно только по инициативе частного лица, т. е. всякий человек, возмущенный той или другой выходкой журнала или газеты, может подать заявление или мировому судье, или прокурору в том, что он чувствует оскорбительного для своего религиозного чувства ту или другую статью или карикатуру, и мировой судья приговаривает автора или редактора к известного рода штрафу.

Разве такой возможности обвинения по частной инициативе не существовало и до сих пор? Что же нового для прекращения зла придумал министр юстиции? — Ровно, по-моему, ничего. И будут редакторы и издатели штрафы платить, и будут по-прежнему продолжать свое гнусное издевательство. Архиепископ Платон горячо благодарил В. Н. Львова за его мероприятия, а мне думалось, что благодарить его еще не за что.

Далее Львов прочитал полученную им от товарища министра иностранных дел телеграмму о том, что Австрийское правительство по усиленному ходатайству Испанского посольства, не только избавило нашего протоиерея Рыжкова от смертной казни, но и решило отпустить его в Россию, как только митрополит Шептицкий вступит в пределы нейтральной страны (Швеции). Говорят, что это последнее свершится дней через 10. Я спросил: «А внесены ли 10 000 рублей за о. Рыжкова?» Ответ: «Внесены были тогда же, но теперь надо возбудить ходатайство о возвращении этих денег, так как никакого пересмотра дела о. Рыжкова не было, а ведь на это и требовались эти 10 тысяч». Но я лично уверен, что немцы не дураки, и никаких денег нам не возвратят.

Далее заслушан был доклад преосвященного Андрея о необходимости в конце июля созвать в Нижнем Новгороде Всероссийский съезд единоверцев (или, как он любит выражаться, «православных старообрядцев»), причем на утверждение Св. Синода представлена преосвященным Андреем и составленная им программа этого единоверческого съезда.

Боже, какой легкомысленный (чтобы не сказать более) человек этот преосвященный! Он, например, включил в программу вопросов на этом съезде единоверцев такие вопросы: «О поднятии церковной дисциплины среди православных», или «Восстановление канонического строя в Русской церкви». Не понимает владыка даже и того, что Св. Синод не может утвердить такой программы, ибо. .то выражению экзарха, тогда он распишется сам в своей несостоятельности, очутится в положении унтер-офицерской вдовы.

Разумеется, все эти вопросы из программы выкинули, но епископ Андрей пренаивно заявляет, что так как об этом речи на съезде будут обязательно, то незачем, по его мнению, вычеркивать их и из программы.

Вообще на этот раз явно обнаружилось, что епископа Андрея почти совсем не переваривает владыка Платон, он почти грубо и резко заявил: «я не верю, чтобы эта легкомысленная программа съезда была составлена Вами, владыка. Вероятно Вам ее подсунули, а Вы, даже не перечитавши, представили ее в Синод». Отрицательно отнесся к программе и владыка Сергий, но не сделал каких-либо резких замечаний; прочитавши ее, просто громко расхохотался. Андрей, очевидно, обиделся и перестал отстаивать свою программу, заявивши: «Зачеркивайте что хотите!»

Затем экзарх прочитал только что полученную им от Киевского митрополита Владимира телеграмму, в которой владыка просит не решать судьбу викария его Никодима до получения от него (митрополита) подробного письменного доклада по этому поводу. Владыка Платон усиленно настаивает на исполнении этой просьбы маститого и уважаемого архипастыря, и В. Н. сначала было заартачившийся, наконец, соглашается на это; но вмешивается в дело П. В. Гурьев и докладывает, что дело уже решено (очевидно, в мое отсутствие) и указ уже послан. Тогда владыка Платон разводит руками и велит тотчас же послать митрополиту телеграмму с известием, что дело решено уже раньше, и его телеграмма опоздала.

Львов по этому поводу заявляет, что так, пожалуй, лучше и для самого владыки Владимира. «Он без сомнения, — говорит обер-прокурор, — человек прямой и честный, но страшно слабохарактерный и поддающийся сторонним влияниям. И гораздо лучше будет, если от митрополита Владимира удален будет епископ Никодим, дурно на него влиявший вместе с секретарем консистории (не помню его фамилии) по желанию исполнительного комитета». Преосвященный Никодим вместе с протоиереем (членом Государственной Думы) стоял во главе реакционного черносотенного движения; он автор пресловутой записки, поданной бывшему царю, в которой взяты под подозрение и Государственная Дума, и Городской и Земский союзы и все другие общественные организации, в которой требовалось Думу разогнать или, по крайней мере, не слушать, евреям равноправия не давать, поляков гнать и прочие безумные глаголы. Оставлять такого человека в Киеве около митрополита Владимира, по мнению В. Н., совершенно невозможно.

Постановлено решения прежнего не изменять, а в чем заключается оно, я даже хорошенько и не знаю.

Поднят был вопрос о поездке в Москву на Всероссийский съезд духовенства и мирян. Львов прочитал приглашение организационного комитета по съезду к составу Синода и к тем комиссиям, которые образованы при Синоде с просьбой прислать своих представителей. Заявили желание ехать преосвященный Андрей, Высокопреосвященный Платон (который, впрочем, заявил, что если поедет преосвященный Андрей, то ему можно и не ехать; вообще, мне кажется, у Платона явный антагонизм по отношению к Андрею, но мы все решительно просили, чтобы ехал экзарх), протоиерей А. П. Рождественский и протоиерей Ф. Ф. Филоненко, конечно поедет и В. Н. Львов. Этот последний удивился, что я не еду и дважды уговаривал меня ехать, но я решительно заявил, что мне ехать теперь незачем, а вот на выборы митрополита, Бог даст, я поеду уже обязательно. Преосвященный Андрей затронул бесцеремонно вопрос о прогонах и Львов заявил, что, разумеется, прогоны будут выданы.

Далее решался вопрос об увольнении на покой Орловского епископа Макария (Гневушева) по неоднократному требованию (несколько телеграмм уже получено) Орловского епархиального съезда духовенства и мирян.

По этому поводу владыка Платон с болью в душе начал говорить о том, какие жалобы сыплются отовсюду на Синод за то, что он с легким сердцем как будто смещает архиереев и что поэтому он предлагает на будущее время никого не увольнять, предварительно не обревизовавши на месте действительного положения дела, чтобы не впадать в какие-либо ошибки. Владыка предлагает и теперь вот применить эту меру по отношению к увольнению преосвященного Макария. В. Н. сообщает, что к нему действительно приезжала депутация из Орла, состоящая из 3-х человек: священника, какого-то молчаливого мирянина и очень бурной психопатки-дамы. Эта последняя, говорит В. Н., прямо с пеной у рта, сжавши кулаки и, наконец, даже бегая по комнате, кричала, чем-то даже угрожала, если преосвященного Макария возьмут из Орла.

По вопросу о посылке ревизии в Орел голоса Синода сначала разделились (4 — архиепископ Платон, архиепископ Сергий, епископ Михаил и Андрей — за; остальные — 4 — «против», А. В. Смирнов отсутствовал). Я лично голосовал против ревизии, ибо эта последняя совершенно бесполезна и бесцельна, ибо на Орловской кафедре Макарий, конечно, не мог за один месяц пребывания своего в Орле проявить ни положительных, ни отрицательных качеств и просьба духовенства об его удалении объясняется не тем, что он плохой архиерей (наоборот — достоинства его несомненны и хорошо известны), а его раннейшей черносотенной, агитационной прямо, работой. Зная эту последнюю, просто нельзя верить его искреннему желанию работать и энергично работать (а он несомненно человек большой энергии и таланта) при новом государственном строе. Ревизия ничего другого не раскроет, а главное •— никого не успокоит, ибо в Орле еще более разгорится борьба между большинством орловской паствы, настроенной враждебно по отношению к епископу Макарию, и небольшой кучкой его ярых поклонников.

Так и я высказывался еще когда дело обсуждалось, когда же шло голосование по поводу назначения ревизии, я с решительностью высказался против ее, ибо меня страшно возмутило письмо преосвященного Макария, в котором он очень цинично просит назначить его, в случае увольнения, на «живое», как говорят, место, а именно — в Москву, в Высоко-Петровский монастырь. Что за бесцеремонность у подобных отцов! Еще в Москве, почти пред самым отъездом я получил письмо от архимандрита Григория с просьбой похлопотать за него в Синоде и не выгонять его из Москвы, а назначить настоятелем Высоко-Петровского монастыря. И Макарий и Григорий хорошо, конечно, знают, что в Петровском монастыре настоятель есть, это — архимандрит Никодим, хотя человек и не столь образованный, как они, но очень неглупый, честный и пользующийся любовью в монастыре. И вот, чтобы пристроиться самим в Москве, они готовы изгонять из него других, ни в чем неповинных людей. Когда все это выяснилось на заседании Синода, то преосвященный Андрей заявил, что он тоже против ревизии Орловской, и таким образом Макарий был уволен на покой по собственному прошению и назначен настоятелем Вязьменского Предтеченского монастыря Смоленской епархии.

В виду же того, что викарий Орловской прямо заявил, что в случае увольнения преосвященного Макария и он не желает больше служить в Орле, его решили поменять с преосвященным Михайловским (Рязанской епархии) Амвросием, который тоже не может дольше оставаться в Рязани. Временно же управляющим Орловской епархией назначить епископа Балтского Серафима, который в то же время останется и управляющим Холмской епархией. Это последнее постановление сделано по предложению В. Н. Львова, заявившего, что преосвященный Серафим — хороший архиерей. Без сомнения, у В. Н. стожилось такое убеждение со слов преосвященного Трифона; я не стал разубеждать, ибо, думалось мне в ту минуту, по крайней мере из Москвы уедет и Серафим: так стал он мне неприятен после своего легкомысленного печатного выступления открытым письмом к Московскому духовенству по поводу 18 апреля — 1 мая.

Далее — доклад о возвращении в Академию согласно ходатайству всего Синода преподавателя Московской семинарии Виноградова, ибо кафедра, которую он занимал, до сих пор еще свободна. Ходатайство удовлетворено. Заслушано ходатайство той же Академии о присуждении докторской степени профессору А. И. Покровскому и магистерской — Коновалову. Решено представить это дело усмотрению Академического совета, согласно его временным правилам об академической автономии, а Совет, как бы вновь прочитав диссертации, сделает новые постановления, которые и будут утверждены Св. Синодом.

Далее — высокопреосвященный Сергий сделал доклад о предполагаемых Всероссийских съездах: 1. Ученого монашества, 2. Простого монашества. Оба они предположены в Сергиевском Посаде в здании Московской духовной академии: 1-й с 8 по 14 июля и 2-й — с 16 по 23 июля. Попутно обсуждались и программы обоих съездов, составленные тем же высокопреосвященным Сергием, которому и поручено председательствовать на том и другом съезде. Почему-то сам высокопреосвященный Сергий предложил отправить на эти монашеские съезды и еще члена Синода — преосвященного Андрея, который и поспешил изъявить на это свое согласие.

В заключение мною был сделан доклад о положении реставрации Успенского собора и в связи с этим поднят вопрос о дальнейшей судьбе других кремлевских соборов, находившихся прежде в дворцовом ведомстве. Сообщено было о имеющем осуществиться в недалеком будущем новом «Братстве ревнителей святынь кремлевских соборов». Взывал я к Синоду об ассигновании потребных для окончания реставрации Успенского собора средств, в количестве 150 тысяч рублей, из которых 100 тысяч могут, по словам директора Хозяйственного управления, быть ассигнованы из сумм Синодских (из капитала на построение храмов), а 50 тысяч заимствованы из имеющихся у ставропигиальных монастырей капиталов, конечно, не имеющих какого-либо специального назначения. Мой доклад был выслушан с необычным вниманием; предложение мое объединить все кремлевские соборы под властью Синода встречено всеми очень сочувственно. Даже, говорилось, ничего лучшего и придумать нельзя. На вопрос мой: «могу ли я в самом непродолжительном времени войти в Синод с письменным докладом о том, что я говорил сейчас устно?» Владыка Платон отвечал, что: «не только Синод даст Вам это право, но и сам усерднейше о том Вас просит». А А. В. Карташев просил меня в субботу в 3 часа дня непременно приехать в заседание особой комиссии по ликвидации учреждений придворного духовенства, под председательством Ф. А. Головина.

В конце случайно подсмотрел у своего соседа — преосвященного Михаила список избираемых архиереями преосвященных, в количестве 7 человек, для участия в Предсоборном присутствии, вот эти имена:

Арсений, архиепископ Новгородский Назарий, архиепископ Одесский Константин, архиепископ Могилевский Кирилл, архиепископ Тамбовский Анастасий, епископ Чистопольский Иосиф, епископ Угличский Никандр, епископ Вятский.

Бывший у меня в пятницу вечером архиепископ Пензенский Владимир сообщал мне, что, по имеющимся у него сведениям, в число выборных членов Предсоборного Совета непременно войдет и митрополит Владимир и архиепископ Арсений. Вот это — коллизия! Первенствующий член Св. Синода (а ведь владыка Владимир не лишен этого звания!) будет заседать не в Синоде, а в Предсоборном Совете, созванном Синодом и существующим при Синоде. Как же себя тогда почувствуем мы — члены Временного Синода? Откровенно говорю: легче сквозь землю .провалиться! Как себя будет чувствовать и вести обер-прокурор? Выборами весь епископат тогда прямо покажет свое отрицательное отношение к обер-прокурору и его действиям по отношению к старому составу Синода. Мне думается, что митрополит Владимир не найдет для себя возможным согласиться на это избрание и в Петроград не поедет. Архиепископ же Арсений, думаю, приедет и, по свойственной, ему прямоте, и даже можно сказать упрямству, займет опять прежнюю, явно враждебную по отношению к обер-прокурорской власти резко непримиримую позицию. Вот и изволь спокойно работать в такой атмосфере! Приходишь опять к мысли о том, что хотя бы поскорей нас разогнали. Дай-то Бог!

В заключение было высказано пожелание, чтобы председательствуемая мною комиссия о наградах сделала доклад в следующем заседании.

27 мая — суббота

Оаседания в Синоде не было, но в 3 часа заседание О в Зимнем дворце (Детский подъезд с набережной) комиссии по ликвидации ведомства придворного духовенства. Всего в комиссии человек 9—10. Тут, между прочим, А. В. Карташев, тут и А. А. Осицкий, тут и Панков. Отец Дернов читал очень длинный и очень утомительный доклад о соборах и церквах придворного духовенства. Оказывается, соборов 8, а церквей — 60. Перечисляя подробно и значение соборов и их святыни и их ценность историческую и археологическую, о. Дернов почти все эти храмы признал настолько ценными, что настаивал на поддержке и обязательном дальнейшем существовании почти всех их. Попутно касаясь и существующих в этих храмах и соборах штатах клира, хотя и не прямо, но проводил мысль о необходимости сохранения и всех этих штатов. Услыхавши от меня накануне (я с ним беседовал по телефону) о возникновении «Братства охранения святынь Московского Кремля», он высказал мысль, что это же Братство должно взять в свои руки и охрану всех храмов придворных, из которых многие, по его словам, имеют огромное значение и художественное, и археологическое, и религиозно-общественное (так, например, собор Зимнего Дворца, Петропавловский собор в Петрограде, Петропавловский собор (кажется) в Гатчине, Феодоровский собор в Царском Селе и т. д.). Но я возразил, что зарождающееся в Москве братство едва ли может взять на себя эту задачу и едва ли такая мысль найдет себе поддержку у основателей этого братства. Решено образовать две подкомиссии, которые и обязуются представить обоснованные доклады: 1) об административном устроении жизни придворных соборов и храмов, а равно и причтов при них;

2) о материальных средствах для их дальнейшего существования. Доклад по первому вопросу поручено представить делопроизводителю правления при придворном протопресвитере (не знаю его фамилии); доклад по второму вопросу поручен А. А. Осицкому,

Вечером, ко всенощной не ходил, так как приехал из заседания уже почти в 6 часов вечера и страшно уставший; зато у меня были гости: приезжал какой-то расстриженный батюшка Могилевской епархии, ходатайствующий о возвращении священного сана. Затем епископ Киевской епархии Никодим, перемещенный викарием в Саратов, с ходатайством о пересмотре его дела и наконец П. А. Миртов, который и просидел у меня до 11 ¹/₄ часа ночи. Какой-то он нервный, раздражительный, вечно спорящий и очень задорно. Он сообщил, что петроградское духовенство еще дополнительно избрало на Всероссийский съезд протоиерея Острогорского, открытого врага обер-прокурора, ибо среди петроградского духовенства съезд этот, будто бы собираемый под давлением В. Н. Львова, может натворить много разных постановлений в духе обер-прокурора, и вот о. Острогорский посылается с прямой целью противодействовать стремлениям обер-прокурорской власти. П. А. Миртов тоже разделяет взгляд о. Острогорского, но только отчасти.

Епископ Никодим приезжал просить о пересмотре его дела, которое решено в мое отсутствие. Не знаю, удастся ли.

28 мая — воскресенье

Утром был у себя на подворье и у обедни, а во 2-ом часу пошел на Невский проспект посмотреть крестный ход, с которым шел высокопреосвященный Вениамин в Казанский собор, а затем и в Исаакиевский, где он был возведен пастырями и мирянами на свою епископскую кафедру (что называется «интронизацией»). У Казанского собора новый архиепископ благословил с крыльца собравшийся народ Казанской иконой Богоматери на 3 стороны, входил в собор, выслушал краткое приветствие от протоиерея Орнатского. Затем крестный ход проследовал к Исакиевскому собору; «со славою» был введен в собор новый архипастырь и возведен был на кафедру протоиереями Орнатским и Лахотским и старостою Казанского собора Гейденом. Настоятель Исаакиевского собора произнес приветственное слово. Затем началось молебствие (впервые в столице) по древнему чину, установленному для вступления в город нового епископа, избранного клиром. Архиепископ Вениамин коленопреклоненно прочитал молитву о спасении и сохранении стольного города, о страждущих и находящихся в темницах, а также о себе самом, прося помощи Божией на архиерейское служение в мире и любви.

К богомольцам владыка обратился с призывом слушать своего архипастыря и поддерживать духовенство в это трудное время. Протодиакон произнес 3 многолетия и торжество «интронизации» окончилось. В 5 часов вечера все крестные ходы направились обратно к своим храмам.

На меня крестный ход Петроградский не произвел хорошего впечатления: хоругвей не много, все они легкие, бархатные, несутся очень беспорядочно; тут же среди толпы народа (по преимуществу женщины) идут и священники и диаконы и псаломщики; тут же несутся и запрестольные кресты и иконы, тут же идут и священники, даже не все в одинаковых облачениях: одни — в белых (большинство), другие в желтых, и только в конце крестного хода идут священники парами (не более 6—8 пар), затем 2—3 митры и, наконец, архиепископ, по бокам которого несут 2 желтых хоругви. Народу сравнительно немного, порядка никакого, одни бабы пищат «спаси Господи», другие тут же поют «не имамы иные помощи» — хаос полный.

Я пошел навстречу крестного хода и дошел почти до Николаевского вокзала; неприятно подействовало на меня и то, что на одной стороне Невского в толпу идущего с крестным ходом народа бросались листки с призывами подписываться на «заем свободы», а по другую — солдаты бросали прокламации о бойкотировании этого займа. Около Литейного разыгрался в «боку» же крестного хода какой-то скандал, кто-то кого-то ударил, начались шум, ругань, а я — давай, Бог, ноги: насилу удрал восвояси, и целый день просидел безвыходно дома до глубокой (но белой) ночи.

29-ое мая — понедельник

Утром решил отправиться с визитом к архиепископу Платону (на Киевском подворье) и вышел из дому в 10/2 ч., поехал на извозчике от Гостиного Двора за 3 рубля. Хотел посидеть полчасика и к 12 часам — в Синод, на заседание комиссии о наградах, но незаметно проговорили до 1/2 часа дня. Экзарх положительно требует, чтобы и я поехал в Москву на съезд. Очевидно, на меня он рассчитывает, как на поддержку в самих заседаниях съезда, относительно которого высказывает некоторое опасение, что он может превратиться в своего рода «Учредительное собрание»; сметет Синод, и обер-прокурора и наделает еще массу разных постановлений самого радикального свойства. Я уже поколебался и решил заявить в Синоде, что и я хочу поехать.

На заседании о наградах сначала заслушаны были даже научные справки о происхождении и значении тех или других наград для духовенства, а затем высказано было два основных мнения: одно (Рункевич) о том, что отказываться духовенству от наград, значит выдвигаться из ряда других, что, по его мнению, для духовенства даже неудобно; другое (мое), — что духовенству теперь как нельзя более благо-временно отказаться от наград, но сделать это должно само духовенство, а не по постановлению (принудительному) Синода. Пусть бы духовенство само, на Всероссийском съезде например, заявило, что оно не желает получать светских наград за свою пастырскую службу. Это было бы и законно, и поучительно. Синоду же решать это дело за всех неудобно по многим причинам.

При выходе из кабинета С. Г. Рункевича (где было совещание о наградах) перехвачен был А. А. Осецким, который повел меня в свой кабинет на заседание комиссии по ликвидации придворных соборов и духовенства при них. Здесь много было речей и мое предложение о кремлевских соборах было почти всеми встречено очень сочувственно; один кто-то (очевидно, сам не отдавая себе отчета в том, что говорит) силился (но неудачно) доказывать, что соборы эти должны быть переданы в ведение приходов (каких?) и епархии, ибо так будет лучше. А в то же время этот странный оратор заявлял, что он вполне присоединяется к мнению председателя А. А. Осецкого, который в своей речи поддерживал именно мое предложение о передаче кремлевских соборов в ведение Св. Синода, но с субсидированием на ремонт и содержание соборов из средств Государственного казначейства.

Поговорили долго и в 6 часов уж разошлись по домам.

30 мая — вторник

Заседание Синода началось в 12 часов дня сначала в зале присутствия и без В, Н. Львова, который еще не вернулся из Москвы со съезда представителей духовно-учебных заведений.

Из наиболее интересных дел, решавшихся в этом заседании, отмечу некоторые только.

1. Орловский епископ Макарий (Гневушев) прислал телеграмму, в которой пишет, что он уволен по прошенью, а между тем решительно заявляет, что «прошения не подавал и не подаст, а требует суда над собой». Сообщается еще две телеграммы буквально тождественных, с заявлением, что увольнять Макария Синод не имел прав, так как он прошения не подавал, и что преосвященный Макарий непременно должен быть возвращен в Орел, иначе там произойдет чуть ли не бунт. Высокопреосвященный Платон предлагает послать ревизора (архиерея) в Орел; но большинством голосов это предложение отклонено и преосвященному Макарию отправлена телеграмма с извещением, что он уволен, если не по прошению (официальному), то во всяком случае по заявлению, сделанному им в письме на имя высокопреосвященного Сергия; [где] выражено желание, в случае увольнения, быть назначенным в Московский Высокопетровский монастырь (это — на живое-то место!). Этой последней нахальной прямо просьбой возмутил меня преосвященный Макарий так же, как раньше такой же просьбой возмутил и архимандрит Григорий. Очевидно, это все одного поля ягодки!

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: