ДНЕВНИК о заседаниях вновь сформированного Синода 3 глава

Заседание 3 мая.

Перед началом заседания поехал в Министерство путей сообщения (Фонтанка, 117) с выданным мне за печатью и подписью товарища обер-прокурора свидетельством о командировании меня в Москву по делам служебным. Тотчас же записали мне плацкарты и место 1-го класса на скорый поезд в пятницу — 5 мая.

Приехал в Синод еще рано, в 11¹ /₂ час. и сидел в кабинете А. В. Карташева. А затем оказалось, что прозевал заседание Хозяйственного управления для ревизии сумм и книг (вместе с высокопреосвященным Агафангелом). В 12 час. /поскорее/ побежал наверх и подписал книги. В 1/4 началось заседание опять в кабинете обер-прокурора: он сам уехал в Совет Министров. Среди обычных дел бракоразводных или о снятии сана и других, обращают на себя внимание следующие:

1. Студент II курса Казанской духовной академии Клубот просит постричь его в монахи, а между тем он австрийский подданный, был греко-католического исповедания. Решено: отложить до окончания курса.

2. Студенты IV курса Петроградской духовной академии просят разрешить им ношение нагрудного знака в память 100-летнего юбилея академии, который был и праздновался в 1909 году. Решено: отклонить, по неимению оснований и признать вообще подобную просьбу странной, для настоящего времени в особенности.

3. Отклонить просьбу преосвященного Филарета (б. Астраханского) о переводе в Калязинский монастырь и оставить в Желтоводском монастыре.

4. Преосвященный Тульский Парфений уже 2-й раз возбуждает ходатайство о назначении законоучителя Тульской гимназии протоиерея Введенского настоятелем Белевского Спасского монастыря, вопреки избранию братии, которая остановилась на неученом, а как говорит преосвященный, даже безграмотном казначее. Но дело в том, что Белевский монастырь общежительный и право избрания в нем настоятеля принадлежит братии. Решено: предложить преосвященному Парфению объявить братии, что они могут избрать себе настоятеля, но человека правоспособного и авторитетного, который бы имел какой-нибудь и образовательный ценз, и нравственный авторитет.

5. По V отделу заслушало любопытное дело о том, что помещик Данович (не помню какой губернии) отказывается предать земле тело умершей еще летом 1914 г. жены своей, и запечатанный свинцовый гроб ее до сих пор стоит в одной из комнат его дома. Дело в том, что местное епархиальное начальство и гражданские власти не согласились на погребение умершей в саду помещичьей усадьбы; где над могилой жены овдовевший муж хочет воздвигнуть храм (или часовню), а требовали, чтобы он отвез покойницу на местное сельское кладбище, исполнить чего он решительно не желает. Строить храм сейчас нет возможности за отсутствием потребного материала и рабочих рук, и гроб с умершей стоит в доме. Решено: употребить меры пастырского воздействия на Дановича, разрешив ему похоронить умершую в своем саду на том самом месте, над которым он думает впоследствии воздвигнуть храм.

6. Тоже интересное (в принципиальном отношении) дело о разрешении церковного поминания самоубийцы-юноши 17 лет — Шувалова (Ярославская епархия). Местный священник, по предложению Ярославского преосвященного, дал отзыв, что он не считает возможным ни отпевать, ни поминать его, так как-де он и поведения был предосудительного и окончил жизнь сознательно насильственно. Гуляли они с подростками и мальчиками и девочками в ночном и там же остались ночевать, а наутро Шувалов встал раньше других, простился с товарищами и пошел вперед домой; когда остальная компания направилась к дому, то увидела его висящим на дереве.

Преосвященный Агафангел и теперь настаивал на правильности позиции священника, так как перед погребением не представлено было причту и медицинского освидетельствования о том, что Шувалов покончил с собою в припадке умоисступления. Преосвященный Андрей настаивал на том же, будучи убежден в том, что будто бы этим запрещением погребения и поминовения можно оградить, молодежь особенно, от эпидемии самоубийства; так будто бы было у него в епархии: после того как он решительно запретил погребение самоубийцы, самоубийства прекратились. Но о.о. Смирнов («довольно лжи в наших действиях: в столице мы всех самоубийц хоронили, ибо здесь легко можно достать всякие медицинские удостоверения, — а в селах отказываем в погребении... Да и попробуй-ка вы здесь — в Петрограде — отказать в погребении самоубийцы, да вас прямо изобьют»), Филоненко, Рождественский — настаивали на разрешении поминовения, предлагали даже издать такое общее постановление, которое бы давало духовенству возможность и впредь совершать погребение самоубийцы. О. Филоненко заявил, что преосвященный Оренбургский Серафим, бывши Подольским, торжественно, с участием чуть ли не всего городского духовенства, сам отпевал дочь свою (нашу бывшую знакомую — епископа Сергия), покончившую жизнь самоубийством.

Я, приводил возмутившие всех в Москве случаи погребения в один и тот же день двух богачей (застрелившихся одновременно по взаимному уговору — не помню их фамилий. Одного — Георгия на Всполье, а другого — в Николомокницкой церкви) и с большою помпою, и в то же время запрещение погребения 2-х студентов-бедняков, которые должны были отпетыми быть в церкви Большевознесенской, на Никитской улице. Такие факты, по моему мнению, позор для духовенства. Прикрываться тем, что в одном случае представлены купленные, без сомнения, за деньги медицинские свидетельства, а в других случаях таковых свидетельств не было налицо, что значит сознательно лгать пред Богом, и пред обществом верующих. Переходя конкретно к данному случаю, по моему мнению, нельзя согласиться с доводами высокопреосвященного Агафангела, что будто бы обстановка самоубийства говорит о полной нормальности, или вернее — сознательности действий самоубийцы в момент лишения себя жизни. В самом деле, сейчас был весел юноша, дружно беседовал с товарищами, а потом вдруг пошел от них и удавился. С вероятностью можно полагать, что это моментальное сумасшествие. Нельзя стоять и на той точке зрения, что в случае отпевания самоубийцы, человека неодобрительного поведения, есть до некоторой степени профанация священного обряда. Так ли это? Ведь отпевали же мы людей умерших без покаяния и иногда открыто ведущих жизнь пьяную, разгульную, порочную. Судьбы Божий неисповедимы! Если Богу неугодна молитва за умершего, он ее не примет; а родным умершего это доставляет величайшее утешение. А может быть, даже, что горячая молитва и именно в храме Божием превратит и гнев Господень на милость к умершему! Наконец, допускаем же мы к таинству брака, например, тех, которые совсем не веруют даже в силу этого таинства, а прибегают к нему только в силу необходимости, ибо вступление в брак законный дает им те или другие гражданские или имущественные права. Так неужели же последовательно будет с нашей стороны, если будем запрещать над веровавшим при жизни, но несчастным человеком, совершение священного обряда тогда, когда душа человеческая ушла от суда людей, часто пристрастного и несправедливого, на праведный и нелицеприятный суд Божий? А что Шувалов был все-таки не атеистом, это удостоверяется свидетельством о том, что церковным постом он говел (исповедывался и причащался) в одной из церквей Петроградских в 1916 году.

Решено: предоставить дело поминовения умершего самоубийцы пастырской совести того или другого священника.

7. Разрешено Св. Синодом совершить обряд церковного отпевания над могилою казненного по приговору суда за политические убеждения в 1914 году Петра Пяткина, который пред казнью был исповедан и приобщен.

После этих более или менее интересных дел заслушано было несколько обычных — бракоразводных. В большинстве случаев утверждались определения консисторские, но с решением Московской консистории об оставлении в силе брака Щеколдина Св. Синод не согласился и расторгнул брак по вине жены. Еще несколько дел о сложении сана, по просьбе самих священнослужителей.

Окончилось заседание в 4 1/₂пополудни. По дороге домой у «Александра» купил зонт — 25 руб. Вечером в тот же день приехал Коля. Он явился ко мне еще утром, но я был еще в Синоде и комната была заперта. Ждал, ждал его и решил в 6¹/2 ч. уже ехать к Тихомировым, ибо обещал им это заранее и ни разу еще не был у них по приезде в Петроград. На дворе встретил Колюшку и вместе с ним поехали сначала к Тихомировым, а оттуда в 3 час. он на Николаевский вокзал, я же к Миртову на заседание. И лучше бы я на оное не ездил. Как тяжело разочаровываться в людях!

«Одержимая» начала с того, что отказалась от должности делопроизводителя Бюро по издательской комиссии при Александро-Невском церковном братстве, и отказалась не только на лето, но и совсем. Преосвященный Вениамин и Н. Н. Тутолмин пробовали ее усовещать, но П. А. не сказал ни слова; очевидно, он был рад этому отказу. Далее заслушивается журнал Хозяйственной комиссии, председателем которой состоит обер-секретарь Синода Георгий Никанорович Левицкий. Первая половина журнала свидетельствует о печальном финансовом положении Братства: если ликвидировать все учреждения Братства, т.е. заплатить все долги и всем служащим жалованье, то останется не более 2000 рублей. Чем же дальше жить Братству. При перечне обязательств и долгов Братства я не услыхал платы делопроизводителю. Оказывается, что Панчулидьевой отказано к жалованье, очевидно, по инициативе Петра Ал. и на том чисто формальном основании, что дело о жалованье делопроизводителю Панчулидьевой не проведено было по журналам Совета, который, впрочем, утвердил смету, а в смете жалованье делопроизводителю показано в количестве 2400 р., Панчулидьева тогда же, при своем избрании, заявила, что она не желает получать более 1500. И по мысли председателя (преосвященного Арсения — М. О.) и по расчетам самой «одержимой» ей должно было получать оное жалование с января 1917 г., а между тем ей ни гроша не платили, ей, которая работала больше всех и за всех. И теперь, когда она сама, потерявши терпение и наделавши под ожидаемое жалование массу долгов, просит о выдаче ей за истекшие 4 месяца (по 125 руб. в месяц) — 500 р., ей говорят, что нет никаких оснований для выдачи ей жалования. Мало того — П. А. цинично заявляет, что он даже не видит и не знает, что она делала, в чем ее работа. Отказано ей было и в уплате денег за поездку в Москву на прошлых святках, когда она приезжала к нам, по постановлению Совета Александро-Невского братства, чтобы сговориться о съезде и звать нас в Петроград на вечер 29 января, и отказано по той причине, что нет, якобы, у Хозяйственной комиссии данных для суждения об этой поездке и ее назначении. Я так был возмущен словами П. А. и наговорил ему, может быть, и много неприятного; возмущался и Тутолмин, и в конце концов 4-мя голосами (даже голосом того же Левицкого) против одного голоса П. А. решено было выдать ей за 4 месяца жалованье. Расстроенный всем виденным и слышанным (по-моему, просто «одержимая» была отхлестана по щекам, и это — за ее чисто собачью привязанность к П. А.) я уехал домой до конца заседания и уже в 12 ч. был в постели, но спал плохо и уж в 6 ч. утра был на ногах и писал дневник. Чувствую, что и предстоящую ночь буду спать плохо от нетерпения дождаться завтрашнего дня.

Получил прогонные деньги за поездку из Москвы в Петроград по вызову — 125 р. 50 к.

Заседание 4 мая.

Перед заседанием заехал к кн. М. С. Путятину и оставил карточку, ибо не застал его дома (площадь Мариинского театра, д. № 16, кв. 2). В Синод явился к 12 ч. И на этот раз В. Н. Львов явился на 2 минуты; на заседании нашем его заменял Карташев. Обер-прокурор просил заняться очередными делами, так называемой «вермишелью», а крупные и важные дела оставить до него.

1. Первое доложенное дело не лишено было своеобразного интереса. Киевский митрополит Владимир (почему именно Киевский, а не Московский?) представил в Св. Синод духовное завещание Московского протоиерея Христофора Максимова, в котором завещатель говорит, что он по смерти своей завещает Св. Синоду участок земли в Курской губернии в 25 десятин для устройства там приюта для миссионеров-калек и их семейств, затем все свои печатные и еще рукописные труды, на издание которых прилагается 1000 рублей, но с тем, чтобы на его место (на Бутырках — нечего сказать: губа не дура) был определен сын его, и, во-вторых, чтобы на могилу его отца ежегодно был устроен крестный ход (откуда? куда? когда именно? почему?).

Если второе из этих условий неприемлемо по его неопределенности и как будто умственной ненормальности завещателя, то первое прямо даже оскорбительно для Синода и имеет характер подкупа власти затем, чтобы приобрести хорошее священническое место для недостойного кандидата. Решено: отклонить предлагаемый дар.

2. После этого вопроса была депутация от военного духовенства с ходатайством об оставлении о. Г. И. Шавельского, как человека вполне достойного и даже в настоящее время для военного дела просто необходимого — протопресвитером военного и морского духовенства до конца войны. По заслушании горячих речей о.о. депутатов владыка Сергий заявил, что и Синод этого же весьма желает и благословляет их идти к военному министру и добиваться желаемой цели

3. Псаломщику Рубинскому, г виду его многосемейности (5 человек детей — от 8 до 2 лет) дозволено вступить в 3-й законный брак.

4. Разрешить запрещенных за невольное убийство священников: Петра Васильчикова — Курской епархии (еще будучи студентом убил нечаянно мальчика и по суду был вполне оправдан, скрыл это от архиерея — говорит, впрочем, что объяснял это еще до подачи прошения на место своего умершего и оставившего 9 человек детей — отца — своему епархиальному епископу (старому, кажется), и услыхал от него, что это не закрывает ему дорогу к священству; посвящавший же его архиерей викарный получил в самый день его посвящения безымянное письмо, и после этого запретил его тотчас же в священнослужении, и под гнетом этого запрета он томится уже 11 лет).

Александра Покровского — Вологодской епархии, случайно бросавшего из лодки на берег ружье и не свое, а ехавшего с ним мельника: ружье выстрелило и мельник был убит (тоже томится под запрещением 2 года, а между тем имеет отовсюду отличную рекомендацию), наконец, — 3-го — Николая Шилова, который, возвращаясь откуда-то, задел курок стоявшего за дверью ружья и выстрелом этого последнего убита была находившаяся в другой комнате служанка. Судебная власть во всех этих случаях состава преступления не находила и дела прекращала.

5. Устав «Общества ревнителей восстановления православия в Чехии и на Словачине» утвердили и нечитавши по доверию к моей подписи, и направили в Министерство иностранных дел.

6. Еврей Тайц развелся с женой, эта последняя перешла в православие и вышла замуж за православного. Дочь ее Лия добровольно крестилась уже будучи 17 лет (а могла по закону сделать это по достижении 14 лет), меньшая же дочь Розалия 9 лет крещена по желанию матери. Отец еврей просит о возвращении дочерей в иудейскую веру. Синод отказал.

7. Любопытное дело: священник Владимирской епархии Капитон Орлов присужден консисторией к лишению сана и исключению из духовного звания за то, что по заявлению какой-то женщины, якобы имел с ней любовную связь 14 лет тому назад и прижил с ней дочь. В доказательство представила она 8 писем о. Орлова, но из них нельзя вывести, что он говорит здесь о ее беременности как о последствии своего с ней сношения. Свидетельских показаний нет. Сам он на первых порах было сознался, но в том, что согрешил один только раз; но когда пошло формальное следствие, то заявил, что сделал это под давлением консистории, которая заявила, что его сознание повлияет благотворно на решение его скандального дела, и что на самом деле ничего не было.

Впечатление такое: должно быть был единичный грех, ибо всего на службе он уже 42 года, по общему отзыву человек во всех отношениях почтенный, хороший семьянин (семья большая), вполне нравственный и теперь давно уже томится под запрещением, просит хоть перед смертью на старости лет возвратить ему сан и дать возможность пред престолом Божиим замолить свои прежние грехи. О снисхождении к подсудимому просит и архиерей Владимирский Алексий, вопреки определению консистории, снять с него запрещение — простить.

Много и еще было рассмотрено, но мелких — ничтожных дел. Вот отчасти по поводу этой мелочности и ничтожности дела и возникла мысль о том, не тратим ли мы даром времени на пустяки: зачем мы все сидим в Синоде одновременно? Не лучше ли нам разделиться на 3 группы, как это, по словам архиепископа Сергия, предполагалось и раньше — при старом составе Синода, но было отвергнуто В. Н. Львовым. Обсудили и решили разделиться на три группы:

I — для рассмотрения административно-просветительных и миссионерских дел (I и II это по преимуществу в составе членов: архиепископ Сергий, епископ Андрей и протоиерей А. В. Смирнов).

II — для рассмотрения дел хозяйственных, по преимуществу: архиепископ Агафангел, протоиерей Рождественский и протоиерей Любимов.

III — Экзарх, высокопреосвященный Платон, преосвященный Михаил и протоиерей Филоненко — рассматривать судебные и бракоразводные дела.

Конечно, этого нельзя сделать без согласия обер-прокурора и поэтому решили завтра в первую очередь доложить ему об этом.

Такое распределение дает нам возможность собираться на заседания пленарные только 2 раза в неделю, а может быть, даже и один. При этом на таких общих заседаниях будут рассматриваться только такие дела, которые возбудили какие-то сомнения в частных заседаниях и потому, естественно, внесены на общее обсуждение. Частные же совещания собираются по мере накопления дел.

В заключение я заявил, что завтра я еду в Москву и должен там буду пробыть до 23 мая, когда вернусь на заседания Синода, и ибо вся следующая неделя состоит почти из одних праздничных дней (8, 9, 11 и 12 — Свят. Ермогена) и едва ли даже успею докончить ревизию Донского монастыря. Данилов же монастырь буду должен обревизовать в течение 6-7 дней с 15 по 21 мая, после чего получу только возможность вернуться сюда. Владыка Сергий поморщился, но должен был согласиться.

Вечером, часов в 6 был у меня наш бывший москвич — Н. А. Адрианов, просидел довольно долго, пил со мной чай. Выяснилось, что приходил просить справиться по бракоразводному делу г.г. Антиповых — Георгия Ивановича и Елены Рейнгольдовны, отправленному в Синод из Петроградской духовной консистории 25 апреля, № 1082442.

Заседание 5 мая.

Перед заседанием заехал к высокопреосвященному Сергию и передал ему письмо Восторгова, в котором он просит ходатайства перед Синодом о назначении его в какую-либо миссию (Китай, Японию, Корею, Америку, даже Австралию), при этом заявляет, что это письмо я могу показать кому угодно. Я счел нужным передать его высокопреосвященному Сергию как председателю Миссионерского совета, причем услыхал от него о полной его готовности пойти навстречу этому желанию: «ведь Восторговых у нас немного, и бросаться, или вернее — пренебрегать такими силами нам грешно, особенно при современном безлюдьи». Вместе с архиепископом приехали в Синод. Заседание, опять в кабинете обер-прокурора, началось в 12 1/4 ч.

1. Прежде всего архиепископ Сергий прочитал телеграмму управляющего Рязанской епархией епископа Амвросия с жалобой на то, что «Бюро епархиального съезда узурпировало всю епархиальную власть в свои руки». Преосвященный просит «войти в его невозможное положение, подробности в рапорте». Решено принять к сведению и дождаться рапорта.

2. Обер-прокурор, просматривая уже переписанное, но еще не подписанное постановление Св. Синода об учреждении епархиальных и благочиннических советов, предложил отказать сделать следующее изменение в тексте этого определения: «все постановления Консистории передаются не на «заключение», как было написано в нашем протоколе, а на «решение» епархиального Совета, в виду того, что епархиальный преосвященный состоит председателем этого совета. Синод согласился с таким предложением, после чего был всеми подписан и самый протокол.

3. Затем протоиерей Филонснко попросил разрешения сделать одно внеочередное заявление. Заявление это гласит следующее: «в настоящее время обнаруживается настоятельная необходимость тотчас же предпринять что-либо для облегчения участи тех многочисленных священников, которые, не имея за собой часто никакой вины, просто или по недоразумению или по чьим-либо проискам лишаются своих мест, выкидываются, так сказать, за борт по постановлению сельских приговоров, даже в небольшой сравнительно части думского духовенства (человек 40) есть двое таковых священников, и все таковые люди осуждены, вместе со своими семьями, на голодную смерть. Нельзя хладнокровно относиться к этому и надо сейчас же придти и к ним на помощь». Вчера обсуждался этот вопрос на собрании думского духовенства, и все решили просить о. Филоненко сделать соответствующее заявление Свят. Синоду. Конкретно о. Филоненко предлагает Св. Синоду вынести следующее определение: «лицам духовного сана, вынужденным уйти со службы по постановлению сельских или городских приходских приговоров, не возбраняется поступать на какие-либо должности в городских или сельских учреждениях». Предложение принято.

Но о. Филоненко этим не удовлетворился и повел дело дальше. По его мнению, следовало бы это дозволение распространить и на всех священнослужащих, находящихся сейчас на службе. Ведь при дороговизне жизни, все увеличивающейся, при возрастающем в то же время сокращении доходов, положение духовенства становится прямо критическим. Возражать против сторонних занятий не приходится: ведь разрешается же и теперь священникам быть и членами и даже столоначальниками консисторий, и законоучителями школ и гимнами, причем они с утра до ночи бегают по урокам. Так почему же не разрешить службу, например, в казначействе, в банке, в какой-либо конторе, в земстве и т.д.?

Конечно, со всеми этими доводами в пользу принятия предложения о. Филоненко нельзя не согласиться, но мне в голову пришла мысль о том, что городское, и особенно столичное духовенство, конечно, все поголовно имеет, кроме приходов, сторонний заработок в виде уроков, но какое стороннее занятие может найти для себя бедный сельский священник, кроме занятий в школе, если таковая есть в его селе? Таким образом, беднейшим священникам сельским вышеприведенным постановлением их бедственного положения не облегчить. Это — одно. Другое: как посмотрят на эту светскую службу своих пастырей прихожане. Ведь и так несчастье духовенства в том, что они, в громадном большинстве своем, являлись скорее чиновниками, требоисправителями, чем пастырями душ. Когда же они заделаются чиновниками в буквальном смысле этого слова, несомненно, они еще более потеряют авторитет среди своих пасомых. Да и будет ли у священника, который всецело ы всей душой должен быть преданным и осуществлению задачи душепастырства вообще, и делу оживления приходской жизни, о чем мы все так мечтали, к чему, по общему мнению, должны быть направлены все наши усилия, будет ли, говорю, время для какого-нибудь стороннего служения, да притом еще требующего аккуратного и ежедневного отсутствия из прихода для сторонних служебных занятий. Наконец, такие сторонние светского характера занятия, несомненно, могут (и будут) соблазнять прихожан, особенно приверженцев и ревнителей древних устоев церковной жизни.

О. Филоненко настойчиво предлагал еще одновременно с предложением о разрешении сторонней светской службы разрешить и ношение на этой службе и светского платья, дабы не выделяться по костюму из ряда других своих сослуживцев и не смущать и этих последних и всех посетителей того или другого учреждения (банка, например, конторы, казначейства и т.п.). Конечно, говорил он, костюм должен быть скромным, приличным, соответствующим духовному сану.

Владыка Андреи как будто вполне выразил сочувствие такому предложи ию и заявил, что в его епархии один из инженеров, находящихся на службе, человек глубоко верующий и убежденный, заявил ему о своем желании быть священником и идти с проповедью к крестьянам, к народу вообще в эти тяжелые для народа дни. «Я, — говорил владыка, — заявил ему, что с удовольствием посвящу его в священника, и в то же время дозволю ему оставаться на инженерной службе и носить на оной светскую одежду».

Преосвященный Агафангел заявил прямо, что, по его мнению, владыка не имел права давать подобное разрешение: оно может быть дано только поместным собором. О. Филоненко, наоборот, горячо приветствовал это распоряжение преосвященного Андрея и ссылался на то, что заграничным священникам уже разрешается ношение светского платья вне храма и (по словам протоиерея Хотовицкого) они от этого не только не страдают, а чувствуют себя гораздо лучше и удобнее. Высокопреосвященный Сергий тоже как будто склонялся в пользу разрешения носить светское платье, ибо начал говорить о том, какого покроя должно быть это платье: это наглухо застегнутый длинный сюртук черного цвета, вообще костюм нецветной, некрикливый; то же говорил и В. Н. Львов.

Но против и разрешения светской службы для священников, остающихся на своей пастырской службе, и особенно против ношения ими светской одежды, горячо возражали я и о. Смирнов. Оба мы приводили и раньше уже высказанные основания для своих возражений, и особенно настаивали на том соблазне, который может быть произведен нашим постановлением среди верующих мирян. «Я не могу себе представить, чтобы с этим примирились даже, например, многие члены Думы Государственной (это говорилось, очевидно, потому, что о. Филоненко, делая свои предложения, ссылался на думское духовенство и на мнение членов Государственной Думы вообще, причем называл фамилии и имена известных ему сотоварищей по Думе.) О. Филоненко, довольно развязно, начинает говорить, что он не ожидал подобных речей от А. В. Смирнова. Неужели он не сочувствует гуманному предложению. Неужели же в решении затронутого вопроса надо руководиться мнениями каких-то Иванов Ивановичей и Сидор Карповичей. Ведь Синод уже делал гораздо более важные постановления о выборных членах консисторий, выборных благочинных, учреждении епархиальных советов и т.д. и все это без всякого опроса духовенства и мирян, а теперь вдруг — и по такому сравнительно маловажному вопросу — надо считаться с мнением какой-то невежественной массы; интеллигенция же вся, по его мнению, будет на стороне его предложения.

Я лично и ранее уже много говорил по поводу затронутого вопроса и настаивал на том, что необходимо при разрешении его особенно руководиться общественным мнением и духовенства и всех верующих мирян. Вот почему я и предлагал передать этот вопрос на обсуждение имеющего собраться 1-го июня в Москве Всероссийского съезда духовенства и мирян, и по выслушании взглядов этого съезда решить уже в Синоде затронутый вопрос. Мое предложение горячо поддерживал и мой сосед о. Смирнов.

На последнее же заявление о. Филоненко я горячо возражал: неправда, что Синод в своих важнейших, сравнительно, постановлениях не руководился общественным мнением, а именно — делал такие постановления только потому, что это повелительно предписывалось потребностями жизни, о которых говорили приходившие к нам деятели с мест (из Москвы, Твери, Рязани). Следовательно, Св. Синод именно и руководился голосом общественного мнения и пожеланий духовенства и мирян. Говорить о том, что мнение невежественной толпы, хотя бы таковых было и большинство среди народа, не заслуживает внимания, — значит отрекаться даже от заветов Евангелия, которое заповедует истинным последователям Христа «не соблазнять даже и единого от малых сих» и возвещать горе тем, чрез которых соблазн в мир приходит. Да и разве справедливо то, что постановление Синода о светской службе пастырей и о ношении ими во время этой службы светского платья соблазнить может только невежественную толпу; несомненно это соблазнительно и для интеллигентных, но верующих мирян. Во всяком случае я еще раз и решительно настаиваю, чтобы Св. Синод не выносил никакого постановления по возбужденному вопросу до тех пор, пока не выслушаем по этому вопросу голоса Всероссийского съезда.

Начинается голосование сначала вопроса о разрешении светской службы духовенству, уволенному по постановлениям сельских и городских приходов, но, конечно, не за проступки. Решено разрешить это, но с тем, чтобы таковые священники были приписаны к тем или другим церквам, так сказать, были на учете у епархиального начальства.

По вопросу же о ношении ими платья 6 голосов отвергли это, и только 2 голоса были за допущение этого (о.о. Филоненко и Рождественский). Даже епископ Андрей голосовал за недопущение этого, ибо говорит: «я должен возражать против ношения духовенством светского платья (а сам разрешил даже это в своей епархии одному лицу), как председатель только что образованной при Синоде комиссии по воссоединению с православной церковью старообрядцев; разрешением носить духовенству светские костюмы мы только создадим еще новую преграду для такого воссоединения». Таким же точно голосованием (6+2) прошло и мое предложение относительно передачи на обсуждение Московского Всероссийского съезда вопроса о совмещении светской службы с пастырским служением и о ношении ради этого, при исполнении светских обязанностей, светской же одежды. Мне поручено заявить об этом организационной по созыву съезда комиссии.

Далее обер-прокурор предложил н; обсуждение вопрос об автономии духовных академий.

В. Н. Самерелов делает доклад о тех «Временных правилах об автономии Духовных академий», которые были уже рассмотрены советами академий и относительно которых сделаны советами академий те или другие замечания.

Сначала все эти «правила» прочитаны были полностью, прочитаны и замечания на них, какие сделаны той или другой академией. Затем снова повторили все эти правила — каждое порознь, и по обсуждении в той или другой форме принимались Св. Синодом.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: