Россия в первой четверти XIX века

Текст для чтения по первой половине ХIХ века (историк А. Боханов)

Россия в первой четверти XIX века

К началу XIX в. Россия превратилась в одно из самых больших и сильных государств Европы. Уже в течение нескольких десятилетий она имела статус великой европейской державы. Этот статус она сохранила и к моменту захва­та власти Александром I. Величие страны, во-первых, состояло в ее огромной территории. Грани­цы России простирались от предгорий Карпат, от границ с Австрийской импе­рией и Пруссией, до Камчатки, берегов Тихого океана, от побережья Белого моря и Северного Ледовитого океана до берегов Крыма и Кавказских гор. Рос­сия включила в свой состав почти все земли Древнерусского государства, ов­ладела Литвой, польскими землями, значительной частью Балтийского побе­режья. Вместе с тем в состав России вошли крупные, построенные из камня города, морские порты с'развитой мануфактурой, промышленностью, верфя­ми, хорошо налаженными связями со странами Центральной и Северной Ев­ропы. России принадлежали обширные пространства Сибири, вплоть до гра­ницы с Китаем, которая проходила по Амуру. По количеству населения Россия также находилась на одном из первых мест в Европе. В ее новых границах теперь проживало почти 44 млн человек. В состав империи вошли густонаселенные польские, литовские, прибалтийс­кие, украинские, белорусские земли. Люди, жившие здесь, прошли иную цивилизационную «школу», чем российское население. На этих территориях жи­тели, особенно в городах, были более свободны. Их уровень образования, общей культуры, особенно в Прибалтике, Литве, на бывших польских терри­ториях, был значительно выше, чем даже в русском центре. Это благотворно сказывалось на общих цивилизационных сдвигах России.

Уникальной особенностью России являлся многонациональный состав ее населения. Идущий из глубины веков, к началу XIX в. он стал еще более мно­гообразным. К прежним народам Поволжья, Приуралья, Севера, Сибири, Дальнего Востока присоединились обитатели западных российских губерний, а также переселенные в Новороссию и на Волгу зарубежные, в первую очередь немецкие, колонисты. Одновременно Россия все более превращалась в много­конфессиональное государство, в котором мирно уживались православие, ка­толицизм, протестантство, мусульманство, буддизм, а у некоторых народов Севера, Сибири, Дальнего Востока – язычество.

Все это делало страну удивительно многообразной по своим хозяйствен­ным, духовным, культурным особенностям. Взаимодействие и взаимосвязь народов оказывали сильнейшее влияние на разнообразие производственной деятельности, овладение многонациональными культурными ценностями на развитие в российской среде черт стихийного, народного интернационализ­ма. Это находило яркое отражение в процессе продолжающейся обширной внутренней колонизации страны, осуществляемой в тесной взаимосвязи мно­гих участвовавших в этом процессе народов.

Россия выделялась крупными городами с десятками тысяч людей. Это – Санкт-Петербург, Москва, Вильно, Рига, Нижний Новгород, Ярославль, То­больск и некоторые другие. Они, особенно две российские столицы, отлича­лись масштабами, красотой частных и общественных зданий, храмов. Санкт-Петербург с его одетыми в гранит набережными, великолепными дворцами, садами, каналами, с замечательными архитектурными ансамблями как в са­мом городе, так и в пригородах – в Царском Селе, Павловске, Петергофе, Гат­чине, Ораниенбауме – стал поистине жемчужиной Европы, не уступая по красоте и блеску Парижу, Вене, Лондону, знаменитым итальянским городам.

К рубежу XIX в. Россия превратилась в одну из крупнейших промышлен­ных и торговых стран. По-прежнему мощным промышленным центром оставались металлур­гический, горнорудный Урал, металлический район Тулы. Крупные мануфак­туры разных профилей работали в ведущих городах страны. Общий вклад в промышленное состояние империи вносили и дворянские мануфактуры. К на­чалу XIX в. вольнонаемный труд рабочих, мастеров, то есть труд наиболее за­интересованных в производстве свободных работников, на котором держался промышленный прогресс страны, составлял уже значительную и неотъемле­мую часть российской промышленности. Неслучайно отрасли промышленно­сти, использующие в основном наемный труд, в первую очередь текстильная, развивалось особенно быстро. Постепенно Россия становилась в ряд тех про­мышленных стран Европы, предприятия которых, освобожденные от государ­ственного надзора, экономических подпорок, свободно и самостоятельно дви­гались вперед людьми разных сословий – купцами, мещанами, разбогатев­шими крестьянами, бывшими военными и даже дворянами, почувствовавшими вкус и выгоду подлинного свободного предприниматель­ства на основе вольнонаемного труда и новой техники. Именно они стали ос­новной частью складывавшегося среднего класса, буржуазии, предпринима­телей.

К началу нового века российская торговля встала на прочные европейс­кие рельсы. Через балтийские и черноморские порты шел активный экспорт российской продукции, осуществлялся ввоз иностранных товаров. Свою роль в этом процессе играли города, обращенные своими связями на Восток, – Ас­трахань, Оренбург, Тобольск.

Превращение России в огромную империю привело к дальнейшему раз­витию в стране внутреннего рынка. Разнообразие и экономическая особенность регионов властно требовали усиления торгового обмена между ними. К пре­жнему разделению страны на земледельческий Юг и промышленный и про­мысловый Север прибавились новые регионы – развивающиеся и колонизуемые Новороссия и Крым, колонизуемые Сибирь, Северный Кавказ, промышленно развитые земли Прибалтики. Все они в соответствии со своими особенностями и потребностями вовлекались в общий всероссийский торговый обо­рот, освобожденный от прежних уз внутренних таможенных перегородок и стянутый воедино обширной унитарной централизованной империей.

С каждым годом расширялся объем сделок на российских ярмарках, сре­ди которых ведущее место заняла перенесенная в Нижний Новгород Макарьевская ярмарка. В начале XIX в. в стране заработали Мариинская и Тихвинс­кая водные системы со вновь построенными каналами, шлюзами. Они еще прочнее сомкнули южные регионы страны, Волжско-Окский бассейн с Севе­ром, с Балтийским побережьем. Усиленно эксплуатировались речные пути, которые в это время в период навигации оставались наиболее быстрыми и удоб­ными путями передвижения грузов на большие расстояния. Все большее ко­личество обозов тянулось из города в город, к ярмарочным центрам, в любое время года по грунтовым дорогам с ранней весны до поздней осени, а потом уже зимним санным путем зимой.

Мощь государства определялась не только обширностью территории, ко­личеством населения, экономическим развитием, но силой государственного устройства, а также военной силой.

К началу XIX в. Российское государство обрело, после серии дворцовых переворотов, разложения государственной системы иностранными фаворита­ми, авантюристами, прочный абсолютистский каркас. Опираясь прежде все­го на дворянство, а также на поднимающуюся буржуазию – крупных пред­принимателей, купечество, монархия сумела нормализовать обстановку в стра­не, провести важные реформы центрального и местного управления, предпринять сдвиги в области культуры и просвещения. В системе управле­ния, в руководстве армии сложился воспитанный десятилетиями слой про­свещенных, патриотически настроенных командиров, которые на первый план в своей жизни ставили интересы Родины, России. Петровское беззаветное слу­жение Российскому государству получило в лице блестящей плеяды админи­страторов, полководцев к началу XIX в. яркое и масштабное воплощение. Именно на них держалась система российской бюрократии, жесткая управ­ленческая централизация страны и сама абсолютистская власть российских монархов. Восстания «низов» общества против существу­ющих порядков не только не поколебали российскую государственную систе­му, но во многом сплотили ее и объединили вокруг центральной власти все лояльные власти слои населения, в том числе и значительные слои государ­ственных крестьян, вольнонаемных работных людей, городское население. Так называемые царистские настроения в народе, как это показала вскоре эпоха Александра I, не только не покачнулись, но, напротив, к рубежу XIX в. еще более укрепились.

Каждая великая держава в истории характеризовалась мощной военной машиной, сильной и современной для своего времени армией Россия не была здесь исключением. Свою роль как великой державы она воз вестила еще при Петре I, создав первоклассную, самую мощную по численно сти и вооружению армию в Европе, и одержала с тех пор ряд впечатляющих побед. К началу XIX в. это была армия, за плечами которой числились блестящие победы над турками и Крымом, над армией прусского короля Фридриха Великого, шведами, над поляками и французами. Эта армия форсировала Дунай и продвинулась на Балканы, с боями прошла из Прибалтики в сердце восточнонемецких земель и овладела Берлином, победоносно пронесла русскиезнамена почти через всю Италию и Швейцарию. Это была армия Салтыкова и Румянцева, Потемкина и Суворова. В начале XIX в. плеяда замечательных командиров возглавляла русские войска. То были молодые соратники, спод­вижники и ученики Румянцева и Суворова – Кутузов, Багратион, Милорадо-вич и другие, кому вскоре предстояло испить военную чашу в тяжелую годи­ну противоборства с военным гением Наполеона Бонапарта. Российский Балтийский и Черноморский флоты к этому времени также не знали поражений и прославили себя в боях со шведами, турками, францу­зами. Имена Спиридова и Ушакова стали гордостью российского флота.

В годы Павла I, почивая на лаврах старых побед, русская армия вновь была взбодрена крутой требовательностью строгого к армейской выучке им­ператора. Организационную основу армии, ее вооружение и снабжение проч­но держал в руках талантливый, честный и требовательный артиллерийский генерал Аракчеев, ставший незаменимым помощником по военной части сначала Павла I, а потом и Александра I. Этой армии по плечу были самые масш­табные и сложные задачи. Именно ее существование и привело к такой ситуа­ции, когда, как говорили, ни одна пушка в Европе не могла выстрелить без разрешения Петербурга. Особенно это становилось очевидным на фоне угаса­ющей военной мощи Австрийской империи и еще лишь набирающей свои обо­роты прусской военной машины.

Но в начале XIX в. приближались другие времена. На западе континента вырастала новая империя Наполеона, создавшая одну из сильнейших в Евро­пе народных армий, ведомой прославленными полководцами, во главе с са­мим Бонапартом. По существу европейский мир становился, как мы говорим сегодня, «биполярным», то есть две самые сильные державы Европы претен­довали на преимущественное положение на континенте, а потому рано или поздно должны были столкнуться друг с другом.

Однако Россия как великая держава рубежа ХVIII–ХIХ вв. обладала в первую очередь лишь силовыми и количественными показателями. Она, как устрашающий колосс, возвышалась на Востоке Европы, могучая своей терри­торией, количеством населения, мощной, в первую очередь военной промыш­ленностью, сильной централизованной властью, определенным единством страны, великолепной армией.

Но эти показатели по мере развития европейской цивилизации все опре­деленней становились качествами вчерашнего дня. Передовые страны Евро­пы, и в первую очередь Англия и Франция, все больше обеспечивали статус великих держав за счет совсем иных свойств.

Экономическая и военная мощь этих стран основывалась на развитии гражданского общества, прав и свобод человеческой личности, на современ­ных политических, в первую очередь конституционных, институтах парла­ментаризма. Конечно, облик новой Европы лишь складывался. Европейские страны продолжали осуществлять колониальные захваты, в США процветал рабский труд, впереди вырисовывалась жесткая имперская диктатура Напо­леона, приостановившая надолго становление гражданского общества во Фран­ции. Но тем не менее процессы развития буржуазного общества с его демокра­тическими институтами и становлением личности в центр внимания государ­ства и общества были необратимы. Европа, прошедшая в свое время этапы Возрождения, Реформации, эпоху Просвещения, теперь сквозь революции, новые войны, кровь и страдания, медленно, неравномерно, но все же неодоли­мо двигалась к гражданскому обществу.

Именно его контуры во многом определяли уже в начале XIX в. величие той или иной страны.

В России же на рубеже XIX в. общий строй жизни во многом оставался повернутым не в будущее, а в прошлое. Незыблемой оставалась абсолютная монархия. По-прежнему, как писал российский государственный деятель пер­вой трети XIX в. М. М. Сперанский, в России свободными были лишь филосо­фы и нищие. Все и вся преклонялись перед властью императора. Демократи­ческий принцип разделения властей для России начала XIX в. оказался еще недостижим, хотя в верхах русского общества он был хорошо известен и имел своих приверженцев даже в императорской семье. Так, об этом всерьез заду­мывался наследник престола Александр Павлович в пору своего юношеского увлечения идеалами просветительства и конституционализма.

Российская бюрократия, сформировавшаяся в течение XVIII в., к рубежу нового столетия стала колоссальной самодовлеющей силой. Вскормленная на традициях еще приказных, дьяческих времен, она впитала давние привычки раболепства перед высшими и унижение нижестоящих, небрежение и презре­ние к человеку. Эта черта российской бюрократии резко выделяла ее из среды себе подобных чиновничьих структур западных стран. Именно эта сила стала со временной опорой абсолютистской власти российских монархов, определив цивилизационный уровень российской государственности.

В соответствии со средневековыми канонами в России продолжал суще­ствовать сословный строй. Правда, его очертания со времен Петра I стали зна­чительно размываться. Образовался средний класс, впитывавший в свой со­став представителей разных сословий. Столь же многочисленным был и скла­дывающийся состав вольнонаемных рабочих. Дворянство в соответствии Табели о рангах заметно потеряло свои исключительные обособленные чер­ты. И все же и дворянство, и купечество, и духовенство, и крестьянство явля­ли собой во многом закрытые, обособленные корпорации со своими правами для одних и обязанностями (при минимальных правах) для других. По-пре­жнему дворянство, духовенство, в значительной степени предприниматели, крупное купечество оставались вне налогового пресса государства. Из пред­ставителей этих сословий формировались все государственные структуры, выкристаллизовывалась культурная, интеллектуальная элита общества. От­крытая состязательность умов, талантов, представлявших народ в целом, ос­тавались для России за семью печатями. Это ни в коей мере не могло характе­ризовать Россию в качестве великой державы.

В стране по-прежнему господствовала крепостная система. Из 30 млн кре­стьян 50% являлись крепостными. Несмотря на робкие попытки Павла I ог­раничить крепостной труд, дворянство черноземной полосы саботировало пра­вительственный указ о трехдневной барщине в неделю и крестьян принужда­ли к работе в господском хозяйстве до пяти дней в неделю. А это означало, что аграрный сектор страны в основном базировался на подневольном труде. Да­ровой труд разлагал помещичьи хозяйства: хозяева не были заинтересованы в подлинном прогрессе сельского хозяйства.

Бесконечными ограничениями, сословной неполноправностью характе­ризовалось и положение государственных крестьян. Отходничество лишь в некоторой мере делало отношения в аграрной сфере более свободными, дина­мичными. Но это была заслуга не системы, а приспособляемости самих крес­тьян, которые бились в ее тенетах и старались к ней адаптироваться. Разры­вали эти пути и становились людьми богатыми и свободными лишь немногие. Мощь российской тяжелой промышленности в основном также держалась на подневольном труде «приписных» и «посессионных» крестьян. Дворянские мануфактуры, винокуренные заводы также использовали труд своих крепос­тных работников.

Все это приводило к тому, что значительные трудовые ресурсы страны были прикованы к земле, к деревне. И даже система отходничества лишь не­значительно меняла общую обстановку. «Отходники», оброчные крестьяне, подавались на заработки в города с разрешения своих хозяев или сельских властей, были теми же подневольными людьми. Они были вынуждены пла­тить оброк помещику или государству; все их корни, хозяйственные заботы семьи находились в деревне. Практически потомственных профессиональных рабочих, оторванных от земли, в России оказывалось ничтожно мало, чтобы вывести экономику страны на новый цивилизационный уровень.

Вся жизнь как крепостных, так и государственных, а также других кате­горий крестьян регулировалась правилами, традициями, обычаями дошедшей из глубокой древности и почти исчезнувшей в западных странах крестьянс­кой общины. Ее наличие вполне соответствовало общему политическому и экономическому уровню России, являлось составной и неотъемлемой частью рос­сийской жизни. Общинные начала щупальцами притягивались в города, на мануфактуры и заводы вместе с пришедшими сюда отходниками, создавая здесь деревенско-общинный фон.

При таких условиях российская экономика – и сельское хозяйство, и про­мышленность – были обречены на отставание от стран, перешедших к бур­жуазному строю. В этой области жизни страны величие и при­знаки великой державы являлись для России весьма проблематичными.

Сложным было положение и с территориальными характеристиками Рос­сии. Одним из показателей цивилизационного развития страны является плот­ность населения. В России она была наиболее низкой в Европе. Если в наибо­лее развитых центральных губерниях она составляла 8 человек на 1 кв. вер­сту (в Европе эта цифра достигала 40-50 человек), то в большинстве губерний юга, северо-востока, востока она равнялась 7 чел. на 1 кв. версту и даже мень­ше. Огромные территории Сибири и Дальнего Востока были вообще малонасе­ленными. Поселения здесь появлялись лишь вдоль бесконечного Сибирского тракта.

Вхождение в состав России ряда территорий Северного Кавказа, Казах­стана, кочевых пространств Нижнего Заволжья, Сибири (в отличие от высо­коразвитых для того времени районов Прибалтики, Западной Украины и За­падной Белоруссии) не только не содействовало общему цивилизационному развитию страны, но напротив, в целом отбрасывало Россию назад, так как большинство обитателей этих пространств жило на уровне родо-племенных отношений, а основным занятием многих из них оставалась охота или коче­вое скотоводство. Выдающаяся цивилизующая роль России в этих районах оборачивалась огромными потерями для страны, несмотря на прирост терри­торий, населения, увеличение налогов в виде ясака и появление в составе рус­ской армии военизированных конных формирований ряда восточных и севе­рокавказских народов. «Евразийская ось» России благодаря этому все более отклонялась к Востоку.

Это же относится и к освоению вновь присоединенных территорий на Юге. Освоение Новороссии и Крыма, постройка здесь новых городов, портов, созда­ние Черноморского флота требовали в течение полутора десятилетий больших затрат и напряжения сил государства, возможно, сравниваемых с освоением безлюдных пространств на Северо-Западе в ходе и после Северной войны.

Вхождение в состав России и освоение этих территорий коренным обра­зом отличалось от внешне аналогичных процессов на Западе. Так, захват колоний и их освоение протекали вне территорий метрополий тех же Англии, Франции, Голландии. В России эти территории не являлись колониями: они становились органической частью страны со всеми плюсами и минусами та­кого состояния. Все это не способствовало на этапе рубежа XIX в. процвета­нию страны.

Многонациональный состав России, большие цивилизационные различия в уровне развития отдельных регионов страны также не содействовали обще­му продвижению вперед.

При всем блеске российс­кий столицы, значительном влиянии на экономику, культуру, духовную жизнь страны крупных городов, о которых шла речь выше, общая числен­ность городского населения в России была крайне низкой — всего около 7%. Большинство же российских городов относилось к категории малых В их по преимуществу одно- и двухэтажных деревянных домах протекала дремотная, полудеревенская жизнь. Люди здесь запахивали окружающие земли, держа­ли огороды, разводили сады, по утрам пастухи звуками своих рожков и хло­паньем кнутов оповещали заспавшихся обывателей о том, что пора отправ­лять на выпас коров, коз, овец. Свиньи, гуси, утки, куры были полными хозя­евами немощеных, поросших травой городских улиц. Да и окраины крупных городов мало чем отличались от жизни малых городов: немощеные улицы плавно переходили в грунтовые дороги, которые связывали города друг с дру­гом. Чтобы добраться по таким дорогам из центра страны, скажем, в Одессу, требовались долгие недели, а время пути до Якутска исчислялось тремя года­ми. «Путешествие из Петербурга в Москву» А. Н. Радищева, оставленное в наследие потомкам, стало не только программной книгой радикально и анти-абсолютистски настроенной части российского общества, но и прекрасным опи­санием быта и нравов российской жизни в самом центре страны.

Первые годы правления Александра.Именно с этой великой и одновременно отсталой Россией, страной, которая, казалось, была соткана из противоречий, и пришлось иметь дело Александру I, пришедшему к власти в ходе двор­цового переворота 11 марта 1801 г. Судьба предоставила ему возможность претворить в жизнь свои юношес­кие идеалы, воспитанные в нем Лагарпом, ответить на вызов времени и при­ступить, наконец, к конституционным нововведениям в России, а также по­ставить самый болезненный в стране вопрос об отмене или по крайней мере об ограничении крепостного права.

Первые годы правления Александра I показывают, что он предпринял ряд мер по части либерализации российской жизни. Во-первых, это отвечало его неоднократным и настойчивым высказываниям о необходимости коренных перемен в жизни страны. Так, еще за несколько лет до переворота и устранения Павла I он в своих письмах к Лагарпу и своему другу графу В. П. Кочубею резко критически от­зывался о состоянии дел времен Екатерины II и Павла I. Так, в письме к Кочу­бею он писал: «В наших делах господствует немоверный беспредел; грабят со всех сторон; все части управляются дурно; порядок, кажется изгнан отовсю­ду, а империя стремится лишь к расширению своих пределов». В письме же к Лагарпу в период Павла I он сообщал: «Военные почти все время теряют исключительно на парадах. Во всем прочем решительно нет никакого строго определенного плана. Сегодня приказывают то, что через месяц будет уже от­менено. Доводов никаких не допускается, разве уж тогда, когда все зло совер­шилось. Наконец, чтобы сказать одним словом – благосостояние государства не играет никакой роли в управлении делами: существует только неограни­ченная власть, которая все творит шиворот-навыворот. Невозможно перечис­лить все те безрассудства, которые совершились здесь; прибавьте к этому стро­гость лишенную малейшей справедливости, немалую долю пристрастия и пол­нейшую неопытность в делах. Выбор исполнителей основан на фаворитизме; заслуги здесь ни при чем. Одним словом, мое несчастное отечество находится в положении, не поддающемся описанию. Хлебопашец обижен, торговля стес­нена, свобода и личное благосостояние уничтожены... Мне думалось, что если когда-либо придет и мой черед царствовать, то я вместо добровольного изгна­ния себя (а планы уехать из России у Александра I были) я сделаю несравненно лучше, посвятив себя задаче даровать стране свободу и тем не до­пустить ее сделаться в будущем игрушкою в руках каких-либо безумцев (име­ются в виду революционеры). Это заставило меня передумать о мно­гом, и мне кажется, что было бы лучшим образом революции, так как она была бы произведена законною властью, которая перестала бы существовать, как только конституция была бы закончена и нация избрала бы своих представи­телей ».

Во-вторых, его намерения соответствовали стремлению освободить Рос­сию от пут тирании Павла I, от его деспотичной регламентации многих сторон российской жизни.

Уже первые реформаторские шаги молодого монарха показали, что он настроен весьма решительно в деле либерализации русской жизни. Такого масштабного и всеохватного, сравнительно с прошлыми временами, либераль­ного натиска Россия еще не знала. Было проведено широкое помилование заключенных (освобождено более тысячи человек), многие из которых отбывали наказание по политическим мотивам в Петропавловской крепости, Шлиссельбурге, в сибирской ссылке, в монастырях. 12 тысяч человек, уволенных со службы, вновь получили доступ к государственным должностям. Русские войска, направленные в Индию, были отозваны на родину. Александр I уничтожил один из важнейших инсти­тутов политического сыска – Тайную канцелярию, которая занималась де­лами, связанными с оскорблением царского величества и изменой государю и государству.

В дни коронации осенью 1801 г., наряду с уничтожением Тайной канце­лярии, была образована специальная Комиссия по пересмотру прежних уго­ловных дел. В указе о ней были и такие слова: «Оскорбительные величеству слова признаны были в числе первых злодеяний, но опыт и лучшее познание о начале преступлений показали, что мнимое сие злодеяние не что другое суть в естестве своем, как сущий припадок заблуждения или слабоумия, и что власть и величество государей, быв основано на общем законе, не могут поколебать­ся от злоречия частного лица».

Через несколько дней после этого новым указом Александр I уничтожил пытки – «чтоб, наконец, самое название пытки, стыд и укоризну человече­ству наносящее, изглажено было навсегда из памяти народной». Многие су­дебные дела были пересмотрены, цензура смягчена. Все препятствия по обще­нию с европейскими странами, в том числе с Францией, были устранены: выезд за рубеж стал свободным, были ликвидированы и павловские ограничения по части одежды и распорядка для российского населения.

Александр I подтвердил восстановление ограниченных Павлом I екатерининского Городового положения и Жалованной грамоты городам. Жалованная грамота дворянству также была восстановлена в своих правах. Дворянству вернули все его привилегии, в том числе свободу от телесных наказаний, в армии были восстановлены названия старых полков и возвращена русская военная форма.

Александр стремился уже в первые года своего правления ограничить произвол власти, ее прихоти законами. Для этого он создал комиссию, цель которой заключалась в разработке нового законодательства России, устране­ния устаревших и противоречащих друг другу законов.

В коронационные же дни по указанию императора была подготовлена «Всемилостивейшая грамота, русскому народу жалуемая». В ней были и та­кие слова: «Не народы сделаны для государей, а сами государи промыслом Божиим установлены для пользы и благополучия народов, под державою их живущих». И хотя эта грамота не увидела свет, так как Александр I поостерегся в условиях своей еще не окрепшей власти на столь решительные заявления, которые могли испугать и ожесточить против него дворянство и армию, его настроения в те дни этот документ отражал весьма красноречиво.

Александр не побоялся коснуться самого щепетильного для дво­рянства вопроса – состояния крепостного крестьянства. Еще за несколько месяцев до переворота он записал в своем дневнике: «Ничего не может быть унизительнее и бесчеловечнее, как продажа людей, и для того неотменно нужен указ, который бы оную навсегда запретил. К стыду России, рабство еще в ней существует. Не нужно, я думаю, описывать, сколь желательно, чтобы оное прекратилось. Но, однако же, должно признать, сие трудно и опасно исполнить, особливо если не исподволь за оное приняться».

Александр понимал, что в этом вопросе он будет иметь дело с тупым, эгоистичным, беспощадным дворянством. И все же 12 декабря 1801 г. вышел указ о распространении права покупки земель купцами, мещанами, государственными крестьянами, отпущенными на волю крепостными. Моно­полия дворян на землю оказалась нарушенной. 20 февраля 1803 г. появился новый указ – «О вольных хлебопашцах». По этому указу крепостные кресть­яне с согласия своих помещиков могли выкупаться на волю с землей целыми селениями. Конечно, это было ничтожно мало. Но это было как раз то, о чем писал Александр, – действовать «исподволь».

К этому желанию можно отнести и прекращение Александром I раздачу государственных крестьян в частную собственность, которая особенно учас­тилась со времен Петра I, но приобрела совершенно катастрофические разме­ры при Екатерине П. Александр остановил эту позорную практику.

Характеристика внутренней политики первых лет правления Александ­ра I была бы неполной, если не упомянуть о сдвигах в области образования. Новые университеты правительство открыло в Петербурге, Дерпте, Казани, Харькове. В ряде городов появились гимназии и уездные училища. Н. М. Ка­рамзин, известный писатель и историк, получил звание исто­риографа и был поощрен в своем стремлении создать историю Отечества.

Резкий сдвиг молодой император попытался осуществить и во внешней политике. После совершенно бесцельного по большому счету для России вме­шательства в европейские дела в период Семилетней войны, а позднее похо­дов армии Суворова и флота Ушакова в Европу Александр I начал проводить политику «национальной достаточности», предпринимать на международной арене лишь те шаги, которые были выгодны России. Эти идеи были сформу­лированы в одобренной царем записке руководителя российской внешней по­литики начала века В. П. Кочубея. Он писал: «Россия достаточно велика и мо­гущественна пространством, населением и положением, она безопасна со всех сторон, лишь бы сама оставляла других в покое. Она слишком часто и без ма­лейшего повода вмешивалась в дела, прямо до нее не касавшиеся... Она вела войны бесполезные и дорого ей стоившие». Эта позиция тесно увязывалась с задачами, стоявшими внутри страны: «Внутри самой себя предстоит России совершить громадные завоевания, установив порядок, бережливость, справед­ливость во всех концах обширной империи, содействуя процветанию земле­делия, торговли и промышленности». И поначалу Россия действительно не вмешивалась в европейские дела.

Ярким примером либеральных устремлений Александра I стала организация так называемого Негласного комитета. Еще во время правления Павла I вокруг наследника престола сплотился круг искренних и преданных молодых друзей, с которыми Александр, тай­но встречаясь, вел беседы о мерзостях российского режима, необходимости коренного переустройства общества. А. Чарторыйский, мятежный польский аристократ, участвовал в восстании Костюшко и был интернирован в России, позднее прощен и приближен ко двору. Богач и аристократ граф В. П. Кочубей. В 1792 г. он вернулся из Франции с твердым выводом о закономерности произошедших там революционных событий. Ес­тественно, он осуждал якобинскую диктатуру. Граф П. А. Строганов – сын екатерининского вельможи: он также побывал во Франции, с симпатией вос­принял первый этап Великой французской революции, характеризовавший­ся выходом на политическую арену третьего сословия и введением в стране конституционных начал. Князь Н. Н. Новосильцев – самый старший из дру­зей (ему было 30 с лишним лет) – также прошел знакомство с революцион­ными событиями во Франции. Это был высокообразованный, просвещенный человек.

Эти люди – умные, широко мыслящие, сочувствовавшие консти­туционным идеям, – сплотились вокруг наследника престола. Душой этого кружка стал Александр Павлович, который, по воспоминаниям А. Чарторыйского, был наиболее пылким, наиболее решительно высказывал неприемле­мость русских порядков. Эти беседы, эти встречи и, вероятно, эти взгляды не прошли без внима­ния Павла I. Он по существу разгромил этот кружок; Кочубея и Чарторыйского отправил на дипломатическую работу за границу. В Англии оказался Стро­ганов.

После государственного переворота Александр, теперь уже император, быстро вновь собрал вокруг себя своих молодых единомышленников. С тех пор они регулярно собирались в его кабинете для обсуждения важнейших го­сударственных вопросов. Вскоре все они получили высокие государственные посты. В Негласном комитете, как его стали называть в обществе, обсужда­лись проекты будущих реформ в России. По мысли императора, как об этом рассказывает в своих дневниках Строганов, в центр этих реформ должны были встать вопросы свободы личности и собственности, защита человека законами, «не дающими возможности менять по произволу существующие установления». Здесь обсуждались также и проблемы крепостного права; выявилось понимание экономической необходимости его ликвидации. Шла речь и о разработке указа, запрещавшего продавать крестьян без земли. Но высшие сановники, прослышав об этом, выразили резкое недовольство заявив, что это подорвет само крепостное право. Император побоялся на­стоять на своем. Члены Комитета ясно понимали огромную дистанцию между своими пла­нами и реальной действительностью; у них не было сомнений в том, что любое покушение на существующую систему ценностей, в первую очередь по крес­тьянскому вопросу, вызовет острое недовольство помещиков, приведет власть и лично императора к противостоянию с интересами дворянского сословия в стране. А это было опасно и для власти, и для жизни монарха. Поэтому Александр I оттачивал в Негласном комитете свои мысли, проверял их на окру­жавших его людях, действовал осмотрительно и осторожно. Но даже эти роб­кие шаги возбудили в обществе недовольство. В придворных кругах, среди ари­стократии заседания Комитета окрестили «якобинской шайкой».

Четыре с лишним года (до осени 1805 г.) проходили эти тайные встречи Александра I со своими друзьями. И с каждым месяцем становилось ясно, что ни члены Комитета, ни сам император не были готовы к реформам, о которых они вели речь. Российская действительность на каждом шагу препятствовала этим планам, а сами участники совещаний не были готовы идти на риск и на жертвы.

Постепенно деятельность Негласного комитета стала затухать, друзья собирались все реже. Потом нахлынула великая страда – начался период На­полеоновских войн, в которые включалась Россия. Император отбыл в дей­ствующую армию. И все же сам факт существования Комитета, участие в нем видных сановников во главе с императором указывали на то, что в высших эшелонах власти созревало понимание необходимости коренных реформ в Рос­сии, переход на новые цивилизационные рельсы. Важно отметить, что члены Негласного комитета в дальнейшем оставались постоянно рядом с Александ­ром I, занимали важнейшие посты в государственной системе России и не раз помогали Александру I в его реформаторских начинаниях, от которых он не отказался до конца своих дней.

Новый император попытался навести порядок в государственном управ­лении, которое со своими коллегиями выглядело в начале нового века уже достаточно отсталым. Как и в европейских странах, в России в 1802 г. были учреждены министерства с системой единоначалия. Это укрепило централь­ное управление. Но старая российская система злоупотреблений, взяточниче­ства, бюрократии быстро проникла и в новые органы власти. В обществе все острее раздавалась их критика. Необходимо было находить какие-то новые подходы к управлению огромной страной.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: