Полеты жизни и смерти. – Эрос и Танатос в инфантильных фантазиях о левитации

С.Л. Копылов (Иркутск)

Принято считать, что сновидения (а равным образом и фантазии) в которых сновидец находится в состоянии полета (или падения) толкуются как проявления вытесненной сексуальности. Фрейд считал полет во сне символом полового акта. К этому можно добавить также, что в данном случае речь может идти и об аллегории мастурбации (для которой сновидцу не требуется партнер), если сновидец «летит» во сне один. – Типичный пример фантазии такого рода – фильм «Superman», главный герой которого (ярко выраженный носитель брутальной сексуальности) умеет летать и, вдобавок, во время полета всегда бывает чрезвычайно вызывающе одет (красные плавки поверх синего трико).

Насколько верен этот тезис? Насколько он полон?

Фантазия полета, левитации – одна из самых древних – и в онто-, и в филогенетическом смысле. Она типична для лиц детского возраста, встречается и у взрослых невротиков.

Попробуем привести пример такой фантазии и дать ему психоаналитическую интерпретацию. Поиски такого примера незатруднительны – ими изобилуют всевозможные художественные тексты:

«Мы в траншеях рыли ямки,

Мы скучали по снарядам,

На границе бродят янки

И не знают, что мы рядом.

А в небе улыбнулись звезды,

Ночью ты всегда играешь.

Мы пришьем друг другу крылья:

И я летаю, и ты летаешь».

(З. Рамазанова «Паранойя»)[6]

(Мы выделили особо характерные места цитированного текста курсивом, отсутствующим у автора).

Толкование:

Представляется вполне очевидным то обстоятельство, что цитированный текст насыщен инфантильными сексуальными переживаниями. «Ямки», «снаряды» - символы, соответственно, женского и мужского начала. Отсутствие как тех (их «рыли» - значит, их не было), так и других (по ним «скучали» - значит, их тоже не было) и указывает на инфантильность данного переживания. Далее следует особенно важная часть. «Янки», которые «бродят на границе» и «не знают, что мы рядом» - это важная составляющая того, что Фрейд называл «первичной сценой». Первичная сцена – это ситуация, в которой ребенок становится свидетелем полового акта родителей. «Граница» в данном контексте означает возрастной барьер, а «бродят» (действие) – coitus. «Брожение» - это действие в трактовке автора, a priori лишенное рациональной цели, поэтому оно и ассоциируется с действиями сексуального характера. Но поэта-фантазера такая позиция не удовлетворяет. Ему мало инфантильной роли в первичной сцене, а он жаждет пройти и роль взрослого. Для этого в текст вводятся «звезды», которые «в небе улыбнулись» (в данном случае – вообще в фантазиях и сновидениях – такой троп, как олицетворение, несомненно, означает одушевленность). Эти «звезды» подглядывают за тем, кто подглядывает сам (за «бродящими янки»). Сновидец достигает, тем самым, совершенно превосходного результата: он подглядывает за «янки», которые «не знают», что он «рядом», за ним самим подглядывают «звезды», что он, в свою очередь, знает очень хорошо (он даже знает, что они «улыбнулись»). Это можно проинтерпретировать в том смысле, что сновидцу психотравма была нанесена помимо его воли, тогда как он сам, «сдвигая» роли в первичной сцене, передает свою психотравму третьему лицу вполне произвольно.

Таким образом, фантазер-сновидец смещает распределение ролей в первичной сцене, избавляет себя от психотравмирующих переживаний[7], переводя их на кого-то другого (трансфер, перенос). Результат – осуществление вытесненного желания! – снятие психотравмирующего переживания, с перенесением психотравмы на третьих лиц (это вообще классический «метод» снятия, а не разрешения, психотравмирующих переживаний, до которого додумываются буквально все невротики: например, многие лица, совершившие сексуальные преступления, сами в детстве оказывались жертвами таких преступлений).

За этим следует уже «золотая классика» психоаналитических символов: «ночью ты всегда играешь». Игра вообще (если в тексте нет дополнительных пояснений) – это классический символ сексуального акта:

«Но когда уже много времени он» (Исаак) «там прожил, Авимелех, царь Филистимский, посмотрев в окно, увидел, что Исаак играет с Ревеккою, женою своею» (Бытие 26:8; курсив наш).

Таких примеров можно было бы привести очень много; мы ограничились наиболее характерным. Можно добавить также, что мастурбацию иносказательно называют «игра своей плотью» (idem: Стивен Кинг «Бессонница». – Х.: «Дельта», 1995. См. с. 259). А если принять во внимание тот факт, что игра осуществляется «ночью», то ее истинный смысл становится особенно очевиден[8].

После отрицания (которому предшествует перенос), начинается сублимация (с этого места начинается отреагирование, катарсис). В этот момент сновидец, наконец, признает и свою «вину»: «мы пришьем друг другу крылья». Здесь действия фантазирующего приобретают довольно агрессивный характер, за что он расплачивается тем, что позволяет жертве своей агрессии, проявить её в том же качестве и количестве по отношению к самому фантазеру-сновидцу («пришьём друг другу»). – В тексте, впрочем, не сказано, кто будет «пришивать» первым. Во всяком случае, ясно, что это двусторонний обмен, и фантазер-сновидец не отрицает своего участия в этом обмене. Тут необходимо подчеркнуть следующее: казалось бы, признание в пришивании кому-то «крыльев» (что означают эти «крылья», мы увидим дальше) – это признание в гораздо более тяжком проступке, чем «ночные игры». Но мы знаем, что бессознательное никогда допускает к осознанию более значимых вытесненных переживаний, чем менее значимые. Другими словами, если в тексте (фантазии или сновидения) что-то осознается или, хотя бы, не отрицается (то есть, говорится от первого лица), а что-то не осознается или, хотя бы, отрицается, то мы можем с полной уверенностью заявить, что каковы бы ни были содержания этих сознаваемых или несознаваемых переживаний, первое субъективно значимее для данного индивида, чем второе.

Отсюда необходимо заключить, что, по всей видимости, основа данной психотравмы лежит именно в первичной сцене и мастурбации, которые, во исполнение вытесненного желания сновидца, снимаются. Для того чтобы обеспечить это снятие, «оплатить» его (компенсировать), сновидец признается себе (и другим) в объективно более тяжком проступке – в «пришивании» крыльев – который, впрочем, тоже смягчается тем, что сновидец не только пришивает крылья другому, но и позволяет этому другому пришить их себе. Результат вновь бесподобен: сновидец снял психотравмирующий аспект воспоминания о первичной сцене, снял психотравмирующее воспоминание о мастурбации, расплатился за это признанием в осуществлении агрессивного акта, но и здесь ухитрился уничтожить чувство вины, сделав одной из жертв этой агрессии также и себя самого.

Но творчество не было бы творчеством, если бы к нем не присутствовал катартический момент: в данном случае сновидец расплачивается признанием, разрешением менее значимого переживания за возможность и дальше вытеснять более значимое.

Проанализировав подробно мотивационную составляющую этого акта агрессии, перейдем к составляющей содержательной – собственно, к крыльями и левитиации. Начнем с того, что левитацию в фантазии и сновидении можно разбить на две разновидности: левитация обусловленная и левитация свободная. Под первой мы понимаем такую левитацию, которая осуществляется без применения каких-либо вспомогательных средств (например, крыльев). Сюда относятся также и полеты-падения. Такая левитация (иррациональная par excellence) более характерна для сновидений; в фантазиях встречается несколько реже (Питер Пэн, Superman, Маленький Принц, Иисус Христос, Валькирии и др.).

Вторая разновидность левитации осуществляется благодаря применению вспомогательных средств (крылья, «Летучий корабль», ковер-самолет, облако, крылатые сандалии Персея, волшебное помело или ступа и др.). Такая левитация встречается инфантильных фантазиях наиболее часто (напротив, в сновидениях этот вид левитации, по нашим представлениям, встречается гораздо реже, чем в мысленных видениях, фантазиях).

Речь здесь идет не только о возрасте фантазера-сновидца – понятно, что текст Нового Завета это не то же самое, что детский лепет – но также о преобладающем типе сексуальности в данной фантазии или в данном сновидении.

Итак, вернемся к толкуемому тексту. Там говорится о «пришивании» крыльев. Если их пришивают, значит их - нет. В пространстве инфантильного сновидения отсутствие крыльев не может препятствовать полету. Но в данном случае мы анализируем мысленное видение, фантазию, а не сновидение (в большинстве случаев анализы фантазий, мысленных видений ничем принципиально от анализов сновидений не отличаются. Выяснение того, какое же все-таки различие лежит между такими анализами, в нашу задачу не входит. Поэтому, за исключением особых случаев, в данной статье мы приравниваем фантазию к сновидению, и называем автора анализируемого текста «фантазер-сновидец»). Если в сновидениях (особенно детских) свободные полеты встречаются достаточно часто (имеются многочисленные непсихоаналитические гипотезы, объясняющие это явление), то в фантазиях (в т.ч., детских) они присутствуют гораздо реже. Данный текст является подтверждением этому: «крыльев» нет, поэтому их необходимо «пришить», и только так и можно левитировать. Хотя в фантазии, «в принципе», все возможно, фантазер-сновидец, даже в пространстве последней подчеркивает, что для полета необходимы «крылья» (хотя никто не мешает нафантазировать полет без «крыльев»). Отсюда нетрудно заключить: если крылья не требуются для полета, то, следовательно, - полет требуется для «крыльев». Другими словами, фантазия о полете существует лишь в качестве предлога для пришивания «крыльев», которые без того были бы совершенно лишними, и могли бы навести на те мысли, которые только что были так старательно и так успешно вытеснены. Используя «крылья» по их прямому и тривиальному назначению, сновидец, тем самым, драпирует их истинную роль[9].

Постараемся выяснить, в чем эта роль заключается. Для этого необходимо обратиться к двум последним строкам (было бы, во всяком случае, ошибочно допускать, что последняя строка выполняет только маскирующую функцию и никакую больше, что она не обладает самостоятельным, только ей присущим значением, ибо подобное допущение противоречило бы принципу сверхдетерминации; а кроме того, для подобногой маскировки одной только, включение в стихотворный текст целой новой строки, было бы совершенно избыточным и неосторожным действием со стороны всегда аккуратного и труднопредсказуемого бессознательного).

Во-первых, эти «крылья» необходимо «пришить». Стало быть, здесь речь идет о нанесении травмы, влекущей к появлению крови. Последнее, конечно, нельзя однозначно трактовать как намек на кастрацию. Но здесь, во всяком случае, подчеркивается то обстоятельство, что полет – это состояние настолько неестественное, что совершить его иначе, как нанеся травму, невозможно. Можно предполагать, что травма, наносимая «пришиванием» «крыльев» является компенсацией не только за снятие психотравмирующих последствий первичной сцены и мастурбации, но и за возможность левитации. По крайней мере, полёт, осуществляемый посредством крыльев (NB, именно так), несомненно, представляет собой сексуальную символику (скульптура, изображающая крылатый penis – очень типичное явление для первобытных, точнее, для политеистических религиозных культов).

Примем это толкование как верное. Здесь автор текста констатирует то обстоятельство, что, хотя «ночью ты всегда играешь», но полет (в противоположность игре) осуществляют и первое, и второе лица (« и я летаю, и ты летаешь»). Что неопределенная игра (просто игра, без каких-либо пояснений) толкуется как символ мастурбации, это мы убедительно показали выше. Таким образом, игре осуществляемой одним только вторым лицом (то есть, мастурбации) противостоит полет, осуществляемый и автором фантазии, и вторым лицом. Причем, если игра осуществляется произвольно, то полет возможен только при добровольном участии и первого, и второго лиц. Он возможен лишь при условии, что «мы пришьем друг другу крылья» (именно «друг другу», так как если фантазер-сновидец вздумает пришить крылья себе сам, то он добьется не полета, а в лучшем случае «ночной игры»). На языке бессознательного: мастурбация versus левитация

Нетрудно заключить, что в данном случае полет (который, как нерасшифрованный бессознательный символ, противостоит игре, расшифрованному бессознательному символу, означающему мастурбацию) символизирует все-таки сексуальный, половой акт quod erat demonstrandum.

В данном случае мы толковали фантазию сексуальную, эротическую par excellence. Танатоидное влечение в ней хотя и присутствовало, но не было непосредственно связано с полетом, с левитацией.

Возьмём другой пример, который также представляет собой художественный текст, инфантильную фантазию. Он отличается от предыдущего, главным образом, тем, что является стилизацией под детские переживания (грубо говоря, является произведением детской литературы). -

Рассказ известного детского писателя Б.С.Житкова «Девочка Катя». Мы просим извинения у читателя за длинную цитату; тем не менее, считаем целесообразным привести этот рассказ in extenso, так как он невелик по объему:

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: