Е.Н. Вежновец, И.В. Сидорская 10 глава

стях святой инквизиции, "идеальные мотивы превалировали в сознании, деструктивные же давали им бессознательное подкрепление". Давая разъяснение по поводу психоаналитического понимания влечения к разрушению, Фрейд подчеркнул, что исходя из клинического опыта можно сделать вывод, согласно которому это влечение содержится внутри каждого живого существа и направлено на разрушение его с целью свести жизнь к состоянию неживой материи. Это влечение может быть названо влечением к смерти, в противоположность эротического влечения, представляющего собой стремление к жизни. Во имя сохранения своей жизни живому существу приходится разрушать чужую жизнь. Это означает, что влечение к смерти становится разрушительным тогда, когда оно направляется наружу и обращается против внешних объектов. Вместе с тем, как считал Фрейд, определенная доля влечения к смерти остается действенной и внутри живого существа. В психоаналитической практике приходится иметь дело с тем, что у многих пациентов деструктивное влечение загнано в глубины их собственной психики. В связи с этим он писал: "Нетрудно заметить, что в случае слишком большой активизации этого процесса можно ожидать ухудшения здоровья, в то время как поворот этих деструктивных влечений во внешний мир облегчает живые существа и действует на них благоприятно". Исходя из такого понимания природы деструктивного влечения, Фрейд пришел к заключению, что с гуманистической точки зрения вполне понятное желание лишить человека его агрессивных наклонностей является не более чем иллюзией и практически неосуществимо. Поэтому речь может идти не о том, чтобы полностью устранить из жизни человека его влечение к Д., разрушению, а о том, чтобы попытаться отвлечь это влечение от проявления и реализации его в таких крайних формах, как войны. Для достижения данной цели необходимо использовать опосредованные пути борьбы с войнами и, в частности, направить против деструктивного влечения его извечного противника, Эрос. Это означает, что данному влечению должно противостоять все то, что объединяет между собой чувства людей. Прежде всего имеются в виду связи, основанные на чувствах любви и идентификации, а также на подчинении влечений разуму.

Не многие психоаналитики разделяли представления Фрейда о Д. Одни из них вообще не восприняли его "мета-психологические спекуляции" о Д., агрессии, инстинкте смерти, предпочитая обходить молчанием связанные с ними проблемы. Другие подвергли критике подобные теоретические положения классического психоанализа. К последним относятся, в частности, такие психоаналитики, как В. Райх (см.) и Э. Фромм (см.). Райх считал, что деструктивный импульс появляется в живом существе в том случае, если оно стремится уничтожить источник опасности: разрушение становится биологически осмысленной целью. В этом случае мотивом является не удовольствие от деструкции, а заинтересованность влечения к жизни сохранить Я в целом, т.е. влечение к деструкции служит "первоначальной биологической воле к жизни". Исходя из этого, Райх отрицал изначально биологический характер Д., провел различие между деструктивной, садистской, двигательной и сексуальной агрессивностью, высказал идею о зависимости влечения к Д. от сексуального застоя, пришел к заключению, что "подобно тому, как генитальная энергия при нарушениях превращается в деструктивную, так и при удовлетворении может совершиться обратное превращение деструктивной

д

ДЕТЕРМИНИЗМ КУЛЬТУРНЫЙ

энергии в генитальную". Фромм опубликовал работу "Анатомия человеческой деструктивности", в которой подчеркнул, что Д. является одной из наиболее важных проблем психоанализа. По мысли Фромма, Фрейд предложил новую теорию, демонстрирующую "значительный прогресс в понимании деструктивности", но в то же время не столько прояснил, сколько завуалировал феномен агрессии. Подвергнув переосмыслению выдвинутые Фрейдом и другими учеными представления о Д., он дал обоснование идеи, сводящейся к тому, что объяснение жестокости и Д. человека следует искать "не в унаследованном от животного разрушительном инстинкте, а в тех факторах, которые отличают человека от его животных предков". Это обоснование включало в себя проведение различия между двумя совершенно разными видами агрессии: "доброкачественной", оборонительной, служащей делу выживания индивида и рода, имеющей биологические формы проявления и затухающей, как только исчезает опасность, угроза жизни; "злокачественной", биологически неадаптивной, характеризующейся Д. и жестокостью, которые свойственны только человеку, ибо, по мнению Фромма, "только человек бывает деструктивным независимо от наличия угрозы самосохранения и вне связи с удовлетворением потребностей".

В.М. Лейбип

ДЕТЕРМИНИЗМ КУЛЬТУРНЫЙ- подход, присущий ряду социологических и социально-философских моделей общества, согласно которому культура (см.) выступает решающим фактором социального развития, а также является относительно самодостаточным элементом в иерархии сфер общественной жизни.

Д. К. приобрел легитимность в рамках социологических исследований после выхода работ М. Вебера (см.) по социологии религии (см.).

В социологиях посткоммунистических стран Д.К. постепенно замещает детерминизм экономический.

A. Wozniak

ДЕЯТЕЛЬНОСТЬ- одно из базовых понятий классической философской традиции, отражающее акт взаимодействия целеполагающей свободной воли субъекта, с одной стороны, и имманентных, объективных параметров бытия, с другой. В данном контексте в структуре Д. вычленяются объектная (предмет, продукт, орудия Д.) и субъектная (целепола-гающий актор) составляющие.

В социологии понятие "Д." традиционно выступает синонимом термина "действие", имплицитно фиксируя неопределенность природы человеческих действий в противоположность детерминизму структурных теорий. Социологические теории часто характеризуются в соответствии с тем, что в них рассматривается в качестве предмета исследований - Д. (действие) или структура; именно в этом направлении и ведутся основные дебаты. Некоторые современные теоретики (как, например, П. Бурдье - см.) вмешались в дискуссию, сознательно пытаясь преодолеть этот дуализм. Бурдье более всего известен в англоговорящем мире своими концепциями культурного капитала и обычаев, хотя его многочисленные книги и статьи содержат также развернутую теорию социального порядка (см.). Последняя сосредоточивает внимание на воспроизводстве современной культуры (см.) посредством дифференцированного распределения знания (см.) через образова-

тельные институты. Бурдье выступал за конструктивистский подход в социологии, преодоление как тяготения к анализу сущностей, так и попыток анализировать на уровне здравого смысла. Убеждение в том, что объективный и субъективный аспекты социальной жизни неизбежно взаимосвязаны, заставляет его сделать вызов дуализму - "макро-" против "микро-" и "структура" против "деятельности" - "Очерк теории практики" (1977), "Распознавание" (1984), "Гомо Академикус" (1988), "Другими словами" (1990), "Логика практики" (1990), "Ремесло социологии" (1991). Очевидно, эти различные тексты пока еще не формируют систематического социологического проекта и еще в меньшей мере решают проблему дуализма "структура" против "деятельности". Однако его аргументация успешно разрабатывается его современниками, среди которых известен Р. Брубакер ("Переосмысление классической теории: Социологический взгляд Пьера Бурдье" в кн. "Теория и общество", 1985). Подобным же образом американский социолог Дж. Александер доказывает многомерность социологии, совмещая метафизический и эмпирический аспекты, индивидуальный волевой акт и коллективное превосходство, нормативное и инструментальное действие, что нашло отражение в его четырехтомном издании "Теоретическая логика в социологии" (1984). Он утверждает также, что Т. Парсонс (см.) вплотную подошел к достижению этого синтеза, - ближе, чем какой-либо другой социолог-теоретик.

Г.Н. Соколова

ДЖЕЙМИСОН(Jameson) (p. 1934) - американский социальный философ, автор марксистской концепции постмодернистской культуры, разрабатываемой в широком интердисциплинарном поле (литературоведение, теория визуальных искусств, психоанализ, культурная антропология, критическая социальная теория). Основные сочинения: "Сартр: источники стиля" (1961); "Марксизм и форма; диалектические теории литературы 20 в." (1971); "Тюрьма языка: критическая оценка структурализма и русского формализма" (1972); "Мифы агрессии: Уиндхэм Левис, модернист как фашист" (1979); "Политическое бессознательное: нарратив как социально-символический акт" (1981); "Идеологии теории: эссе 1971-1986" (1988); "Поздний марксизм: Адорно, или Жизнеспособность диалектики" (1990); "Меты очевидного" (1990); "Постмодернизм, или Культурная логика позднего капитализма" (1991); "Геополитическая эстетика: кино и пространство в системе мира" (1992); "Источники времени" (1994); "Брехт и метод" (1998); "Культурный поворот: Избранные труды по постмодернизму, 1983-1998" (1998) и др, Среди наиболее существенных влияний на творчество Д. -неомарксисткая традиция (Адорно - см., Альтюссер - см.) и структуралистская методология (К. Леви-Стросс - см., А. Греймас).

Научная биография Д. начинается в 1957 с преподавания французской литературы и сравнительного литературоведения и продолжается как обычная университетская карьера до конца 1960-х. Основная черта этого этапа - поиск альтернативы традиции позитивизма, господствовавшей в американской гумани-таристике. Первой фигурой, ориентирующей на целостный ("тотализирующий"), социально-критический анализ субъекта и социума в отличие от либерального рационально эмпиристского подхода к культуре, для Д. становится Ж.-П, Сартр. Два переплетающихся "биографических мотива" ини-

ДЖЕЙМИСОН

д

циируют работы Д. - утопическое стремление выйти за пределы современного западного опыта субъективности (буржуазного эго) и воспроизводящей его массовой, потребительской культуры; особая чувствительность к новому (уже не-"модернистскому"), "иному" (будь то архаические сообщества или советский кинематограф). Способность перевести эти мотивы в план теории, а в экзистенциальной ситуации "бытия-в-мире" (воплощенного в очень широкой культурной перспективе - от повседневности, архитектурного опыта или экономической жизни до со-переживания "великим стилям" литературы) открыть трансцендирующее ее социально-историческое измерение - характерная особенность того, что можно назвать "феноменом Д.". Первый опыт в направлении разработки собственной концепции современной культуры (культуры "после модерна") - статья "Метакомментарий" (1971). В опубликованной в том же году книге "Марксизм и форма" Д. предлагает основные тезисы своей интерпретативной модели культуры. Этапными в разработке данной модели можно считать работы "Политическое бессознательное" и "Постмодернизм".

"Всегда историизируй!" - таков общий пафос концепции Д. "Историизировать", в первом приближении, - значит рассматривать текст в его исторической перспективе, что является необходимым условием его адекватного понимания. Первоначально для Д., объектом интерпретации выступало литературное произведение. По мере разработки концепции в предметное поле анализа вовлекаются и другие "тексты" культуры - архитектурные, живописные, кинематографические. Интерпретация текста в связи с его историческим контекстом, по Д., не является вариантом социологии литературы, выявляющей то, каким образом социальные факторы и типы представлены в том или ином произведении искусства. Д. называет диалектическим такой подход к продуктам символического производства (произведениям искусства, теоретическим системам), при котором, с одной стороны, в качестве основополагающего выдвигается тезис о том, что базовым содержанием текста является та историческая ситуация, в которой он стал возможен, с другой - эксплицируется тот способ, каким сама форма произведения искусства или философского текста оказывается существенно содержательной, предшествующей и конститутивной по отношению к своему непосредственному социальному контексту. Диалектическое мышление, для Д., также заключается в том, чтобы описать "место" предельно конкретного ("экзистенциального") не как невыразимое ядро индивидуальности, но как медиативную функцию между измерениями реальности различной общности - структурой литературного произведения, организацией социальной группы, отношения языка к своим объектам, способом разделения труда и т.д.

Историческая перспектива, в которую Д. помещает интерпретируемые им тексты, - перспектива развития капиталистического общества, подразделяемая им на три этапа: национальный капитализм (17 - середина 19 в.), монополистический капитализм (конец 19 в. - 1960-е), мультинациональ-ный капитализм (с 1960-х). Соответственно этим трем этапам в эстетическом аспекте выделяются три больших стиля - реализм, модернизм и постмодернизм. Реализм, по Д., - время целостной, единственно возможной Картины мира. Искусство реализма подчиняется требованию эпистемологической истины, стремясь быть способом познания мира. Модернизм -время картин мира, когда право считаться целостной аутен-

тичной картиной мира оспаривается в напряжении ряда "систем видения" (экспрессионизм, кубизм, сюрреализм и т.д.). Искусство модернизма (или "разнообразные модернизмы" Ш. Бодлера, Э. Мане, Г. Малера, М. Пруста и др.) отрицает эпистемологические притязания реалистического искусства. Ведущим его принципом, по Д., становится требование "выразительности", выражения в искусстве авторского видения мира. Доминирующие категории модернистского искусства -стиль, индивидуальный субъект, автономность искусства и автора. Постмодернизм характеризуется непредставимостью Картины мира как таковой, невозможностью целостного видения мира и авторского стиля.

Для интерпретативных операций в этой перспективе Д. предлагает терминологический комплекс, узловым пунктом которого становятся следующие понятия (находящиеся у Д. в постоянном взаимодополнении): история, текст, повествование, тотальность, репрезентация. История это, прежде всего, прошлое. Бытие в настоящем прошлого культуры - это та "мистерия", ключ к пониманию которой, по мнению Д., дает нам марксизм. История в марксистских терминах - последовательность способов производства и соответствующих ей социальных формаций. Драматическим нервом этой истории является "единственная фундаментальная тема", "единственный необъятный неоконченный сюжет" обретения коллективного единства и свободы в борьбе со слепой внешней силой (природой, угнетателем). История - это и смысловое измерение настоящего, непрямым способом схватываемый смысл настоящего, в той мере, в которой настоящее выявляется как форма восприятия Истории (с позиций "метакоммен-тария" бартовское видение "Сарацина" Бальзака как дробного множества отдельных кодов свидетельствует скорее о фраг-ментированности мира, к которому принадлежит позиция наблюдения самого комментатора-критика).

Таким образом, понятие Истории предстает как единство двух содержательных уровней: истории как внешнего социально-экономического бытия людей, в смене своих типов во времени и как внутренней формы опыта (обыденного, эстетического, философского и т.д.) обитателей данного времени. История - эта та субстанция социальности, которая одновременно является формой организации опыта индивида. В этом двуединстве история становится парадоксальным, непредставимым концептом. История - это мыслимость мыслимого, горизонт нашего знания - форма нашего мышления. Подобно понятию Реального у Лакана, она определяется Д. существенно негативно: история это то, что не в состоянии мыслить индивид, находящийся в рамке истории, ибо это есть то, как он мыслит. Мыслить исторически ("историизировать") - это, согласно Д., такая попытка заглянуть за изнанку понятия, попытка мышления мыслить против самого себя, которая приводит не к неограниченному иррационализму (как ошибочно, по мнению Д., полагает Ю. Хабермас - см.), а к подлинной диалектике. Текст в самом общем плане - феномен, который нужно объяснить (произведение искусства par exellance). В более специальном смысле - структуралистский феномен, продукт "текстуальной", "антиэмпирицистской" революции, совершенной структурализмом. Понятие "текста" смещает анализ с эмпирического, изолированного объекта, на его конституирование в качестве такового в отношениях к другим подобным объектам (таким "социальным текстом", например, являются классы). Текст, в другой ипостаси, это

д

ДЖЕЙМИСОН

артикулированная История. В этом значении понятие текста синонимично понятию повествования (narrative). Повествование это способ приведения реальности, состоящей из различных измерений, "темпоральностей" (природно-биологические микро- и макроритмы, время повседневности, экономические циклы, большие ритмы социальной истории) к единой форме. Гетерогенные временные порядки сводятся синтаксическими структурами, сюжетными схемами, жанровыми конвенциями в связное, интеллигибельное целое. Политическая сфера, индивидуальное желание, социальная текстура, уникальность художественного акта - все эти различные измерения человеческого бытия в повествовании "непредставимым образом" сосуществуют. Интерпретация как анализ конкретного текста, по мысли Д., неявно стыкуется с историографией как рефлексией над повествованием вообще.

Повествование рассматривается Д. как "главная функция или инстанция" человеческого мышления, конститутивный для всей культуры процесс. Оно служит местом взаимоконвертации Истории и текста, удерживая в себе значения и Истории как совокупной событийности, Реального (History), и истории как частной последовательности событий (story), и истории как формы описания событий (сюжетный текст). История не есть текст. Но, с другой стороны, по Д., история доступна для нас только в "текстуальной форме". История подвергается "предварительной текстуализации" или "нарра-тивизации" - и это единственный путь доступа к ней. Реальное, История не существует в качестве автономной инертной субстанции, дистанцированной от текста, она вплетается в текстуру произведения искусства, приобретая тем самым актуальность для нас. Мы проживаем историю в форме повествования, асимптотически приближаясь к Истории, но не касаясь ее непосредственно. При разработке соотношения "история-текст" Д. опирается, в частности, на критику гегелевской (и "вульгарно марксистской") модели культурной детерминации ("экспрессивной каузальности") со стороны Альтюссера. Исходя из этой критики, Д. считает, что тексты культуры не являются производными некой детерминирующей, предсуще-ствующей инстанции ("духа времени" или "базиса"). Культурная детерминация, по Д., имеет логическую форму "структурной каузальности", в которой структура - это такая комбинация элементов, где нет ничего внешнего ее эффектам. Структура целиком присутствует в своих эффектах. "Структурная причина" является отсутствующей в том смысле, что она оказывается имманентной своим следствиям. "Отсутствующая причина", по Д., - это еще одно определение Истории как целостной синхронной системы социальных отношений или "социальной тотальности". Феномены культуры должны интерпретироваться не в свете детерминированности каким-либо культурным уровнем или областью, но как эффекты системы взаимоотношений между всеми культурными стратами (экономической, политической, эстетической и т.д.).

Представление о "социальной тотальности" вводит еще один смежный термин концепции Д. - понятие репрезентации (см.). Для Д. репрезентация это отношение не столько между опытом и его идеальным отражением, присутствующим и отсутствующим, субъектом и объектом. Логическая структура репрезентации это отношение между всеобщим и единичным. В социологической перспективе абстрактная диалектика всеобщего и особенного переписывается в терминах общества и индивидов. Базовым в интерпретативной модели Д. являет-

ся то, каким образом феномены индивидуального порядка репрезентируются на уровне "социальной тотальности". Индивидуальное обретает смысл, свое бытие, будучи репрезентированным в форме всеобщего, занимая свою структурную позицию в системе социальных отношений. Органическая коллективность или модус дистанцированности от нее выступает фундаментальным смыслопорождающим фактором культуры. Репрезентативный критерий обозначает глубинную логику исторического развития западной культуры. Репрезентация не является принципиальной проблемой в реалистическую эпоху, когда степень включенности индивидов в коллективные формы жизни делает возможным для последних более или менее интенсивный опыт социальной тотальности. Ранний капитализм в этом смысле лишь удерживает в себе уходящие черты по настоящему реалистических традиционных, архаических сообществ. На стадии модернизма (см.) процессы "рационализации" общества (специализации экономических и социальных функций, автономизации "эго") развиваются до степени фундаментальной проблематизации, кризиса репрезентации, когда индивид не видит себя в качестве элемента органической целостности и воспринимает социум как аморфную, внешнюю, враждебную стихию. Проявления этого кризиса, по Д., - различные "формализмы" (соссюрианская лингвистика, русская формальная школа, структурализм), автономизирующие язык и элиминирующие из него измерение истории (диахронии); экзистенциально-эстетическая драма великих стилей "высокого модерна" (середина 20 в.) с их опытом трагического одиночества, отчуждения и а-коммуникативности.

Постмодернизм характеризуется негативным снятием самой проблемы репрезентации (модернистского нарастающего напряжения и расхождения между индивидом и социальной тотальностью) за счет окончательного разрыва социального и индивидуального, краха репрезентации (вместе с распадом, фрагментаризацией как социума, так и субъекта). Драма репрезентации разрешается иронией в отношении любых форм всеобщности, игровым перебиранием индивидуального ("скольжения по цепям означающих") при отказе от подведения его под какую-либо общность, которая придавала бы индивидуальному смысл. Постмодернизм в теории - от Т. Куна (см.) и Р. Рорти (см.) до Ж.-Ф. Лиотара (см.) и Ж. Деррида (см.), - по мысли Д., это состоявшийся позитивизм, при котором ориентация на факты, единичное, вероятное приводит к неограниченному релятивизму и а-методологизму в "науках о культуре".

По Д., базовая тенденция капитализма может быть обозначена как товарное овеществление (commodity reification). Реификацня характеризует такой способ производства, в котором происходит замещение потребительской стоимости стоимостью товарной и превращение в товарную стоимость любых проявлений социальной жизни. Смежный аспект реи-фикации - фрагментаризация всего социального поля и трансформация субъекта в самозамкнутую монаду, лишенную своих органических связей с социальным окружением. Данный тезис является центральной марксистской составляющей концепции Д. Модус репрезентации социальной тотальности определяется способом производства, которым задается культурная доминанта. Д. принимает возможность существовании следующих исторических типах культурных доминант - магическое повествование (племенной строй), родство (неоли-

ДЖЕИМИСОН

Д

тические сообщества), религия (азиатский способ производства), античная модель гражданства (рабовладельческие общества), личное господство (феодализм). Не вдаваясь в анализ последних, Д. концентрируется на том историческом отрезке западной культуры, доминантой которого является товарная реификация. То, что производится в рамках исторически определенного способа производства - не столько предметы, сколько форма субъективности и социальных отношений. Товар как форма, по Д., это интерпретативный ключ ко всем продуктам абстрактной мысли капиталистической культуры. Форма мышления не является имманентной данностью, но привносится извне, из соответствующего исторического способа производства.

Для прояснения этого положения Д. обращается к Т. Адор-но (см.) и к его критике представления об идентичности (см.). В традиции западного мышления идентичность понималась как вневременное условие прозводства значения: логическая идентичность как принцип самотождественности понятия, психологическая идентичность как единство индивидуального сознания, эпистемологическая идентичность как единство субъекта и объекта в актах познания. Д., вслед за Адорно, аргументирует в пользу тезиса о том, что идентичность - это социальная судьба исторического человека, сама генерируемая капиталистическим способом производства. Совершенный модус идентичности - понятие - является отлитым по форме товара (меновой стоимости), в производстве которого и кроется тайна приписывания вещам абстрактной тождественности, стирания их качественного бытия. Товарное производство, деньги, рынок рабочей силы, разделение труда, по Д., выступают в качестве первичных факторов как производства идентичности, так и всех ее проявлений. Производство мира всеобщей эквивалентности на практике обуславливает производство абстрактного значения в теории. Критика понятия идентичности ракрывает последнее как дополнительное к понятию тотальности. Тотальность становится позитивным решением проблемы идентичности. Идентичность, по Д., должна быть снята через ее понимание в качестве "репрессированной тотальности". Для осуществления данной процедуры Д. разрабатывается оригинальная концепция негативной герменевтики, трактующей отношения текста и контекста (истории) не в терминах отражения или гомологии, но в динамическом ключе как отношения вытеснения и компенсации. Негативная герменевтика эксплицирует Историю (как тотальность в себе) в формах ее отсутствия. Отсутствующая тотальность при капитализме, по Д., вписывается в форму произведения искусства. В тексте на уровне содержания вытесняется то, что возвращается к нам в формальном плане (оказывающемся существенно содержательным). Такова, упрощенно, двойная вытесняюще-компенсирующая процедура, детектируемая в текстах модернизма, содержательно повествующих об изолированности и а-историчности, но формально представляющими собой органическое единство стиля как утопический знак тотальности, Истории.

Для комплексной реконструкции уровней исторического значения текстов западной культуры, фундаментальным горизонтом которой становится уровень репрезентации социальной тотальности, Д. предлагает трехуровневую интерпретативную модель. На первом уровне (в соответствии с леви-строссовским анализом мифа) отдельный текст рассматривается как символический акт, предлагающий воображаемое разрешение реаль-

ного социального противоречия, неразрешимого в данном историческом контексте (например, противоречия между потомственной аристократией и капиталистическими предпринимателями в произведениях Бальзака). Уже на этом уровне текст, по Д., парадоксальным образом вызывает к жизни ту ситуацию, на которую он, в то же самое время, является реакцией. Он "артикулирует", "текстуализирует", "реорганизует" ситуацию (бессознательное напряжение) так, что в эстетическом акте языку удается "втянуть" Реальное в свои структуры (строящиеся по предложенной Греймасом модели семиотического квадрата). Таким образом, конфигурация "политического бессознательного" считывается с поверхности текста (формальных свойств его организации). На втором уровне объект анализа -социальный дискурс, по отношению к которому отдельное произведение рассматривается как один из возможных индивидуальных речевых актов. Предмет анализа - "идеологсма" (социально-эффективный символ), минимальное классовое высказывание о своем "типаже" (character), как противостоящем другому "типажу". Текст как дискурс обнаруживает свою диалогическую структуру, существенной характеристикой которого является его антагонистический, идеологический, классовый характер. Противоречие на первом уровне было "одноголосным" и привязанным к конкретному произведению. На втором уровне оно становится диалогичным и понимается как частный "символический ход" в общей стратегической конфронтации классов (так, например, народная сказка как "форма" может быть адекватно понята как попытка систематического подрыва аристократического эпоса). Дискурсивный "голос" также не есть самостоятельная внетекстуальная реалия, он актуализируется как оформленный групповой интерес именно в эстетическом, текстуальном плане. На третьем уровне в тексте выявляется присутствие Истории как динамики способов производства. Это уровень "идеологии формы", дешифрующей конфликтующие импульсы формальной организации текстов в качестве конфликта различных способов производства, культурных доминант. Здесь, применительно к капитализму, схватывается конститутивное присутствие в тексте товарной формы и производящего ее реифицированного социума. Этот последний интерпретативный горизонт является, по Д., "нетрансцендируе-мым пределом" наших интерпретаций текстов и нашего понимания вообще.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: