Сделай Сам Свою Работу на 5

Последняя неделя июня 2000 года 17 глава





Эдди припарковала машину у универсального магазина, где женщина в высоких ботинках и юбке с фалдами писала на витрине слово «Распродажа». Эдди прикрыла рукой глаза от солнца и подошла к ней.

– Ботинки за пять девяносто девять? Отличная покупка!

Хозяйка магазина обернулась и окинула ее оценивающим взглядом.

– В Уэстонбрук приезжают учиться девочки, которые даже не предполагают, что с апреля по июнь тут настоящее болото. Резиновые сапоги разлетаются, как горячие пирожки.

– Похоже, школа делает вам кассу.

– Еще бы! Ведь в Лойал больше ничего нет. Наш городок нанесли на карту в тысяча восемьсот восемьдесят восьмом году, когда основали Уэстонбрук.

Эдди удивилась, что школа такая старая.

– Правда?

Женщина засмеялась.

– В административном корпусе вам подарят красочную брошюру и проведут экскурсию. Приехали осмотреться, чтобы потом привезти сюда дочь, да?

Эдди замерла. Эта женщина только что подсказала ей верный способ достижения цели. Не может же она просто ворваться в кабинет директора и спросить его о Джеке! С другой стороны, если она обеспокоенная мать, до которой дошли слухи… Что ж, скорее всего, она сможет найти тех, кто с удовольствием расскажет, что здесь произошло.



– Да, – улыбнулась Эдди. – Как вы догадались?

– Миссис Дункан, если не ошибаюсь?

В кабинет вошел Херб Тейер, директор Уэстонбрука. Эдди сидела на изящном диванчике восемнадцатого века и пила чай из тончайшего французского фарфора, изо всех сил пытаясь спрятать свои поношенные ботинки.

– Пожалуйста, без церемоний. – Он кивнул на собственные ноги в резиновых сапогах. – К сожалению, когда Уильям Уэстон основал нашу школу на берегу ручья, он не подумал о том, что весной в Нью‑Хэмпшире земля превращается в кашу.

Эдди улыбнулась, делая вид, что он сказал что‑то смешное.

– Рада знакомству, мистер Тейер.

– Взаимно. – Он сел напротив и взял с подноса свою чашку. – Уверен, вам уже сказали в приемной комиссии, что срок подачи заявлений на поступление, к сожалению, истек…

– Да, сказали. Джиллиан училась в Эксетере… но мы с Амосом предпочли бы, чтобы школа располагалась поближе к Сейлем‑Фоллз.

– Амос? – переспросил директор, разыгрывая удивление. – Амос Дункан из «Дункан фармасьютикалз»?



– Верно.

Тейер улыбнулся еще шире.

– Уверен, мы сможем найти для нее местечко, если проявим немного изобретательности. Нам не хотелось бы отказывать девочке, которая может стать настоящей находкой для Уэстонбрука.

«Больше всего вас интересуют активы ее папочки и то, что вы сможете с них поиметь».

– Мы очень заинтересованы в вашей школе, доктор Тейер, но до нас дошла некая тревожная… информация. Надеюсь, вы сумеете все прояснить.

– Я к вашим услугам, – с важным видом ответил он.

Эдди взглянула директору прямо в глаза.

– Это правда, что один из ваших преподавателей был осужден за изнасилование?

Она увидела, как краска медленно заливает его щеки, как будто поднимается ртуть в столбике термометра.

– Уверяю вас, миссис Дункан, наш профессорско‑преподавательский состав – элита учительского корпуса.

– Вы не ответили на мой вопрос, – холодно заметила Эдди.

– Это прискорбное происшествие, – объяснил Тейер, – любовная связь между старшеклассницей и учителем. Ни один, ни вторая уже не имеют к Уэстонбруку никакого отношения.

Сердце Эдди упало. Она‑то надеялась, что Тейер скажет, что все это вранье и такого никогда не было. И вот тебе на: доказательство того, что Джек жил здесь, что‑то совершил и был осужден.

С другой стороны, сексуальная связь с несовершеннолетней – это не то же самое, что изнасилование. Влюбиться в девочку вдвое моложе себя – не такое преступление, как принудить ее к соитию силой. Ни того ни другого Эдди понять не могла. Но первое, возможно, могла бы простить.



– А что именно произошло?

– Я не могу распространяться… ради самой школьницы. Уверяю вас, школа приняла меры, чтобы подобное больше не повторилось, – продолжал директор.

– Да? Теперь все ваши учителя моложе шестнадцати лет? Или ученицы повзрослели?

Произнеся эти слова, Эдди тут же о них пожалела. Она взяла свою куртку и с достоинством встала.

– Думаю, доктор Тейер, мы с Амосом должны все взвесить, – чопорно заявила она и вышла, чтобы не наломать еще больше дров.

 

– Когда переносишь переменную в эту сторону, делишь ее, – объяснял Томас, – ты как будто дергаешь у нее из‑под ног коврик… и она исчезает на этой стороне от знака равенства.

Челси сидела так близко, что Томас не переставал дивиться, как ему вообще удается объяснять ей азы алгебры. Одного запаха ее шампуня, яблочного с нотками мяты, было достаточно, чтобы у него закружилась голова. Боже, а то, как она нагнулась над тетрадью, чтобы видеть, что он написал… Ее волосы касались металлической спирали, на которой держались листы тетради, и Томас мог думать только об одном: каково оно, когда эти локоны касаются твоей кожи?

Томас сделал глубокий вдох и отодвинулся на несколько сантиметров. Не помогло, ведь они сидели на кровати Челси – на ее кровати! – где она спала в чем‑то розовом и тонком (он видел, что из‑под подушки выглядывает ее пижама).

Когда он отодвинулся, Челси улыбнулась.

– Я начинаю понимать.

Она придвинулась, уничтожая буферную зону, которую он намеренно оставил. Потом написала карандашом А = 5В + 1/4С и победно улыбнулась Томасу.

– Правильно?

Томас кивнул. Она завопила от радости, а он еще немного отодвинулся. Челси пригласила его, чтобы он объяснил математику, а не набрасывался на нее. Тяжело сглотнув, он заставил себя не думать о том, какая она красивая, когда улыбается, и отсел еще чуть дальше. Его рука скользнула под ее одеяло и наткнулась на что‑то твердое. Из‑под одеяла выпала черно‑белая тетрадь.

– Что это? – спросил он, когда Челси поспешно схватила ее.

– Ничего.

Она сунула тетрадь себе под ногу.

– Почему же ты тогда разволновалась?

Челси прикусила нижнюю губу.

– Это дневник, понятно?

Томас ни за что не стал бы читать чужой дневник, но все же не переставал удивляться тому, что Челси не хотела, чтобы он его видел. Неужели – о боже! – там написано о нем? Он взглянул на черно‑белую обложку, пытаясь прочесть надпись на ней. «Книга…» – увидел он.

Внезапно Челси оказалась у него в объятиях и повалила его на подушки, от которых исходил ее запах. Этот запах окутал его самой изумительной из паутин.

– Сколько сейчас стоят услуги репетитора по математике? – прошептала она.

«Ущипните меня, – подумал Томас, – я, наверное, сплю».

– Один поцелуй, – услышал он собственный голос, – и мы в расчете.

И тогда ее губы прижались к его губам. На секунду Челси отпрянула. В ее глазах читалось удивление, как будто она сама от себя подобного не ожидала… и была удивлена, насколько первая попытка пришлась ей по вкусу. На этот раз они подались друг к другу намного медленнее. Томас был настолько ошеломлен, когда почувствовал на себе невесомое тело богини, ее сладкое дыхание, что не заметил, как Челси спрятала дневник между кроватью и стеной.

 

Джордан внимательно изучал историю болезни девятилетней Джиллиан. Это объясняет, почему он даже головы не поднял, когда Селена открыла дверцу со стороны пассажира и опустилась рядом с ним на сиденье с таким выражением лица, что и медуза Горюна окаменела бы.

– Ты не поверишь! – воскликнула она.

Джордан только хмыкнул.

– Завод бастует. Деталь можно не ждать. Черт, придется брать машину напрокат!

– Может быть, еще не время.

Селена повернулась к нему.

– Потрудись‑ка объяснить.

Но Джордан так и не оторвался от бумаг, поэтому Селена просто выхватила папку у него из рук.

– Что тебя так заинтересовало? – Она взглянула на обложку. – История болезни Джиллиан Дункан? И Гулиган отдал ее тебе по доброй воле?

Джордан пожал плечами.

– Дареному коню в зубы не смотрят. Послушай, что здесь написано. Какая красота! «Признаков психоза не выявлено… информация, полученная из параллельных источников, противоречит ее словам… умеет ловко манипулировать людьми… замечены случаи неправдивых сведений о межличностных отношениях». – Он улыбнулся. – А еще она подворовывала в магазинах.

– Дай‑ка мне. – Селена открыла папку и пробежала глазами написанное. – Почему она обратилась к психиатру, когда ей было всего девять?

– Умерла ее мать.

Селена негромко присвистнула.

– Стоит ее пожалеть.

– Пожалей лучше Джека Сент‑Брайда, – посоветовал Джордан.

– И что ты намерен с этим делать?

Он пожал плечами.

– Если нужно, использую это, чтобы вывести ее на чистую воду.

– Но предполагается, что сейчас ей гораздо лучше.

Он приподнял бровь.

– Кто может сказать, как Джиллиан Дункан отреагирует на стресс? Мы имеет дело с девочкой, которая, как видно из документов, говорит то, что ей нужно, чтобы привлечь к себе внимание.

Селена поморщилась.

– Ненавижу, когда ты проверяешь свой план защиты на мне.

– Да, и что ты скажешь?

– Присяжные этого не допустят. Ты слишком давишь на потерпевшую. Ты подорвешь доверие к себе.

– Полагаешь? – вздохнул он. – Возможно, ты права.

– К тому же вполне вероятно, что лжет именно Сент‑Брайд.

– Да, – вынужден был признать Джордан, – вполне вероятно. – Он побарабанил пальцами по рулевому колесу, глядя прямо перед собой. – Ну что, будем искать прокат автомобилей?

Селена уже возилась с ремнем безопасности.

– Я никуда не спешу, – ответила она.

 

От его прикосновения плавилась кожа. Его рука скользнула вверх по бедру на талию, погладила ее грудь. Горячая, как нагретый на солнце камень. Она замерла, надеясь, что он уберет руку, и молясь, чтобы он этого не сделал.

– Вы готовы к неожиданностям? – спросил радиоведущий, и это разбудило Мэг.

Она перекатилась на кровати и ударила по кнопке будильника, чтобы он заткнулся.

В дверь постучали.

– Ты проснулась? – спросила мама.

– Да, – пробормотала Мэг.

Вместо того чтобы вставать, она продолжала таращиться в потолок, удивляясь, почему проснулась вся в поту и дышит так тяжело, как будто пробежала несколько километров.

 

Чарли изо всех сил старался не обращать внимания на торчащие клочья волос, которые теперь были прической Джиллиан Дункан. Он в Майами достаточно насмотрелся на потерпевших, чтобы понять: девочка сама такое с собой сотворила. Уж лучше волосы, чем резать руки или, хуже того, пытаться покончить с собой.

– Прежде всего, запомни, – напутствовал он, когда вел Джиллиан по полицейскому участку, – сохраняй спокойствие. У тебя столько времени для опознания, сколько потребуется.

Она кивнула, но Чарли видел, что Джилли нервничает. Он взглянул на Мэтта. Тот пожал плечами. Сегодня впервые они настояли на том, чтобы Джиллиан во время опознания была без отца, и теперь, когда ее лишили якоря, она просто плыла по течению. Но Мэтг был категоричен: рядом не должно быть никого, кто мог бы повлиять на Джиллиан. Даже Амоса Дункана.

Мэтт обогнал их и открыл дверь. За ними наблюдал полицейский в форме.

– Хорошо.

Чарли подвел Джиллиан к столу. Они с Мэттом остались у нее за спиной.

– Ты узнаешь тот, который видела тогда ночью?

На столе лежало шесть презервативов всевозможных цветов и разновидностей. Чарли знал это точно, потому что Мэтт послал его в аптеку, чтобы он купил разные образцы. Тут были ребристые, бесцветные, мерцающие в темноте… И среди них лежал тот, который Чарли взял с туалетного столика у кровати Эдди Пибоди.

Дрожащим голосом Джиллиан поинтересовалась:

– А можно… можно их потрогать?

– Конечно.

Она потянулась к пурпурной упаковке с «Троянцем», но потом ее рука переместилась левее, пальцы пробежали по упаковке «Контемпо», двум «Лайф‑Стайл» и «Дюрексу». Она взяла «Дюрекс», а после лежащий рядом с ним «Прайм»…

Неожиданно Джилли швырнула презерватив на стол и закрыла лицо руками.

– Я не знаю, – заплакала она. – Было темно… а я… я так испугалась… и…

Мэтт кивнул в сторону Джиллиан, и Чарли тут же обнял ее за плечи.

– Все хорошо, милая, успокойся.

– Но вы же хотите, чтобы я выбрала какой‑то. Как улику.

– У нас есть другие улики, – заверил Мэтт.

Джилли громко шмыгнула носом.

– Правда?

– Да, – успокоил ее Чарли. – Это всего лишь последний штрих. Все нормально?

Она кивнула.

– Нормально.

– Хочешь прекратить?

– Нет. – Джилли повернулась к столу и сжала кулаки, как будто пытаясь заставить себя вспомнить. – Он был пурпурный, – сказала она через минуту. – Упаковка была пурпурная. – Джилли улыбнулась, и ее лицо преобразилось. – Я права, нет?

– Еще бы! – сказал Мэтт, убирая презервативы со стола.

Чарли открыл дверь.

– Джо, – обратился он к стоящему в коридоре полицейскому. – Отведи, пожалуйста, мисс Дункан к отцу.

– Есть, лейтенант.

Чарли какое‑то время смотрел вслед Джиллиан, потом вернулся в кабинет к прокурору. Засунул руки в карманы.

– Она выбрала «Троянца».

Мэтт кивнул.

– Сожалею, – заключил он, – но из дома ты изъял не эту марку.

 

«Джек обрадуется».

Неожиданная мысль словно обухом огрела Джордана по голове, лишив возможности соображать. К его величайшему изумлению, в деле, которое он в тот вечер получил от Мэтта Гулигана, упоминались вещи, которые на самом деле можно трактовать в пользу подзащитного.

Джордан выпустил колечко сигарного дыма и вытянул голые ноги на крыльце. На его коленях лежал рапорт Чарли Сакстона. Рядом на деревянном полу – показания свидетельниц и удивительные результаты опознания презерватива. Не хватало только выводов экспертизы, которые задерживались на неделю из‑за загруженности лаборатории.

Минувшие две недели не убедили Джордана в том, что Джек Сент‑Брайд невиновен. Он был уверен: упрямое заявление Джека, что его там «и близко не было», есть не что иное, как попытка выдать желаемое за действительное. Его поведение а‑ля Нельсон Мандела в тюрьме не дает оснований считать, что совесть у него чиста, скорее свидетельствует о занудстве. А эта идиотская история о лентах на деревьях только еще больше подрывает к нему доверие, в довесок к выпитому в тот вечер виски.

Сейчас, изучая материалы дела, переданные окружным прокурором, Джордан сомневался, что обвинение Джека Сент‑Брайда – не выдумка.

Он открыл дверь и прокрался по коридору к собственной спальне, которую, как истинный джентльмен, уступил Селене. Свет месяца заливал комнату, и на мгновение от вида этой женщины, спящей на его кровати, у Джордана перехватило дыхание. Он ничуть не удивился, когда Селена почувствовала его присутствие и тут же проснулась. Ее рука скользнула под подушку.

– Ты же не спишь с пистолетом под подушкой в моем доме? – пробормотал Джордан. – Похоже, на этот раз мне повезло.

Селена повернулась на бок.

– Выйди из моей спальни, Джордан, – пробурчала она из‑под одеяла.

– Это моя спальня.

– Тем не менее твое присутствие здесь нежелательно. Тебе прямо сказано: «Уходи». Если только ты не набрался у своего клиента опыта в отношениях с женщинами.

– Как раз о Джеке я и хотел с тобой поговорить.

Селена, смирившись, перевернулась на спину.

– В три ночи?

– В четыре. Но какая разница? – Джордан присел на кровать возле Селены. – Ты читала материалы дела?

– Кое‑что.

– Там есть пробелы.

Она пожала плечами.

– В делах всегда есть пробелы. По крайней мере, так ты мне говоришь.

– В половине случаев я лгу, но только не в этот раз.

– Итак?

– Царапина. Помнишь, я тебе рассказывал? Лечение у психиатра. Да и версии девочек кое в чем расходятся.

– А как насчет вещественных доказательств?

– Результатов пока нет, – признался Джордан.

Селена просмотрела копии документов и взглянула на него.

– Но ты же не думаешь…

– Да, – подтвердил Джордан. – Вероятно, Джек говорит правду.

Мэтту снился кошмар.

Он находится в суде и смотрит на присяжных так, словно хочет их загипнотизировать, потому что дела об изнасиловании на самом деле выигрывает тот, кому присяжные больше верят.

– Мистер Гулиган! – обращается к нему судья.

– Да, Ваша честь. Прошу прощения. – Он пытается ослабить галстук, чтобы не задохнуться. – Обвинение вызывает Джиллиан Дункан.

Вспышки камер, суета, присутствующие вытягивают шеи, чтобы увидеть, как к месту для дачи свидетельских показаний идет главный свидетель обвинения. Но двери не открываются, Джиллиан в зале суда не появляется. Мэтт пытается узнать у пристава, где свидетельница, но его останавливает голос судьи:

– Господин прокурор, у вас какие‑то проблемы?

– Я не могу найти своего свидетеля, – признается Мэтт.

– Она уже здесь, – указывает судья на место свидетеля.

Мэтт видит пустую трибуну, но все равно быстро подходит к ней, хотя ноги его не слушаются, и кладет руку на резной барьер.

– Назовите, пожалуйста, для протокола свое имя, – просит он.

В ответ молчание. Мэтт осматривает свидетельскую трибуну и видит, что у ее основания лежит его собственная дочь. Молли улыбается ему, как будто знает, что он сможет ее спасти.

 

Джордан с некоторым злорадством смотрел, как в крошечную комнату для свиданий в сопровождении конвоира, потирая сонные глаза, входит Джек.

– Джордан? – удивился он. – Сейчас же ночь!

– Раньше это тебя не останавливало.

Он откинулся назад, разглядывая своего подзащитного.

– Что? – спросил Джек, глядя на свой комбинезон, как будто на нем появились пятна крови или другие обличающие его улики. – Мне уже вынесли приговор?

При этих словах Джордан чуть не расплылся в улыбке.

– Ты бы обязательно присутствовал со мной в зале суда.

– Тогда зачем вы пришли?

Джордан положил локти на стол.

– Потому что на меня снизошло озарение, – медленно произнес он.

Джек с сомнением посмотрел на адвоката.

– Рад за вас.

– На самом деле радуйся за себя. – Он придвинул Джеку через стол пластиковую папку. – Сегодня прокурор передал мне материалы дела. Не хватает только результатов экспертизы. – Глядя, как Джек открывает папку и просматривает документы, Джордан смущенно откашлялся. – Я редко это говорю, а в глаза подзащитному – вообще никогда, так что это дается мне нелегко. Господи… – Он покачал головой, и его шею залила краска стыда. – Всего три слова, а я не могу их произнести.

Джек настороженно посмотрел на адвоката.

– Вы же не станете признаваться мне в любви, нет?

– Нет, конечно! – возмутился Джордан. – Я тебе верю.

Теперь у Джека перехватило дыхание.

– Что‑что?

– Я думаю, что Джиллиан лжет. Не знаю, где ты был той ночью, но явно не с ней.

Он видел, как глаза Джека потемнели от удивления.

– Я бы и так попытался тебя вытащить, – честно признался Джордан, – но теперь по‑настоящему этого хочу.

Он почувствовал, как кружится голова. Какое пьянящее чувство! Как будто внутри что‑то оборвалось, и теперь он может свернуть горы и победить великанов.

Джек потрясенно отвернулся.

– Не могу поверить.

Джордан засмеялся.

– Джек, – заверил он, – ты не один такой.

 

Год

Нью‑Йорк

 

Девушку нужно напоить – таково первое правило.

Если она не будет готова вот‑вот отключиться, то может взбрыкнуть и все испортить прямо посреди веселья. Случалось, что кто‑то пугался и хватался за вещи, но обычно одной бутылки пива было достаточно, чтобы убедить ее остаться. В конце концов, изначально она пришла сюда именно за этим.

В каком‑то смысле эту идею подсказал им тренер. Кое‑кто из ребят злился из‑за времени, которое отводилось им для игры на поле, вспыхивали ссоры, игроки «подрезали» друг друга, как только тренер отворачивался. «Футбол – командная игра, – говорил он, – здесь нет места соперничеству». Он пытался убедить их, что качество игры напрямую зависит от взаимоотношений за пределами поля. «Посетите вместе Эмпайр‑стейт‑билдинг, – советовал он, – сходите в боулинг, съешьте пиццу в "Маленькой Италии"». Но футбольная команда Колумбийского университета выбрала другое совместное развлечение.

Вокруг их команды всегда крутились девушки – футбольные фанатки, которых заботил не столько спорт, сколько то, чтобы их видели в компании с победителями. По молчаливому согласию право выбора одной из толпы принадлежало игроку, забившему больше мячей. Он усиленно потчевал избранницу спиртным, хотя обычно они уже приходили готовыми и сговорчивыми, а после перепихона интересовался, не хочет ли она продолжить с кем‑нибудь из его друзей. Как только девушка отключалась, ее трахали все одиннадцать игроков команды.

Джек продирался между собравшимися, пытаясь добраться до святого Грааля с пивом. Он был не в восторге от этой традиции, ему никогда не нравилось делиться тем, что он считал своим. Но в этом сезоне он забил больше всех мячей, был первым… и притвориться, что он единственный, было несложно.

Он наполнил два пластмассовых стаканчика и вернулся. У девушки были зеленые глаза и грудь, которая, похоже, уместилась бы в его ладони. Ее имени Джек не помнил.

– Держи, – протянул он ей стаканчик со своей самой ослепительной улыбкой.

– Спасибо. – Она взяла пиво и тут же прижалась к нему, как будто ее толкнули в спину. – Извини. Слишком много людей.

Она состроила ему глазки, чуть скосила их из‑под ресниц, и член Джека напрягся, как железнодорожный костыль.

– Может, пойдем куда‑нибудь в более тихое место?

– Идем.

Он потянул ее за руку в спальню. Чад, его сосед по комнате, стоял у двери.

– Оставь и мне немного, – сказал он.

Джек закрыл дверь. Девушка обошла комнату, прикоснулась к трофеям на полках, к его спортивной форме, к потрепанному футбольному мячу, который еще в детстве подарил ему отец.

Джек положил руки ей на плечи.

– Понравилось что‑нибудь?

Она повернулась к нему.

– Да.

И поцеловала его.

 

Музыку нужно было прикрутить. Джек натянул на голову подушку, чтобы заглушить звук. Один бас его убивал.

Рядом с ним, разметавшись, лежала на животе девушка. Наверное, он отключился. После всего. Забиться бы сейчас под одеяло… Вот только его ждут игроки команды.

Тук, тук, тук.

– Джек! – раздался из‑за двери приглушенный голос Чада. – Джек, выходи!

Голый Джек скатился с кровати и приоткрыл дверь.

– Я еще не закончил.

– Не о том речь. Приехала твоя мать.

– Мама?

Несмотря на то что его родители жили в Верхнем Ист‑Сайде, откуда до университета было рукой подать, виделись они редко. Старшее поколение Сент‑Брайдов вращалось в других кругах.

Уже почти полночь. Завтра суббота. Джек взглянул поверх плеча Чада и заметил безупречно одетую мать, которая смотрелась здесь, как тепличное растение в зарослях сорняков. Он надел джинсы, натянул через голову рубашку. Выходя из комнаты, он увидел, что Чад расстегнул джинсы и устроился рядом с девушкой.

Джек почувствовал укол совести. Синтия. Ее зовут Синтия. Она рассказала ему о своем отце фермере, который косил сено кругами и все кролики выбегали в центр круга.

– Чад, – негромко позвал он.

Тот поднял голову.

– Что?

«Может быть, она не хочет? Может, нужно, по крайней мере, ее спросить, а не будить, грубо наваливаясь?»

– Джек! – пробормотала она и потянулась, стараясь сбросить с себя Чада.

«Это не мое дело, – пожав плечами, решил Джек. – Не мое».

Выбросив ненужные мысли из головы, он попытался пробраться через толпу. За последние двадцать минут людей собралось еще больше, если такое вообще возможно.

– Мама, что с тобой?

Анна‑Лиза взглянула на сына. Хотела что‑то сказать и прикрыла рот рукой.

– Мама, я могу объяснить…

Она подняла глаза, в них стояли слезы.

– Джек, твой отец умер.

 

На похороны пришло огромное количество народу: финансовые воротилы, светские львицы и даже мэр Нью‑Йорка Эд Коч. Джек бродил по дому, где провел детство, в темно‑сером костюме, который надевал на собеседование при поступлении в университет, отвечал на рукопожатия и принимал соболезнования. Все хотели поговорить с ним, выразить сочувствие и сообщить, что его отец был великим человеком.

Мать сказала: «Не выдержало сердце». Ее до сих пор трясло. Джек решил, что причина в том, что ее не оказалось рядом с мужем, когда случилось несчастье. Она находилась в одном из своих «крестовых походов» и приехала домой, когда ей сообщили, что Джозефа Сент‑Брайда увезли в пресвитерианскую церковь.

Джек решил сбежать от доброжелателей к себе в комнату. Она до боли напоминала его комнату в общежитии – повсюду футбольные трофеи и связанные с ним предметы. Джек сел на узкую кровать и погладил пальцами голубую ленту на спинке кровати. За игру в премьер‑лиге. Ему было десять.

Играть в футбол его научил отец. Каждую субботу они гоняли мяч в Центральном парке. Джек закрыл глаза и представил, как маленький мальчик (он сам) и молодой мужчина (его отец) пытаются пробить оборону противника. Джек вздрогнул, когда понял, что сейчас он до боли похож на отца.

В коридоре раздались шаги. Наверное, это мама. Идет, чтобы велеть ему надеть приличествующую случаю мину и скорбеть на глазах у всех. Шаги стихли у двери комнаты, и Джек услышал разговор двух коллег отца.

– Такой молодой, – вздохнул один.

– Да, – засмеялся его собеседник. – Но какая смерть!

Приглушенный смешок.

– Знаешь, да? Кончил… и умер.

Джек вышел из комнаты, не глядя на смущенных мужчин. В гостиной он нашел глазами мать.

– Можно тебя на минутку?

– Подожди, милый, – ответила Анна‑Лиза.

– Нет, сейчас.

Джек не слышал, как мать объяснила, зачем ей нужно срочно отойти, но последовала за сыном в отцовскую библиотеку – большую, отделанную красным деревом комнату, забитую книжными полками.

– Что за спешка? Почему нельзя было поговорить после похорон? – удивилась Анна‑Лиза.

– Отчего он умер?

– Я же тебе говорила. Не выдержало сердце. Врачи сказали: внезапная остановка.

Джек шагнул вперед.

– Мама, как умер отец? – негромко спросил он.

Она долго смотрела на сына.

– У твоего отца случился сердечный приступ. Когда он резвился на проститутке.

– Что‑о?

– Я бы предпочла, чтобы присутствующие об этом не знали. Может быть, я себя обманываю, но если это, что маловероятно, еще не стало достоянием общественности, я бы хотела сохранить этот факт в тайне.

– Папа не мог так поступить. – Джек отрицательно покачал головой. – Он любил тебя.

Анна‑Лиза коснулась его щеки.

– Недостаточно сильно.

 

Как и любого мальчика из приличной нью‑йоркской семьи, мама постоянно предостерегала Джека, чтобы он держался подальше от этой части города, потому что здесь могли пырнуть ножом, ограбить и даже убить. Такси остановилось у многоквартирного дома, которыми, по всей видимости, изобилуют обветшалые районы всех крупных городов. Анна‑Лиза расплатилась с водителем и ступила на заплеванный тротуар, как будто входила в замок.

Джек не понимал мать. Сам он еще даже не простил отца, что уж говорить о том, чтобы наведаться к проститутке, которую он трахал перед смертью. Ему было любопытно, как мать намерена преодолеть первую преграду – запертую входную дверь. Но она нажала на кнопку звонка под номером квартиры, на которую ей указали, и четко произнесла:

– Я насчет Джозефа.

Что‑то зажужжало, и дверь открылась.

На третьем этаже их уже ждала женщина – худая, изможденная, с рыжими торчащими в разные стороны волосами. Она стояла, скрестив руки на груди, как будто тянула невидимую ленту. Когда она увидела Джека, ее рот округлился в беззвучное «О».

– Ты… ты так на него похож!

Джек отвернулся, делая вид, что рассматривает облупившиеся стены в коридоре.

Мать шагнула вперед.

– Здравствуйте, – сказала она, протягивая руку.

Джек знал, что мать долгие годы работала с неимущими, и все равно был потрясен тем, настолько естественно она держится.

– Я Анна‑Лиза Сент‑Брайд.

Женщина заморгала.

– Вы А? – спросила она.

– Прошу прощения?

Та опомнилась и, зардевшись, посторонилась.

– Проходите, пожалуйста.

Вся квартира была не больше комнаты в пентхаусе, где вырос Джек. Они оказались в гостиной – уютном уголке, где стоял потрепанный диван с цветастой обивкой и телевизор. «И здесь они этим занимались?» – удивился Джек. Горло жгло огнем. Ему хотелось прокричать, как он ненавидит эту квартиру, эту женщину. Ненавидит за то, что она украла его отца. Имея такую жену, его отец бегал вот к этой?!

– Я сама хотела вам позвонить, – призналась хозяйка. – Но все не решалась. Он кое‑что здесь оставил… Джозеф.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.