ИЗ АРХИВА П. Б. АКСЕЛЬРОДА 9 глава

ЧАСТЬ ВТОРАЯ

- 133 - 135 -

ПИСЬМА МАТРОСА АРСЕНИЯ СИЦКОГО

Арсений Сицкий - имя первого рабочего, по собственной инициативе обратившегося непосредственно к группе «Освобождение Труда», нашедшего у нее ответ на мучившие его вопросы о причинах эксплуатации и путях к освобождению рабочего класса и предложившего ей свои силы для распространения ее идей.

Сын дьякона в Городце, Нижегородской губернии, Арсений Сицкий прошел три класса нижегородской духовной семинарии, затем в 1884 г. уволился из семинарии и поступил на пароход, мечтая стать морским офицером. О своей дальнейшей судьбе он так рассказывает в одном из писем П. Аксельроду: «Здесь, на пароходах, испытал и выпил чашу рабочего до дна, и потому решительно отказался от всяких поползновений сделаться паразитом-бездельником - иметь труд более обеспеченный и свободный, не такой продолжительный, но быть помощником капитана, огрубеть, излениться, ничего не делать, привыкнуть волей-неволей грубо обращаться с матросами. Из боязни всех этих зол я забыл и думать о карьере».

Над общественными вопросами А. Сицкий начал задумываться с 1889 г., под влиянием переписки со студентом медицинской академии Н. С. Разумовым, бывшим нижегородским семинаристом. Будучи по всему своему душевному складу «искателем правды», первоначально он увлекся идеями Л. Толстого, сочинения которого были, по его выражению, «в моде» у помощников капитана на пароходе, на котором он служил, и следы этого увлечения нетрудно заметить во всех его письмах. По-видимому, с толстовства начался интерес Сицкого к «запрещенным книжкам». Плавая на частной яхте Кузнецова в Средиземном море, Сицкий имел возможность в заграничных портах посещать книжные лавочки и здесь напал на революционные брошюры, которые живо заинтересовали его и пробудили в нем желание лично сблизиться с социалистами.

Случайно в 1891 г. ему попалась брошюра М. Драгоманова, в которой автор приглашал желающих обращаться к нему за справками и разъяснениями.

Сицкий, воспользовавшись этим приглашением, обратился к Драгоманову с просьбой «указать путь, пo которому он мог бы сблизиться с социалистами, чтобы научиться познать истину, приобрести хоть какое-нибудь политическое образование и тогда, хотя бы на закате дней, принести свою лепту в сокровищницу жизни». Но это письмо, как и следующее, повторявшее ту же просьбу, осталось без ответа, - Драгоманов был в то время болен, и возможно, что письма матроса даже не. дошли до него.

В это время Сицкому попалась одна из изданных группой «Освобождение Труда» брошюр, на обложке которой был указан адрес типографии для обращения с заказами. Он послал письмо по этому адресу. Группа заинтересовалась матросом, ищущим связей с социалистами. Г. Плеханов, получивший от работавшего в типографии группы наборщика С. Левкова письмо матроса, переслал его в Цюрих П. Аксельроду, и последний написал Сицкому письмо, в котором предлагал ему заняться распространением с.-д. брошюр среди знакомых, а также написать что-нибудь о матросском быте для изданий группы. Не имея адреса Сицкого, П. Аксельрод послал это письмо в Женеву Г. Плеханову, который и отправил его матросу со своей припиской.

- 136 -

О том, какое впечатление произвело это письмо на матроса, и как в дальнейшем развивались его отношения к группе, мы узнаем из печатаемых ниже его писем к П. Аксельроду.

Но не только для Сицкого эта переписка была событием величайшей важности, - бережно и любовно относился к этой переписке и П. Аксельрод. К сожалению, редакция не имеет в своем распоряжении его писем к матросу, и трудно даже предположить, чтоб они сохранились. Но по ответным письмам Сицкого можно отчасти восстановить содержание этих писем.

Письма А. Сицкого мы воспроизводим здесь целиком.

1. А. Сицкий - Левкову

[Канны, 27 января 1892 г.]

Будьте здоровы, многоуважаемый Г. Левков[320] (иначе или точнее, к сожалению, не знаю Вас назвать).

Благодарю, благодарю Вас, Г. Левков.

Моя родина - село Скородум Нижегородской губернии, - от Нижнего Новгорода около 50 верст.

Я помню: когда меня отец вел, по окончании двухклассного училища в Городце, в Нижний Новгород, город далеко из луговой стороны был виден, расположенный на другом гористом берегу Волги. Я был страшно утомлен, так как уже с утра прошел больше сорока верст, но, когда увидел красивый город издали, как бы одетый легким, прозрачным, синим покрывалом, я тогда забыл совершенно усталость, почти забыл и тот страх, какой я ощущал, думая о тех учителях, каких мне придется встретить в новом училище. Отчасти похоже мое настоящее душевное состояние на то впечатление, которое я имел в детстве при виде Нижнего Новгорода. Положим, я очень хорошо знаю, что Вы все там трудитесь не ради того, чтобы получить благодарность, т. е. ради удовлетворения честолюбия или самолюбия, - но тем не менее я не могу молча принимать от Вас, г. Левков, те благодеяния, что Вы делаете мне. Спасибо Вам, г. Левков!

Судьба или просто слепой случай никогда меня не баловал, а всегда как-то так случается, что чего бы я ни захотел получить или достигнуть, никогда мне не удается сразу, а вечно приходится выжидать или бороться до последней крайности, чтобы достигнуть хоть какой-нибудь ничтожной, низкой цели. Дело в том, что я послал Вам деньги - 15 фр. 5 (17) января и при этом совершенно не знал, пойдем ли мы куда-нибудь яхтой, потому что у нас и сам капитан ничего наверное не знает; вздумается владельцу, г. Кузнецову, куда-нибудь пойти или зачем-нибудь послать яхту, - пришлет он из гостиницы записку: «Сегодня сниматься туда то», скажет в записке. Сейчас зажгут печи, разведут пары, вира (поднимай) якорь, и пошли. Во время русских рожд[ественских] праздников был у нас строитель этой яхты инженер Ватцон из Гренока в Шотландии; потому что яхта только в прошлом июле прошлого года была построена окончательно, в

- 137 -

августе пришла в Севастополь с самим Кузнецовым, встретившим яхту в Гавре. На пути в Севастополь рассмотрели, что одна из главных принадлежностей очень сложной машины довольно плохого достоинства и долго прослужить не может. Решили яхту отправить опять в непродолжительном времени в Гренок, - нашлись тут и другие принадлежности судовые, требующие или исправления или изменения; для осмотра и на совет был вызван Кузнецовым г. Ватцон, - к слову сказать, достойный всякого уважения. Но погода помешала нам выйти из гавани Канн на пробу для Ватцона - при Ватцоне, как на зло, свирепствовали в море сильные штормы - Ватцон так и уехал, а яхту решили послать с общего согласия и, конечно, главным образом, по желанию Кузнецова, не ранее апреля месяца, а до того времени яхта будет при Кузнецове самом, который если и снимется своей яхтой куда-нибудь из Канн, то не далее южных портов Франции и при том отличающихся здоровым, полезным климатом, так как он чахоточный. Во время пробы предполагали зайти куда-нибудь, в Тулон или Марсель, чтобы запастись углем; потом слышно было, когда Ватцон не дождался хорошей погоды, что уголь нам привезут по железной дороге из Марселя. В видах вот этих слухов я и послал Вам деньги, не предупредив ничего о возможности ухода яхты из Канн. Потом вдруг б (18) января получается известие от Кузнецова, что яхта должна сняться завтра в Марсель, в док, покрасить подводную часть и потом принять в угольные ямы полный груз угля. Мы снялись (19) января, а 18 мне послано было письмо из Annemasse[321] в красном конверте и писанное двумя господами, в котором, к моей большой радости, второй приписал несколько строк Г. Плеханов.

Право, я теперь невольно часто задаю себе вопрос: да стою ли я, достоин ли, чтобы со мной имели сношения какие-либо те господа, от которых я теперь получаю письма?!! Я скажу Вам содержание этого письма и другого, которое я получил из того же Annemasse, как раз вместе с Вашим, все здесь же - в Марселе. Главное содержание за подписью Г. Плеханова письма такого рода: говорит неизвестный[322], что все книги, какие я просил, посылаются, потом предлагают прислать еще по экземпляру или по два Ваших Женевских изданий, если только я пожелаю и если у меня есть знакомые в России, интересующиеся книгами, и, главное, если я могу взять книги с собою; потом, мне неизвестный господин делает честь - предлагает написать что-нибудь о матросском быте, обещая поправить мой слог. Г. Плеханов успокаивает меня на счет начальства и подтверждает, чтобы я писал. Не зная адреса писавших мне это письмо, отвечу Вам на него, Г. Левков. Но прошу Вас, будьте так добры, сообщите им мой ответ.

За книги, конечно, я глубоко благодарен. Описать матросский быт в «Русском Обществе Пароходства и Торговли» и притеснения там матросов я уже сделал некоторого рода вступление или просто начинаю в свободные вечера понемногу писать[323]. Заранее покорнейше прошу извинить меня, когда я пришлю Вам свое описание матросского быта, потому что, кроме того, что я глуп и не образован, еще и помещение наше гораздо более моей неспособности мешает написать что-нибудь и сколько-н[ибудь] систематическое и порядочное. Представьте себе кубрик, в котором мы, матросы и кочегары, помещаемся в количестве 32 человек.

- 138 -

Вы сидите за общим столом, - с вами вместе рядим сидят 8-10 человек; играют в карты или поют, а чаще рассказывают все подробности про кабачки и дома терпимости, где они вчера или ранее, или же сегодня подвизались. Затем встаем мы на работу 1/2шестого, а кончаем теперь, зимой, в 5 ч. чрез одну ночь, другую надо стоять на вахте - часовым по палубе. Поужинаешь, умоешься, сядешь писать или читать, но больше двух-трех часов заниматься нельзя, - иначе завтра тяжело будет работать, - даже будешь чувствовать себя немного как будто нездоровым.

На счет книг: мы в Россию не попадем ранее конца лета, потому что в апреле пойдем в Гренок, там пробудем наименьшее полтора месяца. А когда пойдем в Россию, то неизвестно, в какой порт, - в Петербург, Одессу или в Севастополь. Но всего вероятнее, что пойдем прямо в Севастополь, потому что яхта севастопольского яхт-клуба и потому, главное, что недалеко от Севастополя Кузнецов имеет роскошную дачу-имение - «Форос», в которой он желает пожить немного, потому что прошлое лето был в своем «Форосе» только два-три дня. А так как мы пойдем в Севастополь, то я легко могу спрятать книги, потому что севастопольская таможня непрактична в розыске запрещенных плодов даже в виде шелка, а о книгах им никогда и в голову не придет. При том же, когда придет яхта, чиновников таможенных, как дважды два, будут поить шампанским, а простые досмотрщики постараются напиться у нас в кубрике. Знакомые у меня найдутся такие, которые интересуются книгами, и я, конечно, буду на высоте счастия и блаженства, если мне удастся послать и раздать Ваши книги интересующимся ими. Да, я постараюсь, сколько моих сил хватит, распространить ваши книги, но, конечно, постараюсь также быть осторожным, чтобы не встретить contra (сопротивления). В этом случае особенно было бы прискорбно, потому что я только еще приближаюсь к тем вратам, за которыми жизнь человека, а не подобие ее только.

Я не знаю, какое количество книг, объем их вы намерены прислать, а потому и не могу наверное ответить Вам, куда и когда их удобнее для меня можно будет прислать. Если количество довольно внушительно и объем солиден, то по-моему прислать их лучше в два-три раза с малыми промежутками времени; если нет, то можно разом все. Затем, есть слухи, что вскоре по возвращении в Канн, яхта с Кузнецовым в председательстве пойдет в Корсику, - какой порт, не знаю. Поэтому, подождите присылать, пока я не узнаю навернее, и тогда буду иметь честь сообщить Вам.

Передайте, прошу Вас, Г. Левков, Г. Плеханову мою глубочайшую признательность Ему за Его доброе внимание ко мне; что же, может быть, я когда-нибудь оправдаю Его внимание, может быть, я не настолько подл и бессилен, чтобы, хотя со временем, не оправдать Его доверие! По крайней мере, я надеюсь. Передайте, прошу Вас, и тому Господину, что написал это письмо с припиской Г. Плеханова; я охотно - с радостью и благодарный принимаю Его предложение на счет книг; при том, может быть, те, которые будут читать Ваши книги, сами добровольно пожелают заплатить их стоимость, и тогда я перешлю Вам деньги. Письмо,

- 139 -

которое я получил в один вечер с письмом от Вас, многоуважаемый г. Левков, именно 14 (26) января, было за подписью Господина «Kouzma Lakhotzky»[324]; адрес господина Лакотского: Ch. Dancet, 15 II. Из этого адреса, пусть извинит меня г. Лакотский, я ничего не понял; не понял, главное, город или место, куда я должен послать Ему ответ. Покорнейше прошу извинить меня, что и на это письмо отвечаю Вам же, многоуважаемый г. Левков!

Что же я могу ответить г. Лакотскому? Только то, что спасибо и спасибо Вам всем, Господа! Я сожалею, что много хлопот Вам наделал с книгами, но впрочем иначе и быть не могло: я, начинающий учиться уму-разуму, естественно со страхом и трепетом приступаю к этому учению, а наше начальство в общем не совсем-то либералы, но больше имеют закваску Р[усского] Общества П[ароходства] и Т[орговли]. Нужно признаться, - я раньше, чем послать Вам, многоуважаемый г. Левков, письмо с просьбой сообщить мне свой адрес для присылки денег на Ваше имя, - писал уже два раза г. Драгоманову - редактору «Громады»[325] ; в письмах я просил г. Драгоманова, опираясь на post scriptum его книжки, имеющейся у меня, «Письмо Белинского к Гоголю» (все вопросы, заявления и предложения могут быть адресуемы на его имя, чтобы г. Драгоманов указал мне путь, по которому я мог бы сблизиться с социалистами, чтобы научиться, познать истину, приобрести хоть какое-нибудь политическое образование и тогда, хотя бы на закате дней, принести свою лепту в сокровищницу жизни. С этой же целью я и спрашивал о нем в предыдущем письме, не получая с своей стороны никакого ответа. Теперь читаю и узнаю из письма г. Лакотского, что он серьезно болен. Ужели прекратится Его деятельность?!!

Да! Я отвечаю г. Лакотскому, - я бы покорнейше просил Вас, г. Лакотский, будьте так добры, если это не затрудняет Вас, сообщите мне, как здоровье г. Драгоманова. Благодарю Вас, г. Лакотский, оставайтесь здоровы и счастливы! От души благодарный - к Вашим услугам Арсений Сицкий.

Теперь буду кончать свое послание Вам, многоуважаемый г. Левков. Я писал о матросах, начинающих знакомиться с книжными лавками заграницей, разумея именно себя и еще двоих-троих матросов, служивших со мной на пароходе «Русского Общества П. и Т.» «Нахимов». А мы познакомились благодаря сочинениям Толстого, который вошел было в моду у помощников капитана на «Нахимове»; один же из нас был во время оно подпоручиком армейским и потому имел милость старшего помощника, бывшего флотского офицера. Не надеюсь, чтобы он в настоящее время плавал на «Нахимове», потому что, когда я имел в Севастополе перейти на яхту с «Нахимова», знал, что он намерен был прожить зиму на берегу, не желая подвергаться на старом пароходе всевозможным штормам и непогодам. Но, во всяком случае, я во что бы то ни стало узнаю его адрес и сообщу ему великую радость насчет книг; мы с ним раньше все собирались выписывать книги, да некогда было ходить, разыскивать способ узнать адрес.

При этом я надеюсь, что через него еще несколько лиц уже познакомилось с женевскими изданиями, потому [что] в Р.О.П. и Т., да и вообще на пароходах, часто попадаются довольно грамотные матросы, способные читать не одни

- 140 -

сказки и рассказы. Я буду надеяться, - авось, на пароходах, постепенно, возрастет количество читателей таких книжек. Вот на яхте все грамотные, все читают газеты и книги-романы. Но читать женевские и лондонские книжки есть в некоторых охота, но боятся, страшно боятся, один другого боятся; отчасти эта боязнь основательна, потому есть такие субъекты, [что] с пьяных глаз во время ссоры разблаговестят и тогда, наверное, со стороны начальства последует опала. Но мне страшно хочется завлечь их на доброе и полезное; ввиду этого я осмеливаюсь просить у Вас, мой добрый многоуважаемый г. Левков, не пришлете ли Вы мне в кредит (потому у меня сейчас денег нет) несколько книжек легкого содержания вроде рассказов или повестей, чтобы мои сослуживцы легко могли понимать и понемногу осваиваться и терять страх свой пред социализмом. Тогда бы они, конечно, сами старались охранять друг друга от начальства. Может быть, тогда многие бы не так часто ходили в кабак и дома терпимости, т. е. незаметно для самих себя сократили безнравственное и беспардонное времяпрепровождение. Когда будем стоять на доке в исправлении в Англии, в Греноке, наверное, всего успешнее тогда, может быть, введено между нашими чтение о запрещенном плоде, так как Гренок город небольшой, скучный и всегда с пасмурными, дождливыми погодами, по рассказам. А я бы, как только раздобудусь деньгами, прислал бы Вам стоимость этих книг.

Извините, никак не мог отправить письма (27) 15 января; кончаю это письмо уже на пути в Канн - в море. Снялись из Марселя около 6 ч., вечера; расстояние - 12 часов обыкновенной скорости парохода - 11 узлов (миль морских) в час (миля - 1,5 вер.). Яхта «Форос» длиною 260 фут., водоизмещение ее - 2050 тонн; машина 2000 индикаторных сил; электрическое освещение повсюду; женский салон с продолговатым кумполом (светлый люк) из цветных стекол, отделан с царской роскошью; камин, как у петербургского аристократа на женской половине; ковры и при дверях подножные овчинки по всем каютам и салонам; идя из курительной вниз по лестнице широкой - внизу по сторонам около стен ружья и кинжалы стоят; затем прямо против лестницы широкие двери в столовую обширную, могущую накормить или вместить обедающих за двумя столами, которые там стоят, не менее 40-50 человек. Кузнецов помещается на яхте, как во дворце; роскошь всюду; комнаты высокие; электрические лампочки даже в иллюминаторах (окнах), которые прикрываются от нескромного глаза разноцветными матовыми окнами. В курительной довольно порядочная библиотека из отборных новейших научных сочинений в прекрасных переплетах. Спальная постель на широких кроватях в каютах - чисто царская; грешный человек, я ничего подобного раньше не видел.

Снялись из Севастополя 23 октября, пришли в Неаполь, простояли около недели или больше. - Приехала одна какая то Б... - женщина, как говорят, при здоровьи - с мужем стариком, которым, к слову, ворочает, как истуканом. Начались интимные отношения с Кузнецовым. С этими гостями отправились в Палермо на Сицилии - на выставку, потом в Тора-дель-Анунциато, что по другую сторону Везувия. Скоро отсюда ушли мимо Кастелля-

- 141 -

Мары и Сорренто - в Чивита-Веккиа, - отсюда скоро ушли, оставив доброго старика Б... на берегу, как неспособного переносить качку. Пришли в Вилла-Франка, а на другой день пришли в Канн, где простояли около двух месяцев.

Завтра, быть может, я получу книги. Кузнецов чахоточный и питается морским воздухом в местах с здоровым климатом. В будущем он предполагает везде побывать.

Спасибо вечное Вам, низко Вам кланяюсь. Будьте здоровы и счастливы; благодарный - в большом долгу - Ваш слуга Арсений Сицкий.

Книг все-таки не получил, хотя писали, что будут посланы до востребования. Мы пришли и стоим в Канне; адрес известный Вам - верный - прошу Вас, посылайте.

Простоим обязательно столько, чтобы Вы могли успеть прислать книги. Известный АрсенийСицкий.

2. А. Сицкий - П. Б. Аксельроду

[Канны, 2? февраля 1892 r.J

Многоуважаемый г. Аксельрод!

Письмо Ваше получил, - постараюсь ответить Вам решительно и определенно-точно.

Служа на пароходе «Нахимов», я неоднократно имел случай говорить с одним из своих сослуживцев по поводу моей будущей жизни, - ее смысла и цели деятельности. Теперь, наконец, я нашел путь, по которому во что бы то ни стало должен идти. Вы, многоуважаемый г. Аксельрод, в близком будущем надеетесь назвать меня своим товарищем по деятельности? Если я достигну того знания, при коем действительно, в полном смысле, буду полезным деятелем

- 142 -

в освобождении народа, - тогда цель моя будет достигнута, стремление к сознательной жизни борца за свободу, в обширном смысле, [за] равенство полное и за правду, - вполне будет удовлетворено. Да! я отлично понимаю и сознаю, - тех брошюр и книг вашего издания, какие у меня есть, более чем недостаточно для того, чтобы быть на деле истинным, непоколебимым и сознательным борцом против разноцветных эксплуататоров. Я должен и искренно душевно желаю учиться и знаю - придется много еще учиться и совершенствоваться умственно и нравственно; поэтому, я не могу и других обманывать, - близкое будущее нельзя, по всей вероятности, определить несколькими месяцами. Но тем не менее до того счастливого дня и часа, когда я почувствую себя на ногах и твердую почву под собой, - до тех пор ни в каком случае я не останусь и не буду жить, лишь бы жить. Всеми силами буду искать случаи и средства распространить понятия о свободе, равенстве и правах на обладание всякого всеми благами земными. Да, я повторяю, жить - бороться, бороться для того, чтобы жить, ни шагу не отступать назад и отдаться этому делу для достижения раз намеченной цели - вот мое искреннее пламенное желание. Я искал, думал, ломал голову, часто приходил в отчаяние, - не находил смысла в своей жизни, переносил все и вся от эксплуататоров и их усердных слуг, - не видел пределов всем угнетениям, еще ужаснее, не находил средств никаких бороться против притеснителей. Ломал голову, как, почему и когда появились, появлялись и появляются рабы и господа; почему с уничтожением крепостного права бедным, неимущим и малоимущим еще хуже живется; почему, например, городовой рабочего бьет по морде среди улицы и белого дня, а богатый губернатору брат, и губернатор для богатого всегда готов десяток бедняков посадить в «холодную» с приказом городовым «сокрушить члены и мускулы негодяям»?!! Теперь я знаю чуть ли не причину всех причин, знаю и последнее следствие из предшествующих причин и следствий; мало того, я знаю теперь, что все это можно и нужно изменить, и что если мы сами не согласимся заранее разрубить узел, то все-таки придет время, он поневоле распадется, а потому, чем ожидать у моря погоды, нужно встать и идти по намеченному направлению. Теперь я отчасти знаю и средства, какие нужно употребить, чтобы вернее и скорее достигнуть той страны, где не темнеют неба своды и не проходит тишина. Отвечая, поэтому, многоуважаемый г. Аксельрод, на Ваши же слова, я сам обращаюсь к Вам и Вашим друзьям и товарищам: Прошу Вас, Господа, не оставьте меня своими советами, наставлениями и, наконец, помощью в приобретении тех знаний, какие только нужны всякому, кто желает не ради своей личной пользы, не из расчетов своекорыстных и тем менее из тщеславия, - быть и жить сознательно для пользы всех угнетенных и слабых, - тем более, я сам угнетен и слаб, - но желаю во что бы то ни стало укрепиться для борьбы.

Право, мне порой кажется теперь, как будто я не Сицкий, а кто-то другой, и как будто я или вступил в новую жизнь, умерши в старой жизни, или переселился в какую-то чудную страну, где не боишься умереть с голоду, где никто меня не обругает и ничем не оскорбит, не обидит, как будто я теперь совсем

- 143 -

вольный и нет надо мной хищных и кровожадных чудовищ, которые раньше, еще недавно сосали безвозмездно из меня кровь. Конечно, господа, я Вам обязан и безгранично благодарен, что теперь я понимаю и чувствую, как должен теперь жить я, и как должен бы всякий жить при существующих условиях. Теперь я сознаю, - жить - значит бороться с сильными, потому что естественно пришел конец их господству. Спасибо Вам, господа! Мне теперь только остается всеми зависящими от меня силами оправдать Ваши надежды.

9 (12) февраля. Начал ответ Вам, многоуважаемый г. Редактор, писать тотчас по получении Вашего доброго письма, а продолжаю это письмо уже несколько дней спустя. Извините! Много было причин, от меня независящих, но против которых я не в силах был бороться: в числе этих причин скверные погоды - сильные штормы на море, - а мы стоим вне гавани, на рейде, катает нас с боку на бок, как ребенка в люльке, - писать не было никакой возможности; но в эти дни кроме того был я на паровом катере и каждый день, с утра до 11 ч. ночи, ходил от яхты до берега и обратно. Скажите, пожалуйста, г. Аксельрод, не та ли Вера Засулич - автор имеющихся у меня брошюр, имевшая во время оно столкновение с Треповым (сын его был на яхте «Форос», осматривал ее) и которую, вероятно, не одна тысяча русских вспоминает, симпатизирует ей и охотно, как бы о близкой родственнице своей, которую они уважают, рассказывают другим, почему-либо не слыхавшим о ней. Многие, знающие ее историю, говорят, что она после суда пропала без вести и потому предполагают, что Г-жу Веру Засулич схватили царские опричники и лишили жизни[326]. Если Ваш товарищ - та самая Вера Засулич, то привет ей и поклон от многих друзей ее из России!

Возвращаюсь к себе. Я теперь отлично сознаю, - мне не придется дожить спокойно и свободным в той степени, насколько я сейчас свободен; рано или поздно меня ожидает та же участь многих повешенных, расстрелянных и сосланных в каторгу за правое дело. Как говорится, сколько вору ни воровать, а острога не миновать, так в этом случае, в конце концов, меня одолеют враги, схватят и уничтожат; с этой мыслью я теперь стараюсь свыкнуться, стараюсь не думать о себе, о своей участи. Одним словом, я готов на все, ничего не боюсь (жертвы были и еще будут).

Очень грустно, что я слишком мало имею свободного времени. - Встаем мы на работу в 6 ч. утра, кончаем в 6 ч. вечера Поужинаешь, умоешься, - остается два-три часа в сутки, да и то не всегда и не каждый день, чтобы можно было заниматься делом, которое гораздо больше принесло бы мне пользы. Нет, решительно даже искры надежды на будущее лучшее, нет надежды когда-либо иметь больше свободного времени для занятий своих. Верите ли, могильный холод обдает меня, как подумаю, что придется в недалеком будущем снова возвратиться плавать в «Русском Обществе Пароходства и Торговли».

Я посылаю Вам, многоуважаемый г. Аксельрод, письмо, присланное мне с «Нахимова», парохода «Р. О-ва», где я служил в последнее время до поступления на яхту[327]. Из письма Вы увидите, как тяжело живется рабочим на русских коммерческих пароходах. Жизнь рабочих на «Нахимове» еще пока из лучших. На

- 144 -

других пароходах кормят гнилой солониной, ругают и бьют на каждом шагу, штрафуют и выгоняют за малейший проступок, чаще выгоняют совсем со службы в «Р. О-ве», т. е. просто - иди, куда хочешь, а в «Р. О-ве» служить и работать больше не можешь; на гавани возле каждого парохода стоит толпа голодных кочегаров и матросов, ищущих места; плата на пароходах из года в год уменьшается. Все идет по писанному Вами, господа! Прибавьте к тому сильный упадок в матросах и кочегарах нравственности, - причину этого упадка, может быть, мне удастся впоследствии объяснить подробнее. Здесь более, чем на фабриках и заводах, чувствуется страшно деспотическое, бесчеловечное, чисто варварское угнетение рабочих, а потому необходимо скорее начать борьбу беспощадную против существующих порядков. Всего я натерпелся в «Р. О-ве». А натерпевшись, не могу больше быть бездеятельным, не могу больше дорожить своей личной свободой и безопасностью. Теперь я буду бороться, несмотря ни на что. Я вложу в борьбу все оставшиеся во мне силы; буду принимать все меры предосторожности, чтобы не быть открытым только ради того, чтобы сделать как можно больше. Что будет дальше, буду ли я счастлив, буду ли иметь какой-либо успех в борьбе, удастся ли мне найти товарищей в среде окружающих и часто меняющихся около меня рабочих, - кто знает??!

Мне кажется, чтобы склонить рабочего - недальнего ума и образования - к чтению социалистических книг и брошюр, приобрести его доверие и уважение к себе - к своим словам, - нужно быть более или менее нравственно-совершенным, развитым, иметь явный перевес своих сил, умственных и нравственных, над известным рабочим, чтобы данный рабочий незаметно для себя чувствовал вашу силу, со вниманием вас слушал и постепенно, таким образом, приобретал охоту к чтению таких книг, в которых говорится о способах освобождения труда его собственного и вообще. Страстно желая поскорее начать свою деятельность среди рабочих, теперь должен прервать чтение Ваших книг, чтобы иметь время переписаться с одним или двумя из своих знакомых в средине России, с братом (он учителем церковно-приходской школы в Нижегородской губернии) и отцом (чисто по сыновней обязанности). В общем, мне предстоит теперь масса переписки. С одним матросом, письмо которого Вам, многоуважаемый г. Аксельрод, я посылаю, уже переписался, т. е. сообщил ему адрес г. Левкова и предложил ему свои услуги переслать деньги за книги; ожидаю ответа от него.

Насчет своих сослуживцев на яхте ничего не скажу, - надеюсь на свою энергию, - в будущем что-нибудь посеять, авось уродит; затем нужно покончить с своей повестью о жизни рабочих в «Р. О-ве».

Невозможно писать, пришли пьяные с берега и через час идти на вахту (часовым).

Проходил двухчасовую вахту (с 8 ч. до 10 ч. вечера) на открытой палубе под проливным дождем, при сильном ветре. Переписаться мне с знакомыми в Ниж[егородской] губ. необходимо, - потому надо приготовить себе цель для пересылки Ваших книг по приходе яхты в Россию. Мой отец жил в большом заводском селе, - там делают чугун, железо, проволоку и пр. железные и чугунные

- 145 -

изделия, - в Ардатовском уезде, селе Выксунском, заводе, а теперь живет в другом селе той же компании, заводском селе Виле или Верхнежелезницком.

Добрейший г. Аксельрод, Вы советуете мне прежде всего прочесть: «Программа работников» Лассаля, «Рабочее движение и социальная демократия», «Задачи рабочей интеллигенции» Ваши, о Лассале Плеханова, «Чего хотят социал-демократы» и «Манифест коммунистической партии» Маркса и Энгельса. Имею честь сообщить Вам, - к сожалению, подчеркнутых названий брошюр у меня пока нет, а есть следующие, которые я просил при посылке за них денег: 1) Ваша брошюра: «Задачи рабочей интеллигенции». 2) «Социал-демократ», - сборник. 3) «Социализм и политическая борьба». 4) «Чего хотят социал-демократы». 5) «Ежегодный всемирный праздник рабочих». 6) «Наемный труд и капитал». 7) «Фердинанд Лассаль». 8) «Нищета философии». 9) «Речь о свободе торговли». 10) «Развитие научного социализма», 1l) «Варлен перед судом исправительной полиции». 12) «Наши разногласия».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: