Сделай Сам Свою Работу на 5

ВНУТРИГОСУДАРСТВЕННОЕ ПРАВОТВОРЧЕСТВО КАК МЕТОД НАЦИОНАЛЬНО-ПРАВОВОЙ ИМПЛЕМЕНТАЦИИ 2 глава





В решении от 9 декабря 2003 года по делу, связанному с заявлением Зевакина Юрия Александровича о признании недействительным абзаца 3 пункта 3.1 Правил дорожного движения РФ, утвержденных Постановлением Совета Министров — Правительства Российской Федерации от 23 октября 1993 г. N 1090, Верховный Суд РФ отметил, что «согласно разъяснению, данному в пункте 2 Постановления Пленума Верховного Суда Российской Федерации «О применении судами общей юрисдикции общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров Российской Федерации» международные договоры Российской Федерации наряду с общепризнанными принципами и нормами международного права являются составной частью ее правовой системы (часть 4 статьи 15 Конституции Российской Федерации, часть 1 статьи 5 Федерального закона «О международных договорах Российской Федерации»). Частью правовой системы Российской Федерации являются также заключенные СССР действующие международные договоры, в отношении которых Российская Федерация продолжает осуществлять международные права и обязательства СССР в качестве государства — продолжателя Союза ССР. Конвенция о дорожном движении, подписанная СССР, является составной частью правовой системы Российской Федерации, в статье 3.4 «Отступления» определяет обязанность водителя освободить место на проезжей части и в случае необходимости остановиться при приближении пользующегося преимущественным правом проезда транспортного средства, которое подает сигналы специальными световыми и звуковыми приборами. Согласно пункту 2 статьи 34 настоящей Конвенции в национальном законодательстве может быть предусмотрено, что водители транспортных средств, имеющих преимущественное право проезда, подавшие сигналы о своем приближении специальными сигнальными приборами транспортного средства, и при условии, что не будут поставлены под угрозу другие пользователи дороги, могут не соблюдать все или некоторые положения настоящей главы II, иные, чем положения пункта 2 статьи 6».[*]



Как подчеркивается в литературе, возможность национального суда, иного государственного органа обращаться к положениям, содержащимся в источниках международного права, возникает только в том случае, если государство «разрешает» такое обращение. С.Ю. Марочкин отмечает, что «наличие во внутреннем праве отсылочных норм[*] [к международному праву] видится самым непосредственным условием, дающим право применять его нормыѕ Отсылочные нормы являются как раз тем «зеленым светом», который открывает возможность нормам [международного права] регулировать отношения в сфере внутригосударственной юрисдикции наряду с нормами внутригосударственного права. Именно благодаря отсылкам нормы [международного права] обретают юридическую силу в правовой системе РФ»[*]. Таким образом, юридической формой вышеупомянутого разрешения является отсылочная норма, предусматриваемая в законодательстве государства.



Представители отечественной доктрины международного права по-разному рассматривают правовую суть отсылки, а также последствия ее реализации для правовой системы.

Так, часть авторов утверждают, что суть отсылочной нормы заключается в том, что отношения, возникающие между субъектами национального права, должны и, следовательно, могут регулироваться нормами международного права (Г. В. Игнатенко, Р. А. Мюллерсон, С. Ю. Марочкин, Н. В. Миронов, А. С. Гавердовский).

С. Ю. Марочкин отмечает: «суть отсылок в том, что они не вводят в национальное право новые материальные нормы, а лишь допускают, санкционируют применение норм [международного права] для регламентации конкретных отношений, возникающих внутри государства»[*]. Рассматривая отсылку в качестве самостоятельной правовой формы обеспечения исполнения международных обязательств, Г. В. Игнатенко приходит к следующим выводам:



«1) нормативные формулировки [нормы о применении международных договоров] не оставляют сомнений в том, что законодательство исходит из идеи применимости международных договорных норм и в сфере внутригосударственных отношений и облекает эту идею в четкие правовые предписания, согласно которым государственные органы должны руководствоваться международными договорами, уполномочены применять международные договорные нормы.

2) Законодательству присуща констатация того факта, что определенные виды общественных отношений нуждаются в комплексной правовой регламентации, в совместном применении внутригосударственных правовых норм и международно-правовых норм

3) Право государства (его собственная правовая система) и применяемое государством право (те правовые нормы, используя которые государство и его органы осуществляют свою компетенцию), — пишет автор, соглашаясь с Р. А. Мюллерсоном, — не идентичные категории. Правоприменительная деятельность государства и его органов включает в себя наряду с реализацией собственных правовых норм использование в определенных ситуациях норм международных договоров, заключенных государством, а также норм законодательства иностранных государств. Соответственно следует различать такие понятия, как источник права и правовой регулятор»[*].

Автор, проанализировав действующие кодексы Российской Федерации в части, предусматривающей отсылки к нормам международного права, а также условий их реализации, подчеркивает, что «названные кодексы воплощают приобретшие к настоящему времени аксиоматическую значимость две ценностные характеристики общепризнанных принципов и норм международного права и международных договоров РФ:

1) они предопределяют содержание и нормативный смысл российского законодательства, выполняют функции юридической основы, стандартов при установлении предписаний на уровне федеральных законов и иных правовых актов;

2) они обладают возможностями прямого действия, подлежат непосредственному применению во внутригосударственных отношениях в установленных случаях либо вместе с федеральными законами, либо вместо них»[*].

Данные авторы рассматривают отсылку в качестве «санкционирования» действия норм международного права в сфере внутригосударственных отношений с участием субъектов национального права, сравнивают отсылку к международному праву с отсылками к национальному праву иностранных государств, предусмотренными в соответствующих коллизионных нормах[*]. Необоснованность подобной правовой позиции была подвергнута справедливой критике С.В. Черниченко[*].

Часть авторов исходят из позиции, что вследствие отсылки в рамках системы национального права образуются новые нормы (С. В. Черниченко, В. Г. Буткевич).

Так, С.В. Черниченко отмечает, что вследствие действия отсылки «во внутреннем праве государства появляется норма, формулировка которой будет идентичной формулировке международно-правовой нормы, являющейся объектом отсылки»[*].

Необходимо отметить, В. Г. Буткевич достаточно неопределенно высказывается в отношении правовой сути отсылки. Так, автор подчеркивает, что «регулируя внутригосударственные отношения, он [законодатель] не воспроизводит норму международного права, а отсылает к международно-правовому предписанию. Не известно, какого результата он добьется в регламентации таким образом внутригосударственных отношений, но абсолютной согласованности норм двух систем права он добился. Действительно, различные субъекты к различным отношениям применяют одну модель предписания. При отсылке модель поведения одна (но формулируется только в одной системе права, а в другой системе права лишь указывается источник, где с моделью можно «ознакомиться), а разные отношения, разные субъекты, в итоге — различные нормы и различный результат правового регулирования»[*]. В.Г.Буткевич в контексте его рассуждений, как и А. С. Гавердовский, не объясняет разницы между «моделью поведения (предписания)» и «правовой нормой», а также понятиями «международно-правовое предписание» и «норма международного права». Если эти понятия тождественны, то непонятно, как одна и та же правовая норма может регулировать различные социальные отношения. Нельзя вновь не обратить внимания на то, что любая социальная норма является следствием функционирования тех или иных социальных отношений, поэтому, если автор исходит из позиции тождественности понятий «модель поведения» и «правовая норма», представляется невозможным по объективным причинам, чтобы различные отношения, различные субъекты и т. д. «порождали» одинаковую правовую норму либо одинаковое «международно-правовое предписание». Если, «модель поведения» является частью понятия «правовая норма», к чему склоняется автор, утверждающий, что при общей модели поведения «разные отношения, разные субъекты, в итоге — различные нормы и различный результат правового регулирования», то не ясно, в какой степени соотносятся, взаимодействуют данные понятия, что вкладывается в понятие «модель поведения (предписания)». Более того, данная позиция (нетождественность понятий «модели поведения» и «правовой нормы») может противоречить общим основам правоприменения и, следовательно, правосудия, так как международный или национальный судебный орган применяет исключительно правовую норму, а не отдельные элементы данной нормы. Полемизируя с Т.П. Гревцовой в части возможности непосредственного действия международного договора, В. Г. Буткевич подчеркивает, что «применять правила (выд. — Б. З.) [международного договора, к чему обязывает соответствующая отсылочная норма] — это не непосредственно действовать, а правила — это не норма права. Правила могут стать нормой права только по определенной в законодательстве процедуре. Если законодатель закрепил: применять правила, то эти правила получили качества законодательных и внутригосударственных»[*]. Иными словами, санкционирование действия правил международного договора влечет возникновение в национальном праве внутригосударственной нормы. То есть фактически автор отождествляет понятия «правила международного договора» и «внутригосударственную правовую норму», так как правовая суть процесса любого санкционирования заключается в «разрешении» действовать в рамках соответствующей правовой системы санкционируемых социальных норм. Санкция не дает возможности и не перерабатывает нормы международного права с учетом национально-правовых принципов. Представляется, что В.Г. Буткевич фактически склоняется к возможности непосредственного действия нормы международного права в сфере внутригосударственных отношений, даже если это происходит благодаря отсылочным нормам. Л. П. Ануфриева, критикуя позицию В. Г. Буткевича в части правовой сути отсылки, подчеркивает, что «международно-правовое предписание, будучи адресованным субъектам международного права, не предназначено для регулирования внутригосударственных отношений и, следовательно, не обладает способностью адресоваться иным участникам»[*].

Л. П. Ануфриева, как подчеркивалось выше, рассматривает суть отсылки как «имплицитную инкорпорацию»[*]. Фактически речь идет о презумпции возникновения вследствие отсылки норм внутригосударственного права. Автор отмечает, что «без подобного допущения невозможно обеспечить практическое использование международно-правовых норм во внутригосударственном масштабе»[*].

Анализируя вопрос о последствиях действия отсылки как для отсылающей, так и отсылаемой системы норм, в первую очередь, необходимо подчеркнуть, что ни при каких условиях норма международного права не в состоянии регулировать отношения, возникающие между субъектами национального права. В этой связи отсылка к международному праву отличается от отсылки к иностранному законодательству. Так, Л. А. Лунц писал, что «правовые нормы, разрешающие вопросы «коллизии» советских и иностранных законов в случаях гражданско-правовых отношений с «иностранным» элементом, носят название коллизионных. Эти нормы в некоторых случаях содержат «отсылки»; то законодательство, к которому отсылает коллизионная норма и которым надо руководствоваться для того, чтобы определить права и обязанности сторон в данном правоотношении, носит наименование «материального» права»[*]. Иными словами, правовая суть отсылки заключается в том, что законодатель санкционирует, разрешает правоприменителю в своей деятельности непосредственно руководствоваться правовыми нормами, содержащимися не в отсылающей, а в отсылаемой системе права.

Нельзя не обратить внимания на то, что формулировки некоторых международных договоров создают впечатление, что международный договор способен регулировать отношения между субъектами национального права. Так, в силу ст. 3 Договора между Российской Федерацией и Королевством Испания о социальном обеспечении от 11 апреля 1994 года «настоящий Договор распространяется на трудящихся, являющихся гражданами Договаривающихся Сторон, а также на членов их семей, которые подпадали или подпадают под действие законодательства Договаривающихся Сторон».[*] Данное положение международного договора следует толковать следующим образом: государство-участник Договора обязуется обеспечить реализацию положений, предусмотренных данным Договорам, к трудящимся, являющимся гражданами Договаривающихся Сторон, а также на членов их семей, которые подпадали или подпадают под действие законодательства Договаривающихся Сторон. Иными словами, вышеупомянутые физические лица входят в состав объекта международно-правового регулирования. Важно вновь отметить, что определение способов, вариантов реализации соответствующих международно-правовых обязательств полностью зависит от усмотрения государства, его национального законодательства.

Во-вторых, представляется, что отсылку нецелесообразно рассматривать через процесс трансформации, как это делает С. В. Черниченко, так как в результате действия отсылочной нормы[*] в рамках национального права, и тем более законодательства страны, не возникают новые внутригосударственные нормативно-правовые акты. Вследствие действия отсылочной нормы к международному праву в рамках правовой системы любого государства, включая Российскую Федерацию, возникают сложные, комплексные правовые нормы, которые не становятся частью системы права государства. Посредством отсылки законодатель «отсылает» лиц, участвующих в реализации правовых норм, к иным источникам, иным системам, иным нормативным образованиям, нежели тем, в которых предусматриваются отсылочные нормы. Отсылка, содержащаяся в п. 4 ст. 15 Конституции РФ, отсылает государственные органы именно к положениям, содержащимся в нормах международного права, а не к нормам, предусмотренным в национальном праве государства. Иными словами, законодатель исходит из того, что нормы международного права по своему определению не могут и не формируют национальное право, а тем более законодательство государства.[*] Отсылочная норма, в том виде, как она сформулирована в п. 4 ст. 15 Конституции РФ, объективно не может трансформировать нормы отсылаемой системы в нормы отсылающей системы. Представляется, что законодатель, формулируя п. 4 ст. 15 Конституции РФ, исходил из того, что правоприменитель должен руководствоваться положениями, не содержащимися в источниках национального права, в противном случае потерялось бы правовое и социальное значение формулировки п. 4 ст. 15 Конституции РФ. А.С. Гавердовский подчеркивает, что «отсылка не может рассматриваться в качестве формы (способа) трансформации норм международного права в нормы внутригосударственного, поскольку при ней не имеет места преобразование содержания и формы международно-правовой нормы»[*].

Представляется, что для определения правовой сути отсылки к международному праву, юридических последствий ее действия необходимо, в частности, обратить внимание на основные элементы структуры правовой нормы.

Любая правовая норма имеет свою объективно обусловленную логическую структуру, которая включает три элемента: гипотезу, диспозицию, санкцию. Гипотеза представляет собой указание на условия, при которых возникают субъективные права и обязанности, являющиеся, в свою очередь, содержанием отношений, регулируемых нормой. Диспозиция содержит непосредственно указание на субъективные права и обязанности. Санкция — это те неблагоприятные последствия, которые претерпевает субъект права в случае несоблюдения диспозиции и гипотезы[*]. С.С.Алексеев справедливо указывает, что «моделью такой логической структуры, охватывающей три указанных элемента, является словесная схема: «если, то, а в противном случае»[*].

Наличие этих элементов является характерным и для норм международного права[*]. Нельзя не согласиться с коллективом авторов учебника «Международное право» под ред. В.И. Кузнецова. «В международном праве в абсолютном случае правовых нормах не формулируются конкретные индивидуальные санкции. Отсутствие традиции фиксировать в нормах международного права индивидуальные санкции норм вовсе не означает их «несанкционированность», отсутствие санкций международно-правовых норм. Просто такова специфика и одновременно проблема международного права. К специфике можно отнести и то, что многие санкции, относящиеся, например, к ответственности государств за международные преступления, могут определяться, устанавливаться и изменяться в процессе самой реализации ответственности»[*].

Согласно ст. 3 Конвенции между Правительством Российской Федерации и Правительством Румынии о сотрудничестве в области карантина и защиты растений от 3 мая 1997 года «компетентные органы государств Договаривающихся Сторон осуществляют наблюдение и проверку сельскохозяйственных культур, лесов, необработанной земли, растений и продукции растительного происхождения во время хранения и транспортировки в целях обнаружения очагов вредных организмов, являющихся опасными для сельского хозяйства и лесоводства»[*]. С точки зрения логической структуры, данная норма международного права выглядит следующим образом: если Конвенция между Правительством Российской Федерации и Правительством Румынии о сотрудничестве в области карантина и защиты растений от 3 мая 1997 года вступит в силу (гипотеза),[*] то Российская Федерация и Румыния обязаны обеспечить, чтобы компетентные органы государств Договаривающихся Сторон осуществляли наблюдение и проверку сельскохозяйственных культур, лесов, необработанной земли, растений и продукции растительного происхождения (диспозиция), а в противном случае Договаривающая Сторона может быть привлечена к международно-правовой ответственности (санкция).

В силу п. 4 ст. 2 Устава Организации Объединенных Наций «все Члены Организации Объединенных Наций воздерживаются в их международных отношениях от угрозы силой или ее применения как против территориальной неприкосновенности или политической независимости любого государства, так и каким-либо иным образом, несовместимым с Целями Организации Объединенных Наций»[*]. В данном случае гипотезой будет вступление вышеупомянутого международного договора в силу, диспозицией — является запрет (воздержание) Члену ООН обращаться к силе в вышеупомянутых случаях, санкция — неблагоприятное последствие в случае нарушения Членом ООН соответствующего запрета[*].

В соответствии с п. 3 резолюции 1566 (2004), принятой Советом Безопасности ООН 8 октября 2004 года, Совет Безопасности «напоминает, что преступные акты, в том числе против гражданских лиц, совершаемые с намерением причинить смерть или серьезный ущерб здоровью или захватить заложников с целью вызвать состояние ужаса у широкой общественности, или группы людей, или отдельных лиц, запугать население или заставить правительство или международную организацию совершить какое-либо действие или воздержаться от его совершения и представляющие собой преступления по смыслу международных конвенций и протоколов, касающихся терроризма, и в соответствии с содержащимися в них определениями, ни при каких обстоятельствах не могут быть оправданы никакими соображениями политического, философского, идеологического, расового, этнического, религиозного или другого подобного характера»[*]. Данная общепризнанная норма международного права, источником которой одновременно является международный обычай[*] и международный договор,[*] с точки зрения логической структуры следует толковать следующим образом: если международный обычай, конституированный, в частности, вышеупомянутой резолюцией,[*] становится обязательным для государств — участников ООН (гипотеза), то государства обязаны обеспечить, чтобы в пределах их юрисдикции не оправдывались преступные акты, в том числе против гражданских лиц, с намерением причинить смерть или серьезный ущерб здоровью или захватить заложников с целью вызвать состояние ужаса у широкой общественности, или группы людей, или отдельных лиц, запугать население или заставить правительство или международную организацию совершить какое-либо действие или воздержаться от его совершения и представляющие собой преступления по смыслу международных конвенций и протоколов, касающихся терроризма, и в соответствии с содержащимися в них определениями никакими соображениями политического, философского, идеологического, расового, этнического, религиозного или другого подобного характера (диспозиция), в противном случае государство может быть привлечено к международно-правовой ответственности за нарушение вышеупомянутой общепризнанной нормы (санкция).


Как неоднократно подчеркивалось, государство в современном международном праве является основным источником[*] создания не только внутригосударственных правовых норм, но и норм международного права. Осуществляя нормотворчество в сфере как внутригосударственных, так и международных (межгосударственных) отношений, вследствие которого образуются самостоятельные системы права, государство способно и объединить эти системы права, свести их к единой основе, учитывая, безусловно, объективные границы действия соответствующих правовых норм[*].

Так, согласно ст. 5 Соглашения между Российской Федерацией и Республикой Таджикистан по вопросам юрисдикции о взаимной правовой помощи по делам, связанным с пребыванием воинских формирований Вооруженных Сил Российской Федерации от 21 января 1997 года, «правонарушения, подпадающие под юрисдикцию Российской Стороны, рассматриваются ее компетентными органами в местах дислокации воинских формирований или на территории Российской Федерации»[*]. В силу данного положения Российская Федерация принимает на себя обязательство обеспечить рассмотрение (расследование) компетентными органами в местах дислокации воинских формирований или на территории Российской Федерации правонарушений, подпадающих под юрисдикцию Российской Стороны. Логическая структура соответствующей международно-правовой нормы будет выглядеть следующим образом: гипотезой будет являться вступление в силу вышеупомянутого Соглашения, диспозиция заключается в обеспечении Российской Федерацией расследования правонарушений, подпадающих под юрисдикцию Российской Федерации в соответствии с данным Соглашением, а санкцией — возможное привлечение Российской Федерации к международно-правовой ответственности в случае ненадлежащего исполнения данного обязательства.

Вследствие действия отсылочной нормы к вышеупомянутому Соглашению в рамках правовой системы образуется комплексная норма, согласно которой компетентные органы, определенные Соглашением,[*] а также иные государственные органы, если правонарушение расследуется на территории России, обязаны рассмотреть по существу совершенное правонарушение, подпадающее под юрисдикцию Российской Федерации на условиях, определенных Соглашением. Гипотеза будет заключаться в наличии совершенного правонарушения, подпадающего под юрисдикцию России в соответствии с данным Соглашением, диспозицией будет являться обязанность компетентных органов, определенных в Соглашении сторон, а также национальным законодательством России, если правонарушение рассматривается на территории Российской Федерации, расследовать соответствующее правонарушение, а санкция — ответственность органов государственной власти, предусмотренная национальным законодательством, которая наступит в том случае, если данные органы не расследуют надлежащим образом соответствующее правонарушение.

Согласно ст. 3 Декларации о защите всех лиц от пыток и других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания, принятой 9 декабря 1975 года Генеральной Ассамблеей ООН, «никакое государство не может разрешить или терпимо относиться к пыткам или другим жестоким, бесчеловечным или унижающим достоинство видам обращения и наказания. Исключительные обстоятельства, такие как состояние войны или угроза войны, внутренняя политическая нестабильность или иное другое чрезвычайное положение, не может служить оправданием для пыток или других жестоких, бесчеловечных или унижающих достоинство видов обращения и наказания»[*]. Данное положение международного права содержит две общепризнанные нормы международного права, положения которых, став благодаря отсылочной норме частью правовой системы государства, будут излагаться следующим образом.

Первая общепризнанная норма международного права: если в пределах юрисдикции государства совершаются пытки или другие жестокие, бесчеловечные или унижающие достоинство виды обращения и/или наказания (гипотеза), то государство через систему своих органов обязано принимать меры в отношении лиц, виновных в совершении вышеуказанных жестоких видов обращений, а также осуществлять иные действия, отсутствие которых могло бы свидетельствовать о терпимости государства к определенному выше недопустимому обращению (диспозиция), в противном случае соответствующие должностные лица, не принявшие вышеупомянутые меры, подлежат юридической ответственности согласно национальному законодательству государства (санкция). Вторая общепризнанная норма международного права: государству в лице его органов запрещается совершать пытки или другие жестокие, бесчеловечные или унижающие достоинство виды обращения и/или наказания даже в исключительных обстоятельствах, таких как состояние войны или угроза войны, внутренняя политическая нестабильность или иное другое чрезвычайное положение (диспозиция), однако если в пределах юрисдикции такие действия совершаются (гипотеза), то соответствующие должностные лица, совершившие вышеупомянутые действия, подлежат юридической ответственности согласно национальному законодательству государства (санкция).

Таким образом, можно утверждать, что вследствие действия отсылочной нормы в рамках правовой системы государства появляется, создается, образуется сложная, комплексная внутригосударственная норма, имеющая также гипотезу, диспозицию и санкцию, однако применительно уже к отношениям с участием внутригосударственных субъектов права[*]. Причем данное положение распространяется не только в отношении международных договоров, но и международного обычая и решения международной межправительственной организации, ставшими частью правовой системы государства.

Любая норма должная иметь свою форму, то есть источник существования. Применительно к сложным нормам их источниками являются в соответствующей части международные договоры, иные источники международного права, а также источники национального права — законы и подзаконные акты. Иными словами, сложные, комплексные нормы имеют сложные, комплексные источники существования.

Следовательно, благодаря отсылкам к нормам международного права, в рамках правовой системы государства образуются комплексные (сложные) правовые нормы, структура которых закрепляется как в источниках национального, так и международного права[*].

Необоснованность позиции о возможности непосредственного применения нормы международного права в сфере внутригосударственных отношений подтверждается не только на уровне структуры социальной нормы, но и на уровне элементов отношений, регулируемых соответствующей нормой.

Любая норма международного права, регулируя межгосударственные отношения, определяет субъектов этих отношений, их права и обязанности, объект отношений, а также юридические факты, которые обусловливают возникновение, изменение и/или прекращение соответствующих отношений. Национально-правовая норма, как и комплексная правовая норма, регулируя внутригосударственные отношения, также определяет субъектов отношений, субъективные права и юридические обязанности, объект данных отношений, а также юридические факты, которые обусловливают действие (возникновение, изменение и/или прекращение) регулируемых отношений. Причем содержания элементов регулируемых отношений в международном и внутригосударственном праве не совпадают.

Так, согласно ст. 4 Соглашения между Правительством Российской Федерации и Правительством Республики Армения о регулировании процесса добровольного переселения от 29 августа 1997 года «переселенцы и члены их семей имеют право на свободное получение от миграционных служб Сторон информации:

а) о содержании настоящего Соглашения;

б) об условиях переселения;

в) об их правах и обязанностях в государствах выезда и въезда».[*]

Объектом межгосударственных отношений будут действия государств-участников по обеспечению переселенцев, а также членов их семей информацией, касающейся содержания межправительственного соглашения, условий переселения, а также их прав и обязанностей в государствах выезда и въезда[*]. Субъектами этих отношений выступают Российская Федерация и Республика Армения. Субъективные права заключаются, в частности, в том, что сторона договора имеет право требовать от другой стороны выполнения обязанности по обеспечению переселенцев, а также членов их семей информацией, касающейся содержания межправительственного соглашения, условий переселения, а также их прав и обязанностей в государствах выезда и въезда. Юридическим фактом является вступление в силу Соглашения между Правительством Российской Федерации и Правительством Республики Армения о регулировании процесса добровольного переселения от 29 августа 1997 года.

В свою очередь, когда данное положение договора становится частью национальной правовой системой и формирует, как было отмечено выше, состав комплексной нормы, то в этом случае объектом будут действия миграционной службы государства-участника по предоставлению переселенцам, а также членам их семей информации, касающейся содержания межправительственного соглашения, условий переселения, а также их прав и обязанностей в государствах выезда и въезда[*]. Субъектами соответствующих внутригосударственных отношений будут являться переселенцы, а также члены их семей, с одной стороны, и миграционные власти, с другой стороны. Соответственно, переселенцы и члены их семей имеют субъективное право требовать от миграционных служб вышеупомянутой информации; в свою очередь, миграционные службы обязаны предоставить обратившимся к ним лицам информацию, содержащуюся в международном соглашении. Юридическими фактами возникновения данных внутригосударственных отношений будет:

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.