Сделай Сам Свою Работу на 5

От Отечественной к гражданской. 28.06.2013





Спасибо представителю наиболее экстремистского, фашиствующего крыла «партии власти» депутату Яровой за недвусмысленность формулировок ее нашумевшего законопроекта. И не стоит иронизировать по поводу их корявости. Особо нелепые места могут и подправить при редактировании. Но его направленность сохранится. А направленность эта совершенно очевидна.

Законопроект менее всего направлен против идеологии нацизма. Во-первых, он запрещает называть преступными любые действия военнослужащих стран антигитлеровской коалиции в ходе Второй мировой войны. Во-вторых, он запрещает отрицать освободительный характер любых их действий. В-третьих, он запрещает распространение информации, свидетельствующей о преступном либо хотя бы «не освободительном» характере их действий и объявляет любую такую информацию заведомо клеветнической. В-четвертых, он запрещает оспаривать правомерность и справедливость каких бы то ни было решений некоего судебного органа, существовавшего более полувека назад.

Смысл законопроекта очень откровенно объяснил припутинский политолог Сергей Марков. Исторические оценки прошлого рассматриваются им исключительно в контексте борьбы народов и государств за обеспечение выгодных позиций в мире и ослабление позиций конкурентов. Запад воспринимается именно как конкурент, имманентно стремящийся «убрать русский народ с арены мировой истории». Негативная информация об историческом прошлом народа понижает его самооценку и таким образом ослабляет его жизненную силу, его волю к борьбе за место под солнцем. Распространение такой информации несомненно объясняется целенаправленными происками врагов. Государственные институты должны давать этим проискам «твердый ответ», в том числе и путем законодательного определения допустимости тех или иных исторических оценок, доступности той или иной информации.



Таким образом, за проектом Яровой стоит целая концепция, перекликающаяся, кстати, с нацистским понятиями об извечной борьбе народов и их «жизненной силе». Это концепция тоталитарного государства, обосновывающая его право и обязанность формировать общественное сознание путем табуирования каких-то исторических тем и введения единственно допустимой идеологии. Идеология эта сводится к тому, что твое государство и его «институты» никогда не совершали ничего предосудительного. А если и совершали, то это всегда чем-то оправдано. Обстоятельствами, исторической необходимостью, высшей справедливостью, благой целью. Чертом в ступе, но оправдано. Поэтому в любом случае твое государство всегда и во всем право. И сомнение в этом – предательство и преступление. Вот тогда и будет вам «жизненная сила».



Существенно и то, что авторы проекта предлагают табуировать не только идеологические оценки, но и любую критику определенных решений, принятых «институтами» (в данном случае – Нюрнбергским трибуналом). Это проявление еще одной общей тенденции – стремления запретить критику органов власти и их действий. Вот отказали власти Москвы в согласовании митинга в защиту арестованного дагестанского феодала на том основании, что его организаторы ставят под сомнение правомерность решений следственных и судебных органов. А поскольку по Конституции именно эти органы правомочны принимать решения по уголовным делам, выражение сомнения в правомерности их решений антиконституционно. И ведь рассчитали все очень точно. Понятно, что желающих вступаться за явно несимпатичного персонажа найдется немного и особого шума не будет. Только не удивляйтесь потом, когда вам на тех же основаниях запретят митинг в защиту «болотников» или Ходорковского. Не удивляйтесь и тому, что в Ульяновске уже блокируют доступ к интернет-ресурсам за «подрыв авторитета органов власти».



То, что Кремль завернул законопроект, когда он вносился первый раз, совсем не означает, что Кремль завернет его и сейчас. Ситуация сильно изменилась. Активность и влияние фашистско-хунвэйбиновского крыла «партии власти» значительно возросла, а позиции Путина ослабли. Кроме этой группы оголтелых ему почти не на кого опереться, и он зависит от них все больше. Не стоит надеяться и на то, что после принятия этого закона Кремль будет удерживать его применение на точечном уровне. Не получится.

В российском обществе еще много тех, кто мечтает побольше чего запретить и побольше кого посадить. В частности, запретить любые разговоры о том, что СССР помог Гитлеру развязать Вторую мировую войну и на первом ее этапе фактически участвовал в ней на его стороне. О том, что война против Финляндии была агрессией, присоединение государств Балтии было аннексией, а советские солдаты там были оккупантами. О том, что граждане этих стран имели право им сопротивляться. О грубейших просчетах советского командования, его чудовищной неэффективности и наплевательском отношении к жизням своих солдат, о бессмысленных жертвах. О том, что советская армия тоже совершала военные преступления и то, что их было гораздо меньше, чем у гитлеровцев, не делает эти преступления менее отвратительными. Что бойцы советских подразделений, уничтоживших чеченское село Хайбах, такие же мерзавцы и военные преступники, как и эсэсовцы, уничтожившие чешское село Лидице (и этот факт не отменяется тем, что в другом месте и в другое время те же самые люди могли оказаться геройскими защитниками родины). Наконец, о том, что освободившая страны Восточной Европы от фашизма советская армия принесла им новое порабощение, навязав силой власть идеологически близкого к СССР меньшинства со всеми прелестями тоталитаризма: цензурой, репрессиями и т.д. Власть, от которой народы этих стран избавились при первой возможности.

Именно ради этого придуман проект Яровой. И его сторонники вряд ли откажутся от своих намерений, как бы ни пытались почтенные сенаторы убрать из проекта наиболее одиозные моменты, сделать текст более благообразным, внешне приблизить его к европейским «антинацистским законам». Мучимые зудом запретительства, державно озабоченные граждане просто не дадут властям удержать процесс в сколь-нибудь умеренных рамках. Они будут инициировать все новые запреты и суды. И встретят понимание и сочувствие у значительной части кадров репрессивной машины, ментально близкой именно к ним, а не демократической общественности.

Фактически внутри общества будет развязана очередная война. В ней будут свои жертвы, осужденные за распространение нового самиздата. Только вот серьезно затруднить доступ к нежелательной информации властям в наш информационный век вряд ли удастся. Режим, правда, может рассчитывать на получение с этой войны несколько иного «навара»: она может вызвать еще один раскол в оппозиции. Заметную ее часть составляют «патриоты-государственники», которые, мягко говоря, не вполне разделяют многие исторические оценки либералов-западников. И они не без оснований могут припомнить и использование некоторыми либеральными журналистами 282-й статьи против своих оппонентов, и предложения некоторых именитых демократов ввести уголовную статью за отрицание или оправдание преступлений сталинизма.

Что ж, это будет хороший тест на приверженность демократическим принципам независимо от идеологии, на способность к солидарности и взаимопомощи, которая, между прочим, была у советских диссидентов, несмотря на все различия во взглядах. Общество, неспособное к солидарности и взаимопомощи, обречено жить под диктатурой.

Дефект презрения. 05.07.2013

Реакция нашей либеральной общественности на историю со Сноуденом удручает. Нет, политкорректность эта общественность в основном соблюдает. Но даже лучшие ее представители рассуждают о Сноудене «через губу». Совсем как Путин. Путин-то остался верен себе. В его «он, наверное, считает себя правозащитником» выразилась вся неприязнь, все пренебрежение главаря российского паханата к правозащитникам вообще и к Сноудену в частности. «Какая глупость, какая дурь!» – как бы говорит Путин. В его картине мира нет места идеалистам, вступающим в конфликт с сильными мира сего ради каких-то непонятных принципов, ради каких-то дурацких прав человека. Во всяком случае, если за ними не стоят другие сильные. То есть если они сами не являются людьми этих других сильных. Таких просто не может быть. Не должно быть. Потому что, если бы такие и были, они бы только путались под ногами и мешали конкретным пацанам решать вопросы. И если кто-то возомнил себя таковым, это в лучшем случае забавно, в худшем вредно.

Ладно, Путин есть Путин, чего с него взять. А что либеральная общественность? Отстраненно комментирует тактические и стратегические ошибки Сноудена, строит догадки о том, кто его использовал и кто его подставил. Это в лучшем случае. Это если люди все же считают необходимым соблюдать приличия и не выпячивать свое неудовольствие по поводу того, что этот непонятный и невесть откуда взявшийся Сноуден создал проблемы большому демократическому начальству. Неудовольствие все равно явственно проступает между строк, но повторю: это еще не худший вариант.

Есть и те, для кого история со Сноуденом иллюстрирует глупость политики Кремля, который из-за своих имперских амбиций и ненависти к западной демократии в любой ситуации старается действовать назло Америке. Как же это идет во вред интересам страны, как же это непрагматично – ухудшать и без того изрядно подпорченные отношения с приличными странами из-за всякой ерунды! Видимо, для них Сноуден – это ерунда, а прагматичным, ответственным поведением было бы сразу его выдать. Впрочем, этот напрашивающийся вывод обычно не проговаривается. А то как-то совсем неудобно может получиться. Ведь часто те же самые люди критикуют западных лидеров за их приверженность «реалполитик» и нежелание всерьез ссориться с Кремлем из-за прав человека. Зато они готовы с пониманием отнестись к тем же лидерам, когда те позволяют своим спецслужбам действовать в обход закона. С целью защиты демократии, разумеется. В ее глобальном противостоянии силам мирового зла. Мы же все взрослые люди и всегда готовы закрыть глаза на некоторые издержки ради безопасности. Вот же не понимают этого отдельные несознательные граждане и создают всем головную боль.

Наиболее откровенна была некая слушательница «Эха Москвы», выдавшая в прямой эфир примерно такую тираду: «Ведь не может же быть, чтобы человек, имеющий такую хорошую работу, вдруг задумался о том, благое ли дело он делает. Так что надо сначала разобраться, с какой истинной целью он все это затеял». Примерно так же нашистские комиссары говорят про оппозиционеров.

Верить или не верить в то, что у человека может быть совесть, – личное дело каждого. Вот только совершенно неважно, каковы были личные мотивы Сноудена и кто его использовал в своей закулисной игре. Сноуден привлек внимание к проблеме, имеющей огромную общественную значимость: к тому, что сегодня в наидемократичнейших государствах спецслужбы имеют широчайшие возможности бесконтрольно вторгаться в жизнь граждан. Что это представляет огромную угрозу демократии. Он выступил против нарушений законности и прав человека со стороны государства. И его конфликт с властями этого государства несомненно носит политический характер. Поэтому Сноуден стопроцентно заслуживает предоставления политического убежища.

Ничего не меняет в этом и тот факт, что в своей борьбе с государственным беззаконием Сноуден сам «вышел за рамки правового поля», предав огласке информацию, которая по законам его государства является секретной. Политическое убежище иногда получали и получают люди, участвовавшие в вооруженной борьбе со своими правительствами, даже если эти правительства признавались другими странами законными. И это правильно. Сноуден же использовал исключительно ненасильственные средства борьбы. Так что он заслуживает не только правовой защиты, но и морального одобрения.

Вопрос о том, можно ли в борьбе за права человека преступать закон, если этот закон как раз права человека и нарушает, не нов. А для нас так сейчас особенно актуален. Ответ на него в конечном счете зависит от системы ценностей, от идеологии. От того, что мы считаем приоритетным – права человека или «государственные интересы». В основе системы ценностей либерализма лежит представление о приоритетности прав человека. Однако применительно к делу Сноудена в сознании российских либералов этот базовый принцип вытесняется другим принципом – принципом политического прагматизма, все той же «реалполитик». В наиболее примитивном варианте это звучит так: не следует сердить мировое демократическое начальство – помогать не будет. В более утонченном: не следует наносить моральный ущерб бастиону демократии – только он способен противостоять путинскому режиму.

Российские либералы очень боятся невольно подыграть Путину, оказаться с ним как бы по одну сторону баррикад. На самом деле их нежелание вступиться за Сноудена свидетельствует об их внутренней капитуляции перед консервативно-государственнической идеологией, о принятии ими той логики и морали, на которой в куда большей степени, чем на дубинках и зомбоящике, зиждется вся путинская система. Вот это и есть стратегическая победа путинизма.

Пропущенный сход. 19.07.2013

Вчерашний «народный сход» – в целом около 20 тысяч в четырех точках в центре Москвы (если верны оценки из подслушанных полицейских переговоров) – стал крупнейшей прямо запрещенной акцией в истории путинской России. Именно прямо запрещенной, ибо раздававшиеся весь день заявления московских чиновников о том, что они знать не знают формата «народного схода» и любое скопление людей будут пресекать как «несанкционированный митинг», означали прямой запрет. Для сравнения: Триумфальная на самом своем пике собирала 2-3 тысячи, а в декабре 2011-го на улицы «несанкционированно» вышло до 10 тысяч (после этого «буржуазные лидеры» и увели революцию у ее отца в «болото»).

В Петербурге на Малой Садовой собралось около 2 тысяч. Сбор на Исаакиевской 5 марта 2012 года был многочисленнее (до 4 тысяч). Многочисленнее были также стихийный «монетизационный бунт» 2005 года и знаменитый несанкционированный «Марш несогласных» по Невскому с прорывом полицейского оцепления в 2007 году. Но к этим первым массовым протестам власти оказались совершенно не подготовлены. В 2005-м они вообще не решились применить силу против манифестантов, в 2007-м применили с опозданием. После этого на несогласованных протестах полиция применяла силу всегда и своевременно их локализовывала.

Надо также учесть, что все те протесты были общеоппозиционными или почти общеоппозиционными. В «сходе» же на Малой Садовой участвовали далеко не все оппозиционные организации и движения. На сегодня оппозиция опять глубоко расколота и разобщена, и особенно в последнее время этим славится город на Неве.

По-видимому, я был самым «красным» участником схода. Во всяком случае, знакомых мне активистов левых организаций я не встретил (а символики не было – все-таки «сход», а не митинг). Публика была однородно-либеральная. Да и то не вся. В Петербурге две половинки «Яблока» (одна из которых исключила другую из партии) настолько ненавидят друг друга, что если в какой-то акции участвует одна из них (именно участвует, не обязательно организует), представителей другой половинки, скорее всего, там не будет. Сходная ситуация в РПР-ПАРНАС и «Солидарности». Мне удалось встретить знакомых только из одной половинки «Яблока», одной половинки РПР-ПАРНАС, одной половинки «Солидарности». Не буду утверждать, что из других половинок не было никого: может, и были, но точно немного.

Раскол в оппозиции не только идеологический. Системные партии старательно избегают всего «несанкционированного». КПРФ таки выдавила из себя нечто неодобрительное насчет приговора Навальному, но если у кого хватит фантазии представить себе ее на запрещенном митинге, пусть тот первым бросит в меня камень. Глубокий культурно-психологический раскол всегда ощущался и в интеллигентско-либеральной среде. Одни мечтали о позитивном «добром протесте», и им претили суровые лица и сжатые зубы других. Собственную желчь они предпочитали изливать не на власть, а на «отмороженных радикалов» и «ритуальные толкания с ОМОНом на Триумфальной». Нельзя звать людей под дубинки, не надо нагнетать конфронтацию... Поэтому надо любой ценой согласовывать акции. Сколько раз мы это слышали?

Те, кого я увидел на Малой Садовой, не были людьми с суровыми лицами и сжатыми зубами. В них не было агрессии. Они радовались, встретив знакомых, шутили, смеялись. Они были настроены вполне позитивно. Мой выпускник 2004 года вполне позитивно допытывался у полицейского полковника: «Нет, объясните. Я имею право просто здесь стоять? Если не имею, почему другие здесь стоят?» Полковник молчал. «Вы представитель власти и должны мне объяснить...» Полковник наконец прервал молчание: «Вы же сами все понимаете». – «Нет, это другой вопрос. А как должно быть по закону?» Полковник молчал. Видимо, тоже сам все понимал.

С другим моим очень интеллигентным знакомым мы посмеялись над тем, что невозможно разобрать ни одного слова из речи, доносившейся откуда-то издалека из полицейского матюгальника. «А ведь потом будут говорить, что всех предупреждали. И в протоколах напишут». Мы действительно давно знали наизусть слова этой полицейской молитвы: «Ваше мероприятие не санкционировано властями...» И так далее. И тут его всегда добродушное лицо на секунду исказила гримаса ненависти, и он сдавленно произнес: «Мерзавцы».

И эта ненависть была равномерно разлита по толпе. Спокойная и устойчивая ненависть. Ненависть к машине, которая постоянно лжет, жульничает и насильничает. Хочет – признает формат «народного схода», не хочет – не признает. Независимо ни от каких законов. Потому что «в России нет закона. Есть столб и на столбе корона». Вы же сами все понимаете.

Это была ненависть хорошо выдрессированной путинскими ОМОНами толпы. Видевшей, как «винтят» по 700 человек. Как их бьют дубинками. Ненависть толпы, напряженно ждущей, когда начнут бить на этот раз. Ненависть людей, которые пришли, ожидая, что их будут бить.

Бить на этот раз не стали. И винтили скорее символически, чем по-настоящему. Не чтобы пресечь акцию, а чтобы обозначить свое непризнание ее законности. Как бы «пометить территорию». Шестьдесят человек, даже семьдесят – это не семьсот, как 5 марта 2012 года. А самой акции полиция практически не препятствовала, и она продолжалась несколько часов, хотя при желании разогнать толпу можно было за 15 минут. Насколько можно судить, сходная ситуация была и в Москве.

Конечно, выбор полицейской стратегии определялся не каким-то законом, которого в России нет, а тем, что все тот же столб, на котором корона, так решил. А вот почему он так решил, другой вопрос. Возможно, власть все же сообразила, что с Навальным она перегнула палку. Почувствовала какое-то электрическое поле, которое не измеряется социологическими опросами и не описывается научными терминами. Которое можно почувствовать только интуитивно, чтобы не сказать грубее. И власть почувствовала, что число людей, готовых выйти под дубинки, стало опасно большим, а повторение массовой бойни с тотальным винтиловом приведет лишь к скачкообразному увеличению их числа. Такие моменты бывают, хотя и редко. Вот только прогнозировать их не умеют никакие социологические институты и мировые закулисы.

Власть отступила на полшага. Власть пропустила удар. Фактически дав провести прямо запрещенную акцию, она продемонстрировала слабость. Дала себя нагнуть. Это значит, что в самое ближайшее время она будет искать способ отыграться, нанести ответный удар, вновь продемонстрировать силу и жесткость. И помешать этому может лишь массовая решимость не повиноваться беззаконию. Она не должна ослабнуть. Она должна еще больше укрепиться. Остановит машину лжи и насилия лишь готовность сунуть руку в ее шестеренки.

 








Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту:



©2015 - 2024 stydopedia.ru Все материалы защищены законодательством РФ.