ФУНКЦИИ ОБЩЕЙ ТЕОРИИ КРИМИНАЛИСТИКИ

арактеристика общей теории криминалистики была бы неполной без рассмотрения ее функций. Когда речь заходит о функциях теории, обычно говорят об объяснительной и предсказательной функциях. Л. Б. Баженов добавляет к ним синтезирующую функцию[132]. А. А. Печенкин и многие другие авторы указывают на описательную функцию теории[133]; Л. А. Анисимова и В. А. Штофф — на информационную[134]. Б. М. Кедров среди функций науки упоминает, кроме того, обобщение, систематизацию и регистрирование[135]. Мы в свое время писали об эвристической и ретросказательной функциях общей теории криминалистики[136].

Под функциями общей теории криминалистики следует понимать общие типы решаемых ею научных задач. Функции общей теории, в свою очередь, суть необходимое условие для выполнения криминалистической наукой своей социальной, служебной функции — научного обеспечения борьбы с преступностью, то есть решения данной наукой ее общей и специальных задач, в чем и заключен смысл существования криминалистики.

Ранее мы уже писали о методологической, мировоззренческой функции общей теории криминалистики. Эта функция, основывающаяся на материалистическом представлении о мире, об объективной действительности, обеспечивает правильное понимание предмета и содержания криминалистической науки, ее связи со всеобщей методологией — материалистической диалектикой, ее роли в процессе познания и практической деятельности, позволяет установить верное соотношение теории и практики[137]. На этой функции основывается эвристическое и ретросказательное[138] значение общей теории криминалистики. Познание своего предмета не может являться для криминалистики самоцелью. Познание, проникновение в сущность предмета исследования необходимы криминалистике для решения главной задачи, стоящей перед этой наукой, — способствования практической деятельности по борьбе с преступностью. Будучи одной из научных основ такой деятельности, криминалистика вооружает следователя, эксперта, оперативного работника, судью знанием того, как нужно поступать в будущем для познания преступления (т. е. прошлого) или для того, чтобы не допустить преступления (т. е. не допустить в будущем того, что опять-таки было в прошлом). Систематизированное, обобщенное знание того, как следует поступать в будущем, и есть эвристическая сторона содержания общей теории криминалистики.

Итак, этой стороной общая теория криминалистики обращена в будущее, к тем ситуациям, которые могут возникнуть и возникают при расследовании и предотвращении преступлений, к той деятельности, которая будет осуществляться в этих ситуациях. Основой для такого знания (как поступать в будущем) служит информация о том, как поступали в прошлом и поступают в настоящем, т.е. практика, опыт, рассматрива­емые в самых различных аспектах, о чем уже шла речь ранее.

Эвристическая сторона общей теории криминалистики неотделимо связана с ее ретросказательной стороной. Моделируемая криминалистикой будущая деятельность — это деятельность либо по познанию прошлого, либо по недопущению “рецидива”, повторения прошлого (по предупреждению преступлений). В этом смысле можно говорить, что общая теория криминалистики обращена наряду с будущим и в прошлое, играя роль методологической основы познания прошлого, методологической основы процесса ретросказания. Характеризуя процесс ретросказания, Е. П. Никитин пишет: “Исследователь живет и работает в мире настоящего. Только в этом мире он может черпать материал для познания как прошлого, так и будущего... Настоящее хранит в себе следы прошлого и зачатки будущего. Именно эти следы прошлого и являются тем отправным объективным материалом, на котором основывается ретросказательное исследование... исходными данными.

Установление исходных данных — первый, подготовительный этап в структуре процесса ретросказательного исследования, представляющий собой его эмпирический уровень. На этом этапе создается база для последующего — абстрактно-теоретического — уровня ретросказания. Предметы, описываемые в исходных данных, существуют в настоящее время и сами по себе еще не позволяют проникнуть в прошлое, преодолеть “барьер”, отделяющий настоящее от прошлого. Средством преодоления этого “барьера” является теория или, конкретнее, закон науки, представляющий собой отражение в научных понятиях закона реальности... Закон науки выполняет ретросказательную функцию благодаря тому существенному свойству, что он инвариантен относительно времени (то есть верен для всех предметов в настоящем, прошлом и будущем)”[139]. Именно таким средством преодоления межвременного барьера в судебном исследовании являются положения общей теории криминалистики в их практическом применении. Исследуя закономерности возникновения доказательств и работы с ними, общая теория криминалистики показывает пути перехода от знания о настоящем к знанию о прошлом. В этом и заключается смысл ретросказательной стороны общей теории криминалистики.

Но помимо методологической функции общая теория криминалистики, как и составляющие ее частные криминалистические теории, выполняет еще и ряд эмпирических функций, то есть тех, которые проявляются ею по отношению к эмпирическому материалу, данным практики, результатам эксперимента, самому процессу научного исследования. Рассмотрим эти эмпирические функции.

Объяснительная функция общей теории криминалистики заключается в раскрытии сущности предмета познания, его сторон и элементов. Именно в этом заключается научное отражение предмета криминалистической науки. Теория в процессе объяснения выступает в форме модели объясняемого явления с указанием на его сущность. Так, не только констатируется существование, например, объективных закономерностей работы с доказательствами, но и показывается механизм проявления этих закономерностей, результат их действия, характер связей между причиной и результатом.

На наш взгляд, описание и регистрирование фактов и явлений не выступают самостоятельными функциями теории, но представляют собой необходимые предпосылки, можно даже сказать — необходимые начальные этапы объяснения.

Описание как познавательная процедура — это “сообщение о некото­ром данном в наблюдении предмете, выполненное с такой степенью точности, которая позволяет отличить этот предмет от других[140]”. Выделение отличительных признаков необходимо предшествует объяснению причин этих отличий, то есть проникновению в сущность предмета. За описанием следует регистрирование описанного, как момент накопления эмпирического материала, условие его дальнейшего осмысливания.

В научном объяснении различают две части: первая часть — экспланандум (то, что объясняется); вторая — эксплананс (то, что объясняет). Экспланандум — это данные практики, научных исследований, в нашем случае — практики борьбы с преступностью, применения криминалистических средств и методов судебного исследования и предотвращения преступлений. Экспланансом служит либо общая теория криминалистики (когда идет речь о предмете науки в целом), либо положения частных криминалистических теорий. Научное объяснение помогает установить взаимную связь между объясняемым и криминалистической теорией. Объясняемое явление включается в структуру теории.

Правда, как отмечает Л. Б. Баженов, в повседневной жизни и в науках, находящихся на сравнительно ранних стадиях развития, объяснение не обязательно предполагает наличие теории и может осуществляться на основании просто эмпирически констатируемой регулярности (некоторого эмпирического закона, правила). Однако в науках с развитой теорией такое объяснение рассматривается как неудовлетворительное и признаком объяснения как функции теории считают непременное включение эксплананса в общую структуру теории[141]. Последнее в настоящее время полностью должно относиться и к криминалистике, общая теория которой позволяет успешно решать задачу не изолированного, но общего, систематизированного объяснения.

Синтезирующая функция общей теории криминалистики есть отражение ею общих процессов синтеза научного знания. Формы выражения этой функции общей теории состоят в следующем[142]:

¨ 1. Упорядочение накопленного криминалистикой эмпирического материала путем его синтеза, выявляющего внутреннее единство полученных сведений. Условиями такого синтеза служат систематизация и обобщение этого материала, которые играют роль необходимых предпосылок синтеза, подобно тому, как описание и регистрирование фактов играют роль предпосылок объяснения. Систематизация и обобщение на современном уровне развития криминалистики также не являются самостоятельными функциями криминалистической теории, а предпосылками или начальными этапами осуществления синтезирующей функции.

¨ 2. Возрастающее влияние концепций общей теории криминалистики на теоретические основы смежных областей знания, проникновение ее положений в теорию уголовно-процессуальной науки и других правовых наук (Л. Б. Баженов называет эту форму выражения синтезирующей функции теории “тенденцией к экспа­нсии”). В качестве примера сошлемся на теорию науки исправительно-трудового права, где восприняты сформулированные в об­щей теории криминалистики концепции методологических основ конкретной науки, классификация методов научного исследования[143], на теорию доказательств, которая при разграничении с криминалистикой стала учитывать степень общности изучаемых закономерностей действительности[144], а уголовно-процессуаль­ная наука в целом — общие принципы такого разграничения[145].

¨ 3. Синтезирующая функция общей теории криминалистики проявляется, наконец, и в той координирующей роли, которую она призвана играть по отношению к частным криминалистическим теориям, объединяя их в единую систему в соответствии с предметом криминалистики, отражаемым всей совокупностью теоретических построений криминалистики.

Предсказательная функция общей теории криминалистики неотделима от ее объяснительной функции. И та и другая опираются на одни и те же закономерности и существенные связи между явлениями, хотя объяснение относится к уже известным, существовавшим или существующим фактам, а предсказание — к фактам, которые будут существовать или уже существуют, но еще неизвестны, будут открыты в будущем. Предсказательная функция выражается в том, что позволяет предвидеть развитие знаний о предмете исследования, определить перспективы развития криминалистики и наметить тем самым направления научных исследований в этой области.

Предсказательная функция общей теории — основа для теории криминалистического прогнозирования, одной из форм практического приложения науки к практике борьбы с преступностью.

Характеризуя предсказательную функцию, В. А. Штофф справедливо заметил, что “научное предсказание — одно из самых ярких и значительных проявлений творческой активности научно-теоретического мы­шления”, выражение “относительной самостоятельности развития научной теории”, обнаруживающее “способность теоретического мы­шления значительно опережать эмпирический уровень познания”[146].

Иногда отдельные авторы пишут о познавательной функции теории, науки, раздела науки. Так, в работах В. Е. Коноваловой упоминается “познавательная функция логики и психологии” или “познавательная функция логики и психологии в следственной тактике”[147]. Представляется, что подобные выражения не несут смысловой нагрузки. Теория, наука, раздел науки — все это один из моментов познавательного процесса, выражение познавательной функции мышления. Но рассмотрение этого вопроса не может входить в задачу нашего исследования.

ПРЕДМЕТ КРИМИНАЛИСТИКИ

2.1. РАЗВИТИЕ НАУЧНЫХ ПРЕДСТАВЛЕНИЙ
О ПРЕДМЕТЕ КРИМИНАЛИСТИКИ

ознание, как отражение и воспроизведение в человеческом мышлении действительности, носит активный характер, особенно рельефно проявляющийся в развитии науки. Именно в ходе научного познания обнаруживается диалектика объективной действительности, по образному выражению В. И. Ленина, та самая “диалектика вещей”, которая создает “диалектику идей” — систему теоретических концепций, понятий, категорий, то есть содержание науки. Научное знание выступает как содержательное знание, отражающее законы объективного мира. “Тут действительно, объективно три члена: 1) природа;
2) познание человека, = мозг человека (как высший продукт той же природы) и 3) форма отражения природы в познании человека, эта форма и есть понятия, законы, категории etc. Человек не может охватить = отразить = отобразить природы всей, полностью, ее “непосредственной цельности”, он может лишь вечно приближаться к этому, создавая абстракции, понятия, законы, научную картину мира и т. д. и т. п.” — отмечал В. И. Ленин[148].

Объективную действительность познают все частные, конкретные науки. При этом “сфера познания” каждой науки зависит от ее предмета: именно в этой сфере осуществляется отражение конкретной наукой объективной действительности, т. е, отражение, составляющее содержание этой, а не другой области научного знания. Отсюда вытекает то важное методологическое значение, которое имеет правильное определение предмета каждой конкретной науки. В формулировке предмета науки разъясняется, что такое отражаемый объект и в каком аспекте он отражается. С этих позиций, как нам представляется, следует подходить к формулированию предмета любой частной науки, в том числе и предмета криминалистики как специфической области научного знания.

Представление о предмете криминалистики складывалось и уточнялось по мере развития самой науки.

Первые определения предмета криминалистики отечественных авторов, сформулированные в послереволюционный период, находились под заметным влиянием взглядов западных и дореволюционных русских криминалистов. Так, Г. Ю. Маннс, попытавшийся еще в 1921 г. определить предмет криминалистики, полагал, что им являются, “во-первых, способы совершения преступлений, профессиональные особенности и быт преступников (их жаргон, их суеверия и т. д.) и, во-вторых, приемы расследования преступлений, включая идентификацию преступников”[149]. В первом развернутом определении предмета криминалистики, предложенном в 1925 г. И. Н. Якимовым, указывалось, что криминалистика “имеет своим предметом изучение наиболее целесообразных способов и приемов применения методов естественных, медицинских и технических наук к расследованию преступлений и изучению физической и моральной личности преступника, а своей целью ставит помощь правосудию в раскрытии материальной истины в уголовном деле”[150].

В этих определениях отчетливо отразились идеи Ганса Гросса и их русского популяризатора С. Н. Трегубова.

В предисловии к третьему изданию своей знаменитой работы “Руководство для судебных следователей как система криминалистики” (1898) Г. Гросс писал: ”Криминалистика по природе своей начинается лишь там, где уголовное право, также по своей природе, прекращает свою работу: материальное уголовное право имеет своим предметом изучение преступного деяния и наказания, формальное уголовное право (процесс) заключает в себе правила применения материального уголовного права. Но каким именно способом совершаются преступления? Как исследовать эти способы и раскрывать их, какие были мотивы в совершении такового, какие имелись в виду цели — обо всем этом нам не говорят ни уголовное право, ни процесс. Это составляет предмет криминалистики”[151]. Развивая данные положения, С. Н. Трегубов отмечал, что предметом криминалистики следует считать “изучение наиболее целесообразных способов и приемов применения методов естественных наук и технических знаний к исследованию преступлений и установлению личности преступника”[152].

Влияние взглядов западных криминалистов было частично преодолено при формулировании определения предмета криминалистики в первом коллективном советском учебнике по криминалистике для юридических вузов, вышедшем в 1935 г. “Советская криминалистика, — указано во введении, — представляет собой науку о расследовании преступлений”[153]. Из дальнейшего изложения становилось ясным, что это наука о способах применения данных естественных наук к расследованию преступлений, о наилучших приемах проведения отдельных следственных действий и наиболее целесообразном взаимном расположении этих действий, системе и планировании процесса расследования, о специфических приемах расследования отдельных видов преступлений. Таким образом, к приемам применения методов естественных наук в целях борьбы с преступностью добавлялись приемы собственно расследования — его организации, планирования и проведения. Фактически так же определялся предмет криминалистики Е. У. Зицером в учебнике криминалистики 1938 г.[154]

Б. М. Шавер предложил свою трактовку предмета советской криминалистики. В своей известной статье “Предмет и метод советской криминалистики” он уделил большое внимание анализу взглядов на предмет криминалистики западных ученых, показал влияние этих взглядов на работы советских криминалистов (П. П. Якимова, В. Громова и других) и, придя к выводу, что криминалистика относится к самостоятельной области научного знания, так определил ее предмет: “Криминалистика изучает приемы и методы совершения преступлений, следы, остающиеся в результате совершения преступных действий или оставляемые преступником, и данные естественных и технических наук в целях приспособления всего этого к задачам расследования преступлений”[155].

Впоследствии Б. М. Шавер отошел от этого определения. “Кримина­листика, — писал он в 1940 г., — это наука о приемах и методах обнаружения и исследования доказательств, используемых в целях раскрытия преступления, обнаружения и опознания преступника”[156]. Данное определение отличалось от предыдущих тем, что в нем уже не делалось различия между приемами, заимствованными криминалистикой из других наук, и “собственно криминалистическими”, а говорилось лишь о том, что все они — приемы и методы обнаружения и исследования доказательств, а не вообще расследования преступлений.

Поскольку процесс становления криминалистики как самостоятельной области научного знания был органически связан с ее отмежеванием от науки уголовного процесса, в недрах которой и возникла криминалистика. ученые-процессуалисты не могли оставаться в стороне от задачи определения предмета криминалистики, хотя бы в целях разграничения его с предметом уголовно-процессуальной науки.

В 1942 г., выступив с докладом “Предмет криминалистики и ее соотношение с уголовным процессом” на заседании кафедры судебного права Военно-юридической академии Красной Армии, М. С. Строгович отнес к предмету криминалистики лишь “научные приемы обнаружения и исследования вещественных доказательств и следов преступлений, приемы, заимствованные из естественных и технических наук и приспособленные к использованию при расследовании преступлений”[157], вопросы же тактики и методики расследования преступлений он целиком отнес к предмету науки уголовного процесса[158]. Этой точки зрения М. С. Строгович придерживался довольно длительный период времени[159].

Аналогичную позицию занял и другой маститый ученый-процессу­алист М. А. Чельцов. Сначала в рецензии на учебник уголовного процесса для юридических школ, а затем в учебнике для юридических вузов он утверждал, что предметом криминалистики является лишь техника обнаружения, закрепления и “обработки” (!) вещественных доказательств[160]. Криминалистике, таким образом, отводилась роль вспомогательной технической дисциплины, которая едва ли могла серьезно претендовать на самостоятельное место в системе научного знания.

Очевидно, в известной степени, реакцией на эти негативные позиции процессуалистов можно считать определение предмета криминалистики, сформулированное в 1946 г. С. М. Потаповым. По его мнению, “кри­миналистика представляет собой систему научных, технических и тактических методов раскрытия преступлений, систему, охватывающую вместе с тем методику расследования отдельных видов преступлений, так называемую частную методику... Криминалистика является наукой о судебных доказательствах — наукой доказательственного права”[161]. Пред­мет криминалистики оказался расширенным за счет включения в него без всяких оговорок доказательственного права, традиционно рассматривавшегося ранее как часть предмета процессуальной науки.

Несомненно, значительным шагом вперед было выдвинутое в 1950 г. А. И. Винбергом определение предмета криминалистики как науки “о те­хнических и тактических приемах и средствах обнаружения, собирания, фиксации и исследования судебных доказательств, применяемых для раскрытия преступлений, направленных против советского строя и установленного Советским государством правопорядка, выявления виновных и изыскания способов предупреждения преступлений”[162]. Если, например, сравнить определения криминалистики, предложенные И. Н. Якимовым и А. И. Винбергом, то мы увидим, что разница здесь уже принципиальная, качественная. Согласно первому определению, криминалистика — это только один из “каналов” проникновения в судопроизводство данных различных наук. Ее задача — показать, как можно использовать эти данные в целях правосудия, то есть показать отбор могущих пригодиться знаний и возможности их популяризации, распространения. По мнению А. И. Винберга, предметом науки криминалистики являются апробированные практикой приемы и средства работы с доказательствами. Раскрывая содержание предлагаемого определения, автор говорит не об отборе, а о научной разработке приемов и средств работы с доказательствами на основе материалистической диалектики, изучения и обобщения следственной практики.

Предложенное А. И. Винбергом определение предмета криминалистики получило признание большинства ученых-криминалистов.

В рецензии Г. М. Миньковского и Н. П. Яблокова на учебник криминалистики (М., 1950) специально подчеркивалось, что в этом определении “показаны политическая направленность, задачи советской криминалистики, подчеркнута ее самостоятельность и внутренняя целостность. Можно приветствовать включение в качестве одной из задач криминалистики “изыскание способов предупреждения преступлений”, о чем неоднократно ставился вопрос практическими работниками”[163].

Несогласие с предложенным А. И. Винбергом определением выразили лишь П. И. Тарасов-Родионов и судебный медик Ю. М. Кубицкий.

П. И. Тарасов-Родионов считал, что А. И. Винберг, “давая несколько отличное от прежних определение советской криминалистики, сводит всю науку советской криминалистики к работе с доказательствами, совершенно не отражая в определении такие важные разделы советской криминалистики, как методика расследования отдельных видов преступлений, розыск, которые непосредственно не связаны с работой с доказательствами”[164]. Ю. М. Кубицкий в своей критике предложенного определения А. И. Винберга ограничился тем, что просто солидаризировался с суждением П. И. Тарасова-Родионова, хотя сам вел речь совсем о другом учебнике и о несколько отличном от рассматриваемого определении криминалистической науки[165].

По мнению П. И. Тарасова-Родионова, правильнее было бы считать, что “советская криминалистика является наукой о правовых тактических и технических приемах и методах раскрытия, расследования и предупреждения преступлений, совершаемых против Советского государства и установленного им правопорядка, а также о научно-технических приемах экспертного исследования отдельных видов вещественных доказательств по заданиям судебных и следственных органов”[166]. В этом определении без труда просматривается концепция П. И. Тарасова-Роди­онова о двойственном — правовом и техническом — характере природы криминалистики, о чем мы еще будем говорить далее. Именно в силу этого методологического недостатка данное определение криминалистики не получило поддержки ученых-криминалистов. Неосновательным представлялся и его упрек в адрес А. И. Винберга по поводу того, что последний в своем определении не отразил такие разделы криминалистики, как методика расследования и розыск. Причем было очевидно, что само существование частной методики обусловлено именно особенностями работы с доказательствами, на результатах которой, кстати, строится и розыск.

Глубоко и обстоятельно исследовав вопрос о значении правильного определения предмета криминалистики, С. П. Митричев также пришел к выводу о том, что эта наука изучает систему приемов и средств работы с доказательствами. Он писал: “Советская криминалистика, как специальная юридическая дисциплина, является наукой о технических средствах, тактических приемах и методах, применяемых для выполнения предусмотренных уголовно-процессуальным законом действий судебных и следственных органов по обнаружению и собиранию, фиксации и исследованию доказательств в целях расследования преступлений, направленных против Советского государства и установленного им правопорядка”[167]. Этого определения С. П. Митричев придерживался и в своих последующих работах[168]. Аналогично определял предмет криминалистики и А. Н. Васильев[169], фактически на тех же позициях стояли А. А. Эйсман и М. П. Шаламов. Правда, последний включил в предмет криминалистики, помимо средств, приемов и методов работы с доказательствами, также и организацию деятельности органов следствия и дознания, направленную на раскрытие преступлений[170].

В 1967 г. А. Н. Васильев попытался отойти от традиционного определения предмета советской криминалистики, указав, что “лучше определить криминалистику как науку об использовании данных естественных и технических наук, в частности, физики, химии, механики, биологии, как и психологии, логики, науки управления и других, в деятельности по расследованию и предупреждению преступлений, осуществляемой на основе уголовно-процессуального закона”[171]. Это определение по сравнению с традиционной формулой предмета криминалистики можно было рассматривать как шаг назад, ибо оно фактически лишало криминалистику всяких границ, включая в ее предмет любые научные положения, используемые в борьбе с преступностью. Судебная медицина, судебная химия, судебная психиатрия, бухгалтерский учет, судебная психология, а вместе с ними логика, кибернетика, криминология и любая другая наука, коль скоро ее данные начинают использоваться в борьбе с преступностью, — все они оказываются частями криминалистики. При такой формулировке, кроме того, “исчезают” и различные виды судебных экспертиз; все они поглощаются криминалистической экспертизой, ибо использование данных любой науки в сфере уголовного судопроизводства объявлялось криминалистикой.

Если А. Н. Васильев попытался безгранично расширить пределы предмета криминалистики, то М. С. Строгович во втором издании своего курса советского уголовного процесса вновь выразил мнение об ограничении предмета криминалистики лишь совокупностью научно-тех­нических средств иприемов работы с доказательствами. Все остальное содержание криминалистики он включил в качестве специальной части или специального курса в науку уголовного процесса[172].

Попытки неоправданно расширить или сузить предмет криминалистики предпринимались и ранее, однако они не внесли заметных корректив в традиционное представление о предмете этой науки.

Принятое определение криминалистики как науки о технических средствах, тактических приемах и методических рекомендациях, относящихся к собиранию и исследованию доказательств, в целях расследования и предотвращения преступлений, отражало состояние криминалистики и ближайшие перспективы ее развития в то время, когда данное определение складывалось. С этой точки зрения, оно, несомненно, сыграло свою положительную роль, и было бы по меньшей мере ошибкой не учитывать этого, однако с позиций современного состояния криминалистики, современных представлений о науке вообще и о перспективах развития научного знания существующее определение предмета криминалистики представляется неточным и неполным.

Диалектика развития науки такова, что она неизбежно заставляет исследователя вновь и вновь обращаться к определению предмета науки, каждый раз с новых позиций, завоеванных познанием. Этот “бесконе­чный процесс раскрытия новыхсторон, отношений... бесконечный процесс углубления познания человеком вещи, явлений, процессов и т. д. от явлений к сущности и от менее глубокой к более глубокой сущности”[173], по мысли В. И. Ленина, и есть необходимый элемент диалектики познания. Он писал: “Диалектика как живое, многостороннее (при вечно увеличивающемся числе сторон) познание с бездной оттенков всякого подхода, приближения к действительности (с философской системой, растущей в целое из каждого оттенка) — вот неизменно богатое содержание по сравнению с “метафизическим” материализмом...”[174].

Эти принципы подхода к изучению объективной действительности, получившие всестороннее освещение в теории отражения, диктуют необходимость уточнения и совершенствования сложившихся понятий и определений. Безусловно, прав П. Копнин, считавший, что “предмет самых различных наук непрерывно подвергается изменению в связи с ростом знания, прогрессом общественного развития в целом. Во многих об­ластях современной науки происходят самые жаркие дискуссии о предмете и содержании этих наук. Такой процесс не случаен, и касается он не только новых областей знания вроде кибернетики, но и давно сложившихся, таких, как математика, физика, химия, биология и другие”[175]. Совершенно естественно и то, что этот процесс не мог не коснуться и криминалистики, весьма бурно развивающейся в последнее время.

Определение предмета криминалистики нуждалось в пересмотре, во-первых, потому, что оно было неполным, ибо не отражало целого ряда “традиционных” сторон предмета криминалистики, таких, например, как изучение способов совершения преступлений, различных механизмов следообразования, не охватываемых понятием средств, приемов и методов работы с доказательствами.

Определение предмета криминалистики нуждалось в пересмотре, во-вторых, — и это главное — потому, что оно не соответствовало современным требованиям, которые предъявляются к определению предмета науки как формы отражения человеком объективной действительности, как области знания.

С позиций логики, как справедливо указывает А. И. Ракитов, “науку можно рассматривать как систему знаний о законах и основных свойствах определенной предметной области, подтвержденных данными эксперимента и наблюдения и фиксированных в определенной знаковой системе — языке науки. В качестве единицы научного знания могут выступать отдельные предложения или группы предложений, сформулированные на соответствующем языке науки и содержащие информацию о свойствах основных объектов. Если согласиться с тем, что основное отличие научного знания от обычного здравого смысла заключается в том, что первое выражает знания о законах, а второй дает лишь сведения о неустойчивых предметно-ориентировочных связях, то следует признать, что содержанием и главной целью любой системы научных знаний является формулирование тех или иных законов для избранной системы объектов”[176]. Еще более четко эту мысль выразил академик Кедров: “Очевидно, что любая наука вообще, если только это подлинная наука, а не скопище фактов, не свалка эмпирического материала, изучает и явления, и сущность своего предмета, следовательно, имеет дело и с фактами, и с законами, причем открытие законов соответствующих явлений составляет важнейшую задачу всякой науки”[177].

Следует отметить, что уже в то время, когда еще только складывалось ставшее впоследствии традиционным определение предмета криминалистики, некоторые авторы выдвигали положения, идущие вразрез с обычными представлениями о предмете криминалистической науки. Так, И. Н. Якимов, наряду с упоминавшимся определением криминалистики, отмечал, что криминалистика должна иметь своим предметом “те изменения в природе и соотношении материальных вещей, которые являются следствием приложения к ним преступной воли”[178]. В. Громов, не возражая против того, что предметом криминалистики признаются способы и приемы расследования, в то же время упоминал, что эта наука должна заниматься и наиболее правильным “организационным построением” всего процесса расследования, “установкой методов уголовно-исследовательской работы”[179]. Б. М. Шавер же прямо указывает, что “в криминалистике мы должны и можем установить и устанавливаем целый ряд закономерностей, которые обеспечивают нам более успешное отыскивание доказательств”[180]. Это положение позже было констатировано Е. У. Зицером: “Примерно с 1940 г. оказалось возможным перейти к выявлению общих закономерностей, присущих этой науке (крими­налистике — Р. Б.) и представляемой ею судебной экспертизе. Первый шаг в этом направлении сделал С. М. Потапов. Им были определены общие для всех видов криминалистической экспертизы и следствия принципы криминалистической идентификации”[181]. К сожалению, эти идеи не получили в дальнейшем своего развития.

Позднее, в 1952 г., соглашаясь в целом с определением предмета криминалистики, предложенным А. И. Винбергом, С. П. Митричев в то же время считал основным недостатком подобных определений то, что в них центр тяжести переносился на приемы и способы расследования. Таким образом, отмечал он, средства, приемы и способы принимались за предмет криминалистики, в то время как никогда, ни в какой науке способы и приемы не являлись самостоятельной целью науки, — они являлись только средством для достижения других целей науки[182].

Средства, приемы и методы работы с доказательствами относятся к предмету криминалистики, но они не исчерпывают всего содержания этого предмета. Изучение и разработка средств и приемов предполагают знание тех сущностных отношений, которые вызвали их к жизни или диктуют их разработку и применение. Средства, приемы и методы работы с доказательствами — это проявление какой-то сущности, исследование которой и составляет основную часть предмета криминалистики.

Понятие есть сущность предмета[183], значит, понятие предмета науки должно отражать его сущность, а не только явления. Такой сущностью становится закон, т.е. “прочное (остающееся) в явлении... идентичное в явлении... отношение сущностей или между сущностями”[184]. Закон — это связь явлений, но не любая связь, а необходимая, общая, устойчивая, повторяющаяся, существенная связь. Поскольку закон выражает глубинные, существенные связи, отношения, стороны действительности, он не лежит на поверхности и не дан непосредственно в чувственном восприятии[185]. Его познание и составляет центральную часть всякого научного познания. “Научное познание действительности тем отличается от донаучного, — правильно отмечает В. Н. Голованов, — что оно есть познание законов, то есть познание действительности согласно ее необходимости, познание сущностных явлений”[186].

Законы науки суть отражения, идеализированные образы объективных закономерностей развития природы и общества. Результаты познания этих закономерностей, то есть проникновения в сущность процессов развития, — раскрытие того общего, что присуще многообразным формам материи. “...Закон и сущность,— писал В. И. Ленин, — понятия однородные (однопорядковые) или вернее, одностепенные, выражающие углубление познания человеком явлений, мира...”[187]. Существование конкретной науки как самостоятельной области знаний оправдано только в том случае, если предметом ее изучения являются те или иные объективные закономерности действительности. Указание на эти закономерности как на предмет

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: