СООТНОШЕНИЕ И СВЯЗЬ МЕТОДОВ КРИМИНАЛИСТИКИ И МЕТОДОВ ПРАКТИЧЕСКОЙ ДЕЯТЕЛЬНОСТИ ПО БОРЬБЕ С ПРЕСТУПНОСТЬЮ

ы уже отмечали, что следует различать методы криминалистики как науки и методы практической деятельности, такой, например, как собирание, исследование и оценка доказательств. Практическая деятельность органов дознания, следствия, суда, экспертных учреждений, теоретическую основу которой составляет ряд наук, в том числе криминалистика, по своему содержанию, целям, средствам и условиям отличается от научного исследования. Как в практической деят­ельности, так и в криминалистическом научном исследовании могут применяться одноименные методы познания, гносеологическая сущность которых остается одной и той же, независимо от сферы применения.

Так, например, наблюдение и в том и в другом случае представляет собой планомерное, целеустремленное, преднамеренное восприятие, сущность которого не изменится вне зависимости от того, будет ли применять данный метод следователь или ученый-криминалист. Однако условия применения этого метода познания, объект и цель наблюдения будут в обоих случаях различными, и это не может не отразиться на приемах наблюдения, его роли в процессе познания, достоверности результатов применения этого метода и т. п. Различия между научным и судебным исследованиями определяют и ту специфику, которую приобретают общие методы познания при их применении в борьбе с преступностью[843]. В конечном счете специфика определяется:

¨ а) формой применения этих методов в судебном исследовании;

¨ б) положением субъекта, применяющего методы судебного исследования;

¨ в) условиями познания истины при судебном исследовании;

¨ г) характером объектов познания.

Следует подчеркнуть, что методы судебного исследования, разрабатываемые криминалистикой, вовсе не являются средством познания ее предмета, как ошибочно считает М. Я. Сегай[844]. Это еще одно следствие смешения методов науки и методов практической деятельности.

Закон, по нашему мнению, регламентирует не сами методы познания истины, как категории гносеологические, а форму их применения. Судебное исследование, сущность которого составляют собирание, исследование и оценка доказательств, может осуществляться только в строго определенных процессуальных формах. В общем виде — это регламентированный законом порядок производства предварительного расследования и судебного разбирательства. Метод познания истины реализуется в действиях участников того процессуального действия, которое проводится в целях собирания, исследования, оценки и использования доказательств. На это обстоятельство правильно обращал внимание и И.М. Лузгин, когда отмечал, что при собирании и исследовании доказательств “достигается диалектическое единство двух противоположных тенденций: с одной стороны — творчески осмысленного выбора средств и приемов установления и исследования информации (эвристическая направленность мышления), с другой — относительно жесткой регламентации форм и условий доказывания, обеспечивающих стабильность уголовного процесса и осуществление процессуальных гарантий его участников”[845].

А. М. Ларин усмотрел ошибку в нашем утверждении, что методы познания истины, как категория гносеологическая, не регламентируются законом, закон регламентирует лишь форму их применения. Его главный довод: “Ведь обсуждаются не проблемы познания в философском, гносеологическом плане, а проблемы познания в конкретной области практики — доказывании по уголовным делам, специфическая форма которого неразрывно связана со спецификой содержания”[846]. Но позволительно спросить А. М. Ларина: где, в какой норме регламентирует закон наблюдение? или описание? или сравнение? Закон регламентирует процессуальные формы применения этих методов познания: осмотр, со­ставление протокола, предъявление для опознания и т. п. И наше утверждение вовсе не означает отрыва специфической формы от специ­фики содержания, ибо содержанием закона выступают в данном случае не методы познания, а действия лиц, их применяющих. Эти действия регламентированы законом, да иначе и быть не может, потому что познавательные процедуры могут осуществляться различными действиями, в том числе и такими, которые закон не может считать допустимыми.

Несмотря на очевидность того факта, что никакой отдельно взятый метод доказывания никогда не исчерпывает всего содержания того или иного следственного действия, хотя и может играть при его проведении либо главную, либо второстепенную роль[847], в литературе иногда встречаются утверждения и иного характера. Так, Ф. Н. Фаткуллин в работе “Общие проблемы процессуального доказывания” то признает, что “частные методы познания не регламентируются процессуальным законодательством” и что они “выступают в качестве конкретных приемов, применяемых при производстве определенного процессуального действия”, то буквально через четыре строки объявляет несостоятельным взгляд на процессуальное действие как форму применения частных методов познания только на том основании, что “любое следственное действие складывается из комплекса совершаемых в соответствии с процессуальным законом операций, которые никогда не сводятся к наблюдениям, сравнениям или иным частным методам познания”[848].

В другом месте той же работы автор опять возвращается к этому вопросу, “опровергая” тезис о том, что процессуальные действия есть форма применения методов познания тем, что “одни и те же конкретные приемы (скажем, наблюдение, сравнение и измерения) могут использоваться при производстве разных процессуальных действий (например, осмотра, следственного эксперимента). В одном и том же процессуальном действии возможно применение различных методов исследования... Иначе говоря, они служат одним из элементов содержания (выделено нами — Р. Б.) тех или иных процессуальных действий”[849].

Как видно из изложенного, Ф. Н. Фаткуллин, взяв на вооружение аргументы тех авторов, против которых он выступает, фактически приходит к выводам, которые он оспаривает, и при этом выдает эти выводы за иные, прямо противоположные. Между тем, уже к моменту выхода его работы ряд ученых-процессуалистов обстоятельно проанализировал процессуальную форму применения методов познания и их сочетание при производстве различных следственных действий, доказав значение для процессуальной науки учения о методах криминалистики[850]. Однако их аргументацию по каким-то причинам Ф. Н. Фаткуллин не воспринял.

Различия в методах научного исследования и практической деятельности по расследованию и судебному разбирательству уголовных дел становятся более разительными, когда речь идет о применении не общих, а специальных методов познания. При этом следует иметь в виду, что ряд специальных методов криминалистики может оказаться вообще неприменимым при собирании, исследовании, оценке и использовании доказательств как в силу содержания этих методов, так и в силу требований законности, допускающих использование при доказывании только предусмотренных законом средств собирания и исследования доказательств. В то же время некоторые методы практической деятельности, например метод экономического анализа, или использование специальных бухгалтерских познаний, основы которого впервые разработаны в трудах В. Г. Танасевича, С. П. Фортинского, П. К. Пошюнаса и других, не могут быть использованы как методы криминалистической науки. Нам представляется удачным определение специальных методов доказывания, предложенное В. К. Лисиченко, который понимает под ними “субординированные системы научно обоснованных приемов, правил и методических предписаний по выявлению обстоятельств преступных действий правонарушителя, обнаружению, фиксации, исследованию и оценке устанавливающих их доказательств, разработанные в соответствии с требованиями... методологии применительно к предусмотренным законом формам познания и доказывания истины”[851]. Что же касается системы этих методов, то поскольку речь идет о методах, разрабатываемых или приспосабливаемых для практики криминалистикой, логично, как нам кажется, придерживаться системы специальных методов самой криминалистики[852].

Своеобразную систему методов экспертного исследования предложили А. И. Винберг и А. Р. Шляхов. Всего в ней было четыре звена:

“I. Всеобщий диалектико-материалистический метод; на этом же высоком уровне рассматриваются и методы логики (традиционной).

II. Общие (общепознавательные) методы: наблюдение, измерение, описание, планирование, эксперимент, моделирование и др.

III. Частные инструментальные и иные вспомогательно-технические методы.

IV. Специальные методы, функции которых выполняют специализированные методики экспертного исследования”[853].

Собственно криминалистические методы используются в судебном исследовании в зависимости от их содержания и характера тех объектов, для исследования которых они применяются, но опять-таки как методы практической деятельности, а не научных исследований. Первая группа этих методов (технико-криминалистические) применяются в доказывании без существенных изъятий.

Иначе обстоит дело с применением в судебном исследовании структурно-криминалистических методов. В доказывании используются не сами структурно-криминалистические методы, а результаты их применения в научных криминалистических исследованиях: те структурные системы, которые разрабатываются в процессе применения этих методов. Такими системами являются, например, основные элементы планирования расследования преступлений, тактические приемы, образующие тактику отдельных следственных действий, криминалистические методики расследования отдельных видов преступлений. На базе этих структурных систем вырабатываются криминалистикой (не как методы науки, а как методы доказывания) тактико-криминалистические методы собирания, исследования, оценки и использования доказательств. Это — группа специальных методов данной разновидности человеческой деятельности, методов практики, а не научных изысканий.

Развитие тактико-криминалистического метода работы с доказательствами, как специфической системы приемов и средств, может привести к появлению нового процессуального действия, если возникает необходимость в новой законодательной регламентации формы применения этого метода. При этом задача заключается в том, чтобы не допустить ошибки, то есть не принять за новое процессуальное действие новый и уже широко распространенный на практике, но отдельный тактический прием.

Такая опасность, на наш взгляд, в настоящее время существует в отношении так называемой следственной реконструкции, под которой обычно понимают воссоздание обстановки (всей или отдельных ее элементов), в которой происходило исследуемое событие или совершались исследуемые действия, либо отдельного объекта, имеющего значение для расследования. Типичным примером следственной реконструкции может быть обстановка, в которой производится следственный эксперимент, или восстановление обстановки на месте происшествия при его повторном осмотре.

По своей сущности и направленности, реконструкция — тактический прием, обеспечивающий полноту и достоверность получаемого доказательственного материала. Реконструкция всегда проводится с определенной целью: для проведения опытов, для сравнения реконструированных и исследуемых объектов, для производства осмотра, предъявления для опознания в воссозданных условиях и т. д. Реконструкция сама по себе ничего не подтверждает и не опровергает, то есть ничего не доказывает. Между тем, вопреки этому очевидному положению, в юридической литературе высказывается мнение, что в некоторых ситуациях реконструкция может быть самостоятельным следственным действием. “Реконструкция в расследовании, — писал И. М. Лузгин, — имеет двоякое значение: некоторые виды реконструкции, например, реконструкция обстановки при производстве следственного эксперимента, представляют собой один из тактических приемов расследования, другие виды реконструкции могут иметь самостоятельное значение — такова, например, реконструкция лица по черепу, реконструкция с использованием фотометодов, реконструкция отдельных предметов. Самостоятельный характер такой реконструкции объясняется: а) методикой ее проведения, имеющей научные основания, лежащие за пределами криминалистической тактики; б) автономией полученных в результате реконструкции материальных объектов, которые могут быть использованы при производстве не одного какого-либо, а нескольких следственных действий (допрос, предъявление для опознания, осмотр и др.) и оперативно-розыскных мероприятий”[854].

С приведенными аргументами И. М. Лузгина едва ли можно согласиться, так как “за пределами криминалистической тактики” могут лежать научные основания и других тактических приемов, однако это не основание для объявления их самостоятельными следственными действиями. Например, в основе такого тактического приема, как допрос на месте события, лежит чисто психологическое явление — оживление ассоциативных связей под влиянием обстановки допроса, то есть положение, выходящее за пределы криминалистической тактики и лишь используемое последней. Однако из этого нельзя сделать вывод, что допрос в кабинете следователя и допрос на месте происшествия — это различные следственные действия или хотя бы разновидности одного и того же действия — допроса. Научная основа тактического приема не может служить критерием для придания приему значения оригинального следственного действия.

Неубедительным представляется и второй тезис И. М. Лузгина. Его трактовка автономии объектов, полученных в результате реконструкции, по нашему мнению, не соответствует понятию этого термина. Получается, что использование одного и того же объекта, например, реконструированной обстановки при производстве нескольких следственных действий, означает его независимость, но автономию — от чего? Применительно к рассматриваемой проблеме автономия может означать только одно: самостоятельное доказательственное значение результатов реконструкции. Но этого в данном случае не утверждает и сам автор.

Развивая взгляды о самостоятельном характере следственной реконструкции, И. М. Лузгин позднее в статье “Метод реконструкции в следственной практике” приходит к выводу, что проверка и уточнение показаний на месте есть не что иное, как подобная “ситуационная реконструкция”[855], хотя, как известно, в процессе выхода на место может не понадобиться реконструкция, а если что-то будет воссоздано, то процесс воссоздания не станет главным в данном следственном действии.

Ставя знак равенства между следственной реконструкцией и проверкой и уточнением показаний, И. М. Лузгин далее в этой статье противоречил самому себе, когда писал, что “назрела необходимость шире обсудить вопрос о соотношении ситуационной реконструкции и осмотра места происшествия, следственного эксперимента, проверки показаний на месте (выделено нами — Р. Б.), о законодательной регламентации в УПК РСФСР проверки показаний на месте; содержание этого действия есть не что иное, как ситуационная реконструкция”[856]. Но если выход на место происшествия и “ситуационная реконструкция” — это одно и то же, то о каком же соотношении между ними следует вести речь?

В 1971 г. была опубликована статья И. Е. Быховского и И. М. Лузгина “Реконструкция как самостоятельное следственное действие”, где предлагался процессуальный порядок проведения реконструкции как самостоятельного следственного действия”[857]. В 1973 г. И. М. Лузгин вновь возвращается к проблеме реконструкции, повторяя свою аргументацию в пользу признания ее самостоятельным следственным действием[858].

В. В. Куванов, детально исследовавший проблемы следственной реконструкции (он применяет более широкое понятие, говоря о криминалистической реконструкции), занимает правильную позицию как в вопросе о процессуальном значении реконструкции, так и в вопросе о ее роли в судебном исследовании. В его представлении реконструкция как разновидность метода моделирования применяется при производстве различных следственных действий как элемент их содержания[859].

Применение в судебном исследовании специальных методов других (кроме криминалистики) наук аналогично применению технико-криминалистических методов. К таким методам относятся физические, химические, антропологические, биологические и др. Подобное разнообразие методов доказывания обусловлено тем, что содержание деятельности субъектов судебного исследования не исчерпывается применением положений криминалистики или какой-либо иной науки. Как и всякая практическая деятельность, судебное исследование открывает возможности для применения в нем любой области научного знания, если только это служит целям установления истины и не противоречит процессуальному порядку судопроизводства.

* * * * *

чение о методах криминалистической науки оказало значительное влияние на формирование методологии общей теории судебной экспертизы, в особенности на ее раздел, посвященный методам этой теории и методам практической экспертной деятельности.

В 1991 г. Т. В. Аверьянова предложила свою систему методов общей теории судебной экспертизы и методов экспертной практической деятельности. Первая отличается от предложенной нами классификации методов криминалистической науки содержанием второго звена классификации — общенаучных методов, перечень которых дополнен такими методами, как исторический метод, формализация, идеализация, аксиоматический метод[860].

Классификация экспертных методов отличается от классификации методов науки: она включает в себя, помимо всеобщего метода — материалистической диалектики, охватывающей и методы формальной логики, — а также общенаучных методов (за исключением формализации, идеализации и аксиоматических методов), еще два звена — частнонаучные и специальные (монообъектные) методы[861]. Основанием классификации при этом служит сфера применения методов. Руководствуясь этим основанием, под частнонаучным понимается метод, используемый при производстве экспертиз одного какого-то рода или вида или нескольких, близких по характеру используемых специальных познаний, под специальными — “методы, разрабатываемые или приспосабливаемые для исследования конкретного, единичного объекта”[862].

Система методов практической экспертной деятельности, предложенная Е. Р. Россинской, существенно отличается от классификаций А.И. Винберга, Н. Т. Малаховской, А. Р. Шляхова и Т. В. Аверьяновой. Применительно к процессу экспертного исследования материалистическая диалектика, ее “верхний раздел” — диалектическая логика, — по мнению автора, играет роль не просто метода, но подхода к познанию, “ориентирующего эксперта на раскрытие целостности исследуемого объекта, на выявление его связей с другими объектами и явлениями, его генезиса. Категории диалектики — причина и следствие, необходимость и случайность, тождество и различие и др. — служат своеобразными опорными пунктами мышления эксперта, определяя существо исследуемых процессов и явлений”[863].

Методы экспертной деятельности представлены Е. Р. Россинской в виде следующей системы:

A.Логические методы.

B.Общенаучные методы в их экспертной реализации.

C.Общеэкспертные методы:

¨ “монометоды”, т. е. используемые вне комплексов методов;

¨ комплексы методов.

D.Частноэкспертные методы.[864]

Касаясь общеэкспертных методов, Е. Р. Россинская пишет: “Отличие между общенаучными и специальными методами по этой классификации (имеется в виду наша классификация, на которую она ссылается, — Р. Б.) заключается в сфере применения — общей у общенаучных, ограниченной у специальных. Между тем, методы, о которых мы ведем речь, применяются или в принципе могут применяться во всех видах и родах судебных экспертиз, т. е. для судебных экспертиз они являются общими. Возникает задача терминологически отграничить их от общенаучных, так как в операциональном плане они от них отличны: применяются не во всех науках и не во всех видах практической деятельности. Одним из вариантов решения этой задачи может служить наименование таких методов общеэкспертными”. В отличие от них некоторые методы экспертных исследований уникальны и используются только в экспертизах определенного вида или рода или только для определенных объектов[865]. Эти методы Е. Р. Россинская и именует частноэкспертными.[866]

Е. Р. Россинская подразделяет общеэкспертные методы на следующие пять групп:

¨ методы анализа изображений;

¨ методы морфологического анализа;

¨ методы анализа состава;

¨ методы анализа структуры;[867]

¨ методы изучения физических, химических и др. свойств объектов.

В ряде случаев трудно разграничить общеэкспертные и частноэкспертные методы; более того, если последние начинают применяться в нескольких родах или видах экспертиз, то они могут перейти и в разряд общеэкспертных.

Классификация Е. Р. Россинской нам представляется весьма перспективной, так как открывает путь для детальной разработки теорий общеэкспертных методов, группируя их по различным основаниям. Это подтверждается и работами самого автора, разработавшего теорию неразрушающих методов экспертного исследования — комплекса методов, относящихся к числу общеэкспертных.

* * * * *

аканчивая краткое изложение учения о методах криминалистической науки, полагаем необходимым специально обратить внимание читателя на то, что исходным принципом построения этого учения служит материалистическая диалектика. И хотя в наши дни словосочетание “диалектический материализм”, по мнению некоторых чересчур ретивых новообращенцев, “вышло из моды” и стало чуть ли не жупелом, мы не меняем своих взглядов и по-прежнему считаем диалектический материализм, очищенный от классово-идеологических наслоений прошлого, отвечающим нашим убеждением и той философской основой, на которой строятся наши теоретические концепции.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: