Экзистенциализм в XX в.: концептуальная реконструкция О.Ф. Больнова

Экзистенциальная философия, сложившаяся в Европе после Первой мировой войны, явилась философией кризи­са. Она выразила несостоятельность прежних убеждений в неодолимости прогресса на основе успехов человеческого разума, а также сомнительность связанных с этим гуманис­тических идей и ценностей. Трагические по своим послед­ствиям войны и революции развеяли эти рационалистиче­ские иллюзии, лишили людей санкционированной разумом веры в будущее.

Классиками экзистенциальной философии XX в. счита­ют немецких мыслителей М. Хайдеггера (хотя сам он не от­носил себя к экзистенциалистам) и К. Ясперса (1883-1969), французских философов Ж.-П. Сартра (1905-1980), М. Камю (1913-1960), Г. Марселя (1889-1973); близкой к экзистенциализму была философская позиция русских мыслителей Л.И. Шестова (1866-1938), Н.А. Бердяева (1874-1948).

Немецкий философ Отто Фридрих Больнов (1903-1991) обстоятельно исследовал основополагающие идеи экзи­стенциализма, высказанные прежде всего немецкими пред­ставителями в период между Первой и Второй мировыми войнами, и мы можем опереться на выводы, являющиеся результатом данного исследования¹.

Больнов отмечает, что введение Кьеркегором понятия экзистенциального существования явилось общим исход­ным пунктом этой новой философии, радикализовавшей поставленную еще в «философии жизни» задачу понять че­ловеческое бытие, исходя непосредственного из него самого и исключив из рассмотрения все внешние моменты. Поня­тие экзистенциального существования может выглядеть па­радоксальным, поскольку экзистенция в переводе на рус­ский язык как раз и означает существование. Но Кьеркегор и его философские преемники вкладывают в это понятие более строгий смысл, связанный с решающим человеческим переживанием, которое характеризуется полной отрешен­ностью. «Философия жизни» начала поворот от объектив­ного к субъективному рассмотрению человеческого бытия. Правда, неопределенность понятия «жизнь» вела у сторон­ников этой философии к всеобщему релятивизму, вытека­ющему из изменчивости жизни и наших ее оценок. Экзис­тенциальная же философия стремилась установить проч­ную основу для нашего мышления о человеческом бытии. Поскольку люди разочаровались в объективистской карти-¹ не мира и усомнились в традиционных ценностях, все ранее выработанные смыслы жизни были поставлены под вопрос. В поисках опоры оставалось поэтому лишь обратиться к внутреннему миру человека и постараться выделить в нем предельное, глубинное ядро. Оно-то и было названо, вслед за Кьеркегором, экзистенцией, или существованием, с кото­рой и надлежало далее соотносить все объективные сторо­ны жизни.

Экзистенциальная философия применяет понятие су­ществования только к человеку и оставляет без внимания любое внешнее содержание, характеризующее объективный ход событий. Понятое таким образом существование харак­теризуется целостностью, нераздельностью; оно либо есть, либо его нет. Оно утрачивается, когда человек умирает; его нет также в том случае, если человек страдает неизлечимым расстройством психики. Экзистенциальное переживание испытывается нами как безжалостное отчуждение, отбро- шенность к бытию изолированного «Я». Здесь доминирует не религиозное блаженство, а страх и отчаяние. Но экзис­тенциальная философия призывает не к пассивному созер­цанию этого глубинного «Я», а к величайшему напряжению пребывания в собственной сущности, к решимости быть са­мим собой.

Такое понятие существования невозможно определить привычными способами, и Хайдеггер, например, вырабаты­вает новые понятийные средства, «экистенциалы», о кото­рых уже упоминалось. Существование в экзистенциальном смысле есть устремленность за пределы любой наличности, фиксированной данности. При этом учитывается изначаль­ная включенность человека в мир, который, правда, пости­гается через тягостные, мучительные противоречия и несо­образности. Об этом весьма выразительно повествуется в литературных произведениях Ф. Кафки. В хаосе бытия че­ловек должен выступить основателем собственного жизнен­ного порядка. Правда, внутренний мир человека тоже со­держит много непонятного и непредсказуемого.

Следуя Хайдеггеру, Больнов обстоятельно разворачивает характерные для экзистенциализма суждения о том, что обезличенная коллективность навязывает человеку уста­новки скольжения по поверхности бытия. Так, молва позво­ляет судить о разных предметах даже при отсутствии знаний об обсуждаемом; любопытство побуждает к беспорядочно­му перескакиванию от одного к другому в поисках чего-ни­будь «интересненького»; неумение различать подлинное и неподлинное в вещах ведет к всеобщей двусмысленности и тревожности. При этом подлинность невозможно установить раз и навсегда; для ее обретения нужно преодо­леть мнимости обыденного хода жизни, обезличенность бытия. Экзистенциальное существование сопряжено с рис­ком оказаться непонятым и непризнанным другими. Чело­век живет в ситуации, которую он не выбирал; ее претерпе­вание подчеркивает человеческую конечность. Характеризуя особые, пограничные ситуации, Ясперс отмечает их необъ­яснимость и неподвластность нашей воле, которые вызыва­ют страдание, чувство вины, беспокойство и как бы гонят человека вперед. Погруженный в повседневность человек не способен возвыситься до экзистенциального существова­ния, и только опыт пограничных ситуаций вынуждает его к этому. Итак, понимание мира и жизни в нем, характерное для экзистенциальной философии, лишено как присущей науч­ному познания ценностно нейтральной объективности, так и характерной для некоторых форм «философии жизни» теплоты чувств, сопереживания и доверия к миру нашего бытия. В экзистенциальной философии подчеркиваются невеселые стороны нашего жизненного опыта: страх, уны­ние, скука. Однако страх признается конструктивным в том отношении, что он выводит человека из бездумного состоя­ния и является предпосылкой обретения свободы. Страх пе­ред неизбежной смертью побуждает задуматься о смысле жизни и оценить значимость каждого ее мгновения. Через наши надежды, планы, опасения будущее формирует насто­ящее, входит в него. Прошлое тоже включено в наше насто­ящее как его определяющий, ограничивающий момент. Решимость, по Хайдеггеру, придает каждому моменту жиз­ни окончательную и безусловную ценность. Человеческое существование исторично, и на нем основывается объек­тивный ход истории. История при этом понимается как вы­ражение человеческой конечности. Содержание и цель на­шей решимости заданы обстоятельствами, в которые мы заброшены волею случая; сама наша жизненная ситуация отмечена временностью.

«Философия жизни» обращает внимание на творческий характер человеческой деятельности, однако для экзистен­циальной философии, по словам Больнова, не существует прогресса. Странно было бы, например, добиваться наилуч­шего осуществления решимости или же самого совершен­ного отношения к смерти. С экзистенциальной точки зре­ния значимы не только неповторимые события, но и повто­ряющиеся прорывы к собственной сущности, к подлинно­му существованию. Всякий жизненный успех относителен, ибо имеет своим пределом смерть. Поэтому не следует ак­центировать внимание только на внешних достоинствах со­вершаемого. Истинное человеческое существования, если придерживаться этой точки зрения, является героически- трагическим.

Подобная философско-мировоззренческая позиция, ко­нечно, имеет свои объяснения. Она становится убедитель­ной лишь на фоне широко распространившихся отчаяния и растерянности и выступает как адресованный каждому че­ловеку призыв отыскать основу действенных и отвечающих человеческому достоинству жизненных ориентиров в себе самом, услышать голос собственной совести и последовать ее указаниям. Но это решение смысложизненной пробле­мы, как справедливо отмечает Больнов, не является оконча­тельным. Опора в жизни, которую предлагает экзистенци­альная философия, остается во многом формальной; ее не­достаточно для построения новой жизни. Данную филосо­фию, полагает он, настоятельно необходимо подвергнуть критическому переосмыслению, ибо как нечто целостное она, увы, устарела. Но как момент она должна присутство­вать сегодня в любой философии, не желающей скатиться до голого объективизма или приспособленчества.

Ограниченность экзистенциальной философии, по Больнову, состоит в том, что мир в ней лишен собственной ценности, в ней как бы отсутствуют природа, культура, че­ловеческая душевность; нет, наконец, живой человеческой веры, без которой невозможно преображение жизни. Найдя опору в себе, человек должен далее обрести прочный кон­такт с действительностью. Невозможно жить одним лишь экзистенциальным существованием; опасно слишком долго и усердно заниматься только самим собой. Нужно помнить, что «все высказывания экзистенциальной философии все же не являются чем-то окончательным, но выражают всегда лишь совершенно определенную, исторически обусловлен­ную точку зрения, имеющую подле себя другие»¹. Показа­тельно, что предложенная Больновом «позитивная версия» философии экзистенциализма связана с новой организаци­ей дела образования и новым развитием педагогики. Оно должно дополнять привычную педагогику стабильных воспитательных процессов педагогикой изменчивых форм, учитывающей личностную значимость экзистенциальных событий («встречи», внезапного «пробуждения», сознатель­ного включения в конфликтную ситуацию, «очищения-вы­бора» и т.д.). Эта новая педагогика должна также исходить из признания неоспоримой важности доброты, сострада­ния, порядочности и честности.

Ж.-П. Сартр

Несколько иная, нежели охарактеризованная Больновом, версия экзистенциализма получила развитие в творчестве видного французского философа, писателя и общественно­го деятеля Жана Поля Сартра (1905-1980). Отправляясь от идеи Гуссерля об интенциональности сознания, Сартр вместе с тем считает, что человеческое «Я» не сводится к та­кому сознанию (нацеленному на постижение внешних предметов); более того, в поле такого сознания вообще нет «Я». Он различает «бытие-в-себе», выступающее как про­стая данность и неспособность быть чем-то иным, и «бы- тие-для-себя», которое характерно для человека. Первая форма бытия выступает как природа, предметный мир, все многообразие реальных обстоятельств, включая сюда и на­ше собственное прошлое как ставшее и уже недоступное из­менениям. Вторая форма бытия, которую мы опознаем по специфическим для людей действиям, переживаниям, отли­чается принципиальной незавершенностью и недоступ­ностью отчетливым определениям. В этом смысле подобное бытие, отрицающее всякую определенность, есть пустота, ничто, или всеобъемлющая свобода, которая проявляется в возобновляющемся выборе себя, в выходе за свои прежние пределы. Именно таково бытие «Я», которое хотя и не выби­рает время, место и обстоятельства своего появления, одна­ко отвечает за свои действия, основанные на осмыслении всякий раз конкретной ситуации.

В небольшой работе с характерным названием «Экзи­стенциализм - это гуманизм» Сартр отмечает, что и христи­анских экзистенциалистов, к которым он относит К. Ясперса и Г. Марселя, и экзистенциалистов-атеистов (М. Хайдеггер и сам Сартр) объединяет убеждение в том, что существование человека предшествует его сущности, или - что нужно исхо­дить из субъективности. Разъясняя этот тезис, Сартр указы­вает на его противоположность идее Бога-творца, произво­дящего человека в соответствии со своим замыслом, а также широко распространенному даже среди материалистов и атеистов представлению о всеобщей человеческой природе, предшествующей историческому существованию человека.

Для экзистенциалиста, по Сартру, «человек потому не поддается определению, что первоначально ничего собой не представляет. Человеком он становится лишь впоследствии, причем таким человеком, каким он сделает себя сам. Таким образом, нет никакой природы человека, как нет и бога, ко­торый бы ее задумал. Человек просто существует, и... он есть лишь то, что сам из себя делает. Таков первый принцип экзистенциализма. Это и называется субъективностью»¹. Человек есть проект, который переживается субъектив­но, и становится он таким, каков его проект бытия. В этом выражается человеческая свобода.

Человеческий проект не является простым выражением наших желаний, ибо последние обычно выступают как осознанные решения, тогда как проект основывается на спонтанном, глубинном выборе. Человек сам делает свой выбор, и он ответственен за то, что он есть. Выбирая себя, каждый из нас создает образ должного в человеке, утверж­дает ценность того, что он выбрал. И если это благо, то бла­го для всех. Делая выбор, человек отвечает за всех людей. Та­кая высочайшая ответственность сопряжена с тревогой, и нечестно было бы прятать это чувство, ссылаясь, например, на общие образцы поведения. У нас нет никаких доказа­тельств правильности нашего выбора, нет никакого знаме­ния, которое указало бы правильный путь. Человек свобо­ден, он осужден быть свободным. Он не сам себя создал, но, будучи брошен в мир, он отвечает за все, что делает. При этом он не может даже сослаться на Бога, ибо если бы Бог и существовал, то это ничего не изменило бы и не освободило бы человека от ответственности за его выбор. Но бога нет, и отсюда нужно сделать все выводы. Нужно, как отмечает Сартр, продумать тот факт, что не существу­ет никаких абсолютных ценностей умопостигаемого мира, не существует предзаданных норм морали; не служит оп­равданием и человеческая страсть, ибо человек отвечает за свои страсти.

Подытоживая свои рассуждения, Сартр разъясняет от­стаиваемое им понимание гуманизма. Под гуманизмом можно понимать утверждение, что человек есть высшая ценность и цель. Экзистенциализм придает человеку досто­инство, ибо не допускает рассмотрения человека как объек­та. Но человек всегда незавершен, и поэтому ему невозмож­но поклоняться. Человек постоянно находится вне самого себя, преодолевает себя, выходит за свои пределы. Един­ственное, что позволяет человеку жить, - это действие.

Н.А. Бердяев

Еще один яркий образец экзистенциально ориентиро­ванных рассуждений о человеке и его бытии дают работы известного русского философа Николая Александровича Бердяева (1874-1948). В своей философской автобиогра­фии, названной им «Самопознание», он отмечал, что в его внутренней жизни, духовных поисках имелись два основ­ных двигателя: искание смысла и искание вечности, причем первое было важнее.

Понимание и познание бытия, по Бердяеву, возможно лишь в силу того, что человек — это микрокосм, в котором раскрывается универсум. Философское познание, даже если оно имеет религиозную направленность, всегда содержит экзистенциальные основания. «Главный признак, отлича­ющий философское познание от научного, нужно видеть в том, что философия познает бытие из человека и через че­ловека, в человеке видит разгадку смысла, наука же познает бытие как бы вне человека, отрешенно от человека».

Подлинное философское познание в своих истоках не дискурсивно, не рассудочно, а интуитивно. Дискурсивное развитие мысли имеет социальную природу, обобщенную и обезличенную, претендующую на объективность, тогда как философское мышление личностно, экзистенциально. Да­же философские идеи других людей, как подчеркивает Бер­дяев, могут быть действительно осмыслены мною только тогда, когда они станут моими идеями. При этом решающее значение имеет их эмоциональное приятие или отвержение. «Самый крайний интеллектуализм и рационализм может быть страстной эмоцией. Интуиция всегда не только интел­лектуальна, но и эмоциональна. Мир не есть мысль, как ду­мают философы, посвятившие свою жизнь мысли. Мир есть страсть и страстная эмоция»².

Отвергая власть общего, общеобязательного, призна­ющего лишь инструментальную значимость индивидуаль­но-личностного начала, Бердяев утверждает, что субъектив­ное объективно, то есть существует реально, тогда как объ­ективное субъективно, ибо объект есть феномен. Реаль­ность отнюдь не тождественна бытию и объективности. Подлинной реальностью признается мир субъективный и персоналистический. Основную идею своей философии Бердяев видит в признании примата свободы над бытием, примата духа, который есть свобода, а не бытие.

Сущностью человека, его высшим предназначением и обязанностью, требованием Бога, адресованным человеку, по Бердяеву, является творчество. Оно понимается не просто как создание культурных ценностей, а как подъем всего человеческого существа, направленный к новой, выс­шей жизни, к новому бытию. Такое творчество носит инди­видуально-личностный характер, однако значимость его об­щечеловеческая, космическая и социальная. Конечно, твор­ческий акт человека нуждается в материи, но не она опреде­ляет новизну. Творчество, полагает он, не детерминировано извне миром, оно пронизано человеческой свободой, на­правлено на преображение мира. Правда, результаты твор­чества отчуждаются, объективируются, первоначальный за­мысел воплощен в них всегда неполно и неадекватно.

Философское мышление Бердяева изобилует парадокса­ми. Признавая этот факт и разъясняя его, он подчеркивает: «Противоречия, которые можно найти в моей мысли, - про­тиворечия духовной борьбы, противоречия в самом суще­ствовании, которые не могут быть прикрыты кажущимся логическим единством. Подлинное единство мысли, связан­ное с единством личности, есть единство экзистенциальное, а не логическое. Экзистенциальность же противоречива. Личность есть неизменное в изменениях»¹.

В самом себе Бердяев усматривает противоречие арис­тократического понимания личности, свободы и творче­ства, с одной стороны, и социалистического требования утверждения достоинства каждого человека, обеспечения его права на жизнь - с другой стороны. В ряду своих глубин­ных устремлений он усматривает неприятие всякой объек­тивности, мировой данности, порабощающей человека; противопоставление свободы духа насилию и конформиз­му, внешней необходимости; примат духа над природой, субъекта над объектом, личности над универсально-общим, творчества над эволюцией, дуализма над монизмом, любви над законом.

Этим определяются и философские пристрастия Бердяе­ва, который высказывает симпатии к учению Канта, разли­чавшего царство свободы и царство природы, а также к уче­нию Шопенгауэра об объективации воли в предметном ми­ре, отмечая при этом отсутствие у Канта категории духа и шопенгауэровский антиперсонализм. Вместе с тем Бердяев не приемлет монизм, эволюционизм и оптимизм Фихте, Шеллинга и Гегеля, их понимание объективации универ­сального разума в природном и историческом развитии. В целом критично отношение Бердяева и к философии Ницше, которого он рассматривает как величайшего пред­ставителя «философии жизни», отмечая при этом, что жизнь не может быть критерием высшего блага вследствие своей всеобщности, многозначности и возможности биологизаторских истолкований.

Человека как личность Бердяев признает величайшей за­гадкой в мире. Человек как природное и социальное суще­ство есть подобие мира и происходящих в мире процессов. Но личность человека есть свидетельство того, что мир де самодостаточен, и он может быть превзойден. ЛичноСть есть своеобразный разрыв в мире, прорыв к новизне. Она не принадлежит к природе как ее часть и вообще не является частью чего бы то ни было. «Личность есть универсум в ин­дивидуально неповторимой форме»¹, неизменное в измене­ниях, единство в многообразии. Личность самосозидается, и основной парадокс существования личности состоит в том, что для созидания себя, для наполнения себя универсаль­ным содержанием личность должна уже быть. Личность - это не субстанция, а творческий акт, усилие и борьба, овла­дение собой и миром.

Личность есть существо разумное, но она не определяет­ся разумом, который имеет, сам по себе, единообразный, безличный характер. Личность же не только разумна, но и свободна. Обладая разумом и волей, личность имеет сти­хийно-бессознательную основу. Поверхностное «Я» социа­лизировано, рационализировано, цивилизовано, но все это может прикрывать или подавлять глубинное личностное начало в человеке. Личность есть субъект, а общество есть объект. «С экзистенциальной точки зрения общество есть часть личности, ее социальная сторона, как и космос есть часть личности, ее космическая сторона».

Личность - это экзистенциальный центр; она и только она чувствует, радуется и страдает. Ни нация, ни общество, ни государство сами по себе не являются экзистенциальны­ми центрами. Индивидуум, в отличие от личности, есть ка­тегория биологическая и социологическая. Он есть часть мирового целого, тогда как существование личности, по Бердяеву, предполагает существование сверхличных и сверхмировых ценностей. Эти ценности не имеют, однако, какого-то самостоятельного, внеличностного существова­ния, они принадлежат к миру субъективного, творятся лич­ностью и действуют в ней. Личность есть ценность, стоящая выше государства, нации, природы и человеческого рода.

Личность не есть душа, отличная от тела; она есть целост­ный образ человека, в котором духовное начало овладевает всеми душевными и телесными силами человека. Не слу­чайно самые возмутительные посягательства на личность связаны с телесным воздействием; дух сам по себе, минуя тело, нельзя ни ударить, ни убить. Ошибка гуманизма ви­дится Бердяеву не в том, что здесь человека толкают на путь самообожествления, а в том, что гуманизм не до конца утверж­дает независимость человека как личности от мира, ибо предлагает утвердить ее достоинство неким внешним обра­зом. Вместе с тем личность социальна и исторична, и на пу­тях своей самореализации человека подстерегает рабство. Источники этого рабства - экстериоризация, отчуждение, выброшенность вовне человеческой природы.

Рабство через объективацию возможно во всем - в по­знании, морали, религии, искусстве, в политической и соци­альной жизни. Психологическое насилие над человеком осуществляется: через социальное внушение и систему вос­питания, лишающие мышление человека свободы сужде­ний; через закостеневшие обычаи и нравы, общественное мнение; через власть денег; через ненависть или даже лю­бовь. Рабство подстерегает человека со всех сторон. Даже свобода, ставшая повседневной реальностью, может перей­ти в незаметное порабощение, стать объективированной, тогда как подлинная свобода субъективна и требует усилий. Рабство есть пассивность; победа над рабством есть творче­ская активность. Возможно рабство человека перед Богом. Антропоморф­ный Бог есть высочайшая и абсолютизированная сила при­родной детерминации, господства. В этом смысле высокий атеизм способствовал очищению идеи Бога от человеческой бесчеловечности. Главная причина атеизма связана с невоз­можностью оправдать зло ссылкой на Бога-вседержителя, допустившего, однако, отпадение твари от творца. По этому поводу Бердяев разворачивает собственную теологическую концепцию, которая утверждает, что Бог не является твор­цом и управителем мироздания; не есть он и всеединство, как у Соловьева.

Странным находит Бердяев то обстоятельство, что хрис­тианская вера подчеркивает греховность самодовольства и гордыни, но именно эти особенности приписывает Богу, требующему от людей подчинения и поклонения. Возмож­но ли в таком случае следовать евангельскому завету об упо­доблении божьим совершенствам? Бог как субъект, по мне­нию Бердяева, есть любовь и свобода, а не детерминация и господство; к Богу неприменимо понятие бытия, и мыслить о нем можно лишь символически. Бог есть смысл челове­ческого существования, а не устроитель и администратор мирового целого.

Возможна также рабская зависимость человека от приро­ды, понимаемой Бердяевым как мир объективации, отчуж­денности и детерминированности.

Человек стремится освоить природную необходимость путем ее познания, и здесь оправдано рассмотрение свобо­ды как познанной необходимости. Но, покоряя стихийные силы природы посредством создаваемой им техники, чело­век может попасть в унизительную зависимость от этой ис­кусственно созданной природы, стать простым придатком к машине.

Человеку угрожает и абсолютизация мировой гармонии - в формах эротико-сексуального (В.В. Розанов и др.), нацио­нально-народного (мистика народничества) и теллургиче- ского прельщения земли, крови, расы, родовой жизни (на­цизм и расизм), прельщения коллективно-социального (мистика коллективизма, коммунизм). Периодически во­зобновляющиеся романтические призывы возврата к при­роде и освобождения от власти разума, от оков цивилиза­ции хотя и имеют под собой серьезную основу, однако за­ключают в себе немалые опасности. Слияние с природной, космической жизнью не освобождает личность, а растворя­ет и уничтожает ее.

Из всех форм человеческого рабства наибольшее значе­ние имеет, по Бердяеву, социальная зависимость. Человек социализирован, и социологические концепции убеждают нас в том, что сущность человека социальна. Реально обще­ство не является какой-то особой личностью, «Я», а всего лишь «Мы», и оно способно обезличивать индивидов. Це­лостен человек, а общество есть лишь кооперация.

В основании общества лежат социальные мифы и симво­лы. Когда они разлагаются и умирают, начинает разлагаться и умирать и данное общество. Происходит революция, вы­двигающая новые символы и мифы, например миф о суве­ренитете народа и его безгрешной общей воле (Руссо), о пролетариате и его миссии освобождения человечества (Маркс), а также мифы о государстве, нации, расе и т.д.

Специальное внимание Бердяев уделяет рабству револю­ции и рабству коллективизма. Ответственность за ужасы и зло революции, полагает он, несет прежде всего дореволю­ционная жизнь и ее защитники. В частности, ответствен­ность за духоборческий, враждебный духовной культуре ха­рактер русской революции лежит на деятелях русской куль­туры начала XX в. Русский культурный ренессанс был, по мнению Бердяева, асоциальным, аристократически замкну­тым. При этом революция враждебна свободе, ибо послед­няя аристократична, а не демократична. Деятели революции рассматривают настоящее как средство, а будущее как цель, наполняя настоящее насилием. Но средство здесь важнее цели. Именно средство, путь свидетельствует о духе, кото­рым проникнуты люди. Насилие не может привести к сво­боде, ненависть к братству, отрицание человеческого досто­инства некоторых общественных групп — к всеобщему утве­рждению человеческого достоинства.

Революция злопамятна, но вместе с тем беспамятна в своих попытках уничтожить прошлое без остатка. Она де­монстрирует нереальность того, что выдавалось за проч­ную, монолитную реальность, но создает новые фикции. Всякая революция претендует на создание нового человека, но он не появляется, ибо меняются лишь формы рабства. Действительная, глубинная революция есть изменение в сфере сознания, и поскольку исторические революции это­го не делают, все они плохо кончаются. «Революции делают­ся средним человеком и для среднего человека, который совсем не хочет изменения структуры сознания, не хочет нового духа, не хочет стать новым человеком, не хочет ре­альной победы над рабством. Страшные жертвы нужны для достижения очень маленьких результатов»¹.

При этом Бердяев отнюдь не отрицает идею бесклассово­го общества, полагая даже, что оно есть неотвратимая перс­пектива. Означает она гуманизацию общества, достижимую не на основе экономической, социальной или политической идеи, а на основе духовной идеи целостного человека, на ос­нове примата духа над экономикой и политикой.

Величайшим соблазном человеческой истории Бердяев считает соблазн царства. «Никто не мог никогда толком объяснить и оправдать, почему несомненные пороки и гре­хи для личности - гордость, самомнение, эгоизм, корысто­любие, ненависть, кровожадность и насильничество, ложь и коварство - оказываются добродетелями и доблестью для государства и наций»¹.

Резкое осуждение у Бердяева вызывает и рабство нацио­нализма, которому, по его словам, человек легче всего под­чиняет себя. Признание значимости нации в осуществлении связи времен, достижении культурной преемственности в жизни людей не должно скрывать тот факт, что националь­ный принцип обычно выгоден лишь некоторым социаль­ным группам. Национальная идеология обычно оказывает­ся идеологией классовой. Народная реальность более чело­вечна, чем нация. Народ есть люди, достигшие единства и оформленности, нация же - это не люди, а правящая идея. Народ выражает себя в культуре, нация же стремится выра­зить себя в государственном могуществе. Но и народниче­ство может принять мистическую форму и сделаться источ­ником человеческого порабощения. В мифах нации и наро­да ищут наполнения своей духовной пустоты безликие, не­развитые люди.

Цивилизация создана человеком для того, чтобы преодо­леть зависимость от власти стихийных сил природы. Но свойства технической цивилизации таковы, что ее плодами может воспользоваться как человек высокой культуры, так и варвар. В наше время, как отмечает Бердяев, происходит вторжение огромных масс в культуру, которая прежде была аристократической. Признаки принадлежности к массе - это невыраженность личности, склонность к подражанию, неоригинальность. Прежде народные массы имели свою культуру, основанную на религиозной вере. Массы нынеш­него, переходного периода лишены всякой духовной куль­туры и дорожат только мифами и символами, которые им внушили. Цивилизация, по Бердяеву в большей степени есть соци- ально-коллективный процесс, тогда как культура характе­ризует скорее глубинные, внутренние устремления. И хотя в культуре могут реализоваться гениальные идеи, культурная среда и культурная традиция в целом так же основана на подражании, как и цивилизация. Занимая промежуточную зону между природой и техникой, культура испытывает на себе давление государства и общества. Свободу творчества легче защитить там, где общественная жизнь менее унифи­цирована.

Главные ориентиры культурного творчества - истина, красота, правда, любовь - имеют качественный, а не количе­ственный характер. Однако неизбежно, как утверждает Бер­дяев, происходит процесс демократизации культуры, угро­жающий именно качеству. Трагедия культуры состоит в том, что высокая культура не может развиваться бесконеч­но; рано или поздно наступает ее упадок, высокая культура вырождается в традицию, а ее закрепление ослабляет твор­чество.

Обширность приведенных выписок из работ Бердяева объясняется тем, что этот автор, придерживавшийся экзис­тенциальной, или, как он сам определял, персоналистиче- ской ориентации, соединил в своем творчестве многие важ­ные идеи русской и западноевропейской философии. Огромная философская эрудиция Бердяева и особенная ясность его стиля позволяют на примере его работ соста­вить довольно полное представление о том круге идей, ко­торыми наполнялась современная философия человека вплоть до середины XX в.

Философия образования

Проблема философии образования едва ли не изначаль­на. Как только первые философы перешли к рассмотрению человеческого бытия, данная проблема сразу же привлекла их внимание и была подвергнута более или менее обстоя­тельной разработке. Достаточно напомнить о педагогиче­ских идеях Сократа, Платона, Аристотеля, Будды, Конфу­ция и других выдающихся мыслителей древности. В новей­шей философии к этой проблеме с разных сторон обраща­лись позитивисты и экзистенциалисты, неокантианцы и творцы современной герменевтики, марксисты и религиоз­ные философы, представители других направлений и школ-

Анализируя историю духовного развития западного об­щества в течение последних двух столетий, нетрудно заме­тить, что XIX в. в целом был весьма плодотворным с точки зрения развития философско-педагогической мысли. При этом обособление педагогики в качестве самостоятельной специализированной науки тогда еще не приняло крайних форм, препятствующих широкому и свободному филосо­фскому осмыслению ее оснований, и в начале XX в. тесней­шая связь педагогической теории и практики с философией, как правило, не вызывала сомнений у исследователей. М.М. Рубинштейн, основываясь на понимании педагогики как учения о целях и средствах обучения и воспитания чело­века, отмечал, что «каждая законченная система философии должна отлиться в определенное миросозерцание, а опреде­ленный взгляд на мир диктует и определенный путь жизни человека и требует соответствующей всесторонней подго­товки к ней»^[81].

С.И. Гессен

Человеческая личность не является ни вещью, ни статич­ной субстанциональной данностью, а представляет собой становящуюся, образующуюся субъектную определен­ность, вплетенную во множество природных и социокуль­турных связей и зависимостей. Наша свобода, как и наша духовность, формируются в процессе личностного разви­тия. Исследования показывают, что путь к духовности, к свободному человеческому самоопределению включает в себя ряд типичных стадий и моментов. Неслучайным явля­ется тот факт, что именно в философии неокантианства те­зис об образовании человеческой личности как о восхожде­нии к,свободе получил, пожалуй, наиболее обстоятельную разработку. Показательна в этом плане трактовка русским философом и педагогом Сергеем Иосифовичем Гессеном (1887-1950) педагогики как прикладной философии^[82]. Поня­тие личности, по его убеждению, в сущности совпадает с по­нятием свободы. Личность - это не дар природы, но также и не дар Божий. Она есть рост, творческий процесс, и обрета­ется она только через работу над сверхличностными задача­ми. Таковыми являются задачи, возникающие во всех сфе­рах культуры (наука, искусство, нравственность, право, ре­лигия, хозяйство). Их решение никогда не может быть окончательным, исчерпывающим; оно измеряется совокуп­ностью сотворенного человечеством в направлении этих постоянно возобновляющихся в исторически меняющихся условиях жизни заданий культуры¹.

Взаимоотношения личности и культуры общества неод­нозначны, даже противоречивы. Культура в целом, по Гес- сену, соединяет в себе, с одной стороны, образованность, предполагающую охват науки, искусства, нравственности, религии и выступающую как внутреннее, или духовное со­держание культурной жизни, а с другой - гражданствен­ность (единство права и государственности) и цивилиза­цию, понимаемую как внешний слой культуры, связанный с хозяйственной жизнью, техникой. Будучи не просто сово­купностью достижений прошлого, а прежде всего живой че­ловеческой деятельностью, культура как раз и характеризу­ется направленностью на достижение целей, превышающих решение сиюминутных практических задач или же ситуа­тивное самосохранение человека. Наши цели двояки. Одни из них, будучи локальными, служебными, условными, допускают полное и окончательное решение; другие - безусловны и в принципе не могут быть полностью осуще­ствлены. Так, невозможно исчерпать науку, искусство, нравственность. Базовые культурные ценности по сути представляют собой такие предельные, абсолютные задачи, которые неисчерпаемы и, будучи, в отличие от служебных целей, целями-заданиями, открывают для человека и чело­вечества путь бесконечного развития². В несколько иных выражениях аналогичные суждения высказывает и амери­канский философ Дж. Дьюи, который различает истинные ценности, «не имеющие цены», то есть самоценные, и цен­ности инструментальные.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: