Материалистическое понимание истории

Разработанное Гегелем идеалистическое понимание об­щественной жизни было признано Марксом в целом непри­емлемым. Правда, Маркс высоко оценивал гегелевскую ди­алектику, подчеркивая вместе с тем, что его собственный диалектический метод по своей основе не только отличен от гегелевского, но является его прямой противоположностью. Для Гегеля процесс мышления, который он даже превраща­ет под именем идеи в самостоятельный субъект, есть деми­ург действительности, которая составляет лишь внешнее его проявление. У меня, - пишет Маркс, - «наоборот, иде­альное есть не что иное, как материальное, пересаженное в человеческую голову и преобразованное в ней»^[60].

Для намеченного Марксом превращения социалистиче­ского учения из утопии в строгую науку потребовалось по­казать, как объективный ход исторического развития снача­ла порождает капитализм, а затем ведет к замене его социа­лизмом и коммунизмом. При решении данной проблемы Маркс руководствовался рядом взаимосвязанных предпо­ложений. Во-первых, это идея закономерного движения общества по ступеням исторического прогресса, каждая из которых характеризуется своими объективными внутрен­ними противоречиями, а их разрешение обеспечивает пере­ход на следующую, более высокую ступень. Во-вторых, это мысль о том, что капитализм есть наиболее развитая и высокая, в современных Марксу условиях, форма обще­ственной жизни, и ее изучение позволяет также постичь сущность всех предшествующих исторических ступеней развития («анатомия человека - ключ к анатомии обезья­ны»). Последнее допущение делало исследовательскую зада­чу Маркса более обозримой и позволяло ему сосредото­читься на разработке теории буржуазного общества, что он и проделал с исключительной глубиной и обстоятель­ностью в «Капитале». Наконец, в-третьих, это идея исторического материализма.

Исходя из позиций материалистического понимания ис­тории, ведущей, определяющей стороной общественной жизни признается материальное производство. Поэтому, как подчеркивает Маркс, способ производства материаль­ной жизни обусловливает социальный, политический и ду­ховный процессы жизни вообще. Именно трудовая матери­альная Деятельность рассматривается им как основа антро- по- и социогенеза, как фундамент всего многосложного строения общественного бытия.

Объективно складывающиеся в процессе материального производства экономические отношения между людьми составляют, с точки' зрения исторического материализма, тот реальный базис, на котором вырастает юридическая и политическая надстройка и которому соответствуют опре­деленные формы общественного сознания. Производствен­ные отношения выражают достигнутую ступень развития материальных производительных сил и в свою очередь, определяют господствующий тип социальных отношений, связанный с установившимися отношениями собствен­ности. Производственно-экономические отношения указы­вают, кто в данном обществе является действительным хо­зяином в экономике благодаря принадлежащим ему сред­ствам производства, а кто, будучи лишен собственности на них и являясь просто работником, своим трудом создает об­щественное богатство, в том числе и богатство своих хозяев.

Состояние производительных сил непосредственно вы­ражается в отраслевой структуре хозяйственной деятельности и соответствующей ей профессиональной структуре занятого трудом населения, в его квалификационной струк­туре. Однако особенно важным в социальном плане, с пози­ций материалистического понимания истории, является то обстоятельство, что частнособственнические производ­ственные отношения раскалывают общество на классы с противоположными экономическими интересами, вносят в социальную жизнь неустранимые черты антагонизма, не­примиримой классовой борьбы, которая и признается глав­ной движущей силой исторического развития.

Определяющие признаки классов - это именно экономи­ческие признаки, связанные с обладанием собственностью или ее отсутствием и, соответственно, с той или иной ролью классов в общественной организации труда, а также с разме­рами и способами получения их доли общественного богат­ства. Есть в обществе и такие социальные различия, кото­рые имеют скорее естественно-биологический характер (по­ловозрастные различия) или связаны с особенностями рас­селения людей, в том числе под влиянием климатических и других природных условий (территориально-поселенче­ские различия). К социальной сфере относят и этнические, а также, в известном смысле, религиозные различия. Сюда же включают область семейно-бытовых отношений. Все они тоже считаются в той или иной степени детерминирован­ными состоянием экономики.

Следующий этап реализации материалистического по­нимания истории заключается в обосновании ведущей роли материально-производственной сферы,по отношению к по­литической и духовной областям общественной жизни. Классы, с точки зрения марксизма, считаются важнейшими элементами социальной структуры общества, экономиче­скую структуру которого составляет частная собственность на средства производства. Вместе с тем неоспорима эконо­мическая необходимость обеспечения целостности и устой­чивости общественного организма, без которой невозмож­но эффективное соединение рабочей силы со средствами производства, не принадлежащими работникам и явля­ющимися для них орудиями эксплуатации. Существующее в классовом обществе социальное неравенство чревато раз­рушительными конфликтами. Для их погашения, а также для обеспечения гарантий функционирования материаль­ного производства на антагонистической основе складыва­ется система государственного управления, подчиняющего трудящееся большинство эксплуататорскому меньшинству. Целостность общественного организма достигается, таким образом, посредством принуждения, подчинения одних групп воле других.

Для того чтобы систематически осуществлять принужде­ние, необходимы специализированные институты власти и соответствующие им механизмы и процедуры, в ряду кото­рых особую роль играет правосудие. Право понимается при этом как воля господствующего класса, возведенная в закон и придающая явный и единообразный характер требовани­ям, предъявляемый государственными властями по отно­шению к управляемым ими социальным группам или от­дельным лицам.

Политика, в марксистском ее толковании, предстает как концентрированное выражение экономики, опосредуемое сложившейся социальной структурой общества и соответ­ствующей расстановкой классовых сил, диктующей конк­ретные формы и цели политической деятельности. Эконо­мическая деятельность считается объективной и выступает в качестве материальной основы жизни людей, сферы их жизнеобеспечения. Социальные различия тоже в значитель­ной мере объективны, а соответствующие общности людей складываются стихийно, без какого-то предварительного осмысленного плана. Напротив, в сфере политики неосмот­рительно, да и, как правило, просто невозможно полагаться на самотек, естественный ход событий.

Политические институты и отношения формируются осознанно и целенаправленно. Выражая соответствующие интересы, они испытывают на себе влияние определенных идей и концепций. Внутренняя логика политической и пра­вовой жизни общества предполагает опору на те формы об­щественного сознания, в рамках которых осмысливаются новые обстоятельства, радикально отличные от состояния первобытной социальной однородности.

Корни некоторых форм общественного сознания (нрав­ственности, религии, искусства) уходят в отдалённое перво­бытное прошлое. Однако, наряду с ними, в классовом обще­стве складываются и получают самостоятельное и зрелое развитие такие специфичские для него феномены духовной жизни, как правосознание и политическое сознание, наука и философия, экономическое сознание. Возможность и необ­ходимость становления и самостоятельного развития цело­го ряда форм общественного сознания объясняется, исходя из позиции материалистического понимания истории, тем, что достигнутый уровень производительных сил делает экономически оправданной частнособственническую орга­низацию хозяйственной жизни, последняя ведет к социаль­ной дифференциации и политической организации обще­ства, а все это, вместе взятое, резко повышает, так сказать, нагрузку на общественное сознание, качественно усложняет его функции. Вместе с этим складывается и слой людей, сво­бодных от каждодневного изнурительного физического труда и способных в принципе заниматься привилегиро­ванной духовной деятельностью. В итоге над обыденным уровнем духовной жизни вырастает, надстраивается осо­бый, специализированный ее уровень, а в структуре духов­ной сферы вычленяется целый ряд отраслей, связанных с соответствующими формами общественного сознания.

«Производство идей, представлений, сознания первона­чально непосредственно вплетено в материальную деятель­ность и материальное общение людей, в язык реальной жиз­ни. Образование представлений, мышление, духовное об­щение людей являются здесь еще непосредственным по­рождением материального отношения людей. То же самое относится к духовному производству, как оно проявляется в языке политики, законов, морали, религии, метафизики и т.д. того или другого народа. Люди являются производите­лями своих представлений, идей и т.д., - но речь идет о действительных, действующих людях, обусловленных определенным развитием их производительных сил и - со­ответствующим этому развитию - общением, вплоть до его отдаленнейших форм. Сознание никогда не может быть чем-либо иным, как осознанным бытием... Даже туманные образования в мозгу людей, и те являются необходимыми продуктами, своего рода испарениями их материального жизненного процесса, который может быть установлен эм­пирически и который связан с материальными предпосыл­ками. Таким образом, мораль, религия, метафизика и про­чие виды идеологии утрачивают видимость самостоятель­ности. У них нет истории, у них нет развития; люди, разви­вающие свое материальное производство и свое материаль­ное общение, изменяют вместе с этой своей деятельностью также свое мышление и продукты своего мышления»^[61].

Утверждения, отказывающие сознанию в какой бы то ни было самостоятельности, во многом объясняются остротой полемики с теми современниками Маркса, которые были склонны, в духе преобладавших тогда идеалистических представлений, абсолютизировать самобытность в универ­сальную творческую силу сознания, созидающего даже из самого себя все многообразие материальной действитель­ности. Энгельс в своих работах позднего периода отмечает, что акцентирование экономического момента в качестве единственно определяющего ход исторического развития превращает это утверждение в абстрактную и бессмыслен­ную фразу. В реальной жизни значимым оказывается не только экономическое положение, но и протекание различ­ных надстроечных процессов, характеризующих полити­ческие отношения, правовые формы, а также отражение всех этих действительных битв в мозгу их участников, по­литические, юридические, философские теории и религиоз­ные воззрения. История делается таким образом, что конеч­ный результат всегда получается от столкновения множе­ства отдельных воль, формирующихся в особых жизнен­ных обстоятельствах.

По Марксу, в истории выделяется ряд последовательных ступеней, называемых общественно-экономическими фор­мациями, каждая из которых выражает некоторый каче­ственный тип организации общественной жизни. В свою очередь, каждый такой тип основывается на определенном способе производства материальной жизни и включает в се­бя соответствующие ему юридическую и политическую надстройку, совокупность социальных общностей и отно­шений между ними, а также те формы общественного со­знания, с помощью которых люди осмысливают свое бытие и формулируют цели деятельности.

На известной ступени развития материальные произво­дительные силы общества приходят в противоречие с суще­ствующими производственными отношениями, основан­ными на утвердившейся форме собственности. Эти отно­шения начинают сковывать развитие производительных сил, и тогда начинается эпоха социальной революции. Со­циальная революция есть способ перехода от одной обще­ственно-экономической формации к другой путем измене­ния формы собственности, замены старого способа произ­водства новым, более прогрессивным, и преобразования всей идеологической надстройки. В осуществлении этого перехода важную роль играет состояние общественного со­знания. Социальной революции предшествует революция в умах людей, которая отрицает значимость устаревших об­щественных форм, ранее казавшихся незыблемыми и свя­щенными, и активизирует творчество нового.

Марксову, как и гегелевскую, схему всемирной истории, отличает декларируемая монистичность исходных устано­вок, или признание в качестве основания общественной жизни единственного начала (материального, по Марксу, идеального - по Гегелю). Благодаря такому теоретическому упрощению картины социальной жизни, в которой реально переплетены и взаимосвязаны материальные и духовные стороны, всемирную историю удается представить как внутренне последовательный однонаправленный процесс. При этом предполагается, что за множеством продуманных или же спонтанных устремлений и действий отдельных личностей и их групп скрывается вполне рациональная об­щая структура исторического развития, законы которого могут быть познаны и практически освоены людьми.

Удивительная стройность социально-философской кон­цепции Маркса не может скрыть то обстоятельство, что не­которые ее моменты являются малоубедительными или не выдержали проверки жизнью. Так, не оправдался прогноз Маркса относительно степени остроты противоречий со­временного ему капитализма и их губительности для этого общественного строя. То, что представлялось Марксу свиде­тельством дряхления капитализма и близкой его гибели, на самом деле оказалось скорее болезнью роста. Капитализм обнаружил такие способности модификации и адаптации к новым обстоятельствам, которых Маркс не смог даже пред­положить. Сомнительны в теоретическом плане и утверж­дения относительно того, что усилиями несовершенных людей, несущих на себе неизгладимые следы сформировав­шего их антагонистического общества, может быть постро­ено совершенное, гармоничное общество, избавленное от социальной несправедливости непримиримых противоре­чий, и притом путь к безнасильственному общественному строю пролегает через самые острые формы насилия одно­го класса над другим. Более того, если признать, вслед за

Марксом, что всякая классовая идеология своекорыстна и содержит неустранимые элементы искажения действитель­ности, то, будучи последовательными, мы должны распро­странить этот вывод и на идеологическую конструкцию, разработанную самим Марксом и выражающую, по его убеждению, коренные интересы рабочего класса.

Тезис об особом праве пролетариата на абсолютную ис­торическую истину тоже не является убедительным. Истина эта, если понимать под ней социально-философскую кон­цепцию Маркса, приносится рабочему классу его идеолога­ми как бы в готовом виде. Как и всякая теория, она строит­ся путем использования определенных упрощений и недо­казуемых исходных посылок, вследствие чего претензии ее на неоспоримость лишены серьезных оправданий. Идеоло­гия рабочего класса имеет право на существование в такой же мере, как и теоретическое выражение интересов и устремлений других социальных слоев и групп, но едва ли следует особенно настаивать на том, что в разворачива­ющейся полемике идеологий истина сосредоточена только на одной стороне, а все другие стороны обречены на неиско­ренимые заблуждения.

Есть в рассуждениях Маркса еще один очень важный мо­мент. Действительным материальным фундаментом обще­ственной жизни, с его точки зрения, является не какая-то вещь, а особый вид деятельности - человеческий труд как важнейшая форма общественно-исторической практики. Практика же, понимаемая как предметная преобразующая деятельность;, имеет целесообразный характер и пронизана сознанием; она неразрывно соединяет моменты материаль­ного и духовного, в отношении которых недостаточно убе­дительным оказывается рассуждение об абсолютной пер­вичности. Таким образом, тезис о чисто материальном ха­рактере общественного бытия приобретает во многом условный характер.

Если человеческие идеи и чувства являются продуктами материального процесса их жизни, то и, наоборот, сам этот материальный процесс выступает в качестве своеобразного порождения духовной активности людей. Так, развитие производительных сил общества основывается на прогрессе знаний; при этом фундаментальный научный поиск, да­ющий в конечном итоге наиболее глубокие и масштабные практические результаты, не является простой реакцией на «злобу дня», а скорее выражает творческую активность че­ловеческого духа, соотносящуюся, конечно, в своих конк­ретных проявлениях с определенными обстоятельствами времени и места, но отнюдь не сводимую к ним. Духовные, идеальные побуждения существенным образом влияют и на революционно-практическую деятельность преобразова­ния общественных отношений, сообщая ей тот или иной баланс моментов разрушения и созидания, ту или иную сте­пень ожесточения и насилия.

В данной главе мы ограничимся обсуждением лишь проблем социальной философии Марксизма, поскольку они наиболее ярко выражают его специфику. Другие темы марксистской философии будут рассматриваться в последу­ющих главах.

Раздел II ОСНОВНЫЕ ПРОБЛЕМЫ СОВРЕМЕННОЙ ФИЛОСОФИИ

СОВРЕМЕННАЯ СИТУАЦИЯ И НОВЫЕ ПУТИ РАЗВИТИЯ ФИЛОСОФИИ

XX в. еще не стал для нас удаленным историческим прошлым, которое является предметом отстраненного сущ­ностного постижения; у нас пока еще нет внешней по отно­шению к нему точки зрения. Однако мы остро ощущаем, что уже долгое время в мире нашего бытия происходят пе­ремены, имеющие фундаментальное значение. Об этом сви­детельствуют масштабные исторические события, глубинные изменения в науке и технике, в искусстве и религии, в политике и морали. В многоголосье посланий, с которыми обращает­ся к нам современность, звучит и голос философии, претен­дующей на роль теоретического самосознания нашей эпохи.

Между Новым временем и современностью нет явного разрыва, но есть такое развитие тенденций, идущих из прошлого, которое в итоге радикально изменило ситуацию и поставило человечество перед необходимостью иного, чем прежде, мировоззренческого самоопределения. Сопо­ставление нынешних обстоятельств с ситуацией эпохи Воз­рождения или начального этапа Нового времени, когда то­же происходили фундаментальные социально-культурные преобразования, обнаруживает серьезные различия, кото­рые сказываются на общей духовной атмосфере. Четыре- пять веков назад ощущалось огромное воодушевление, открывались небывалые перспективы восходящего разви­тия. На место одряхлевшей и, как полагали, бесплодной средневековой учености вставала новая наука, обещавшая действительные знания и господство с их помощью над внешними условиями человеческого бытия. Рушились устаревшие формы общественной жизни и их идеологиче­ские подпорки, которые подвергались острой критике и осмеянию. Новые общественные установления, направля­емые новым мировоззрением, казались способными реали­зовать в отношениях между людьми созидательную мощь и гуманистический потенциал человеческого разума. Небыва­лый подъем наблюдался в сфере искусства. Рождался новый человек - свободный, сильный, целеустремленный, воору­женный знаниями и верой в будущее, сочетающий личную выгоду с общественным благом.

В течение двух последних столетий науки поднялись на небывалую высоту. Сложилась единая мировая наука, явля­ющаяся основой современных технико-технологических нововведений. Неузнаваемо изменилась организация мате­риального производства, резко выросла его результатив­ность; радикально преобразились сферы быта и досуга, трансформировалась вся система человеческого общения. Знание стало главным экономическим ресурсом, и мы уже, можно сказать, погружены в ноосферу - сферу разума, воз­высившуюся над всеми прежними оболочками нашей пла­неты. Однако все ли благополучно в этой ноосфере?

Знания, составляющие ее, разительно непохожи на те, с которыми связывали свои надежды корифеи философской и научной мысли Нового времени. Тогда в качестве образ­цовых рассматривались законы механики, открытые вели­ким Ньютоном. Еще основоположник позитивизма Конт пренебрежительно относился к вероятностным соотноше­ниям, полагая, что всем этим неточностям и мелочным конкретизациям не место в подлинной науке, ориенти­рованной на всеобщие и вечные законы. Однако в течение XIX в. в науку широко входят вероятностно-статистические методы исследования. Обнаруживается, что статистические законы имеют более глубокий и фундаментальный харак­тер, нежели динамические законы, выражающие однознач­ную связь параметров опыта. Возможность строгих и безуп­речных научных предсказаний и объяснений фактов стано­вится все более проблематичной.

В XX в. возникает квантовая механика, выявляющая не­применимость к явлениям микромира многих привычных макромеханических понятий и представлений. Распределе­ние вероятностей заменяет традиционные траектории дви­жения частиц, утверждается дискретность энергетических и других, сопряженных с ними, физических параметров и т.д. Теория относительности опровергает представления об аб­солютном пространстве и абсолютном времени, устанавли­вает изменчивость массы тел, их размеров и временных ритмов в зависимости от скорости их относительного дви­жения, а также искривление пространственно-временного континуума под действием гравитационных масс. Немало нового вносят в понимание мироздания и другие отрасли естествознания. Синергетика вскрывает неразрывную взаи­мосвязь порядка и хаоса, объясняет процессы самооргани­зации и упорядоченного поведения сложных нелинейных систем, продолжая ту линию научного познания, которая была начата кибернетикой, системным анализом, общей те­орией систем. Вместе с этим радикально изменяются спосо­бы научного самопознания человечества, глубинные преобра­зования происходят в исторической науке.

Современная научная картина мира не просто более глу­бока и детализирована, чем та, которая рисовалась Ньюто­ном, она принципиально неоднородна, разные ее звенья слабо связаны между собой, и у нас сегодня есть гораздо меньше оснований, чем два-три века тому назад, утверж­дать, что Вселенная устроена на началах разума или что ее основания вполне доступны нашему познанию. Наука ныне не притязает на абсолютную истинность своих результатов. Непрерывным стал процесс критического переосмысления и пересмотра научных воззрений на мир, и в итоге мы уже не надеемся найти простые и ясные законы внешней природы, как, впрочем, и природы самого человека и мира его соци­альных связей.

Вызывает сомнения и результирующая практическая значимость науки, ее гуманистическая направленность. Широкие технические и технологические приложения нау­ки создали угрозу глобальной экологической катастрофы. Современный человек ощущает себя придатком колоссаль­ной машины, которая формирует его, задает ему определен­ный темп и ритм жизни, определяет его потребности и спо­собы их удовлетворения, обезличивает его и деформирует его мировосприятие. Она вырывает человека из естествен­ной среды обитания и заталкивает его в мегаполисы - уны­ло однообразные и бездуховные, при всей их пестроте и соблазнительности. Благодаря науке и технике, мы получи­ли в свое распоряжение огромное количество новых пред­метов, жизнь стала более динамичной и напряженной; но действительная полезность этих предметов нередко весьма сомнительна, и в целом мы отнюдь не ощущаем себя более счастливыми людьми в сравнении с теми, кто наблю­дал лишь начало этой великой эры научно-технического разума.

Поколеблены представления не только о рациональ­ности корневых структур природного бытия, но и о господ­стве разума во внутреннем мире человеческой психики, а также и в организации общественной жизни. Уже в XIX в. некоторые писатели, философы, ученые обратили внима­ние на особую роль иррациональных, бессознательных мо­ментов во внутренней жизни человека. Развитие научного познания привело к уяснению того обстоятельства, что на­ше мышление отнюдь не суверенно в своих действиях. Оно детерминируется не только категориальными его формами, как это установил еще Кант, но и стихией бессознательного в нас самих, а также социальной стихией, бурлящей вокруг нас. Множественность, разнородность, перекрещивающееся влияние этих факторов, которые воздействуют на челове­ческое мышление, ставят под сомнение обоснованность на­дежд на то, что нам удастся сохранить самообладание и не потерять рассудительность, которые так нужны сегодня, в безмерно усложнившихся обстоятельствах нашего бытия.

Мыслители прошлого полагали, что со временем удастся проникнуть в глубинные ритмы исторического бытия и поставить совокупный ход событий в общественной жизни под контроль человеческого разума. Однако уже Первая ми­ровая война явилась не только военно-политической и со­циально-экономической катастрофой, но и всеобъемлю­щим крушением мировоззренческих устоев Нового време­ни. Были расшатаны или оспорены все ценности западной цивилизации, освоение которых и распространение по ка­налам образования и культуры не предотвратило небыва­лых и массовых вспышек зверства и наступления нового варварства - с кострами из книг, человеческими жертвопри­ношениями, истреблением целых народов и восстановлени­ем диких инстинктов жестокости и разрушения.

XX в. отмечен грандиозным социальным эксперимен­том, идеологическое обоснование которого было выстроено с помощью одной из самых содержательных и богатых воз­можностями философских концепций. Ее творцы, несом­ненно, были гуманистами и людьми прогрессивных убеж­дений, уверенными в том, что они открыли строго научную истину общественного бытия, которая должна революци­онным путем претвориться в жизнь. Сегодня мы пожинаем плоды этого небывалого эксперимента.

XX век был наполнен революционными потрясениями, локальными и глобальными конфликтами, социальными и культурными разломами, расколами в человеческих душах.

Философия, осмысливающая наше время, вбирает в себя и, в меру своих возможностей, выражает этот предельный драматизм бытия. Она воспринимает философские учения предшествующих веков как благостную классику, которую нужно знать и которой можно восторгаться, но которую бывает непросто приложить к новым обстоятельствам.

Классический культ разума, уверенность в поступатель­ности и неодолимости общественного прогресса, концент­рация усилий на построении всеобъемлющих философских систем и склонность рассматривать индивидуальное чело­веческое бытие как простую иллюстрацию действия общих законов мироздания - все эти и некоторые другие характер­ные черты философии Нового времени подвергаются в на­ши дни критическому переосмыслению с учетом современ­ного опыта познания и практической деятельности.

Конечно, философия Нового времени не была однород­ной. В ней были представлены различные мировоззренче­ские позиции и методологические установки, неодинаковой была социально-культурная база тех или иных учений. Но в целом эта философия имела нечто общее, которое в опреде­ленные периоды могли символизировать целостные теоре­тико-мировоззренческие концепции. Таковыми были, на­пример, некоторое время учение Канта, а позже - система Гегеля. В современных условиях не наблюдается подобная, пусть и относительная, степень единства рационального мировоззрения.

Можно вместе с тем констатировать, что современная эпоха оказалась необычайно терпимой к разнообразию ми­ровоззренческих идей и способов их оформления. В созна­нии философского сообщества постепенно утвердилось ощущение своеобразной неисчерпаемости мировоззренче­ской проблематики и оправданности различных подходов к ее разработке. Этому во многом способствовала дискреди­тация гегелевского панлогизма. Разные философские уче­ния начинают рассматриваться как своеобразные мировоз­зренческие гипотезы, ни одна из которых не должна безого­ворочно отбрасываться, даже если она малопривлекательна, шокирующе необычна.

Практически все влиятельные философские, как и рели­гиозные, учения прошлого продолжают жить и в наше вре­мя, сохраняя определенное влияние на мировоззренческий климат эпохи. Некоторые из современных мыслителей направили свои усилия на переистолкование учений запад­ной философской классики и восточных мировоззренче­ских концепций, адаптацию их к новым культурно-истори- ческим обстоятельствам. Другие, особо чувствительные к подземным толчкам, сотрясающим монолит западной ци­вилизации, пророчествовали о грядущих катаклизмах и бу­рях, возлагали надежды на сверхчеловека и т.д. Широко распространились установки на специализацию философ­ских исследований, ограничение их разработкой какой-то одной узловой проблемы, причем получаемые результаты порой становятся непонятными и неинтересными больши­нству образованных людей. Тем самым создается опреде­ленная угроза для сохранения целостности философского сообщества, обеспечения взаимопонимания между его представителями, а вместе с этим и опасность существенно­го ослабления позиций философии в современной духов­ной жизни, угроза обесценивания теоретического мировоз­зренческого мышления и замещения его враждебными ра­зуму формами мировоззрения.

Многообразие и сложность новых мировоззренческих задач обусловили мозаичность картины современных философ­ских исканий. Однако в этой мозаике можно все же выделить некоторые сквозные темы, которые традиционны для фи­лософии и, вместе с тем, содержат немало такого, что выра­жает специфику нашей эпохи.|Так, общим и значимым для многих философских направлений является вопрос о бытии. Но в наши дни внимание концентрируется не просто на прояснении первоосновы всего сущего, а скорее на установлении того, в каком опыте дано нам подлинное^- бытие - в опыте ли нашего разума, в мышлении, в поняти­ях, или же в потоке непосредственных и внерациональных переживаний собственного бытия. Современные трактовки бытия подчеркивают, как правило, его открытость новому, принципиальную незавершенность, непредзаданность.

При этом учитывается, что новое, которое врывается в наше бытие, проистекает не только от влияния природных, космических стихий, но и, в значительной степени, от собственной человеческой активности. Наше время с небы­валой остротой поставило давний философский вопрос о человеке, его противоречивой сущности, его способности управлять ходом событий или, по крайней мере, сохранять

человеческое достоинство перед лицом демонических сил социального давления, небывалых потрясений, обесценива­ния прежних ценностей. И как бы ни подчеркивалась мощь иррационального в человеке и в мире его бытия, все же спе­цифика человеческого реагирования на обстоятельства свя­зывается преимущественно с опорой на знание, а не на инстинкты. Поэтому в наше время нисколько не теряет сво­ей актуальности старый философский вопрос об особеннос­тях познания - естественнонаучного и гуманитарного, на­учного и вненаучного. Философские исследования нередко даже сближаются к конкретно-научным поиском, пронизы­ваются его проблематикой. Однако там, где все же удержи­вается специфика философского, рационально-мировоз­зренческого подхода, углубленная разработка какой-то отдельной проблемы сопрягается с размышлением о мире в целом.

Обратной стороной дифференциации философских по­зиций и дробления философской проблематики является усиление тяги к восстановлению целостности и приемлемой взаимосогласованности совокупного миропонимания, достижению определенного мировоззренческого единства в рамках сохраняющегося разнообразия. Ощущается под­спудное, а порой и явное стремление к философскому синтезу. Мировоззренческая разобщенность отнюдь не воспринимается большинством современных философов как очевидная самоценность. Наблюдается известная готов­ность к мировоззренческому диалогу, связанная с отказом от чрезмерной категоричности оценок и выводов. В ча­стности, налаживается диалог между религиозными и свет­скими мыслителями.

Современное человечество не имеет единой веры - в ка­кого-то определенного бога, в науку, в прогресс, в высшее значение некоего класса, расы, государства и т.д. Существу­ет ясное понимание связи между категоричным универса­листским мировоззрением и социальным диктатом, тяготе­ющим к тоталитаризму. В начале XXI в. мы наблюдаем от­четливое усиление тенденций, нацеленных на диалог куль­тур и мировоззрений.

Показательно, что эта же устремленность к единению мировоззренческих установок и жизненных целей людей на основе высших ценностей бытия была продемонстрирована еще столетие назад, в самом начале современного этапа раз­вития философии.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: