Патологическая атрофия ролей

Патологическую атрофию ролей и вторичный ролевой дефицит очень часто можно наблюдать при длительной госпитализации. В ходе стационарного лечения некоторые важные роли, такие, как профессиональная роль, роль супруга, отца и многие другие, могут быть оттеснены в латентное состояние ролью пациента в такой степени, что и эмоционально и активно данный человек начинает жить чуть ли не полностью в последней. Будь он хоть прирожденным, к примеру, инженером, но из-за длительного латентного состояния его профессиональная роль претерпевает такую атрофию, что в конечном счете пациент теряет к ней активный интерес и перестает быть в ней компетентным. В таких случаях терапевт должен поставить вопрос болгарского психиатра Шипковенского: «Ятрогения или освобождающая психотерапия?» (118) — и выяснить для себя, к чему приводит выбранное лечение: к возникновению у ближнего, ставшего теперь пациентом, недопустимой ролевой атрофии и регрессии вследствие ятрогенного, то есть вызванного терапией, нарушения или же терапия является освобождающей в смысле освобождения для дальнейшего развития большей самостоятельности. Ролевые игры, актуализирующие прошлые или будущие жизненные роли, не связанные со статусом пациента, могут предупредить нежелательную атрофию ролей, но прежде всего они служат реабилитации (71). Если роли, о которых здесь идет речь, осложнены проблемами, то они должны подвергнуться психодраматической терапии во всей своей проблематике. Сама по себе ролевая игра была бы для пациента всего лишь принижением значимости его проблем или идеализацией, возможно, весьма неприятных для него ролей и соответственно нанесла бы ущерб его установке на лечение. Морено говорит: 4В случае регрессивного поведения речь идет не об истинной физиологической регрессии, а о форме бессознательного проигрывания роли, так сказать о «психодраматической» регрессии, Взрослый кататоник и в физиологическом отношении, и в психологическом по-прежнему остается взрослым. Когда он ведет себя подобно беспомощному младенцу, он возвращается к самому нижнему знаменателю поведения» (96).

Вторичный ролевой дефицит можно также наблюдать и при психических дефектах. Большинство действий осуществляется при одновременной актуализации соответствующих ролей на самых разных ролевых уровнях. Так, например, акт приема пищи почти всегда актуализирует одновременно роли принимающего пищу, наслаждающегося, потребителя. Если же, к примеру, человек на психическом ролевом уровне испытал столько страданий, что отстраняется от него в своего рода остром ступоре или в хроническом состоянии дефекта, то, возможно, он будет одновременно актуализировать роли принимающего пищу и потребителя или идущего и прохожего, но уже не будет способен к актуализации ролей наслаждающегося и прогуливающегося. Из-за дефицита психических ролей его поведение приобретает те характерные для состояний дефекта черты неуклюжести и чопорности.

На первых порах психодрамотерапия протекает пассивно и прежде всего дает больному почувствовать свою принадлежность к группе. Постепенно, однако, в преследующих свои цели сценах — иногда кататимного характера — и в психодраматическом воспроизведении сначала приятных, а затем и травматических переживаний из прошлого предпринимается попытка катартически освободить отщепившиеся или застывшие чувства и с помощью укрепляющих «Я» психодраматических техник интегрировать их в личность в ситуации «здесь и теперь».

Психические роли, которые в состояниях дефекта практически никак не актуализируются, по всей видимости, отщепились на ранних стадиях болезни и особенно интенсивно переживались в острых фазах как «чужие роли». Разумеется, это переживание отвлечено от внешней реальности и происходит почти исключительно интрапсихически — прежде всего в галлюцинаторных фазах. В таком случае взаимодействие между пациентом и его окружением становится практически прерванным. Поступки пациента и поступки здоровых людей становятся друг для друга непонятными, что порождает circulus vitiosus, постоянно усиливающий у пациента «интроверсию либидо», если использовать терминологию Юнга.

Во многих случаях эта кажущаяся непреодолимой пропасть может быть преодолена благодаря полуреальности и дополнительной реальности психодрамы, когда, с одной стороны, экстернализируется интрапсихическое переживание больного, а с другой стороны, приходящие из внешнего мира партнеры в ролях интрапсихических образов пациента получают доступ к его внутреннему миру. На психодраматической сцене они вступают с ним в соответствующую этому внутреннему миру интеракцию. Возникающие в игре психодраматические переживания вместе с описанным Морено любовным катарсисом могут стать настоящими поворотными пунктами в течении болезни.

Пример: Двадцатитрехлетняя аноректическая пациентка длительное время находится в довольно выраженном состоянии кататонии. Целыми днями она неподвижно стоит возле окна. Если к ней обращаются, то она в общем-то реагирует, но из-за явной своей отгороженности не способна даже подать руки. В этом состоянии ее впервые вводят в психодраматическую группу.

Не стоит и думать, что она могла бы поприветствовать каждого из членов группы по отдельности. Психодрамотерапевт сообщает начинающей протагонистке, что на последнем занятии играла бывшая ее соседка по палате. Однако упомянутую соседку больная никак не может припомнить. Сама она полностью дезориентирована в пространстве и времени и не знает своего имени. На вопросы терапевта в фазе разогрева она наконец отвечает, что помнит только одно: как однажды, находясь до этого в другой клинике, выпрыгнула из окна нижнего этажа дома. В начале фазы игры изображение этой сцены дается с большим трудом. На вопрос, куда она попала из той клиники, протагонистка после напряженного раздумья высказывает мысль, что это была гостиница, и добавляет: «Там были ужасные чужие люди. Они у меня все отобрали!» С таким же трудом ей удается пояснить, что у хозяев гостиницы были две дочери, причем, когда пациентка попала в гостиницу, одна из них отсутствовала. Хозяйская дочь изображается другим терапевтом. Когда протагонистка оказывается в вестибюле гостиницы, стоящая в трех метрах от нее партнерша делает небольшой шажок по направлению к ней и совершенно спокойно говорит: «Добрый день!» В тот же момент протагонистка разражается необъяснимо бурными судорожными рыданиями. Психодрамотерапевт усаживается рядом с нею на стул, берет ее под руку и дает выплакаться. Наконец та успокаивается. На вопрос, чего хочет протагонистка — прервать или продолжить игру, больная вопреки ожиданиям говорит: «Продолжить игру!» В гостиницу она уже не возвращается.

Сначала она не знает, что могло бы предшествовать этому событию или последовать за ним. Наконец она говорит, что помнит разве только свое раннее детство. «Воспоминания» без последующего предварительного обсуждения (которое в принципе было бы невозможным!) изображаются спонтанно. В очередной сцене протагонистка предстает в роли живущего в монастыре и знающего чуть ли не все трехлетнего вундеркинда. Ее там обучают монахи, и все они восхищаются ее необыкновенными способностями. Пациентка изображает как чудо-ученицу, так и ее учителей и действует в этих ролях совершенно спонтанно. Когда, похоже, ничего нового припомнить больше не удается, психодрамотерапевт спрашивает протагонистку, что же случилось в монастыре дальше. И пациентка отвечает: «Нечто ужасное!» Это «ужасное» тут же на месте конкретизируется: в роли ангела протагонистка предостерегает настоятеля монастыря от пожара, который разрушит весь монастырь. Смогут спастись только он и чудо-ребенок, если они тут же бросятся в бегство. В то время как монастырь гибнет в пламени, приор и чудо-ребенок бегут в лес. Там они живут в пещере. Приор отправляется на охоту. Повзрослевший тем временем чудо-ребенок собирает ягоды. Однажды тяжело изувеченный приор с трудом добирается до пещеры. Протагонистка ищет помощь на крестьянском дворе. Ей, однако, не открывают. В то время как приор лежит при смерти, она в растерянных чувствах бежит в город, чтобы позвать на помощь врача.

Время психодраматического занятия подходит к концу. Все члены группы, в том числе и протагонистка, хотят продолжать игру. Однако, принимая в расчет реальное время на ужин, в фазе обсуждения дается лишь полезная для протагонистки ролевая обратная связь. Так, например, исполнитель роли приора говорит. «Из-за своего увечья я и в самом деле чувствовал себя в пещере совершенно беспомощным. Когда моя спутница отправилась за помощью к врачу, я обрел надежду и мне сразу стало несколько лучше». Пациентка постепенно обнаруживает, что другие реальные люди изображали образы ее фантазии. Тем не менее она уже не замыкается в себе, прощается за руку с каждым членом группы и резюмирует свое психодраматическое переживание в следующих словах: «Это было удивительно, впервые я была не одинока!»

В качестве предыстории следует упомянуть, что пациентка была последним ребенком в семье хозяев гостиницы и имела двух сестер, гораздо старших ее по возрасту. Мать рассказывала о ней как об одаренном ребенке, не испытывавшем никаких проблем в школе. Также и в спорте она всегда была среди первых. Во время учебы она тайно обручилась с одним иностранцем. Родители были настроены против этого брака. Молодым людям хотелось самостоятельности, однако старшая сестра препятствовала любому их контакту, переписке и телефонным звонкам до тех пор, пока наконец молодой человек не исчез из виду. Вслед за этим пациентка стала депрессивной и обнаружила невротические симптомы, которые, несмотря на амбулаторное лечение, настолько ухудшились и приняли такие психотические черты, что больная оказалась в описанном вначале состоянии и в конце концов была вынуждена госпитализироваться.

Комментарий: Данный пример иллюстрирует возможность релевантной психозу интеракции между пси-ходрамотерапевтом, партнерами и пациентом. Она существует благодаря тому, что в отличие от других форм терапии от пациента не требуют вернуться в нормальный мир терапевта; наоборот, терапевт вместе с психодрама-тическими вспомогательными «Я» и психодраматическим вспомогательным миром — как в данном контексте Морено называет полуреальность психодрамы (96) — конкретно воспроизводит на сцене психотический мир пациента. Чувствуя и действуя вместе с пациентом в этом мире, он разделяет с ним его бытие, каким бы ужасным и абсурдным оно ни было. Он становится посвященным! В какой степени терапевт способен отрешиться от внешнего мира и войти во внутренний мир пациента, в такой степени пациент может выйти из своего внутреннего мира и войти во внешний мир. Патологическая «ннтроверсия либидо», то есть ролевые представления пациента, постепенно может редуцироваться. Хотя первое время пациент по-прежнему еще находится в своем психотическом мире, но он уже действует вместе с реальными людьми, даже если они всего лишь воплощают образы его фантазии. Обмениваясь с ними ролями, он думает, чувствует, говорит и действует от лица этих образов, то есть он реинтегрирует свои отщепленные части личности духовно, душевно ителесно.

Терапевты же, воплощая в игре отчужденные части личности пациента, в гораздо меньшей степени становятся носителями его проекций вне психодрамы.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: