В.Н. Чернавская, О.И. Сергеев 8 глава

Таким образом, специальная пограничная стража в Южно-Уссурийском крае в тот период так и не была введена, а ма­териальное положение многих застав оставалось незавидным. В нынешних условиях, когда в российских Вооруженных Силах наметилась устойчивая тенденция к замене многих военных специалистов гражданскими, не лишним будет вспомнить опыт взаимодействия уссурийских казаков и пограничного комиссара в охране государственной границы, который требует более глубокого изучения и осмысления.

1 Авилов Р.С. «Для охранения границ Южно-Уссурийского края сформировать…». Владивосток, 2011. С. 12.

2 РГВИА. Ф. 400. Оп. 12. Д. 16153. Л. 68об.

3 РГИА ДВ. Ф. 701. Оп. 1. Д. 91. Л. 11 об.

4 РГИА ДВ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 829. Л. 73-76.

5 Там же. Л. 81.

6 Авилов Р.С. «Для охранения границ…». С. 29.

7 РГИА ДВ. Ф.1. Оп. 1. Д. 697. Л. 25-29, 34 об.

8 Там же. Л. 31 об., 82.

9 Там же. Л. 133,133 об.

10 РГИА ДВ. Ф. 1. Оп. 1. Д. 984. Л. 3-3 об.

11 Там же. Л. 6 об.

12 Там же. Л. 7.

13 РГИА ДВ. Ф. 702. Оп. 1. Д. 191. Л. 7.

А.В. Ганин

НЕПОЛНОМОЧНЫЙ КОМАНДУЮЩИЙ.
ДАЛЬНЕВОСТОЧНАЯ КОМАНДИРОВКА ПОЛКОВНИКА И.Г. ПЕХЛИВАНОВА
В КОНЦЕ 1917 — НАЧАЛЕ 1918 г.*

Период конца 1917 — начала 1918 г. может быть отнесен к малоизученным в истории российской Гражданской войны. Несмотря на обширную историографию, многие сюжеты еще ждут своего исследователя. Одним из таких сюжетов является история неудачной командировки на Дальний Восток Генерального штаба полковника Иордана Георгиевича Пехливанова (07.10.1876-26.03.1955), которая проливает свет на сложные военно-политические процессы, происходившие тогда в При­морье и Приамурье, показывает, как непросто складывались взаимоотношения гражданской и военной власти в то время.

Интересна и необычна судьба этого офицера — болгарина на русской службе, который блестяще окончил в России две академии, героически участвовал в Первой мировой войне, стоял у истоков создания Красной армии, руководил обороной Петрограда от немцев на самом опасном, псковском, направлении в феврале-марте 1918 г., а затем осенью 1918 г. бежал от боль­шевиков к белым, после чего уехал на родину, в Болгарию 1.

Полковник И.Г. Пехливанов к октябрю 1917 г. занимал долж­ность и.д. начальника штаба 3-й Заамурской пограничной пехотной дивизии. 20 октября 1917 г. приказом по армии и флоту генштабисту было дано новое назначение — командующим войс­ками Приамурского военного округа вместо Генштаба генерал-майора К.Н. Хагондокова. 25 октября, сдав должность, Пехливанов отправился к месту нового назначения.

На Дальнем Востоке Пехливанову прежде бывать не приходилось. К тому же принимать должность он был вынужден в обстановке революционной анархии и после утраты власти Временным правительством, назначившим офицера на новый пост, что ставило под вопрос легитимность назначения.

Приамурский военный округ охватывал обширную территорию. Штаб округа находился в Хабаровске. И.д. начальника штаба, по ходатайству Пехливанова, был назначен Генштаба подполковник К.К. Акинтиевский. 9 ноября Пехливанов обратился к управляющему военным министерством с просьбой учредить при себе должность генерала для поручений, поскольку округ был крайне обширным и нужен был человек, готовый ездить в командировки. К тому же на командующем войсками округа лежали еще и обязанности главноначальствующего Владивостокским районом 2.

Подробности службы Пехливанова на Дальнем Востоке были детально изложены им самим 11 января 1918 г. по пути из Хабаровска в Петроград в рапорте помощнику управляющего военным министерством, главноуправляющему канцелярией народного комиссара по военным делам и в хабаровский Совет солдатских депутатов. Черновик рапорта сохранился в личном архиве Пехливанова. Аналогичный секретный доклад был составлен 4 января 1918 г. дальневосточным краевым ЦИК для военной коллегии Совета народных комиссаров (СНК) 3. Со­поставление этих двух документов позволяет представить истинную картину событий.

О скором прибытии Пехливанова дальневосточные большевики узнали в начале декабря 1917 г. Полномочия нового назначенца были подтверждены в ноябре 1917 г. СНК, в связи с чем 3-й съезд Советов Дальнего Востока (14 декабря съезд провозгласил установление в крае Советской власти), проходивший 11-20 декабря 1917 г., воздержался от выборов нового командующего войсками 4.

Иордан Георгиевич прибыл в Хабаровск 20 декабря 1917 г. после продолжительной остановки в Харбине, которую он кратко объяснил председателю крайкома: «Для ознакомления с делами». «Это было как раз то время предательского ввода китайских войск, разоружения наших дружин и отправки их в Читу», — отмечалось в докладе краевого ЦИК 5. Речь шла о ликвидации 26 декабря 1917 г. харбинского Совета, а также о разоружении и высылке в Россию, с санкции управляющего Китайско-Восточной железной дорогой генерал-лейтенанта Д.Л. Хор­вата, китайцами и сторонниками будущего лидера Белого движения на Дальнем Востоке есаула Г.М. Семенова большевизированных солдат, находившихся в Маньчжурии.

В это время власть в крае была сосредоточена в руках временного коллектива из 4-5 представителей Дальневосточного краевого комитета Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов и самоуправлений, в который входили большевики и левые эсеры 6. Большинство депутатов съезда разъехалось на праздники, чтобы собраться на очередное заседание в начале января. Местные власти были представлены областными земствами Приморской и Амурской областей.

Пехливанову сразу пришлось столкнуться со сложностями административного характера и с непризнанием собственных полномочий. В частности, «казачество, как амурское, так и уссурийское, замкнулось в своих границах и, по-видимому, не при­знавало никакой власти, в том числе и власти командую­щего войсками». Войсками округа временно командовал Ген­штаба генерал-лейтенант И.А. Мандрыка.

22 декабря Пехливанов встретился с временным пред­седателем коллегии краевого комитета, изложил ему свое видение политической ситуации и собственных задач на новом посту, а также заверил его в том, что признает советскую власть, хотя и назначен до октябрьской революции. Новый командующий войсками также изложил разработанный им план ре­организации находившегося в округе ополченческого корпуса (краевой комитет как раз собирался упразднить должность командира корпуса и его штаб) в корпус народных (местных) войск, рассказал о пла­нируемом им сокращении военных расходов казны, сокращении владивостокского гарнизона и уменьшении содержания казачьих сотен. Корпус народных войск, по мнению Пехливанова, был нужен для обеспечения «демо­кратического порядка» 7. Этот корпус, по замыслу Пехлива­нова, должен был стать образцом для реорганизации и спа­сения всей русской армии.

В тот же день Пехливанов издал приказ о вступлении в долж­ность, а на следующий день встретился с начальствующими лицами и работниками окружного штаба. Тогда к нему явились комиссар окружного штаба и член краевого комитета, пред­ложившие проследовать в краевой комитет для обсуждения во­проса о вступлении Пехливанова в должность. Пехливанов сообщил делегатам, что прием им штаба был лишь формально­стью. После этого временный председатель коллегии краевого комитета и комиссар штаба пришли к офицеру и заявили, что Пехливанова в должности не утверждают, так как постановления краевого комитета о его вступлении в должность издано не было. Чтобы оградить себя от ответственности, представители крайкома решили остановить рассылку приказа Пехливанова.

Постановлением 3-го съезда Советов Дальнего Востока руководство военным округом взял на себя комиссариат по военным делам. Неутвержденному командующему войсками округа впредь до съезда членов комитета и сформирования нового крайкома было позволено вести только техническую работу — разрабатывать при штабе план реорганизации ополчен­ческого корпуса в корпус народных войск и знакомиться с округом на местах, оставив временно командующим генерала Мандрыку.

Осторожность местных властей была связана с недоверием по от­ношению к Пехливанову как к бывшему офицеру. Как отмечалось в докладе краевого ЦИК, «с первых же шагов своей деятельности видно было, что полковник Пехливанов настойчиво стремится проводить свою самостоятельную линию действий, идущую вразрез с тактикой выработанной Советским Правительством работы в полном контакте со всеми Советами в Крае» 8.

Деньги из Петрограда в округ не поступали уже с 13 ноября, имевшихся средств должно было хватить лишь до начала января 1918 г. Между тем, только на содержание войск и военных учреждений требовалось до 5 млн. рублей в месяц. Нужно было как можно скорее осуществить роспуск ополченцев по домам. Кроме того, требовалось срочно отправить куда-либо 15 000 военнопленных, вызывавших большой расход.

Пехливанов обязался к началу съезда крайкома подготовить план роспуска ополченческого корпуса и формирования кор­пуса народных войск. После этого он уехал во Владивосток, а разработкой плана занялся подполковник Акинтиевский.

В ходе поездки по округу Пехливанов представлялся как командующий и заявлял о том, что программа готовившихся им преобразований утверждена в Петрограде. Иордан Георгиевич встречался с начальниками гарнизонов, представителями дружин и Советов, заявлял о немедленной демобилизации войск и замене военных караулов гражданскими. Подобные действия не могли не вызвать беспокойства местных властей.

27 декабря во Владивостоке Пехливанов провел большое совещание, на котором присутствовали начальствующие лица, комиссары крепости, управляющий отделением Государственного Банка, главный контролер, председатель и члены солдатской секции Совета рабочих и солдатских депутатов. Обсуждалось положение крепости и гарнизона и перспектива его со­кращения. В период пребывания во Владивостоке Пехливанов, якобы, заявил, что ему в Петрограде дали самые неограниченные полномочия, «делать так, как он найдет необходимым» 9.

На протяжении следующих двух дней Пехливанов встречался с представителями местных властей, обсуждал с ними финансовую ситуацию и план действий. Определенную сложность представляло присутствие во Владивостоке консулов союзных держав, которым новый командующий войсками округа должен был нанести визиты. Однако в новой политической ситуации подобные визиты могли быть неоднозначно восприняты местными властями. С консулами необходимо было обсудить морскую перевозку пленных итальянцев и чехословаков с Дальнего Востока. Поскольку Пехливанов решил воздержаться от визитов, от его имени с консулами вел переговоры отставной подполковник Боткин. Во Владивостоке Пехливанов посетил бюро приморского земства, состоявшего в коалиции с большевиками, и сообщил о своей программе действий.

В то время в крае шла борьба владивостокского Совета, опиравшегося на революционизированных солдат, рабочих, матросов, часть крестьян, против бюро земства, опиравшегося на казачество. Члены Совета посчитали, что Пехливанов действует на стороне земства.

Утром 30 декабря Пехливанов отбыл в Хабаровск. Комиссия подполковника Акинтиевского тем временем установила нецелесообразность наличия в округе двадцатитысячного ополченческого корпуса, при том, что для нужд округа было до­статочно лишь полутора тысяч человек 10.

Немало проблем вызвал ответ на ноту командира прибывшего во Владивосток 30 декабря 1917 г. японского крейсера «Ивами». 1 января 1918 г. Пехливанов распорядился сообщить японцам, что за их безопасность он не ручается и что в случае высадки японские войска должны поступить в подчинение местных военных властей. Командующий войсками округа лишь пытался придерживаться дореволюционных принципов, которые не собирались признавать местные власти. Крайком приказал остановить передачу телеграммы, посчитав ее предательской. К тому же Пехливанов предложил союзникам вести переговоры с бюро городских и земских самоуправлений как с преемником отстраненного в декабре 1917 г. краевого комиссара Временного правительства эсера А.Н. Русанова, а не представителями крайкома. Эти действия уже вызывали серьезные опасения, хотя в целом Пехливанова трудно было считать контрреволюционером и саботажником. Кроме того, Пехливанов телеграфно предложил российскому послу в Пекине князю Н.А. Ку­дашеву передать военнопленных в ведение союзников, «так как при слагающейся обстановке установление надлежащей охраны невозможно» 11. При этом он издал приказ о снятии охраны с военнопленных, что также выглядело подозрительно.

Разумеется, краевой комитет, в котором присутствовали делегаты ополченческого корпуса, отнесся к Пехливанову с подо­зрением, считая, что тот стремится заручиться под­держкой японцев. Перед отъездом Пехливанова в Амурскую область, откуда он рассчитывал вернуться непосредственно к на­чалу съезда крайкома, его вагон был отцеплен от поезда, а сам офицер доставлен в крайком. Большевики посчитали, что Пехливанов решил перебраться в Благовещенск под защиту ка­зачества и земства. По этой причине крайком принял экстренные меры к его задержанию и аресту, что было выполнено 2 января 1918 г. в 22 часа 12. Вариант ответа Пехливанова на япон­скую ноту оказался, по его словам, искажен, в чем он усмотрел провокацию против себя.

В итоге со 2 (по другим данным, с 1) января 1918 г. Пех­ливанова изолировали у него на квартире, а затем, 4 января, под надзором делегатов Амурской речной флотилии, ехавших в Петроград, отправили обратно в столицу, в распоряжение СНК. Таким образом, на свободе как командующий войсками округа он провел около десяти суток, в том числе четыре дня в пути. Пехливанов предполагал, что его сочли неугодным и поторопились изолировать от депутатов съезда.

По мнению Пехливанова, если бы ему не помешали, «к концу января мы имели бы первый корпус народных войск, го­товый отстоять завоевания революции». В конце своего рапорта Иордан Георгиевич отмечал: «Моя деятельность в 10-ти дневный период подготовки к вступлению в должность и по разработке плана ре­организации войск не содержит никаких преступных действий. Никаких секретных распоряжений я не отдавал; шифрованных депеш не посылал. Все мои телеграммы проходили через штаб, где на­ходятся комиссары комитета, имеющие право задерживать или приостанавливать любые распоряжения и даже приказы. Кроме того, все депеши цензурировались комитет­скими комиссарами на телеграфе. Таким образом, ни одно из моих распоряжений не могло бы быть проведено в жизнь помимо согласия комитета» 13.

Дальневосточные перипетии поглотили внимание Иордана Георгиевича настолько, что он продолжал заниматься этими вопросами, уже будучи не у дел, — вплоть до двадцатых чисел февраля 1918 г., когда на него были возложены еще более серьезные задачи, Пехливанов составлял записки по дальневосточной проблематике.

Пришедшие к власти в стране в конце 1917 г. силы с недоверием и подозрительностью относились к офицерам, считая их врагами и контрреволюционерами. Процесс привлечения офицерства к созданию новой армии оказался крайне болезненным для каждой из сторон. Офицеры подвергались незаслуженным гонениям и репрессиям, тогда как революционерам приходилось внутренне эволюционировать, подавляя устойчивую не­приязнь к офицерской корпорации, мириться с их службой в Крас­ной армии ради достижения победы. Если бы изначальное отношение было иным, возможно, количество измен военспецов было бы гораздо меньшим, а вооруженное противоборство большевиков и их противников не приобрело бы за­тяжного характера и общегосударственных масштабов.

История кратковременного пребывания полковника Пех­ливанова в должности командующего войсками Приамурского военного округа показательна. Дальневосточные большевики, проявив недоверие и подозрительность в его отношении, лишь способствовали разочарованию офицера в новом режиме, создавали почву для конфликта работников окружного штаба и местных властей, для последовавших вскоре антибольшевист­ских вооруженных выступлений. Дальнейшие события, связанные с обороной Петрограда, продемонстрировали, что Пехливанов был вполне надежным военным специалистом, го­товым сотрудничать с новой властью.

1 Полная биография И.Г. Пехливанова в настоящее время готовится к пе­чати в историческом альманахе «Русский сборник».

2 РГВА. Ф. 37562. Оп. 1. Д. 3. Л. 1.

3 РГВА. Ф. 37562. Оп. 1. Л. 7-11об.; Ф. 4. Оп. 14. Д. 2. Л. 2-6.

4 Там же. Л. 2.

5 Там же.

6 Подробнее см.: Героические годы борьбы и побед. Дальний Восток в огне Гражданской войны. М., 1968. С. 30.

7 РГВА. Ф. 37562. Оп. 1. Д. 3. Л. 7, 11.

8 РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 2. Л. 3.

9 Там же.

10 РГВА. Ф. 37562. Оп. 1. Д. 3. Л. 9об.

11 РГВА. Ф. 4. Оп. 14. Д. 2. Л. 4, 5.

12 Там же.

13 РГВА. Ф. 37562. Оп. 1. Д. 3. Л. 11, 11об.

___

* Публикация подготовлена при поддержке Российского гуманитарного научного фонда (РГНФ) в рамках проекта № 11-31-00350а2 «Военная элита в годы Гражданской войны 1917-1922 гг.».

В.А. Шулдяков

Феномен
атамана И.П. Калмыкова
(по материалам войскового старшины П.В. Данилова
и генерала от инфантерии
В.Е. Флуга)

Бедой современной российской историографии Гражданской войны является то, что исследователи из провинции, как правило, не имеют средств и возможностей для регулярной системной работы с большими комплексами «белых» источников, сосредоточенными в советское время в Москве. В результате, даже «лежащие на поверхности» и важные для понимания тех или иных процессов документы остаются не введенными в на­учный оборот.

Показателен пример изучения такой известной фигуры Белого движения как войсковой атаман Уссурийского казачьего войска И.П. Калмыков. Лучшая его научная биография, принадлежащая перу известного хабаровского историка С.Н. Савченко, несмотря на обширную и вполне репрезентативную документальную базу 1, тем не менее, имеет недостаток, свойст­венный вообще всем исследованиям, посвященным сибирской и дальневосточной «атаманщине». Нет материалов, исходящих из ближайшего окружения Калмыкова и более-менее откровенно объясняющих мотивы поведения атамана и его сподвижников. Спору нет, то был тип людей, не страдавших рефлексией, предпочитавших слову, устному и письменному, действие. Но правил без исключений не бывает.

В «Коллекции мемуаров белоэмигрантов» в Государст­венном архиве РФ отложились интереснейшие воспоминания П.В. Данилова «Атаман Калмыков», написанные в 1932 г., на 74 листах 2 (ссылки на них даются далее в квадратных скобках).

Войсковой старшина Павел Васильевич Данилов был сыном младшего урядника Уссурийского казачьего войска, выходца из донских казаков, и вел свой род от Е.И. Пугачева. Его отец Василий Данилович Данилов, участник русско-турецкой войны 1877-1878 гг., переселился в 1895 г. с Дона на Уссури. Павел Васильевич получил домашнее образование. В 12 лет поступил учеником в типографию. Занимался переплетным ремеслом, которое кормило его потом и в эмиграции. Сдал экс­терном экзамен при гимназии и после ускоренного курса военного училища попал на Германский фронт. Вследствие ранения стал инвалидом и был причислен к Александровскому комитету о раненых 2-го класса. Тем не менее, поучаствовал и в Гражданской войне. Редактировал «Уссурийский казачий вестник», был депутатом последних войсковых кругов уссурийцев. Эмигрировал в Китай. С 1929 г. жил в Харбине, где 31 августа 1932 г. и закончил свои воспоминания о Калмыкове 3 [Л. 1-2, 13, 72].

Необыкновенно важно то, что, во-первых, П.В. Данилов стоял у истоков зарождения «Особого Уссурийского казачьего отряда» и очень хорошо знал и И.П. Калмыкова, и подоплеку борьбы, а во-вторых, мемуарист сохранил критический взгляд на вещи и, судя по всему, правдиво изложил ход событий и дал атаману нетрафаретную характеристику. Такой объективизм вытекал из кредо автора, определявшего себя как беспартийного русского националиста, противника человеческой подло­сти, откуда бы она не исходила. За эту позицию ему досталось и слева, и справа: в 1920 г. Данилов был брошен большевиками в тюрьму, а в 1921 г. спасался бегством из Гродековской станицы от семеновского ставленника «генерал-лейтенанта от ре­волюции» Н.И. Савельева [л. 14].

Несомненный интерес представляют также воспоминания генерала от инфантерии Василия Егоровича Флуга «Революция и гражданская война. 1917-1920 гг.» (рукопись, 1931 г.), хранящиеся в его личном фонде в том же ГАРФе (фонд Р-6683). Для изучения истории И.П. Калмыкова и «калмыковщины» важны главы 8-я и 9-я (Д. 17. 170 листов), а также копии документов, содержащиеся в соответствующих приложениях и частично процитированные или пересказанные в самом тексте ме­муаров. Из этих приложенных документов, на наш взгляд, наиболее ценны «Записка войскового старшины Февралева», датированная декабрем 1918 г. и содержащая, помимо перечисления ошибок и преступлений калмыковцев, еще и предысторию появления их атамана 4, и «Перечень преступ­лений атамана Калмыкова», составленный в том же декабре 1918 г. и под­писанный дежурным генералом генерал-лейтенантом Тыртовым 5.

Прослужив на Дальнем Востоке полтора десятилетия, В.Е. Флуг знал уссурийцев не понаслышке. В 1905-1909 гг. он был военным губернатором Приморской области и наказным атаманом Уссурийского казачьего войска 6. Прибыв летом 1918 г. во Владивосток в составе Делового кабинета Временного правителя России генерала Д.Л. Хорвата, Флуг встретился с ранее известными ему по совместной службе лицами, хорошо осведомленными в местных казачьих делах: с войсковым старшиной Г.Ф. Февралевым и с полковником Е.Б. Крузе. Первого он знал как начальника участка и советника Войскового правления, второго — как советника того же правления, причем обоих — только с хорошей стороны. Е.Б. Крузе мемуарист охарактеризовал «как человека строгих нравственных правил и совершено незаинтересованного в вопросе». Если Февралев принадлежал к войсковой «оппозиции», не признававшей избрания Калмыкова войсковым атаманом, то Крузе как неказак был более объективен 7. Обоим мемуарист верил. Услышанное от этих бывших сослуживцев только укрепило его в уже сложившемся к тому времени мнении о И.П. Калмыкове как «ничтожестве» и «заведомом разбойнике», заслуживавшем смертной казни. В.Е. Флуг не пощадил памяти атамана, назвав его в воспоминаниях «физическим и нравственным выродком, который мог приобрести известность только в обстановке революционного лихолетья, т.к. при сколько-нибудь нормальных обстоятельствах он умер бы в безвестности в тюрьме или на каторге, если бы не был раньше повешен» 8.

Будучи помощником генерала Хорвата сначала по военной части, потом (с 13.12.1918 г.) — по гражданской, Флуг прекрасно понимал, что Калмыков ввиду поддержки его японцами «для правосудия пока недосягаем», тем не менее, на будущее «с помощью опытного юриста» занялся «регистрацией» калмыковских преступлений. Этим юристом был генерал-лейтенант военно-судебного ведомства Михаил Алексеевич Тыртов (бывший до 14.12.1918 г. дежурным генералом при Управлении военным ведомством Делового кабинета Хорвата 9). На основании документов, имевшихся в Управлении В.Е. Флуга, а также сведений, собранных контрразведкой, М.А. Тыртов и составил «Перечень преступлений атамана Калмыкова», впрочем, по мнению мемуариста, «далеко не полный» 10. Заметим, что и этот «Перечень», и «Записка войскового старшины Февралева» появились в самую острую фазу конфликта между колчаковским Омском и дальневосточными атаманами.

Воспоминания П.В. Данилова объясняют, почему сын харьковского мещанина 11 так тянулся к казачеству. Дело не только в свойствах натуры. Матерью Ивана Павловича Калмыкова была терская казачка. Родился он в станице Грозненской, там же в среде казачат и горцев прошло его детство, там же окончил двухклассное училище. У родителей, занимавшихся мелочной торговлей, лишних средств не было, и они отдали способного, развитого сына на бесплатное обучение в духовную семинарию. Калмыков блестяще окончил ее, но мечтал совсем о другой, военной, стезе. После сдачи выпускных экзаменов он напился, учинил скандал с дракой. В результате — аттестат об окончании семинарии, но без права служения по духовенству, и… военное училище, после которого подпоручик Калмы­ков попадает служить в Приморье, где сходится с местными казаками и добивается своего перевода из саперного баталь­она хорунжим в Уссурийский казачий полк [Л. 15-16].

Г.Ф. Февралев утверждал, что на фронте до 1917 г. И.П. Калмыков ничем выдающимся себя не проявил 12. Это не так, воевал будущий атаман отлично 13. А.С. Кручинин обратил внимание на весьма красноречивый факт: к марту 1917 г. Калмыков в чине сотника командовал конной сотней, в то время как на должности младшего офицера в Уссурийском ка­зачьем полку состояли тогда 1 войсковой старшина, 2 подъесау­ла, 8 сотников 14.

П.В. Данилов также отметил несомненную храбрость Калмы­кова на войне, отмеченную Георгиевским оружием и орденом Св. Владимира 4-й ст. с мечами и бантом [Л. 19], но указал и на очевидный недостаток его как офицера: «удаль по рукоприкладству», — из-за чего дурная слава о нем пошла после перевода в полк по всему Уссурийскому войску. Руки Калмы­кова «чесались» даже на Германском фронте, хотя его 4-я сотня состояла из опытных, уважавших себя казаков 2-й очереди. В конце концов, не вытерпев, подчиненные подбросили ему записку: пусть или перестает «бить морды», или уходит из сотни, иначе застрелят в первом же бою. Калмыков дал анонимке ход. Нашли виновных. Военно-полевой суд приговорил группу Георгиевских кавалеров (вахмистр И. Тырданов, урядник П. Голосков и др.) к расстрелу. Но не согласился начдив генерал А.М. Крымов, изменивший приговор: казаки были разжало­ваны и отправлены для исправления в другие полки Уссурийской конной дивизии (Приморский драгунский и Нерчинский казачий). Начдив собрал офицеров Уссурийского казачьего полка и предупредил: если подобное повторится, под суд пойдут и офицеры. После такого «родительского» внушения «папаши» (прозвище Крымова) Калмыков «остыл» [Л. 17, 19-20].

К сожалению, П.В. Данилов ничего не передал о политической деятельности Калмыкова в 1917 г. Лишь сообщил, что в пер­вые же дни Февральской революции казаки, не забывшие рукоприкладства и истории с анонимкой и судом над Георгиев­скими кавалерами, потребовали немедленно убрать сотника из полка. Это якобы и заставило Калмыкова уехать в Приморье и начать общественную работу в войске [Л. 21]. На самом деле, Калмыков покинул полк не ранее августа 1917 г. Судя по всему, с началом революции, чтобы загладить свою вину и остаться в части, он стал подстраиваться под казаков, охваченных демо­кратическими веяниями. Иначе как объяснить его секретарство в полковом комитете, вступление в партию эсеров и т.п. 15? Изгнание Калмыкова из полка случилось позже и исходило не от нижних чинов, а от начальства. Сведения об этом есть в материалах В.Е. Флуга.

В июне 1917 г. И.П. Калмыков участвовал во Всероссий­ском учредительном съезде Союза казачьих войск в качестве офицера-представителя Уссурийской конной дивизии; чтобы стать делегатом, ему пришлось выдать себя за терского казака. Им, очевидно, были затронуты интересы других офицеров, действительно принадлежавших к казачьему сословию, тоже желавших съездить в столицу. Сразу же по возвращении со съезда ему пришлось оправдываться. В деревне Бачой «в присутствии всех выборных казаков Уссурийского казачьего полка» Калмыков еще раз заявил начальнику дивизии генерал-майору А.А. Губину, что он казак. Когда выяснилась правда, Губин обвинил Калмыкова, что тот «получил обманным способом по своим личным соображениям командировку в Петро­град». Начдив решил, что такой человек «не достоин оставаться в офицерской среде, тем более что […] этот поступок нарушил интересы офицерской семьи четырех казачьих войск», и предложил командующему Уссурийским казачьим полком полковнику Н.А. Пушкову вынести поступки Калмыкова на обсуж­дение общего собрания офицеров полка (приказы по Уссурий­ской конной дивизии №989 [§ 1], 08.08.1917 г. и по Уссурий­скому казачьему полку №347, с. Захаровцы, 12.08.1917 г.) 16.

У этого дела, скорее всего, была политическая подоплека. В своей «Записке» войсковой старшина Г.Ф. Февралев прямо обвинял Калмыкова в том, что тот в 1917 г. своей демагогией влиял на всю Уссурийскую конную дивизию, подрывая авторитет комсостава. Видимо, вскрывшийся обман был использован, чтобы убрать из дивизии политически ненадежного и опасного своим влиянием на рядовую массу офицера. До суда не до­шло. Командир 3-го конного корпуса генерал Крымов, чтобы не дискредитировать казачество, приказал просто отчислить Калмыкова в резерв чинов Киевского военного округа. Од­нако, по сведениям Февралева, тот успел навредить корпусу во время выступления Главковерха Л.Г. Корнилова, агитируя казаков не идти на Петроград, отстранять от командования офицеров-корниловцев 17. Только после этого он уехал. Но не в Киев, а в Приморье.

По данным С.Н. Савченко, Калмыков смог войти в состав делегации Уссурийского казачьего полка, отправлявшейся в Ус­сурийское войско «для участия в работах выборных войсковых организаций». Явившись в Приморье, он «начал ораторствовать на митингах» в правоэсеровском оборонческом духе, сделался популярным, вроде бы даже приписался к казачеству (к станице Гродековской), активно участвовал в первой половине октября 1917 г. в 3-м войсковом круге уссурийцев, и, в резуль­тате, круг избрал его заместителем войскового атамана 18.

Воспоминания П.В. Данилова добавляют важные детали. 3-й круг избрал И.П. Калмыкова заместителем войскового атамана есаула Николая Львовича Попова только на тот случай, если последний будет выбран членом Учредительного собрания. «Первый революционный атаман» Н.Л. Попов так управлял войском, что, раздавая щедро пособия фронтовикам, к концу 1917 г. свел войсковой капитал с 400 тыс. руб. до 17 рублей керенками (!) и в начале 1918 г. решил сложить с себя атаманские обязанности. Он же на 4-м внеочередном круге в Има­не в январе 1918 г. предложил вместо себя Калмыкова, хотя были еще двое желающих в более высоком чине войскового старшины, в том числе Г.Ф. Февралев. Калмыков отказываться не стал и тут же, на иманском круге, был произведен По­повым в чин подъесаула [Л. 26-27].

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: