ИЗ «АЛЬБОМА-ДНЕВНИКА» Ф. ШОПЕНА

Странно мне, грустно мне, — не знаю, что делать — почему же я один!

1 мая 1831, Вена

Нынче замечательно было в Пратере (Пратер — парк в Вене, место народных гуляний.) — пропасть людей, которые меня совершенно не интересуют, мне мила эта зелень, весенний аромат — невинность природы напомнила мне детские мои ощущения. Собиралась гроза, и я вернулся; гроза разошлась, а меня охватила грусть — отчего? Даже и музыка меня сегодня не радует — уже поздняя ночь, а спать мне не хочется; не знаю, чего мне не хватает, — а ведь мне пошел уже 3-й десяток.

(Эта запись занимала шестнадцатую страницу «Альбома-дневника» Ф. Шопена.)

ЙОЗЕФ СЛАВИК — В «АЛЬБОМЕ-ДНЕВНИКЕ» Ф. ШОПЕНА

Помните своего друга.

Славик.

2 мая [ 1 ] 831, Вена

(«Correspondance de Frederic Chopin», vol. I. Paris, 1953, стр. 255.)

РОДНЫМ В ВАРШАВУ

Вена, 14 мая 1831

Мои горячо любимые Родители и Сестры!

Эту неделю я в отношении писем сидел на строгой диете. Я объясняю себе это тем, что получу их на следующей, и спокойно ожидаю, надеясь, что Вы здоровы как в деревне, так и в городе. Что касается меня, то я здоров и чувствую, что в несчастье это большое утешение. — Если бы мое здоровье, против ожидания, не было так хорошо, не знаю, что бы я тут делал. Возможно, это мальфаттиевские супики вливали в мои жилы какой-то бальзам, уничтожающий всякую склонность к болезни? Если это так, то я жалею, что эти наши периодические пиршества кончились в прошлую субботу: Мальфатти с детьми выехал в деревню. — Вы не можете себе представить, в какой красивой местности он живет; неделю назад я был у него с Гуммелем. Водя нас по своей усадьбе, он постепенно показывал ее красоты, а когда мы взошли на самую вершину горы, то нам не хотелось слезать обратно. Ежегодно двор удостаивает его своим посещением, а его соседка, герцогиня Ангальтская (Ангальт — немецкое княжество.), наверно, завидует его саду. С одной стороны под ногами видна Вена, так что создается впечатление, будто она сливается с Шёнбрунном (Шёнбрунн — императорский замок под Веной, летняя резиденция с великолепным парком, построенная в 1750 г.); с другой — высокие горы и разбросанные по ним деревушки и монастыри заставляют забывать о роскоши и суете шумного города.

Вчера я был с Кандлером (Франц Ксаверий Кандлер (1792—1831) — венский певец, критик и историк музыки, ученик А. Сальери и В. Гировца, жил в Венеции, а с 1827 г. — в Вене.) в императорской библиотеке. Надо Вам сказать, что я уже давно собирался познакомиться с самым, быть может, богатым здешним собранием старинных музыкальных рукописей, но всё как-то не удавалось. Не знаю, содержится ли в более систематичном порядке библиотека в Болонье; но представьте себе мое изумление, когда среди новых рукописей вижу книгу в футляре с надписью: Шопен. Что-то довольно толстое и в красивом переплете. Я подумал, что никогда еще не слышал о другом Шопене. Был какой-то Шампен — вот я и подумал, что, вероятно, это перепутали его фамилию или что-нибудь в этом роде. Вынимаю, смотрю — моя рука: это Гаслингер отдал в Библиотеку рукопись моих Вариаций. Думаю себе: «Д[ураки], нашли, что хранить». В прошлое воскресенье предполагался большой фейерверк, но он не удался из-за дождя. Странное дело, почти всегда в день фейерверка бывает плохая погода. Расскажу Вам по этому поводу анекдот. У некоего человека был отличный коричневый фрак, но всякий раз, как он его надевал, шел дождь. Хоть он его и редко надевал, но почти никогда не возвращался домой в сухом фраке. Тогда он пошел к портному, рассказал ему об этом и спросил его, что может быть тому причиной. Портной удивился, покачал головой и попросил этого пана оставить ему фрак на несколько дней на испытание, так как он не мог ручаться, не связан ли этот фатум со шляпой, башмаками или жилетом. Какое там! Стоило портному, надев фрак, выйти на улицу, а дождь как хлынет, — пришлось бедняге нанять фиакр, чтобы вернуться домой, потому что он забыл взять с собой зонтик или (что более похоже на правду, как утверждают многие) жена портного ушла с зонтиком к своей кузине или приятельнице пить кофе. Как бы то ни было, портной промок, и фрак был сырой; пришлось ждать, пока он просохнет, ибо в противном случае он так бы и не высох. Во время этого ожидания портному приходит в голову мысль распороть фрак и посмотреть, нет ли там в конце концов какой-нибудь чертовщины, привлекающей тучи. Блестящая идея! Он порет рукава — ничего нет. Распарывает полы — ничего. Он распарывает грудь — и что же? Под подкладкой находится кусок афиши о фейерверке! Он всё понял, вынул афишу, и с тех пор фрак больше не мок!

Простите, что не могу сообщить о себе ничего утешительного; может быть, позднéе еще порадую Вас; ничего так не желаю, как поступать согласно Вашим желаниям; до сих пор, однако, не мог.

ВАЦЛАВУ ГАНКЕ В ПРАГУ

Вена, с [его] 15 мая 1831

Милостивый государь!

Пан профессор В. А. Мацеёвский (Вацлав Александр Мацеёвский (1793—1883) посетил Прагу для сбора материала к приготовляемому им труду «Historia prawodawstw slowianskich» — «История славянского законодательства»; издана в четырех томах в 1832—1835 гг..) возложил на меня приятную обязанность напомнить Вам, милостивый государь, о том пакетике, который пан Ромуальд Губе должен был получить от Вас. Но так как пан Ромуальд уже находится дома, то поэтому я вынужден покорнейше просить Вас, чтобы Вы соблаговолили переслать этот пакетик или прямо пану Мацеёвскому, или же мне в Вену, Kohlmark[t] № 1151, 3 Stock [этаж], переслать, n[ota] b[ene], если можно, до 1-го июня, потому что это крайний срок, до которого я намерен оставаться в Вене.

Получив же его, я, не мешкая, перешлю его профессору, с нетерпением ожидающему материалов для начатой им работы.

Прошу извинить меня, милостивый государь, если я своим письмом затруднил Вас, но я с радостью воспользовался случаем, для того чтобы уверить Вас, милостивый государь, в полнейшем своем уважении,

с каким и остаюсь Ваш искренний и преданный слуга

ФФ. Шопен.

(На русском публикуется впервые.)

РОДНЫМ В ВАРШАВУ

Вена, 28 мая 1831

Только что вернулся с почты, но ничего не пришло. В среду я получил письмо от пани Яроцкой (Вероятно, жена профессора Феликса Павла Яроцкого.) с припиской дорогого Папочки, который, однако же, поскупился на столь дорогие для меня строки. Из них я всё же вижу, что дома все здоровы. Что касается Марцелия (Марцелий Целиньский.) и Яся (Ян Матушиньский.), то я их заклинаю написать мне, раз они такие негодники, что я не могу у них нескольких букв допроситься! Я так зол, что отослал бы им их письма обратно, не распечатывая. Они, конечно, будут отговариваться недостатком времени, а у меня есть время писать Вам каждую неделю такие длинные письма? Ох, это время, как оно летит! —Уже конец мая, а я всё еще в Вене; начнется июнь, а я всё еще буду тут сидеть, потому что у Кумельского (Норберт Альфонс Кумельский (1801—1853) — польский естествоиспытатель, популяризатор естественных и технических наук; в 1830 г. был послан для усовершенствования в Германию, Италию и Францию; после возвращения в Польшу — секретарь и переводчик Юридической комиссии. Шопен в Вене подружился с Кумельским, который вместе с ним проехал из Вены в Мюнхен.) рецидив и бедняга снова лежит.

Вижу, что намечается скучное письмо, но не думайте, что это следствие какого-нибудь болезненного состояния, вовсе нет, я здоров и прекрасно провожу время. Сегодня, рано встав, я играл до двух часов, после чего пошел обедать и застал там славного Кандлера, который, как вы знаете, обещал мне письма к Керубини и Паэру. — Навестив больного, думаю пойти в театр, потому что там будет концерт, в котором участвуют: Герц, тот молодой еврей-скрипач, которого чуть не освистали у нас в Варшаве на концерте панны Зонтаг, и пианист Дёлер (Теодор Дёлер (1814—1856) — композитор, ученик К. Черни; концертировал по всей Европе, в том числе и в Польше; оставил многочисленные, ныне забытые фортепианные композиции; лишь его этюды удержались в педагогической практике.), играющий сочинения Черни. В заключение концерта Герц сыграет собственные Вариации на польские темы. Бедные польские темы! Вы не представляете себе, какими маюфесами (Еврейские праздничные песни.) вас нашпигуют, называя это для привлечения публики польской музыкой. Защищай тут после этого польскую музыку, только выскажи свое мнение о ней, и Тебя примут за сумасшедшего, тем более что Черни, этот венский оракул по части фабрикации всяческих музыкальных приправ, еще не варьировал ни одной польской темы.

Вчера после обеда я пошел вместе с Тальбергом в евангелическую церковь, где Гессе, молодой органист из Вроцлава, выступал перед избранной венской публикой; там собрался весь здешний цимес (Это слово стоит в оригинале; тут — сливки общества.), начиная со Штадлера, Кизеветтера, Мозеля (Игнац Франц Мозель (1772—1844) — автор ряда опер, с 1829 г. хранитель придворной библиотеки в Вене.), Зейфрида, Гировца и т. п. и кончая церковным привратником. Парень талантлив и умеет обращаться с органом. Гессе оставил мне листок из своего альбома, но я не знаю, что ему туда написать — ничего не приходит в голову. — В среду я со Славиком пробыл у Байеров до 2 часов ночи. Это единственный из здешних артистов, который мне приятен и с кем мы подружились. В этот вечер он играл как второй Паганини, но Паганини более юный, который со временем превзойдет первого. Я бы сам этому не поверил, если бы не слушал его так часто. Я только жалею, ах, как жалею, что Титус с ним не познакомился. Он завораживает слушающих, заставляет людей плакать, более того, — тигров заставляет плакать! Ибо князь Г. и Искр. (Вероятно, русские сановники.) уехали растроганные.

Но что же, однако, с вами делается?! Снитесь вы мне и снитесь! Будет ли конец кровопролитию? Я знаю, что вы мне скажете: «Терпение!» Этим я только и утешаю себя.

В четверг был вечер у Фукса (Алоизий Фукс (1799—1853) — историограф Придворной капеллы в Вене, страстный коллекционер музыкальных автографов и портретов музыкантов, друг Бетховена.), где Лиммер (Франц Лиммер — скрипач, пианист и композитор.), один из лучших здешних музыкантов, выступал со своими композициями для 4 виолончелей. Мерк, по своему обыкновению, сделал их более привлекательными, чем они являются на деле. Сидели до 12-ти, так как Мерку захотелось сыграть со мной свои Вариации. Мерк говорит мне, что любит со мной играть, и я с ним также, и поэтому у нас должно хорошо получаться. Это первый виолончелист, которым я восхищаюсь; не знаю, как мне понравится Норблин; только не забудьте о письме к нему.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: