ЯНУ МАТУШИНЬСКОМУ В ВАРШАВУ

[I вариант:]

(1 января 1831 г. Шопен написал Я. Матушиньскому два письма, причем первое из них (письмо 75) в двух вариантах, отличающихся друг от друга лишь в деталях. Второе письмо (письмо 76), близкое к ним по содержанию, является ответом на письмо Я. Матушиньского от 22 декабря 1830 г.. Эти письма (письмо 75 в двух вариантах и письмо 76) были посланы в Варшаву на адрес родителей Шопена; они были написаны на отдельных листках, так, чтобы Я. Матушиньский мог располагать ими по своему усмотрению и согласно обстоятельствам; первое письмо (письмо 75 в двух вариантах) Я. Матушиньскому вручено не было, так как оно было обнаружено в бумагах семьи Шопена, второе же (письмо 76) было ему вручено — оно найдено в собрании семьи Матушиньских. Отправка этих почти идентичных писем свидетельствует о душевной тревоге и смятении Шопена.)

[Вена.] В день Нового года [1831]

Дражайшее создание!

Вот Тебе то, что Ты хотел. Получил ли Ты письмо? Отдал ли его?.. Сейчас я сожалею о том, что сделал. Я заронил луч надежды там, где сам вижу сплошной мрак и отчаяние. Может быть, она ответит издевкой, может, обратит в шутку!.. Может быть... Такие мысли приходят мне в голову в то время, когда в моей комнате ведут веселые разговоры Твои прежние товарищи: Ростковский, Шух, Фрейер, Киёвский, Губе и т. д.. И я тоже смеюсь, смеюсь, а в душе, когда пишу эти строки, меня терзает какое-то ужасное предчувствие. Мне кажется, что это сон, что это наваждение, что я с Вами, а всё то, что я слышу, — мне снится. Эти голоса, к которым моя душа не привыкла, производят на меня не больше впечатления, чем стук карет на улице или прочий шум, к которому я равнодушен. Твой голос или [голос] Титуса заставил бы меня очнуться от этого мертвого оцепенения. Жить, умереть — сегодня мне всё равно.

От Тебя нет писем. Родителям скажи, что я весел, ни в чем не нуждаюсь, великолепно провожу время и никогда не бываю один. Ей скажи то же самое, если будет насмехаться. Если же нет, то скажи ей, чтобы она не сомневалась во мне, что я повсюду тоскую. Я нездоров, но родителям об этом не пишу. Все спрашивают, что со мною? Состояние плохое. Губе ухаживает за мной. У меня насморк. Впрочем, Ты лучше знаешь, что со мною!

Бедные наши родители! Мои друзья, что делают они?

Почему только я ныне так покинут, почему только вам дано находиться всем вместе в эти ужасные минуты. Твоей флейте (Я. Матушиньский играл на флейте и даже выступал в концертах как солист.) будет о чем постонать, но пусть сначала постонет фортепиано.

Возможно, что через месяц выеду в Париж, если там будет тихо.

Тут нет недостатка в развлечениях, но охоты развлекаться я в Вене еще не испытываю. Мерк, первый здешний виолончелист, обещал мне свой виолончельный визит. — Сегодня Новый год; как же он грустно для меня начинается. Обними меня, я вас всех люблю больше жизни — пиши как можно больше. Она в Радоме (Радом был родным городом К. Гладковской; по сообщению Ф. Гёзика, семья Гладковской в это время «если уже не переехала в Радом, то была намерена сделать это в ближайшее время» (Ferdynand Н о е s i с к. Chopin. Zycie i tworczosc. Krakow, 1910—1911, t. I, стр. 781).)? Вы рыли... [укрепления?]. Ты пишешь, что выступаешь с полком, как же Ты тогда отдашь записку? Не пересылай — осторожно... может, родители... может, осудят!.. Еще раз обними меня. Ты идешь воевать, вернись полковником. Да сопутствует вам... Почему я не могу быть с вами, почему не могу быть барабанщиком!!!

Прости за хаотичность этого письма, но я пишу как пьяный.

Твой Фридерик.

[ II вариант:]

Дражайшее Создание!

Вот тебе то, что Ты хотел. Получил ли Ты письмо? Отдал ли его? Сейчас я сожалею о том, что сделал. Я заронил луч надежды там, где сам вижу, сплошной мрак и отчаяние. Может быть, она ответит издевкой, может, обратит в шутку. Может быть!.. Такие мысли приходят мне в голову в то время, когда в моей комнате ведут веселые разговоры Твои прежние товарищи: Ростковский, Шух, Фрейер, Киёвский, Губе и т. д. — и я тоже смеюсь; смеюсь, а в душе, когда пишу эти строки, меня терзает какое-то ужасное предчувствие. Мне кажется, что это сон, что это наваждение, что я с Вами, а всё то, что слышу, — мне снится. Эти голоса, к которым моя душа не привыкла, производят на меня не больше впечатления, чем стук карет на улице или прочий шум, к которому я равнодушен. Твой голос или [голос] Титуса заставил бы меня очнуться от этого омертвения и равнодушия. Жить, умереть, — сегодня мне всё равно, я не получил от Тебя письма! Родителям скажи, что я весел, ни в чем не нуждаюсь, великолепно провожу время и никогда не бываю один. Ей скажи то же самое, если будет насмехаться. — Если же нет, то скажи ей, чтобы не сомневалась во мне, что я повсюду тоскую. Я нездоров, но родителям об этом не пишу. Все спрашивают, что со мной. Состояние плохое, Губе ухаживает за мной. У меня насморк. Впрочем, Ты знаешь, что со мной.

Вильд превосходный певец, это не Польковский (Польковский — варшавский певец и актер.). Я хорошо с ним знаком. Славик великолепен, мы часто играем вместе; завтра будем вместе на обеде. С Леви, здешним первым валторнистом, тоже играем, он бывает у меня. Теперь Мерк обещал мне свой виолончельный визит. Ни одной песни послать Тебе не могу. Обними товарищей. Магнуся поцелуй, Альфонса (Брандта), Рейншмидка, Домуся, Вилюса. Марцелию пишу. Пиши мне, Ясь! Когда же мы наговоримся. Люблю Тебя, и Ты меня люби. Пишу как пьяный.

Адрес: Ясю

верю, даже не запечатываю. Дети! (Этим восклицанием Шопен просит сестер сохранить тайну. Имеются сведения (М. Карасовский), что к адресу была сделана Шопеном приписка, тоже обращенная к сестрам: «Просят печать не ломать и рекомендуют не быть любопытными, как старые бабы!»)

Всем знакомым, Твоей сестре и отцу [шлю привет].

(На русском публикуется полностью впервые.)

ЯНУ МАТУШИНЬСКОМУ В ВАРШАВУ

[Вена, 1 января 1831]

Получил Твое письмо от 22-го.

Лучший на свете Друг, Ты получаешь то, что хотел. Не знаю, что со мной творится. Люблю Вас больше жизни.

Пиши мне. Ты в армии! Не в Радоме ли она? Вы рыли укрепления? Бедные родители наши! Что делают мои друзья? Я с Вами. Умер бы за Тебя, за Вас. Почему же я ныне так покинут? Разве только Вам дано быть вместе в такую ужасную минуту. — Твоей флейте будет о чем плакать, но пусть раньше выплачется мой панталеон. Ты пишешь, что отправляетесь. Как же Ты отдашь [записку]? Не пересылай. Осторожнее. Мои родители! Возможно, подумают плохо. А ей-богу, это искренно. Поцелуй меня. Через месяц, может быть, уеду в Париж, если там будет тихо. Люби меня всегда так, как сейчас. Фрейер Тебя любит; тоже жалеет, что не с Вами. Иду на обед к Мальфатти. Завтра я у Штейнкеллера. Не развлечений недостает, но охоты развлекаться — в Вене я еще не веселился. Сегодня Новый год, как грустно я его начинаю! Может быть, я его не закончу. Обними меня. Ты идешь на войну. Вернись полковником. Желаю Вам удачи. Отчего я не могу хотя бы барабанить!

Ш.

ЮЗЕФУ ЭЛЬСНЕРУ В ВАРШАВУ

Вена, 29 января 1831

Милостивый пан Эльснер!

Мне стыдно, что Ваша доброта, столько проявлений которой я получил еще перед отъездом, и на этот раз опередила мой долг: мне следовало написать Вам сразу же по моем прибытии в Вену. Но я всё медлил, отчасти потому, что был уверен, что мои родители не преминут сообщить Вам малоинтересные сведения обо мне, а также и потому, что ждал, когда буду в состоянии сообщить вам о себе что-либо определенное. Однако с того дня, как я узнал о событиях 29 нояб [ря], и до настоящего времени я не испытывал ничего, кроме щемящей тревоги и тоски; и Мальфатти напрасно старается меня убедить, что каждый артист — космополит. Если даже это так, то как артист я еще в колыбели, а как поляк уже начал третий десяток; поэтому надеюсь, что Вы, зная меня, не осудите, что во мне берут верх более старые чувства (To есть патриотические чувства.) и что я до сих пор не думал об устройстве концерта. Потому что теперь мне во всех отношениях предстоят гораздо большие трудности. — Не только непрерывный ряд скверных фортепианных концертов, искажающих этот род музыки и отпугивающих здешнюю публику, но, кроме того, события в Варшаве, быть может, настолько изменили в неблагоприятную сторону мое положение, насколько в Париже они могли бы ему содействовать (To несколько холодное отношение, с которым встретился Шопен во время своего второго пребывания в Вене, объяснялось изменением политической ситуации. Реакционные монархические круги Вены и богатое бюргерство враждебно относились к полякам, восставшим против царизма (нельзя забывать, что меттерниховская Вена была одним из центров европейской реакции и что Австрия угнетала ряд национальных меньшинств, в том числе и часть Польши). Концерт польского артиста и бурные проявления симпатии к нему могли носить политическую окраску. Предположение Шопена о том, что в Париже он будет встречен хорошо, основывалось на широко известной симпатии французов к полякам и к их революционным стремлениям.).

Тем не менее надеюсь, что всё как-нибудь образуется и еще во время карнавала мне удастся исполнить любимый Вюрфелем мой I-й Концерт (Речь идет о Концерте f-moll, теперь известном как Второй концерт Шопена.). Славный Вюрфель всё хворает; я часто его вижу; он всегда с удовольствием вспоминает Вас. — Если бы не интересные знакомства со здешними первоклассными талантами, как Славик, Мерк, Боклет (Карл Мария Боклет (1801—1881) — венский скрипач и педагог; друг Франца Шуберта.) и т. д., немногим мог бы я здесь воспользоваться. Опера действительно хороша; Вильд и Гейнефеттер заинтересовали здешнюю публику; жаль только, что Дюпор ставит мало новых вещей и больше думает о своем кармане, чем об опере. Abbé [аббат] Штадлер (Максимилиан Штадлер (1748—1833) — аббат, венский композитор, писавший преимущественно духовную музыку — мессы, псалмы, оратории и т.д.; друг Моцарта, Гайдна и Бетховена; защищал подлинность Реквиема Моцарта, которая тогда оспаривалась (еще не был найден моцартовский автограф).) скорбит об этом и говорит, что теперь Вена уже не та, что в прежнее время. Он печатает у Мекетти свои Псалмы, произведение, которое я видел в рукописи и восхищался им. Что касается Вашего Квартета, то Йозеф Черни (Йозеф Черни — венский издатель.) торжественно обещал мне, что он будет готов ко дню св. Иосифа. — Он говорил, что потому не мог им до сих пор заняться, что печатал произведения Шуберта (Лишь после смерти Франца Шуберта (19 ноября 1828 г.) несколько ускорилось издание его сочинений; однако большинство из них увидело свет только в издании «Брейткопф и Гертель» (закончено в 1897).), многие из которых еще ждут издания; это, вероятно, задержит выход в свет другой Вашей рукописи. Однако, насколько я мог до сих пор понять, Черни не является одним из здешних богатых издателей и поэтому не может смело вкладывать средства в такие произведения, которых нельзя играть у Шперля или «Zum Römischen Kaiser [У римского короля]» (Модные венские кафе.). Они здесь вальсы называют сочинениями! а Штрауса и Ланнера, которые играют им для танцев, — капельмейстерами. Из этого всё же не следует, что все тут так думают: напротив, почти все над этим смеются, но всё-таки печатают только вальсы. Мне кажется, Мекетти более entreprenant [предприимчив], и с ним легко будет договориться о Ваших мессах, так как он задумал издавать партитуры наиболее значительных духовных сочинений. Его бухгалтер — любезный и просвещенный саксонец; когда я напомнил ему о Ваших чудесных мессах, он нисколько не был против этого, а ведь он всем заправляет в деле. Я сегодня обедаю с Мекетти, поговорю с ним серьезно и вскоре Вам напишу. Гаслингер теперь издает последнюю мессу Гуммеля. Он только Гуммелем и живет; однако последние его вещи, за которые он, должно быть, дорого ему заплатил, плохо раскупаются. Поэтому он задерживает все рукописи и печатает только Штрауса. Как сейчас каждая шарманка играет Штрауса, так, может быть, через несколько месяцев будут играть Нидецкого, только в другом смысле. Вчера я был с ним у Штейнкеллера, который заказал ему оперу. Он сильно на нее рассчитывает. В ней выступит знаменитый комик Шустер, а Нидецкий может этим создать себе имя. Надеюсь, что это Вас обрадует. Заказ от комиссии он получил, а деньги — нет. Вы мне пишете о 2-м моем Концерте (Концерт e-moll, теперь известный как Первый концерт Шопена.), который учил Нидецкий, — это было по его собственному желанию. Зная, что перед отъездом из Вены ему следовало бы выступить публично, он решил дать концерт, но, не имея собственного концерта, а только хорошие вариации, он попросил у меня мою рукопись. Но всё уже изменилось, и выступит он не как виртуоз, а как композитор. Вероятно, он Вас сам об этом уведомит. Я постараюсь, чтобы на моем концерте была исполнена его увертюра. Уж мы Вас порадуем! (если не доставим стыда, потому что Алоиз Шмидт, пианист из Франкфурта, сильно тут получил по носу, хотя ему больше 40 лет, а музыку сочиняет 80-летнюю). Выражая почтение всему дому, прошу принять уверения в преклонении, с каким навсегда остаюсь вашим благодарным и преданным учеником ФФ. Шопен. Знакомым и коллегам поклоны.

Адрес: «А Monsieur Monsieur J. Eisner, Recteur au Conservatoire de Musique a Varsovie (en Pologne) na Krakowskim Przedmiesciu na rogu Mariensztatu, w Konserwatorium Muzycznym».

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: