Милосердие, или любовь к ближнему, и добрые дела 10 глава

Но когда тот, что любил зло и ложь, остался один на один со своими мыслями, я увидел, как нечто вроде дыма поднялось из ада и затмило это свечение выше уровня памяти, и, таким образом, он очутился в густой тьме, словно глубокой ночью. Затем дым этот вспыхнул и загорелся огнём, освещая области его ума ниже уровня памяти. От этого он стал думать чудовищную ложь, исходившую от зла любви к себе. Когда же оставили одного того духа, который любил добро и истину, я увидел, как на него пролился с небес мягкий огонь, осветивший области его ума выше уровня памяти и вместе с тем область, лежащую ниже, до самого уровня глаз. Свет этого огня становился всё ярче и ярче по мере того, как любовь к добру побуждала его воспринимать и мыслить истину. Из виденного мне стало ясно, что любой человек, добрый или злой, обладает духовной свободой выбора, но у злых ад по временам затмевает её, тогда как у добрых небеса расширяют её и позволяют ей гореть ярче.

Затем я поговорил с каждым из них, сначала с тем, который любил зло и ложь. Я попросил его рассказать о своей жизни, но упоминание свободы выбора привело его в ярость. «Какое безумие, — сказал он, — думать, что у человека есть свобода выбора в духовных вопросах! Кто из людей способен верить и делать добро сам по себе? Не учат ли современные священники по Слову о том, что никто не может взять себе ничего, если не дано ему с небес? Господь Христос говорил Своим ученикам: „Без Меня не можете делать ничего“. К этому я бы добавил, что никто не может двинуть ни ногой, ни рукой, чтобы совершить что-нибудь хорошее, ни языком, чтобы произнести какую-либо истину, происходящую от добра. Поэтому церковь в лице своих мудрых членов пришла к выводу, что человек не более, чем статуя, кусок дерева или камень, способен желать, понимать и мыслить духовное и даже хотя бы сделаться годным к этому; и что поэтому Бог, который один обладает самой свободной и неограниченной властью, по Своему благоволению вдыхает в человека веру, и она без каких-либо действий и усилий с нашей стороны при помощи Святого Духа осуществляет всё то, что необразованные люди приписывают человеку».

Вслед за этим я поговорил с другим духом, с тем, который любил добро и истину, и попросил его тоже рассказать что-нибудь о своей жизни, упомянув свободу выбора. «Что за безумие, — сказал он, — отрицать, что у человека есть свобода выбора в духовных вопросах! Кто же неспособен хотеть добра и делать его, а также думать и говорить об истине сам по себе, узнавая всё это из Слова, а значит, от Господа, который есть Слово? Ибо Он говорил: „Приносите добрые плоды“ и „Верьте в свет“, а также „Любите друг друга“ и „Любите Бога“; а ещё: „Кто слышит и соблюдает Мои заповеди, тот любит Меня, и Я возлюблю его“; не говоря уже о тысячах других высказываний, всюду встречающихся в Слове. И какая же тогда польза от Слова, если человек не может хотеть, думать, а значит, и говорить, то, что предписано в нём? Чем бы была религия и церковь без этих способностей, если не затонувшим кораблем на дне моря с капитаном, который стоит в корзине на мачте и кричит: „Я ничего не могу поделать“, наблюдая при этом, как остальная команда поднимает паруса на спасательных судах и уплывает прочь. Не было ли у Адама свободы есть от дерева жизни или от дерева познания добра и зла? Поскольку же в этой свободе он ел от последнего дерева, ум его наполнил дым от змея, то есть из ада, и из-за этого он был изгнан из рая и проклят. Однако даже после этого он не лишился свободы выбора, ибо мы читаем, что дорогу к дереву жизни охранял херувим, потому что иначе Адам мог бы захотеть поесть от дерева жизни».

На эти замечания другой дух, который любил зло и ложь, ответил: «Я отвергаю то, что слышал, и остаюсь при своём мнении. Кто не знает, что один только Бог жив и поэтому активен, а человек сам по себе мёртв и поэтому совершенно пассивен? Как может тот, кто совершенно пассивен, взять себе нечто от живого и активного?»

Мой ответ был таков: «Человек — это орган жизни, Бог один есть жизнь. Бог наполняет своей жизнью этот орган и все его части, точно как солнце наполняет своим теплом дерево и все его части. Бог позволяет человеку чувствовать, будто жизнь в нём — его собственная. Бог хочет, чтобы человек чувствовал это для того, чтобы человек мог, словно сам по себе, жить в соответствии с законами порядка, которые столь же многочисленны, как и предписания Слова; и чтобы, таким образом, расположить себя к принятию любви Божьей. Но при этом Бог всё время держит свой перст на указателе весов, поддерживая в надлежащем состоянии свободу выбора человека и никогда не подвергая его принуждению.

Дерево не способно принять через корень то, чем обеспечивает его солнце, пока не будет согрето и оживлено в нём каждое волоконце. И питательные элементы не могли бы подниматься по корню, если бы каждое волоконце не отдавало тепло, воспринятое им, и не способствовало, таким образом, продвижению этих элементов. То же самое происходит в человеке с жизненным теплом, принятым им от Бога, но, в отличие от дерева, он ощущает это тепло, как своё собственное, хоть это и не так. Насколько он думает, что это тепло его собственное, а не Божье, настолько он принимает от Бога лишь жизненный свет, но не тепло любви, которое он при этом получает из ада. А поскольку такое тепло — грубое, оно закрывает и лишает проходимости тончайшие структуры органа жизни, точно так же, как плохая кровь закупоривает капилляры тела. Так человек превращается из духовного в чисто природного.

Свобода выбора человека происходит из того, что он ощущает жизнь в себе как принадлежащую ему и что Бог оставляет его с таким чувством, чтобы возможно было соединение. Соединение это не­возможно, если оно не взаимно, а взаимным оно становится, когда ­человек действует свободно, словно сам по себе. Если бы Бог не дал человеку возможности действовать таким образом, человек не был бы человеком и вечной жизни не имел бы. Ведь именно взаимная соединённость с Богом делает человека человеком, а не животным и позволяет ему жить после смерти вечно. Вот для чего нужна свобода выбора в духовных вопросах».

Выслушав это, злой дух отошёл на некоторое расстояние, после чего я увидел летучего змея, которого называют ещё огненным змеем, сидевшего на дереве и предлагавшего кому-то плод с него. Я приблизился в духе к тому месту и вместо змея увидел чудовищного вида человека, чье лицо так обросло бородой, что был виден один нос. Вместо дерева там оказался горящий пень, рядом с которым стоял этот человек. Дым от этого пня давно затмил его ум, и от этого он впоследствии отверг понятие о свободе выбора в духовных вопросах. Внезапно дым опять повалил от пня и окутал и его, и человека. Поскольку они пропали из виду, я удалился. Другой же дух, любивший добро и истину и отстаивавший свободу выбора человека в духовных вопросах, проводил меня домой.

505. Третье воспоминание^[95].

Однажды я услышал шум двух мелющих жерновов, но когда я приблизился к источнику звука, он прекратился. Я увидел узкий проход, ведущий вниз и наискосок к дому со сводчатой крышей. В доме было несколько помещений, каждое из которых было разделено на кельи. В каждой келии сидело по два человека, собиравших отрывки из Слова в подтверждение оправдания верой; один искал, другой выписывал, по очереди меняясь.

Я заглянул в одну из келий, что поближе ко входу, и спросил: «Что это вы собираете и выписываете?»

«Отрывки, — ответили они, — о действии оправдания верой или о вере в действии, о той настоящей вере, что оправдывает, оживляет и спасает. Это — главенствующее учение в нашей части христианского мира».

Тогда я попросил: «Поведайте мне, есть ли какой-либо знак, говорящий об этом действии, когда вера эта вводится в сердце и душу человека?»

«Знак этого действия, — отвечал один из них, — появляется в тот момент, когда человек, которого охватывает отчаяние от мысли, что он проклят, и искреннее раскаяние, думает о Христе, избавляющем от проклятия, наложенного законом, с уверенностью держится за эту Его заслугу и с такими мыслями обращается в молитве к Богу Отцу».

«Да, такое действие имеет место, — сказал я, — и бывает такой момент. Но как мне понимать, — спросил я, — то, что говорится об этом действии, а именно, что со стороны человека не может быть ничего, содействующего этому в большей степени, чем со стороны деревяшки или камня? Человек, как сказано, в отношении этого действия не может ничего предпринимать, ничего желать, понимать или думать, не может ни действовать, ни помогать совместному действию, ни приспособиться или приготовиться к нему. Скажите, как это согласуется с вашим утверждением о том, что действие это возникает в то время, когда человек думает о требованиях закона, о том, что Христос избавил его от проклятия, об уверенности, с которой он может воспользоваться заслугой Христа, и с такими мыслями обращается к Богу Отцу в молитве. Разве не сам человек всё это делает?»

«Да, — сказал он, — но всё это делается им не активно, а пассивно».

«Как можно, — спросил я, — думать, быть уверенным и молиться пассивно? Если вы отбираете у человека его деятельность и содействие, не отбираете ли вы вместе с тем и его способность принимать, а значит, и всё остальное, включая и само это действие веры? Чем становится тогда это ваше действие, если не чем-то чисто воображаемым, что существует только в рассудке? Я надеюсь, что вы не думаете вслед за некоторыми людьми, что действие это бывает только у того, кто к нему предопределён и не знает ничего о том, как он наполняется верой. Они с тем же успехом могут играть в кости, чтобы определить, наполнены они верой или нет. Поэтому, друзья мои, верьте, что человек относительно веры и милосердия действует от себя под Господним руководством, и без такого действия с его стороны ваше действие веры, которое вы зовете господствующим учением христианской церкви, — не больше, чем статуя Лотовой жены из чистой соли, которая позвякивает, если постучать по ней писчим пером или ногтем (Лука 17:32). Это я говорю к тому, что вы делаете такие статуи из самих себя по отношению к тому действию».

Когда я произнес это, он схватил светильник и швырнул было со всей силы мне в голову, но свет погас, и он попал в лицо своему товарищу, а я, рассмеявшись, ушёл.

506. Четвёртое воспоминание^[96].

Как-то я увидел в духовном мире два стада: одно козлиное, другое овечье. Меня заинтересовало, кто это такие, поскольку я знал, что животные, встречающиеся в духовном мире, — это не животные, а соответствия склонностей и порождаемых ими мыслей тех, кто там находится. Я подошёл поближе, и с моим приближением подобия животных исчезли, а на их месте обнаружились люди. Стало ясно, что стадо козлов составляли те, что уверили себя в учении об оправдании одной верой, а стадо овец — те, что верили в единство милосердия и веры, подобное единству добра и истины.

Затем я заговорил с теми, что показались сначала козлами, спросив: «Для чего вы собрались вместе?» Большинство их были из духовенства и гордились своей славой учёных людей, поскольку знали тайны оправдания верой.

Они сказали, что собрались на совет, поскольку слышали, что утверждение Павла об оправдании человека верой, а не делами закона (Рим. 3:28) было понято неправильно. Ибо под верой Павел подразумевал не веру современной церкви в три Божественные личности от вечности, а веру в Господа Бога Спасителя Иисуса Христа. Под делами он имел в виду не дела, предписанные законом Десяти заповедей, а дела, предписанные евреям законом Моисея. И вот, из-за неправильного истолкования этих нескольких слов люди пришли к двум чудовищно ложным выводам: что вера означала веру современной церкви, а дела — те, что предписаны Десятью заповедями. «Павел не их имел в виду, — сказали они, — а те, что предписаны были законом Моисея, который предназначался евреям; это ясно установлено из того, что он сказал Петру, укоряя его за то, что тот ведет себя, как иудей, хотя знает, что никто не оправдывается делами закона, но верой Иисуса Христа (Гал. 2:14—16)». Вера Иисуса Христа — это вера в Него и исходящая от Него (см. выше, 338). Поскольку под делами закона Павел подразумевал дела, предписанные законом Моисея, он различал закон веры и закон дел, а также евреев и язычников, или обрезанность и необрезанность. Обрезанность здесь означает иудеев, как и в других местах. А заканчивает он следующими словами:

Итак, уничтожаем ли мы закон верой? Никоим образом, но укрепляем закон. (Всё это было сказано в одном месте: Рим. 3:27—31.)

В предыдущей главе он также говорит:

Не слушатели закона будут оправданы Богом, а исполнители закона.

Рим. 2:13

В другом месте он говорит, что Бог воздаст каждому по его делам (Рим. 2:6); и:

Все мы должны будем явиться на суд Христа, чтобы каждому получить за всё сделанное им, когда он жил в теле, плохое или хорошее.

2 Кор. 5:10

Есть ещё много других отрывков, показывающих, что Павел отвергал веру без добрых дел, точно так же, как и Иаков (Иак. 2:17—26).

Дальнейшим доказательством тому, что Павел имел в виду дела, предписанные законом Моисея евреям, послужат правила для евреев, которые в писаниях Моисея названы законами и поэтому являются делами закона:

Вот закон о приношении хлебном.

Левит 6:14 сл.

Вот закон о всесожжении, о приношении хлебном, о жертве за грех, о жертве повинности, о жертве посвящения.

Левит 7:37

Вот закон о животных и о птицах.

Левит 11:46, 47

Вот закон о родившей сына или дочь.

Левит 12:7

Вот закон о язве проказы.

Левит 13:59; 14:2, 32, 54, 57

Вот закон об имеющем истечение.

Левит 15:32

Вот закон о ревности.

Числа 5:29, 30

Вот закон о Назорее.

Числа 6:13, 21

Вот закон об очищении.

Числа 19:14

Вот закон относительно рыжей коровы.

Числа 19:2

Вот закон для царя.

Втор. 17:15—19

На самом деле, вся книга Моисея называется «Книга Закона» (Втор. 31:9, 11, 12, 26; а также Лука 2:22; 24:44; Иоанн 1:45; 7:22, 23; 8:5). К сказанному они добавили, что читали у Павла, что надо жить, соблюдая Десять заповедей, и что закон исполняется милосердием (Рим. 13:8—11). Он говорит также, что есть те три: вера, надежда, любовь, из которых любовь — величайшая (1 Кор. 13:13), из чего ясно, что он не ставил веру первой. Для обсуждения всех этих предметов, по их словам, они и собрались.

Однако, чтобы не беспокоить их, я удалился; и вот, они снова стали выглядеть козлами, иногда лежащими, иногда стоящими, но от стада овец они отвернулись. Казалось, что они лежали, когда они занимались обсуждением, и вставали, когда приходили к заключению. Но я внимательно следил за их рогами, и к своему удивлению заметил, что рога у них на голове казались то направленными вперёд или вверх, то загнутыми к спине и, наконец, указывающими совсем в противоположную сторону. Затем они вдруг обернулись к стаду овец, но при этом всё равно выглядели козлами. Я подошёл к ним снова, и спросил: «Чем вы теперь занимаетесь?» Они ответили, что пришли к выводу, что одна только вера порождает добрые дела милосердия, как дерево — плод.

В этот момент грянул гром, сверху сверкнула молния, и тут же между двух стад появился ангел, который крикнул стаду овец: «Не слушайте их. Они не бросили ещё своей прежней веры в то, что одна только вера оправдывает и спасает, а милосердие в делах не играет никакой роли. И вера — это не дерево; человек — дерево. Покайтесь и обратите взгляды к Господу, и у вас будет вера; пока вы не сделали этого, ваша вера не имеет в себе никакой жизни».

Тогда те козлы, чьи рога были загнуты назад, захотели присоединиться к овцам. Но стоявший между ними ангел разделил овец на два стада и сказал тем, что слева: «Идите к козлам; но предупреждаю вас, что придёт волк и утащит их и вас с ними».

После того, как два стада овец разделились между собой, и те, что слева, услышали угрожающие слова ангела, они переглянулись и сказали: «Надо поговорить со своими прежними товарищами». И левое стадо обратилось к правому со словами: «Зачем вы покинули наших пастырей?^[97] Разве вера и милосердие не едины, как едины дерево и его плод? Ведь дерево через ветви свои продолжается в своём плоде. Если отломить кусочек ветки, соединяющей дерево и плод, то плод будет потерян, не так ли? А вместе с ним и семя, из которого могло бы вырасти новое дерево. Спросите своих священников, не так ли это?»

Те спросили священников, они же окинули взглядом остальных, подмигивавших им, чтобы они сказали, что это так, и ответили: «Вы хорошо сказали, но что касается продолжения веры в добрых делах, как дерева в плодах, мы знаем множество тайн, которые ни к чему сейчас открывать. Та цепь, или нить, которая связывает веру и милосердие, имеет множество узлов, распутать которые можем только мы, священники».

Тут встал один из священников из правого овечьего стада и сказал: «Для вас они ответили „Да“, но для своих — „Нет“, потому что они думают не то, что говорят». «Как же они думают? — спросили остальные. — Разве они думают не так, как учат?»

«Нет, — ответил он, — они думают, что любое добро милосердия, называемое добрым делом, которое человек делает ради спасения и вечной жизни, ни в малейшей степени не является добром, потому что, делая добро от себя, человек сам хочет спасти себя, требуя себе праведности и заслуги единственного Спасителя. Они думают, что это относится к любому доброму делу, которого он желает и знает о своём желании. Поэтому они утверждают, что между верой и милосердием вообще нет связи и что добрые дела не поддерживают и не сохраняют веру».

Но из левого стада сказали: «Ты наговариваешь на них. Разве не проповедовали они милосердие и его дела, которые они называли делами веры, открыто и во всеуслышание?»

«Вы не понимаете их проповедей, — ответил он. — Из присутствующих только духовенство в состоянии уловить их смысл и понять их. То, что они имеют в виду, — это лишь нравственное милосердие и его общественные и гражданские дела.

Они называют эти дела делами веры, но это определённо не так. Ведь атеист может делать их с тем же успехом и под той же вывеской. Поэтому они и сказали в один голос, что никто не спасается никакими делами, а одной только верой. Возьмём пример для пояснения этого. Они говорят, что яблоня приносит яблоки, но если человек делает добро ради спасения, точно так же, как яблоня в непрерывном продолжении своём приносит свои яблоки, то такие яблоки — гнилые и червивые изнутри. Они говорят также, что лоза приносит виноград, но если человек станет делать духовные добрые дела, как лоза приносит виноград, то его виноградины будут горькими».

Тогда его спросили: «Что же такое для них те добрые дела милосердия, которые они называют плодами веры?»

Он ответил: «Они, возможно, считают их чем-то невидимым, расположенным рядом с верой, но не соединённым с ней. Это нечто вроде человеческой тени, которая следует за ним сзади, когда он идёт в сторону солнца, и которую он не может увидеть, не обернувшись назад. Или, я бы сказал, что они подобны лошадиным хвостам, которые теперь во многих селениях обрезают, говоря: „Какая польза от них? Они ни для чего не служат, а если их оставлять у лошадей, то они быстро грязнятся“».

Слыша это, некто из левого стада овец пришёл в негодование и сказал: «Какая-то связь всё равно должна быть, иначе как же их можно называть делами веры? Возможно, добрые дела милосердия вводятся Богом в то, что человек делает по собственной воле при ­помощи какого-то наития, скажем, какого-то предрасположения, озарения, вдохновения, побуждения или при помощи возбуждения желания какими-то безмолвным восприятием мысли и наставления, отсюда происходящего, искреннего раскаяния и укоров совести, послушания Десяти заповедям и Слову — детского или мудрого, или при помощи ещё каких-то подобных средств. Как же иначе можно называть их плодами веры?»

«Их так называть нельзя, — ответил на это священник. — И даже если они говорят, что нечто подобное происходит, то всё равно их проповеди переполнены словами, доказывающими, что эти дела — не от веры. Есть ещё и другие, которые учат, что так бывает, но это — лишь знак веры, а не узы, связывающие её с милосердием. А некоторые предполагают, что соединение происходит при помощи Слова».

Тогда его спросили: «А разве не так происходит соединение?» Но он ответил: «Они мыслят по-другому. Они воображают, будто соединение происходит одним только слушанием Слова. Ибо, по их убеждению, все умственные и волевые способности человека в делах, касающихся веры, нечисты и заражены стремлением к заслуге, поскольку в духовных делах человек способен понимать и хотеть чего-либо трудиться или сотрудничать не более, чем полено».

Между тем некто, услышав, что о человеке в отношении всего, что относится к вере и спасению, думают такое, сказал: «Я слышал как-то, что один человек сказал: „Я насадил виноградник. Теперь буду пить вино, пока не напьюсь пьян“. А другой человек спросил его: „Будешь ли ты пить вино из своего кубка своей собственной рукой?“ „Нет, — ответил тот, — я буду пить из невидимого кубка невидимой рукой“. „Ну, — сказал другой, — в таком случае ты никогда не захмелеешь!“».

Чуть позже этот же человек сказал: «Послушайте меня! Говорю вам, пейте вино понимания Слова. Разве вы не знаете, что Господь есть Слово? Не от Господа ли Слово? И не в нём ли Он, следовательно? Если же вы делаете добро по Слову, разве не от Господа вы его делаете и не в соответствии с Его словами и Его волей? Если вы при этом обратите взгляды к Господу, то Он и поведёт и научит вас, и вы будете делать Господние дела сами от себя. Тот, кто делает нечто по велению царя, в соответствии с его словами и наставлениями, скажет ли: „Я делаю это в соответствии со своими собственными словами или указаниями и от своего собственного желания“?»

Затем он повернулся к духовенству и сказал: «А вы, служители Бога, не вводите стадо в заблуждение». Услышав это, большая часть левого стада отошла и присоединилась к правому стаду.

Тогда заговорили некоторые из духовенства: «Мы слышали сейчас то, чего никогда не слышали раньше. Но мы — пастыри, мы не бросим овец». И они пошли с ними, говоря: «Этот человек сказал истинное слово. Как можно говорить: „Я делаю это от себя“, если делаешь нечто по Слову, а значит, по велению Господа, в соответствии с Его словами и Его волей? Тот, кто делает нечто по велению царя, в соответствии с его словами и волей, скажет ли: „Я делаю это от себя?“ Теперь понятно, что в том было Божественное провидение, чтобы связь между верой и добрыми делами, признаваемая членами церкви, не была найдена. Она не могла быть найдена, потому что её не могло быть; ведь не существовало веры в Господа, который есть Слово, и поэтому не было веры по Слову».

А остальные священники, которые были из стада козлов, удалились, размахивая шляпами и крича: «Одна вера, одна вера, да здравст­вует одна вера!»

507. Пятое воспоминание^[98].

Как-то в беседе с ангелами мы пришли к вопросу о стремлении к злу, которое всякий человек получает при рождении. «В том мире, где я живу, — сказал один из них, — охваченные вожделением представляются нам, ангелам, подобными глупцам, хотя самим себе они кажутся исчерпывающе мудрыми. В связи с этим для того чтобы вывести их из этого безрассудства, им попеременно позволяют то впадать в него, то оставаться в разумном состоянии, которое у них заключено во внешнем. Когда они находятся в этом состоянии, они видят, сознают и признаются, что они безумны. Но они всё равно стремятся переменить своё разумное состояние на безумное, вырываясь таким образом как бы из принуждения и неудовольствия в свободу и наслаждение. Так что не разумность внутренне радует их, а вожделение.

Есть три наиболее общих вида любви, которые составляют от рождения человека: любовь к ближнему, она же любовь приносить пользу, — это любовь духовная; любовь к миру, она же любовь к богатству, — это материальная любовь; и любовь к себе, она же любовь к господству над другими, — это телесная любовь. Тот истинно человек, у кого любовь к ближнему, или любовь приносить пользу, составляет голову; любовь к миру, или любовь к приобретению богатств, составляет грудь и живот; а любовь к себе, или любовь властвовать, составляет ноги и ступни. Но если голову составляет любовь к миру, то человек является человеком, но только горбатым. А если голову составляет любовь к себе, то такой человек подобен стоящему скорее на руках, чем на ногах, головой вниз, с поднятым вверх задом.

Если любовь приносить пользу составляет голову, а две остальные по порядку — туловище и ноги, человек является в небесах с лицом как у ангела и с восхитительной радугой вокруг головы. Если голову составляет любовь к миру, или к богатству, с небес кажется, что лицо у него бледное, как у трупа, а вокруг головы у него — жёлтое кольцо. Если же голову составляет любовь к себе, то есть любовь к власти над другими, то с небес кажется, будто у него темное лицо со слабым огненным свечением и белое кольцо вокруг головы».

Тут я поинтересовался: «А что изображается этими кольцами вокруг головы?» Они ответили: «Ум. Белое кольцо вокруг головы человека с сумрачно горящим лицом показывает, что его ум ограничен внешним, или непосредственным, его окружением и что его безумие находится в его внутреннем, или внутри него. Кроме того, такой человек умен, пока он в теле, когда же в духе — глуп. Никто не может стать мудрым в духе иначе, как Господними стараниями; это происходит, когда человек возрождается и творится Господом заново».

Вслед за тем слева раскрылась земля, и я увидел поднимающегося сквозь отверстие дьявола с тёмным горящим лицом и с белым кольцом вокруг головы. «Кто ты?» — спросил я. «Я Люцифер^[99], — ответил он, — сын зари. Я был низвергнут за то, что хотел быть подобным Всевышнему, как описано у Исаии в главе 14». На самом деле он не был Люцифером, а просто верил в то, что им является. «Раз тебя низвергли, — спросил я, — как же ты смог снова подняться из ада?» Он ответил: «Там я дьявол, а здесь — ангел света. Разве не видишь белого кольца вокруг моей головы? И если захочешь, ты увидишь, что среди нравственных людей я нравственный, среди разумных — разумный, среди духовных — даже духовный. Мне удавалось даже проповедовать».

«И о чём же ты проповедовал?» — спросил я. «Против обманщиков, против прелюбодеев и всех видов адской любви. Я на самом деле называл себя дьяволом Люцифером и навлекал таким образом на себя проклятия. За это меня вознесли в восхвалении до небес и поэтому назвали сыном зари. К моему собственному удивлению, стоя за кафедрой, я не мог думать ни о чём, кроме того, чтобы говорить благопристойно и правильно. Но причина этого была открыта моему разуму: я был тогда в своём внешнем, которое при этом было отделено от внутреннего. Однако, несмотря на это откровение, я всё же не мог измениться, поскольку я считаю себя выше Всевышнего и у меня хватает гордости противостоять Ему».

«Как же ты мог говорить об этом, когда ты сам мошенник и прелюбодей?» — спросил я. «Когда я в своём внешнем, то есть в теле, я другой, нежели когда я во внутреннем, то есть в духе, — ответил он. — Телом я ангел, тогда как духом — дьявол. Ибо когда я в теле, я во власти разума, но когда я в духе, я во власти воли; разум поднимает меня вверх, а воля тянет вниз. Когда я под властью разума, вокруг моей головы — белое кольцо; когда же разум полностью подчинен воле, и становится её творением, а таков наш последний удел, это кольцо темнеет и исчезает. Когда это произойдёт, я не смогу уже больше выбираться наверх, в этот свет».

Тут он заметил ангелов, бывших со мной, и в тот же миг его лицо покраснело, голос стал резким, и он потемнел вместе со своим кольцом вокруг головы. Затем он провалился обратно в ад через то же отверстие, из которого вышел. Мои спутники сделали из всего увиденного и услышанного вывод, что не разум, а воля определяет качества человека, поскольку воля без труда переманивает разум на свою сторону и подчиняет его себе.

Тогда я спросил ангелов, откуда у дьяволов разумность. Ангелы ответили: «Они получают её от славы любви к себе, ибо любовь к себе окружена славой, которая является в виде сияния её огня, и эта слава возносит разум едва ли не в небесный свет. Чей угодно разум может быть возвышен соразмерно его знаниям, однако воля может быть возвышена только жизнью по истинам, которым учат церковь и рассудок. Вот почему даже атеисты, которые по любви к себе похваляются своей известностью и гордятся своим умом, в большей степени, чем другие, обладают разумностью. Однако же, так бывает только тогда, когда они пребывают в мышлении своего разума, а не тогда, когда они позволяют своей воле выражать её любовь. Внутренним человеком владеет любовь воли, тогда как мышление разума владеет внешним». Далее один из ангелов рассказал, почему человек состоит из трёх видов любви: к служению, к миру и к себе. Причина в том, что человек таким образом может в мыслях направляться Богом и при этом мыслить совершенно будто бы от себя. Он сказал, что высшие области человеческого ума обращены вверх, к Богу, средние — по сторонам, к миру, а нижние — вниз, в тело. И поскольку эти последние направлены вниз, человек мыслит будто бы сам по себе, хотя на самом деле — под руководст­вом Бога.

508. Шестое воспоминание.

Однажды передо мной явился величественного вида храм; он был квадратным в плане, с крышей в форме короны, сводчатой сверху, с поднятым нижним краем. Все стены его были сплошь окна из хрусталя, а двери были перламутровыми. Внутри него, в юго-восточной части, находилась кафедра, на которой справа лежало открытое Слово, окружённое сиянием, струившимся вокруг и освещавшим всю поверхность кафедры. Посреди храма находилось святилище с занавесями спереди, которые в тот момент были подняты, и внутри был виден золотой херувим с мечом, вращавшимся в его руках во все стороны.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: