Целью борцов было положить своего противника на спину таким образом, чтобы он коснулся земли обеими лопатками. Чтобы считаться победителем, надо было трижды достигнуть того же результата.

с. 74

Вооружение эфеба.

Борьба, следовательно, состояла в том, чтобы повалить на землю, не нанося ударов. Отсюда — различные хитрости и настоящее искусство, малейшие оттенки которого греческий язык умел передать. Два главных вида этого состязания состояли в борьбе, при которой или держались на ногах, или катались по земле. В первой старались повалить своего противника, сами оставаясь на ногах; во второй, часто предшествовавшей первой, оба борца, переплетаясь телами с. 75 на земле, пытались положить друг друга на лопатки: благодаря этому борцы вертелись и катались по земле, внезапно переменяя положение, и то один, то другой из них находился наверху до того момента, когда более сильный или более ловкий не притискивал своего товарища к земле и не заставлял его признать себя побежденным.

Бег был также одним из самых старинных упражнений: он укреплял мускулы ног и легкие. Для увеличения трудности его, состязающихся заставляли бежать по песку. Было несколько видов бега: простой бег, когда пробегалась одна стадия (185 метров); двойной бег, или дол, когда требовалось пробежать стадий и возвратиться к пункту отправления; гиппический бег, когда надо было сделать тот же пробег, что лошадь на ипподроме, т. е. когда от пункта отправления до конечного пункта и обратно пробегали дважды, а это составляло четыре стадии. Наконец, большой бег, илидолихон, при котором расстояние пробега было различным и достигало иногда двадцати четырех стадий (3840 метров). Когда расстояние пробега было невелико, более всего ценилась скорость; при больших расстояниях быстроте бега предпочитали уменье сохранять все время одинаковый шаг и искусно сберегать силы. По-видимому, педотриб не обучал своих учеников бегу с оружием. Это атлетическое упражнение было слишком тяжелым для юношей. Бег с факелами также не был в обычае на палестре⁵: его приберегали к известным торжествам, праздновавшимся отчасти и ночью; это была не столько гимнастика, сколько род зрелища.

Прыжок можно рассматривать, как один из видов беганья. Дети перепрыгивали более или менее широкие рвы, в зависимости от их возраста; они брали также и другие препятствия. Чтобы увеличить свой вес и благодаря этому приобрести возможность употребить большее усилие, они брали в каждую руку по свинцовой гире. Гири не только увеличивали вес тела: ими пользовались и для с. 76 удлинения скачка; в тот момент, когда делался скачок, руки с гирями выставляли быстрым движением вперед; это также влекло атлета вперед и заставляло его падать дальше, чем если бы он довольствовался только своим собственным весом.

Рисунок на греческой вазе; верхняя половина — гимнастические упражнения эфебов.

Обучение эфебов гимнастике.

Диск и дротик играли важную роль в палестрах. Первый развивал мускулы рук и плечей; второй, укрепляя руки, давал упражнение меткости глаза. Диск представлял собой сплошной бронзовый круг с различным с. 77 диаметром. То усилие, которое приходилось делать, чтобы взять и вращать этот круг из полированного металла, было первым полезным для пальцев упражнением. Бросали диск как правой, так и левой рукой — безразлично; было также два способа бросать: в вышину или в горизонтальном направлении. Было также упражнение, состоящее в том, что, бросая диск вверх и, может быть, заставляя его вращаться, ловили его плашмя на ладонь и переднюю часть руки. При бросании в горизонтальном направлении отводили руку назад и давали ей размах, а чтобы придать большую силу полету диска, с. 78 делали быстро несколько шагов вперед. Цель, до которой надо было добросить диск, не определялась: когда было несколько состязающихся, тот, диск которого упал дальше всех, считался победителем.

Эфеб на коне.

Для метанья дротика необходимо было обладать силой в такой же мере, как и ловкостью: надо было метить в цель, а чтобы попасть в нее, необходимо было иметь верность глаза и правильное чувство расстояния. Детям остерегались давать в руки военные дротики: неосторожность в этом случае могла быть гибельной для них. Им предоставляли просто палки определенной длины. Чтобы бросать эти палки, еще в старину явилась мысль прикрепить к ним ремешок, в который продевали указательный и средний палец, или просто указательный; это помогало сразу и увеличить силу бросания предмета, и дать ему более правильное направление. Но вообще молодые люди, по-видимому, мало пользовались этим приспособлением. При метании дротика имело значение, за какое место брали его. Если держали слишком близко к концу, упражнение становилось чересчур легким; кажется, предлагалось держать его посредине. Взяв это оружие рукой в соответствующем месте, его подымали на высоту уха и затем бросали, быстро делая несколько шагов вперед.

Учитель пристально следил за этими разнообразными упражнениями: с палочкой в руке, он наблюдал за действиями молодых людей, хвалил их, делал замечания, предлагал вопросы и давал объяснения. В случае необходимости он без колебаний снимал свой плащ и примером подтверждал с. 79 объяснение. В этих занятиях ему помогали сами молодые люди. На палестрах происходило настоящее взаимное обучение: дети старались научить друг друга и руководить упражнениями своих товарищей. Быть может, педотриб назначал более сильных из них своими помощниками.

Помимо этих состязаний, были и другие упражнения, составлявшие как бы дополнительную гимнастику. Так, например, молодые люди для развития гибкости делали особые движения, которые становились более сложными, если брали в руки гири.

Существовали также особые упражнения с обручем и игра в мяч. Греки занимались и кулачными боями; это был вид борьбы, в которой борцы наносили друг другу удары кулаком или — разновидность этого состязания, когда вместе с ударами кулаком старались схватить друг друга. Кроме того, юношей обучали и военному искусству; учили также верховой езде, по крайней мере, мальчиков из богатых семей. Что касается танцев, то они, по-видимому, не принадлежали к обычным предметам преподавания.

(P. Girard. L’Education athénienne, стр. 194—213).

Высшее образование.

Сверх обычных школьных занятий существовали еще такие, которые были как бы предметом роскоши; они никогда не сделались слишком распространенными, но все же развивались все больше и больше в конце V и в течение всего IV веков. Предметы, преподававшиеся в предшествующую эпоху, перестали удовлетворять умственные запросы греков, которые принялись за изучение рисования и разных наук, а именно — геометрии, астрономии, географии и, наконец, риторики и философии. Человеческие познания сделали в эту эпоху большие успехи во всех этих отделах, а потому было вполне естественно, что при воспитании юношества должны были воспользоваться ими. Но нетрудно догадаться, что это расширениес. 80 занятий происходило в силу обстоятельств только для самых богатых и самых интеллигентных афинских юношей; потому-то и среди слушателей Сократа можно встретить только сыновей состоятельных семей. Крайние консерваторы, как, например, Аристофан⁶, могли порицать или осмеивать это нововведение, но оно, несмотря на это, продолжало существовать.

Платон⁷ превосходно изображает, как велика была пытливость ума этих молодых людей и какое впечатление производили на них слова учителя:

«Юноша», говорит он, «впервые вкусивший из этого источника, получает такое наслаждение, как будто бы он нашел сокровище премудрости. Он преисполнен наслаждения. С восхищением вспоминая все речи, он то старается свести все идеи к единству, то, как бы развернув перед собой ряд идей, рассматривает каждую из них отдельно; возникающими при этом вопросами он ставит в большое затруднение прежде всего самого себя, а затем всех окружающих, каковы бы они ни были — молодые, старые, люди его возраста, не щадя ни отца, ни матери, ни кого другого, кто его слушает».

Бывший стратег Демодок пришел советоваться с Сократом о своем сыне Теаге:«Некоторые молодые люди, говорит он, «повторяют перед ним речи, которые волнуют его, и он завидует этим юношам. Давно уже он пристает ко мне, говоря, что я должен позаботиться о нем и нанять софиста, который сделал бы его мудрым. Но я думаю, что он подвергнется большой опасности, если пойдет к софистам. До сих пор я своими убеждениями удерживал его, но теперь я больше не в состоянии делать это; поэтому я думаю, что лучшим средством будет — уступить ему».

На рассвете Гиппократ громко постучал в дверь своей палкой. Когда ему отворили, он поспешно вошел, говоря громким голосом: «Сократ, проснулся с. 81 ты или еще спишь?» — Я узнал его голос и отвечал ему: «Ну, хорошо, Гиппократ, какие у тебя новости?» — «Только приятные». — «Отлично! Что же это такое, и почему ты пришел в такое время?» — «Протагор приехал», отвечал он. — «А тебе что до этого? Разве Протагор виноват в чем-нибудь перед тобой?» — «Да, клянусь богами! потому что он один — мудрец и не уделяет мне своей мудрости». — «Но, во имя Зевса! дай ему денег, и ты можешь слушать его речи; тогда он сделает и тебя мудрецом». — «О, если бы небесам было это угодно! Я не пожалел бы ни своего имущества, ни достояния своих друзей. Я, впрочем, затем и пришел, чтобы ты сказал ему обо мне. Говорят, что никто не владеет лучше его искусством речи. Мы могли бы отправиться к нему, чтобы застать его еще дома. Он живет у Каллия».

Алкивиад говорил о Сократе в следующих выражениях: «Когда я слушаю его, сердце мое бьется, я плачу и вижу, что многие другие делают то же. Часто он трогает меня до такой степени, что мой образ жизни кажется мне невыносимым. И ты, Сократ, не сказал бы, что это неправда, так как даже теперь я чувствую, что, если бы я услышал тебя, я не имел бы сил устоять и был бы тронут, как всегда. Он принуждает меня сознаться, что, нуждаясь во многом, я пренебрегаю самим собой, чтобы заниматься делами афинян. Поэтому я принуждаю себя бежать от него, как от сирены, и затыкаю себе уши, чтобы не состариться, сидя около него. Я испытываю перед ним то, на что никто не считает меня способным, — стыд. Я краснею только перед ним, потому что я сам чувствую, что не могу ничего возразить ему: я не могу сказать ему, что не должен следовать его советам; однако, покинув его, я проникаюсь желанием нравиться народу. Поэтому я избегаю его, как беглый раб, и, когда я вижу его, я краснею от мысли, какие признания я сделал ему. Часто я желаю, чтобы его больше не было на свете. Но если бы это случилось, я был бы огорчен еще больше; таким образом, я не знаю, что делать с этим человеком».

(По Платону).

С. 82

Модный учитель.

Из всех учителей, обращавшихся к молодежи, не было никого популярнее Исократа. Он и сам хвалился этим и под конец своей жизни с гордостью вспоминал, что за его указаниями приходили из далеких мест. Он рисует скорбь всех этих иноземцев, которые, покидая его, чтобы возвратиться морским путем к себе на родину, расставались с ним со слезами. Афиняне, по-видимому, не менее горячо относились к его урокам. Он был, очевидно, самым модным ритором своего времени: учеников у него было больше, чем у всех его соперников вместе.

Для того, чтобы получить у него образование, надо было посещать его уроки три или четыре года. Его ученики по происхождению принадлежали главным образом к состоятельным семьям; а потому полученное ими предшествующее образование и давало им возможность воспринимать подобные занятия; кроме того, они не имели нужды зарабатывать себе средства к жизни. В качестве доказательства достаточно пробежать список его слушателей. Мы находим среди них многочисленные имена людей, увенчанных золотыми венками за услуги государству; следовательно, они были участниками крупных событий и принадлежали к той аристократии, которая управляла Афинами и держала в своих руках военное начальствование, посольства, все влияние и почет. Молодые люди, стремившиеся к его беседам, принадлежали к лучшему афинскому обществу.

По-видимому, Исократ не требовал платы от своих слушателей-афинян, но иностранцы должны были платить по 1000 драхм (около 370 руб.). Эти последние посещали его уроки в большом количестве, и их приверженностью к своему учителю объясняется его большое состояние. Но это не было однако единственным источником его богатства. Его ученики-афиняне расплачивались с ним великолепными подарками. Так, один из его учеников подарил ему однажды талант (около 2220 руб.). Прибавим к с. 83 этому, что цари и тираны, с которыми он входил в сношения, отправляя им похвальные послания, перемешанные с указаниями, великодушно вознаграждали его красноречие, так, например, царь кипрский Никокл заплатил ему около двадцати талантов (около 44 500 руб.) за составленную им для него речь. Понятно поэтому, откуда у Исократа явилось громадное богатство, которое враги его вменяли ему в такое великое преступление. Это крупное состояние и бывший следствием его пышный образ жизни еще больше увеличивали обаяние учителя в глазах утонченной и светской молодежи, любившей, чтобы наука являлась перед ней под изящной внешностью.

(P. Girard, L’Education athénienne, стр. 307—309).

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: