АНРИ ЛОТ О ЯЗЫКЕ И ПИСЬМЕННОСТИ ТУАРЕГОВ

Анри Лот —фигура уникальная в тех областях знания, которые французы называют «науками о человеке». Во второй половине XX в., когда девизом, начертанным на знамени науки, стала «специализа­ция», т. е. выделение, обособление, встречаются еще люди, ученые в том числе, живущие как бы в ином измерении. Когда смотришь, как они тихо и несуетно строят целостный дом своего — и нашего — познания, соизмеряя фундамент с грунтом, дверь с дорогой, крышу с небом, начинаешь догадываться, что отличает движение вверх от движения вперед. Анри Лот не разделяет, он соединяет. В себе— профессионального этнографа, археолога, путешественника, сказочно удачливого искателя наскальных рисунков и еще более сказочно дву­жильного их копировальщика. В «объекте исследования» — прошлое и настоящее, древние фрески на скалах Сахары и сегодняшних тяж­ко страдающих от засухи ее сыновей и дочерей. В аудитории, к ко­торой он обращается,— ученых-коллег, черпающих из его работ цен­нейшую информацию, и «рядовых» читателей, чьи сердца не очерстве­ли к судьбам других народов...

Лот, однако, не бесплотный идеал ученого мужа, изрекающего сплошные истины. В его трудах немало спорного, встречаются и оши­бочные суждения, и устаревшие идеи. Его широта, целостный охват предмета исследования имеют и слабую сторону — необъятного не объять, где-то явно не хватает специальных знаний. Тогда именно узкому специалисту и необходимо вмешаться с дополнениями, исправ­лениями, альтернативными подходами к проблеме; не только на­учные достижения, но и ошибки такого ученого, как Лот, дорого стоят — они не должны остаться в науке непрокомментированными. В роли такого узкого специалиста и выступает автор настоящего послесловия—специалиста по берберскому и туарегскому сравни­тельно-историческому языкознанию, области по своей специфике чрезвычайно коварной и вместе с тем глубоко притягательной для неспециалиста — этнографа, археолога, историка.

«Язык, на котором говорят туареги, носит название тамахак или тамашек,— пишет А. Лот,— в зависимости от того, какие племена говорят на нем — сахарские или сахельские>.

Это утверждение нуждается в уточнении. На всех языках бер­берской семьи, за исключением языка кабилов Алжира (самого боль­шого по численности берберского этноса Северной Африки) и не­скольких восточноберберских языков, сохранившихся в оазисах Егип­та (Сива) и Ливии, самоназвание народа, на них говорящего,— имазигхен (imaziyen). Это — множественное число от амазигх, т. е. «бер­бер». Последним термином пользуются арабы (он либо образован от арабского глагола барбара 'реветь, блеять, бормотать, говорить невнятно', либо происходит из греческого барбарой и заимствован­ного из греческого латинского барбари 'варвары, чужеземцы') и вслед за ними европейцы; сами «берберы» так себя назовут только в разговоре с иностранцем, который может не знать их подлинного самоназвания.

От древнего этнонима амазигх, по всей видимости возникшего еще в праберберском языке (существовавшем как единый язык вплоть до последней трети II тысячелетия до н. э.) и засвидетель­ствованного в форме максии у Геродота, мазикии в других антич­ных источниках, происходит и общее для большинства берберских народов название языка — тамазигхт, состоящее из основы мазигх и конфикса тa...т. В южноберберских языках, больше известных как туарегские, общеберберский звук «з» в одних из этих языков пере­шел в «ж», в других — в «ш», в третьих — в «х». Отсюда название языка тамазигхт в одних туарегских языках или диалектах звучит как тамажек, в других — как тамашек, в третьих — как тамахак (в конце слова звук [у], что-то вроде украинского «г», который мы условно передаем по-русски как «гх», переходит в гортанное «к», для простоты передаваемое русской буквой «к», полностью ассимилируя суффикс -т). Тесная группа диалектов туарегов Ахаггара, Тассилин-Аджера, племени таитоков и еще нескольких мелких племен носит название тамахак именно потому, что во всех этих диалектах, а сле­довательно, и в их общем языке-предке старое общеберберское «з» стало произноситься как «х». В Сахаре распространена вся группа диалектов тамахак. Однако там же, в Сахаре, к северо-востоку от носителей тамахака, в оазисе Гат (в нашей передаче — Гхат [γаt]), говорят на туарегском языке, называемом разными источниками тамаэик, тамажек или даже тамаджек, но не тамахак. В Сахеле же, т е. в зоне, примыкающей к пустыне с юга, разные туарегские диа­лекты называются тамашек и тамажек. Кстати, Анри Лот, упомянув в главе, посвященной языку, два названия разных туарегских язы­ков — тамахак и тамашек (мы теперь знаем, что есть еще и тама­жек), по всей книге пользуется этими названиями практически произ­вольно, приводя, скажем, слово из языка тамахак, но называя этот язык тамашек, и наоборот. Путаница в названиях туарегских языков, ставшая дурной традицией в исторических и этнографических (и да­же в некоторых лингвистических!) трудах, тем более удивительна, что их предок — общетуарегский язык распался на диалекты при­мерно в IV в. н. э., а значит, генетически наиболее удаленные друг от друга туарегские языки, скажем групп тамахак и тамашек, разли­чаются так же, как русский и польский или румынский и португаль­ский. Представим себе труд, где приводятся русские слова в каче­стве примеров из польского языка!

«Названия гир, гер, н-гер (нигер), Абалесса, Илези, означающие соответственно „приток, река, обработанный участок, возвышенность, окруженная низиной", встречаются в текстах Плиния, Птолемея и других авторов и предстают как самые древние известные нам слова берберского языка, относящиеся к старой топонимике Сахары, ис­пользуемой и поныне»,— пишет А. Лот. Но, строго говоря, в текстах Плиния Старшего («Естественная история>) и Клавдия Птолемея («Руководство по географии») встречаются не современные топо­нимы, а похожие на них названия, в данном случае у Плиния — Алазит и Вальса, которые Анри Лот на редкость удачно отождест­вляет соответственно с современными Илези, или Иллизи, и Абалес-сой. Удачно — это лишь значит, что фонетическая сторона сопостав­лений вполне правдоподобна, независимо от того, происходят ли сами топонимы Илези и Абалесса из «значимых» берберских слов (на языке ахаггар абелес действительно означает «обрабатываемый участок местности», причем слово это устаревшее, почти неупотре­бительное) или нет; отметим при этом, что ни о какой точной ло­кализации указанных географических названий по тексту Плиния пока речи быть не может, и если отождествление Лота верно, то оно — очень важная ниточка для распутывания сложнейшего клубка топонимов и этнонимов, приводимых Плинием.

Что касается названий гир и гер, то они сопоставимы с туарегскими словами со значением «большая река, озеро, море» (ахаггар згарау, языки аир и восточный тауллеммет — агарау и др.), и в част­ности «река Нигер», однако с той оговоркой, что в туарегском здесь основа гарау, а у Плиния — гер/гир, т. е. сходство отнюдь не пол­ное; отметим, кстати, что с восточных отрогов Высокого Атласа бе­рет начало река под названием Гир. Никакого н-гер у античных ав­торов, естественно, нет, а есть название р. Нигер, которое Лот скло­нен выводить из н-гер, что могло бы по-берберски значить «отно­сящийся к гер», а если гер/гир переводить как «река» — то «относя­щийся к реке, речной». Такое исходное значение для названия одной из крупнейших рек Африки представляется несколько странным (оно выглядело бы правдоподобнее, если бы речь шла, скажем, о неболь­шом притоке); кроме того, мало вероятно, чтобы собственное имя, гидроним, начиналось с частицы н, передающей грамматические от­ношения типа русского родительного падежа или английского оf. Думаю, что если гидроним Нигер действительно берберского проис­хождения, то он гораздо лучше объясняется из слов, производных от туарегского глагола əngər 'находиться позади, укрываться за', а именно ахаггарского a-nəddir 'участок горного массива между вер­шиной и подножием (возможно, это связано с особенностями релье­фа долины Нигера) и точно соответствующего ему названия Аnəgger («река Нигер») в языках аир и восточный тауллеммет.

Любопытно, что и вполне приемлемые сопоставления автора вроде Вальса — Абалесса — не самые древние из исторически засви­детельствованных слов берберских, или, как их еще называют, берберо-ливийских языков. Плиний Старший писал свои труды в I, а Птолемей — во II в. н. э., тогда как еще в египетских текстах перио­да Нового царства (с 22-й династии, X в. до н. э.) засвидетельство­ван термин ms 'князь, вождь (ливийцев)',— очевидно, заимствованное берберское слово, дожившее до наших дней в форме məss — 'хозяин, владелец' в туарегских языках и входящее составной частью в известные с древности антропонимы, имена людей (типа Маssulet из məss ult 'хозяин дочери', Маsunа из məss-inау 'наш хозяин'). Но и это слово — не самый древний берберизм в египетском. В тек­стах Среднего царства (11 династия, XXII—XXI вв. до н. э.). упоми­нается ливийское имя собственное ',bykwr, означающее «собака, бор­зая»; древнее берберо-ливийское слово сохранилось в современных туарегских языках: в гхате — а-baykur 'борзая', в ахаггаре — а-baykor 'непородистая собака'. Поразительно, насколько точна древнеегипет­ская передача берберской структуры слова с помощью одних согласных (египетская иероглифика не передавала гласных): ',bykwr должно было бы реально произноситься как [аbауkur]. Эта замеченная еще знаменитым французским египтологом и исследователем текстов пирамид Гастоном Масперо берберо-египетская параллель представляет собой, вероятно, самый долговечный исторически засвиде­тельствованный пример сохранности звукового облика и значения слова — на протяжении четырех тысячелетий! Прибавим к этому за­свидетельствованные Геродотом в V в. до н. э. названия ливийских племен — максии (соответствующих Маzices Птолемея и самоназва­нию берберов i-maziy-ən) и гараманты (от топонима Гарама, про­исходящего с большой степенью вероятности из общеберберского а-γərəm 'крупное поселение, город') — и приоритет, приписываемый Анри Лотом Плинию и Птолемею в передаче самых древних слов берберского языка, приходится признать незаслуженным...

Говоря о том, что ливийский язык «заимствовал из каждого языка некоторые слова», имея в виду языки вторгавшихся в Север­ную Африку «финикийцев, римлян, вандалов, византийцев», Лот допускает неточность: в берберо-ливийских языках засвидетельство­ваны финикийские, латинские и греческие заимствования, что неуди­вительно, учитывая высокий уровень культуры соответствующих на­родов и длительный период контактов с ними; вандалы же — группа германских племен, завоевавших в V в. большую часть Средизем­номорского побережья Африки,— не оставили видимых следов в язы­ке местного населения.

Весьма неточно перечислены регионы, где говорят на бербер­ских языках. Так, оазис Ауджила (Авгилы Геродота) находится в современной Ливии, а не в Египте. Упоминая Малую Кабилию, авч тор почему-то пропускает Большую Кабилию — горный массив к востоку от г. Алжир, где проживает большая часть кабилов. К перечис-ленным районам следует добавить ряд населенных пунктов Туниса (Сенед и др.), Ливии (оазисы Куфра, Эль-Фоджаха, г. Зуара, или Зувара), Алжира (между городами Алжир и Тлемсен, в Южном Оране, оазисы Туггурт, Тиндуф и др.), Юго-Западную Мавританию (западноберберское племя зенага). Неточно и цитируемое Лотом описание Андре Бассе «северо-западной географической границы» распространения туарегов, пересекающей Сахару от Гадамеса до Томбукту, равно как и утверждение самого Лота о том, что «запад­нее этой границы речь идет уже о диалектах, родственных языку зенага». Во-первых, к юго-западу и западу от Томбукту тоже живут туарегские племена (шабун, тенгерегиф, кель-антессар), во-вторых, никаких диалектов, родственных зенага, в берберологии не засвиде­тельствовано (зенага — группа близкородственных диалектов, лока­лизованных в одном небольшом регионе), а многочисленные северо­берберские языки и диалекты, распространенные к западу от линии Гадамес — Томбукту, родственны зенага в той же степени, что и туарегским языкам: зенага, североберберские (группа ташельхит-тамазигхт, зенетские и кабильский), восточноберберские (оазисов Егип­та и Ливии) и южноберберские (туарегские) языки представляют собой четыре более или менее равноудаленные генетически ветви бер­берской семьи языков.

Неполным предстает в описании Лота деление туарегских язы­ков. Среди диалектных групп и изолированных языков, играющих важную роль во внутритуарегской классификации, не названы те, на которых говорят туареги, базирующиеся в Ливии (оазис Гат, или Гхат; племена урагхен, имангхассатен и др.), а также группа «танеслемт» в окрестностях Томбукту (племена кель-антессар, шери-фен и др.), которую автор, по-видимому, включает в группу тауллеммет; в действительности, последняя, судя по некоторым данным (боль­шинство диалектов этой группы почти не описано), состоит из нескольких диалектных общностей, скрывающихся под общим на­званием, но не связанных особо близким родством. Полученная на­ми на основании глоттохронологических[59] подсчетов по методу С. А. Старостина генетическая классификация шести туарегских язы­ков, о которых имеется достаточно лексической информации, выгля­дит следующим образом:

1. Гхат.

2. Ахаггар, аир, восточный тауллеммет:

а) ахаггар,

б) аир, восточный тауллеммет.

3. Тадгхак[60], танеслемт.

Процент этимологически тождественных единиц в стословном списке основной лексики (иначе — в свадешевском списке, по име­ни основателя глоттохронологического метода Морриса Свадеша) между языками трех перечисленных групп равен в среднем 80—84, что соответствует IV—VI вв. н. э. в качестве периода разделения пратуарегского языка на диалекты. Такой процент совпадений ра­вен или несколько выше, чем процент совпадений в стословных спис­ках между славянскими или, скажем, между романскими языками (данные С. А. Старостина), т. е. распадение праславянского или прароманского (латинского) языка на диалекты, развившиеся в из­вестные нам славянские или романские языки, произошло примерно тогда же или на несколько сотен лет раньше, чем распадение пра­туарегского. Процент совпадений между языками внутри второй группы — 88—91 (95 между аиром и восточным тауллемметом, что указывает на XIII в., и 86—88 между этими двумя языками и ахаг-гаром, что указывает на рубеж VII—VIII вв.); между языками третьей группы 91% совпадений, указывающий на XI в. Единствен­ное и притом серьезное нарушение стройности нашей схемы — под­скок процента совпадений между гхатом и ахаггаром (87%), рав­ного проценту совпадений между ахаггаром и подгруппой аир — вос­точный тауллеммет (притом, что последние два языка имеют в сред­нем 80% совпадений с гхатом). Теоретически это может означать, что ахаггар входит не во вторую, а в первую группу (с гхатом), а подскок с языками второй группы указывает на исторические контакты между носителями этих языков и ахаггара и, следовательно, на взаимные лексические заимствования. Однако анализ большого массива лексики всех перечисленных языков указывает в первую очередь на значительное влияние ачаггара на гхат, что, по-видимо­му, и объясняет их вторичное сближение. Я подробно остановился на всей этой, возможно, навевающей на читателя зевоту проблемати­ке, чтобы показать, как лингвистические модели, в данном случае глоттохронология, могут пролить свет на древнее родство языков и народов, на хронологию их разделения и на их контакты, в том числе и не засвидетельствованные в письменных памятниках, археологиче­ски и т. п.

Наивно с лингвистической точки зрения утверждение Анри Лота о том, что «жители соседствующих районов с трудом понимают друг друга потому, что «язык еще не сложился и конструкция предло­жений в нем непостоянна», а также из-за «большого диапазона фо­нетических вариаций», хотя сама по себе оценка взаимопонимаемости между отдельными диалектами, данная таким внимательным исследователем и знатоком различных туарегских племен, весьма информативна. «Сложился» или «еще не сложился» можно сказать о литературном или же о междиалектном языке (койне), т. е. в спе­цифическом социолингвистическом контексте, совершенно неприме­нимом к современным туарегским языкам; собственно говоря, серь­езных критериев для выделения каких-либо этапов в изменении внутренней структуры естественного языка — его фонетики, морфо­логии, синтаксиса, лексики — пока (или вообще) не существует. Можно, конечно, членить историю языка, если она нам известна (как правило, это относится как раз к языкам с литературной, письмен­ной традицией), по какому-то отдельно взятому элементу его струк­туры, например до и после перехода смычных в спиранты или до и после развития такой-то синтаксической конструкции, но подобное членение всегда будет искусственным, механическим. «Непостоянная конструкция предложений» может свидетельствовать лишь об опре­деленной синтаксической типологии, о свободном порядке слов (как, скажем, в русском в противоположность английскому языку), а под «большим диапазоном фонетических вариаций» следует скорее всего понимать достаточно большое фонетическое различие между фо­немами, согласными и гласными, разных диалектов, регулярно со­ответствующими друг другу. Сам же факт плохой взаимопонимае-мости вполне объясним степенью расхождения между разными туарегскими языками/диалектами: она, как уже говорилось выше, при­мерно такая же, как между славянскими или романскими языками, тоже почти взаимонепонимаемыми.

И наконец, обратимся к высказываниям Анри Лота о происхож­дении берберской семьи языков. Возражения вызывает в первую очередь нечеткость — как терминологическая, так и понятийная — ав­торских рассуждений. Сказать, что «по своему языку туареги... при­надлежат к ближневосточной цивилизации» — значит утверждать следующее: 1) язык может быть связан с определенной цивилиза­цией; 2) существовала некая «ближневосточная цивилизация», на которую можно ссылаться без уточнения пространственных и времен­ных параметров; 3) туарегские языки или туарегский язык (пра­вильнее было бы сказать «праязык») занесены в Сахару с Ближне­го Востока. Независимо от того, высказывает ли автор приведенное выше положение от своего имени или только перелагает чужую точ­ку зрения, сама постановка вопроса в такой форме весьма уязвима. Во-первых, язык может принадлежать только к какой-либо языковой общности, а уж никак не к культурной («ближневосточная цивилизация»). Дело в том, что на заре человеческой истории, в ран­ний период существования Ноmо sарiens, три фундаментальных компонента этноса — язык, культура и антропологический тип — тео­ретически могли совпадать. Стоим ли мы на позиции антропологиче­ского и лингвистического моногенеза (как автор этих строк, не могу себе представить, что такое уникальнейшее событие, как возникно­вение человека — принципиально такого же, как современный чело­век, и возникновение языка — принципиально такого же, как любой современный язык, могло тиражироваться, повторяться в разных ме­стах и в разное время) или полигенеза[61], допустимо предположить, что 15—20 тысяч лет назад существовало несколько человеческих общностей, из которых сформировались впоследствии основные расы; каждая из них говорила на своем языке (праязыке будущих крупных макросемей) и обладала особой, присущей только ей совокупностью культурных признаков. Эти общности были прямыми биологическими потомками более древней единой человеческой популяции, их языки восходили к единому языку-предку, а в основании их культур лежа­ла единая некогда культурная традиция; согласно альтернативной гипотезе, они возникли независимо друг от друга в разных районах .земного шара.

Как бы то ни было, в ходе истории происходили миграции и смешения исходных популяций, что доказывается несовпадением гра­ниц языковых семей с твердо установленным родством с границами существующих человеческих рас и культурных ареалов. Так, на язы­ках афразийской, или семито-хамитской, макросемьи говорят евро­пеоиды (арабы; небольшие арамеоязычные группы в Сирии, Ираке, СССР и ряде других стран, не совсем точно называющие себя «ас­сирийцами»; евреи в Израиле; берберы Северной Африки и др.), не­гроиды (чадцы в Центральной Африке), эфиопоиды (основное семи­тоязычное население Эфиопии, кушитские народности). На тюркских языках — монголоиды и европеоиды (азербайджанцы и турки, напри­мер). Подобные примеры можно легко умножить. И хотя Анри Лот не дает никаких временных ориентиров для того периода, к которому он относит ближневосточные корни туарегов, само упоминание ближ­невосточных цивилизаций ставит, по-видимому, временные рамки — не раньше рубежа IV—III тысячелетий до н. э., а для столь поздней эпохи в истории рода человеческого уже ни о какой изначальной «привязке» языка к определенному типу или кругу культур не мо­жет быть и речи[62].

Во-вторых, что такое «ближневосточная цивилизация»? Что вкла­дывает Анри Лот — историк, этнограф, «культурный антрополог» — в термин «цивилизация»? Не мог же он, право, пройти мимо напря­женной многолетней полемики вокруг содержания понятий «культура» и «цивилизация», их археологического, конкретно-исторического, со­циологического, культурологического, философского наполнения Г И даже если предположить, что Лот употребляет этот термин в са­мом «обычном» смысле развитой предгосударственной или государ-ственной письменной культуры, то какие цивилизации включает он в «ближневосточную»? Шумерскую и наследующую ей шумеро-аккадскую? Хеттскую? А как же египетская, по многим признакам объединяемая с названными выше, но существовавшая все-таки на, африканской почве? Если и ее, то вроде бы нет необходимости по­мещать отдаленных лингвистических предков туарегов, а значит, и берберов в целом к востоку от Египта — на Ближний Восток, когда их непосредственные предки — ливийцы — исторически засвидетель­ствованы к западу от Египта, в Ливийской пустыне. Кроме всего про­чего культурные общности, которые можно с достаточной мерой ус­ловности объединить под названием «ближневосточные цивилизации» (все-таки во множественном, вряд ли в единственном числе), просу­ществовали без малого три тысячелетия. К какому времени следует отнести гипотетический уход праберберов из зоны этих ближневосточ­ных цивилизаций и их появление в Ливийской пустыне? Ни на один из этих вопросов автор даже не пытается ответить...

Зато по мере дальнейшего изложения недоумение читателя, даже элементарно лингвистически грамотного, возрастает. «А. Бассе... сом­невается в наличии родства (берберских языков.— А. М.) с семито-хамитской языковой семьей, поскольку заимствования (1ез етргип1з) оттуда крайне незначительны»,— пишет А. Лот. Возможно, здесь терминологическая небрежность, и имеются в виду элементы, общие с семито-хамитскими языками, которые можно посчитать заимство­ванными из последних в берберские языки, если отрицать их родст­во между собой. Но ведь именно черты, унаследованные от общего предка, и являются критерием родства. Вряд ли правомерно назы­вать заимствованными сходные черты (в лингвистике они называются изоглоссами) в языках, традиционно рассматриваемых как родствен­ные, не приведя никаких доводов в подтверждение противоположной точки зрения.

И наконец, еще одна цитата. «Морфология имени в берберском,— утверждает А. Бассе,— настолько чужда семито-хамитской, что, даже если бы его родство с этой языковой группой было доказано (далее А. Лот цитирует А. Бассе.— А. М.), осталась бы значительная масса слов... неизвестного происхождения». Здесь приведены два совер­шенно разнородных аргумента. Родство обычно не устанавливается без сопоставления морфологической структуры, в том числе именной, и, если бы родство берберских языков с семито-хамитскими было доказано, это означало бы, что морфология имени в берберском от­нюдь не чужда семито-хамитской. Вместе с тем наличие большого пласта лексики «неизвестного происхождения», т. е. слов, не имею­щих закономерных параллелей в родственных языковых группах и тем самым необъяснимых из общего праязыка, еще ничего не до­казывает. Все дело в том, какие это слова. Если они относятся к так называемым «культурным терминам», т. е. названиям растений, животных, орудий труда, предметов одежды, утвари, культовых пред­метов и т. д., иначе говоря, к лексике, легко заимствуемой, обычно вместе с обозначаемым предметом или понятием, то, установив язык, из которого происходят подобные слова, примерное время и пути заимствования, мы можем реконструировать целые фрагменты исто­рии заимствующего языка и говорившего на нем народа. К родству же языков все это не имеет отношения.

Одним из главных критериев родства наряду со сходством грам­матических структур (причем обязательно родственных материально, фонетически, т.е. этимологически тождественных, иначе мы примем за родство чисто типологическое сходство) является тождество еди­ниц так называемой базисной лексики, установленное на основании регулярных звуковых соответствий между словами сопоставляемых языков. При этом наличие таких регулярных звуковых соответствий само по себе еще не доказывает родства: звуки в словах, заимст­вованных из языка А в язык Б в один и тот же период, могут под­вергаться в дальнейшем тем же изменениям, что и звуки в исконных словах языка Б, вместе с тем постепенно изменяется и фонетика языка А, а значит, исходные формы заимствованных некогда слов станут со временем звучать по-разному в этих двух языках, но их звуки будут вполне регулярно соответствовать друг другу. Слова же базисной лексики заимствуются из языка в язык лишь в исклю­чительных случаях, и этимологическое тождество основной массы та­ких слов в разных языках — гарантия родства этих языков; более того, чем выше процент совпадений в базисной лексике, тем теснее родство языков (на этом принципе построена глоттохронологическая, или лексико-статистическая, методика установления языкового род­ства). К словам базисной лексики относятся названия частей тела; термины родства, кроме нескольких основных типа «папа», «мама», «дядя», «баба», совпадающих по звучанию (но не всегда по значе­нию: во многих афразийских языках, например, ЬаЬа значит «отец») в огромном числе языков мира и объясняющихся из «лепетного» детского языка; названия основных явлений и объектов окружающейприроды (таких, как «вода», «камень», «солнце» и т. п.); наиболее рас­пространенные прилагательные («большой», «длинный», «хороший», «белый», «черный» и т. п.); глаголы («есть», «пить», «умирать», «стоять» и т. п.) и другие группы слов.

Вернемся теперь к мнению А. Бассе, крупнейшего французского берберолога середины нашего столетия, о том, что в берберских языках слишком мало общих слов с семито-хамитскими языками (мы отвлекаемся сейчас от неудачных формулировок в изложении этого тезиса Анри Лотом, да и самим Андре Бассе). Имея эмпирически установленную зависимость между процентом совпадений в базисной лексике и степенью родства языков, мы можем отказаться от при­близительных количественных оценок типа «мало» — «много», «значи­тельное количество» — «незначительное количество» и т. п. Сначала о составе семито-хамитской семьи языков и ее названии. По совре­менным представлениям, в нее входят семитские (мертвые — аккад­ский, или ассиро-вавилонский, угаритский, сабейский, геэз, или древ-неэфиопский; еврейский, или иврит, вымерший к рубежу нашей эры, но восстановленный в качестве живого языка; арамейские диалекты, в том числе мертвый сирийский и живые «новоассирийские»; класси­ческий арабский и современные арабские диалекты; амхарский и дру­гие живые семитские языки Эфиопии; бесписьменные живые языки Южной Аравии и острова Сокотра), кушитские (сомали, оромо, бе-дауйе и другие в Эфиопии и сопредельных странах), чадские (хауса и другие многочисленные языки Нигерии, Чада и сопредельных стран), древнеегипетский язык и, наконец, берберские языки.

Так как исследования последних десятилетий показали, что вся эта большая семья языков генетически не делится на две ветви — семитскую и «хамитскую» (т. е. африканскую), старое традиционное название стало во многих работах заменяться на другое: афро-азиат­ская (имея в виду, что это единственная семья, языки которой рас­пространены и в Азии и в Африке), или — в намеренно более услов­ной форме — афразийская, семья языков. По последним глоттохро-нологическим подсчетам, глубина древности этой семьи, вернее, мак­росемьи очень велика; праафразийский язык распался на диалекты, ставшие, в свою очередь, праязыками каждой из перечисленных вы­ше ветвей (семитской, берберской, египетской и др.), приблизитель­но в X—XI тысячелетиях до н. э. Именно этой глубиной, т. е. более отдаленной степенью родства, чем та, что существует между языками таких семей, как индоевропейская, семитская, уральская (разделение праязыков в IV—V тысячелетиях до н. э.), и объясняется меньшее сходство в грамматической системе и более низкий процент совпа­дений в базисной лексике между, скажем, хауса и сомали или амхар-ским и ахаггаром, чем между амхарским и сокотрийским или рус­ским и хинди. Вместе с тем процент этих совпадений между совре­менными афразийскими языками, принадлежащими к разным ветвям, принципиально выше процента совпадений между еще более отдаленно родственными языками (например, русским и ахаггарским) и тем лее между языками, считающимися неродственными на теперешнем |уровне изученности языков мира (например, русским и вьетнамским), причем речь здесь идет не только о сравнении слов стословного, или свадешевского, списка, а о сравнении и массивов основной лексики (методом «корневой» глоттохронологии, тоже разработанным С. А. Старостиным).

А. Бассе, а вслед за ним и А. Лот не могли учесть также и то обстоятельство, что последовательная реконструкция основной лексики и грамматических структур на уровне подгрупп, групп и семей (ветвей), составляющих афразийскую макросемью, реконструкция, работа над которой началась 10—15 лет назад, гораздо надежнее обоснует родство берберских и других афразийских языков, чем простое сопоставление «на глазок» нескольких берберских и какого-ни­будь семитского (как правило, арабского) языка. Это и естествен­но: чем более древние состояния родственных языков мы восстанав­ливаем, тем ближе они к общему праязыку и тем отчетливее выяв­ляется сходство между ними.

Очень сложен вопрос о том, являются ли берберы автохтонами, т. е. исконными жителями, Северной Африки и Сахары.

Разберемся сначала, что означал бы утвердительный ответ на этот вопрос. Если речь идет о берберах, или, что то же самое, берберо-ливийцах, по языку, то одно из двух: либо берберы — не афразийцы, т. е. берберские языки не входят в число афразий­ских, либо первичный центр распространения афразийских языков — их прародина — находился в Северной Африке или Сахаре и носи­тели праберберского языка, выделившись из общеафразийского един­ства, остались в пределах того же ареала. Как явствует из изложен­ного выше, афразийское происхождение берберских языков можно считать практически доказанным. Что же касается африканской пра­родины афразийцев, то в ее пользу, казалось бы, говорит тот факт, что все афразийские языки, кроме семитских, распространены имен­но в Африке (сравнительно позднее проникновение туда эфиосемитских языков и арабских диалектов не в счет). Такое объяснение со­ответствует так называемому принципу минимальных перемещений, сформулированному в 1956 г. известным американским компарати­вистом И. Дайеном, по которому место разделения языка-предка сле­дует искать там, где исторически засвидетельствовано больше всего языков-потомков. Из этого принципа исходят авторы целого ряда зарубежных работ последних лет, локализующие праафразийцев в Африке.

На наш взгляд, вполне разумный аргумент Дайена по своей значимости для решения проблемы уступает трем другим, более конкретным принципам поиска прародины, которые мы формулируем следующим образом. Первый принцип: материальная и духовная культура, социальная организация и среда обитания некоего челове­ческого сообщества, восстанавливаемые по реконструированной лек­сике праязыка, должны в общих чертах и конкретных деталях сов­падать с археологической и палеогеографической картиной, восстанав­ливаемой для того периода и того региона, в которые помещается предполагаемая прародина. Второй принцип: в праязыке и его ранних диалектах-потомках должны быть выявлены следы контактов с дру­гими языками, предположительно распространенными тогда же в ареале искомой прародины. Третий принцип: пути миграции диалек­тов разделившегося праязыка с прародины в более поздние места обитания (реконструируемые и исторически засвидетельствованные) должны соответствовать путям распространения этнокультурных комплексов (или их характерных признаков) и их создателей, уста­навливаемых по археологическим, антропологическим и прочим данным.

Применение трех перечисленных принципов к афразийскому ма­териалу довольно явственно «работает» на гипотезу о переднеазиатской прародине афразийцев, выдвинутую совместно историком В. А. Шнирельманом и автором этих строк[63]. Во-первых, праафразий-ская культурная лексика указывает на период перехода от охотничье-собирательского (присваивающего, как его теперь называют ис­торики первобытности) типа хозяйства к хозяйству производящему, основанному в первую очередь на земледелии и скотоводстве. Зачат­ки культивации растений и — несколько позже — одомашнивания жи­вотных приходятся, по имеющимся сегодня надежным археологиче­ским данным, на IX—VIII (возможно, захватывая и X) тысячеле­тия до н. э., причем только в одном регионе земного шара — в Пе­редней Азии; в Африке эти культурные новшества фиксируются не ранее VII тысячелетия до н. э. Вспомним в этой связи, что афразий­ский праязык распался, по лингвистическим данным, полученным со­вершенно независимо от археологических, в XI—X тысячелетиях до н. э. Более детальное сопоставление культурной и экологической лексики с археологическими материалами дает основание искать пра­родину афразийцев в сравнительно узком ареале — Сирии и Пале­стине, где в XI—X тысячелетиях до н. э. была распространена так называемая натуфийская культура, создателей которой мы и склонны отождествлять с праафразийцами и их ранними потомками.

Во-вторых, достаточно надежно устанавливаются следы пря­мых — без посредничества семитских языков! — контактов между отдельными ветвями афразийских языков и неафразийскими языками Передней Азии (севернокавказскими, шумерским и др.). И наоборот, пока не обнаружено свидетельств подобных лексических контактов между неафразийскими языками Африки и семитскими языками Пе­редней Азии, для которых была бы исключена посредническая роль отдельных семитских языков, оказавшихся поздними пришельцами на африканской земле. А также контакты должны были иметь место, если бы прасемиты выделились из общеафразийского единства в Африке.

Наконец, в-третьих, указанный центр иррадиации ранних афра­зийских диалектов с археологической точки зрения — единственное место, откуда в период раннего неолита началось широкое расселение его обитателей, охватившее не только значительные территории Передней Азии, но и примыкающие районы Средиземноморья и Африки.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: