ПОВЕСТЬ И ВЗЫСКАНИЕ О ГРАДЕ СОКРОВЕННОМ КИТЕЖЕ

Если какой человек обещается истинно идти в него, а не ложно, и от усердия своего поститься начнет, и многие слезы прольет, и пойдет в него, и обещается лучше голодной смертью умереть, а его не покинуть, и иные многие скорби претерпеть и даже смертию умереть, знай, что спасет бог такового, что каждый шаг его будет известен и записан будет ангелом. Ибо на путь спасения пошел, как свидетельствуют о том книги, такие, как патерик Скитский. Был некто отец, и обратил он одну блудницу от блуда. Блудница же пошла с ним в монастырь. И пришла ко вратам монастыря того, и умерла. И была спасена. И другая также отошла в пустыню с отцом, и умерла. И приняли ангелы душу ее, и возвели по лестнице на небо.

Также и с тем человеком. Если случится и умереть ему, — по божественному Писанию рассудится. Ибо бегущий тот духовно подобен спасающемуся от блудницы вавилонской, темной и полной скверны мира сего, о чем святой Иоанн Богослов написал в «Откровении», книге своей. О последнем времени говорит он как о жене, сидящей на звере семиглавом, нагой и бесстыдной. В руках же своих она держит чашу, полную всякой скверны и смрада исполненную, и подает ее в мире живущим и любящим это, — в первую очередь патриархам, царям, и князьям, и воеводам, и всяким властителям богатым, и всем людям в мире сем суетном, любящим сладость его.

Тому же, кто хочет и желает спастись, подобает бежать мира и сладости его. Как сказал тот же Иоанн, провидя духом святым: «Жена побежит в пустыню, и змей будет гнаться по следу ее, тот, что совращает с правого пути хотящего жить смиренно и духовно». И тот проклятый змей учит широким и пространным путем ходить, стезею злобы, и сбивает с правого пути, и совращает, и велит жить растленной жизнью, и устрашает по правому пути ходящих.

Но того, кто хочет, и ищет, и желает спасения, того человека наиболее вразумляет благодать божия, и помогает ему, и учит, и ведет его на совершенное духовное смиренное житие. Ибо никто никогда и нигде не оставлен был господом. Когда бы ни призвал, услышан был им. И когда ни попросит, не будет ли прият им? И чего не взыщет, не обрящет ли у него? Ибо всех приемлет господь, к нему приходящих, с радостью и всех призывает. Ведь обычно даже силы на небесах не видят лицо божие. А когда грешник на земле покается, тогда ясно зрят лицо Христово силы все небесные, и открывается слава божества его, и видят лицо его. Ибо единой ради души грешной кающейся радость бывает на небесах всем силам небесным и всем святым его. А силы — это ангелы и архангелы, херувимы и серафимы, начала, и власти, и господствия. А святые — это вот кто: пророки, и апостолы, и святители, и преподобные, и праведники, мученики, и мученицы, и другие святые. Ради единого грешника покаяния бывает радость всем силам небесным и всем святым его.

А не хотящего, не тщащегося, не желающего получить спасение себе не понуждает господь нуждою и неволею. Но по усердию и по произволению сердца все творит господь человеку. Когда кто нелицемерным умом и верою непоколебимою даст обет и не будет помышлять ни о чем суетном в себе, тогда, если даже и возвратится вспять, не поведав ни отцу, ни матери, ни сестрам, ни братиям, то и такому открывает господь путь и направляет его в таковое благое и тихое пристанище молитвами преподобных отцов наших, что трудятся день и ночь непрестанно. Молитва их уст, как кадило благоуханное. Молятся они и о хотящих спастись искренним сердцем, а не ложным обетом. И если кто хочет спастись и молится, кто обратится к ним, такового приемлют с радостию как наставляемого богом.

И хотящему идти в таковое место святое никакого помысла не иметь лукавого и развращенного, смущающего ум и уводящего на сторону мысли того человека, хотящего идти. Крепко блюдись мыслей злых, стремящихся отлучить от места того. И не помышляй о том да о сем. Такого человека направит господь на путь спасения. Или извещение придет ему из града того или из монастыря того, что сокрыты оба, град и монастырь. Есть ведь и летописец-книга о монастыре том. К первому слову возвращусь.

Если же пойдет, и сомневаться начнет, и славить везде, то таковому закроет господь град. И покажется он ему лесом или пустым местом. И ничего таковой не получит, но только труд его всуе будет. И соблазн, и укор, и поношение ему будет за это от бога. Казнь приимет здесь и в будущем веке, осуждение и тьму кромешную за то, что над таковым святым местом надругался, над чудом, явившимся под конец века нашего: стал невидим град подобно тому, как и в прежние времена было много монастырей, сделавшихся невидимыми, об этом было писано в житиях святых отцов, там подробнее прочтешь.

И сей град Большой Китеж невидим стал и оберегаем рукою божиею,— так под конец века нашего многомятежного и слез достойного покрыл господь тот град дланию своею. И стал он невидим по молению и прошению тех, кто достойно и праведно к нему припадает, кто не узрит скорби и печали от зверя-антихриста. Только о нас печалуют день и ночь, об отступлении нашем, всего нашего государства московского, ведь антихрист царствует в нем и все его заповеди скверные и нечистые.

О запустении града того рассказывают отцы, а они слышали от прежних отцов, живших после разорения града и сто лет спустя после нечестивого и безбожного царя Батыя. Ибо тот разорил всю ту землю заузольскую и села и деревни огнем пожег. И лесом поросла вся та страна заузольская. И с того времени невидим стал град тот и монастырь.

Сию книгу-летописец мы написали в год 6759 (1251), и утвердили собором, и предали святой божией церкви на укрепление всем православным христианам, хотящим прочитать или послушать, а не похулить сего божественного писания. Если же какой человек надругается или насмеется над сим, нами утвержденным, писанием, да знает таковой, что он не нас похулил, но бога и пречистую его матерь, владычицу нашу богородицу и приснодеву Марию. В ком же славится, и величается, и поминается великое имя ее, матери божией, тех и она соблюдает, и хранит, и покрывает дланию своею, молитву за них сыну своему принося: «Не оставь в презрении моего, о сын любезный, прошения. Ты, кто кровью своею омыл весь мир, помилуй и сих и сохрани и соблюди призывающих имя мое с верою несомненною и чистым сердцем». И потому господь покрыл их своею рукою, о чем мы и написали, и утвердили, и известили.

ВЯТИЧИ

Вя́тичи на территории современных Московской, Калужской, Орловской, Рязанской, Смоленской, Тульской, Воронежской иЛипецкой областей

название ВЯТИЧей (*vętitji) сопоставимо с венеды (венеты), имели значение «большой народ».

Территория, населенная ВЯТИЧами, в арабских источниках называлась страной Вантит. ВЯТИЧи упоминаются (как В-н-н-тит) и в письме хазарского кагана Иосифа сановнику Кордовского халифа Хасдаю ибн Шапруту ( В одном из арабских источников древний автор Гардизи писал о тех местах: «И на крайних пределах славянских есть мадина, называемая Вантит (Ваит, Вабнит)». В древнем источнике «Худуд аль-Алам» говорится, что некоторые из жителей первого города на востоке (страны славян) похожи на русов. Повествование идет о тех временах, когда здесь еще не было русов, и земля эта управлялась своими князьями, которые именовали себя «свиет-малик Тема Вантит нашла место и в текстах скандинавского летописца и собирателя саг Снорри Стурлусона.

Предшественниками славянского населения Такие особенности культуры, как домостроительство, обрядность, керамический материал и украшения, в частности вещи, инкрустированные цветными эмалями, позволяют отнести её носителей кбалтоязычному населению.

ВЯТИЧи выплачивали дань Хазарии по шелягу (предположительно, серебряной монете) с сохи. управление осуществлялось вечем и князьями. Находки многочисленных монетных кладов .

в IX веке ВЯТИЧи не входили в состав Древнерусского государства.

После походов князя Святослава ВЯТИЧи были временно подчинены Руси. Сын Святослава — Владимир —наложил на них дань в 981 году. Они восстали, и в 982 году их пришлось завоёвывать снова. До конца XI века они сохраняли определённую политическую независимость; упоминаются походы против ВЯТИЧей князей этого времени. В «Поучении Владимира Мономаха» упомянуты предводители ВЯТИЧей — Ходота с сыном: «А въ ВЯТИЧи ходихом по две зиме на Ходоту и на сына его, и ко Корьдну, ходихъ 1-ю зиму». Во время усобиц XII века упоминаются города ВЯТИЧей, возникшие в более ранние эпохи. По мнению Б. А. Рыбакова, главным городом ВЯТИЧей был Корьдно (Кордно)^[18] (отождествляется с селением Корно Мосальского уезда, ныне — село Корное Мосальского района Калужской области)^[19].

Но всё же в некоторых местах принятие христианской веры ВЯТИЧами произошло в более позднее время. "В самом центре земли ВЯТИЧей -Мценск (Орловской губернии) язычество находилось в упорной борьбе с христианством, принятие христианской религии жителями этого города только к началу XV столетия: в 1415 году, в княжение великого князя Василия Дмитриевича, мценяне не признавали ещё истинного Бога, почему и посланы были в том году, от него и митрополита Фотия, священники, со множеством войск, для приведения жителей в истинную веру. Мценяне ужаснулись, стали воевать, но вскоре поражены были слепотой. Посланные начали склонять их к принятию крещения; убеждённые тем некоторые из мценян: Ходан, Юшинка и Закей крестились и, прозрев, обрели Крест Господень, иссечённый из камня, и резной образ Николая чудотворца, в виде воина, державшего в руке ковчег; тогда, поражённые чудом, все жители города спешили принять святое крещение"

балты не покинули прежних мест расселения, а переняли некоторые обычаи у пришедших славян. у славян появляется традиция хоронить умерших в курганах, ранее для них не характерная, как и обычай сооружения кольцевых оград керамика, , и лепная посуда, большая часть которой не имеет орнаментов, меньшая имеет орнаментацию, аналогичную роменской^[7].

Жилища ВЯТИЧей представляли собой полуземлянки (4 метра на 4 метра^[20]), обложенные изнутри деревом; над землёй возвышались бревенчатые стены с двускатной крышей. Поселения располагались на больших расстояниях друг от друга и, как правило, по берегам рек. Многие деревни были окружены глубокими рвами. Землю, выкопанную изо рва, ВЯТИЧи сваливали в вал, укрепляя его досками и сваями, а затем утрамбовывали, пока стена не доходила до желаемой высоты. В стене делали вход с прочными воротами. Перед входом через ров перекидывали деревянный мост. Остатки укреплённых поселений археологи называют городищами, а неукрепленных — селищами.

Позднее ВЯТИЧи строят двухэтажные срубные дома, которые для них одновременно были и жильём, и частью Крепостной стены. Срубной дом был выше полуземлянки, часто строился в два этажа. Его стены и окна украшались резьбой, что производило сильное впечатление

ВЯТИЧи занимались охотой (пушниной они платили дань хазарам), сбором мёда, грибов и диких ягод. Они также занимались подсечным земледелием, позднее — пашенным (просо, ячмень, пшеница, рожь), скотоводством (свиньи, коровы, козы, овцы). Во все времена ВЯТИЧи были отличными землепашцами и умелыми воинами. В хозяйстве ВЯТИЧи использовали железные топоры, сохи, серпы, что указывает на развитое кузнечное дело.

ВЯТИЧи долгое время оставались язычниками. В XII веке ими был убит христианский миссионер Кукша Печерский (предположительно 27 августа 1115 года).

Над мертвыми ВЯТИЧи совершали тризну, а затем сжигали, возводя над местом погребения небольшие курганы. Это подтверждается археологическими раскопками в бассейне Москвы. Отличительной чертой женских захоронений ВЯТИЧей считаются семилопастные височные кольца^[6]. Обалтском влиянии на ВЯТИЧей говорят шейные гривны, не распространённые украшения у восточноых славян в X—XII вв. Только у радимичей и ВЯТИЧей — они широко распространы

Среди ВЯТИЧских украшений есть шейные гривны, неизвестные в других древнерусских землях, но имеющие полные аналогии в летто-литовских материалах. В XI—XII столетиях курганы этого региона имеют уже характерный ВЯТИЧский облик, погребения ориентированы головой к западу, в отличие от балтских, для которых типична ориентировка на восток. Также славянские погребения отличаются от балтских групповым расположением курганов (до нескольких десятков).

«Повесть временных лет» так описывает погребальный обряд ВЯТИЧей:

ТУЛА

Баш и Башиха — т.н . «священные камни», ранее находившиеся рядом с селом Башево Одоевского района Тульской области.

Камни лежали на берегу небольшой реки Башевка, близ дороги, среди поля, на расстоянии примерно одного метра один от другого. Крестьяне не запахивают место кругом камней, опасаясь бед.

Фигуры камней были почти почти квадратные, небольшого размера.

Предание о камнях Баш и Башиха состоит в следующем:

«Баш был татарин, а Башиха жена его. Другие же говорят, что они были кум и кума. Баши переселились на Русь, жили и померли, а добрые люди схоронили их на этом месте. Вскоре после того приплыли два камня из Оки в Упу, а из Упы пришли прямо на их могилы и остановились тут. То были тени Башей, не желавшие расстаться с ними и по смерти. Когда-то рассердился Баш на Башиху и ударил ее сапогом. На камне Башихи осталась ступня. Было время, когда любопытные хотели вырыть камни и посмотреть на них со всех сторон. Баши не желали этого; а когда начали обрывать их, они уходили в землю. Православные сколько ни трудились, бросили с досады. Один из них, с горя, начал рубить камни топором, и вскоре показались пятна красные. За такую дерзость Баши начали мстить: поля не плодородили, животные умирали, люди бедняли. С тех пор Баши начали людям являться во сне и помогать им уже добром, если думали об них хорошее.»

Чествовали камни 14 июля. Местные крестьяне приходили брать из- под Баша или Башихи горсть земли, которой присваивали целебные свойства, а сами приносили этим камням в дар холст, тряпки, даже кольца и серьги.

В настоящее время этих камней не существует — они были погребены под слоем грунта при обрушени подмытого водой речного берега.

в г. Богородицке Тульской области, в городском парке находится «странной формы камень с просверленными в нем 270 небольшими отверстиями. Отверстия, расположенные по спирали, складываются в змею»^{70}.

Там же, в Тульской области, ряд чашечных камней был обнаружен и нами в ходе Донской экспедиции 2000 года: в районах населенных пунктов Красный Холм (верховья р. Непрядвы), Белоозеро (Кимовский р-н), Сабурово (Куликово Поле). Во всех трех случаях встреченные нами камни-чашечники не являются самостоятельными, но принадлежат мегалитическим культовым комплексам, контролируемым другими, более «важными», камнями. Так, на Белозерском святилище чашечный камень сопровождает менгир, образующий сакральный центр комплекса; на Краснохолмском святилище, о котором речь пойдет несколько ниже, многочисленные «чашки» находятся на одном из фасов главного культового камня, и т. д.

Первое из названных святилищ расположено близ с. Козье, находящегося на р. Красивая Меча, у дороги на д. Солдатское. Святилище менее чем на 1 км удалено от берега реки и знаменитого Конь-Камня, описанного еще А. Н. Афанасьевым, Н. И. Троицким и другими авторами, что позволяет предполагать существование в прошлом некоторой связи между этими комплексами.

Святилище представляет собой россыпь достаточно больших необработанных камней из местного розовато-серого плотного кварцевого песчаника, находящуюся на заросшей травой незначительной (менее 1 м) возвышенности. Возвышенность имеет естественно-геологическое происхождение и образована, вероятно, коренным выходом того же песчаника.

Два камня, образующие сакральный центр святилища, находятся в восточной части каменной россыпи и окружены прочими камнями с севера, запада и юга. Камни составлены впритык один к другому по линии запад-восток; размеры меньшего, западного, камня составляют 1,1×0,9 м, размеры большего, восточного — 1,60×1,1 м.

Видимая часть западного камня представляет собой плоскую плиту, выступающую над поверхностью земли в среднем на 20 см. В центре плиты находится искусственное округлое чашеобразное углубление размерами 36×46 см. Вероятно, данная каменная плита представляет собой своего рода алтарь или жертвенник, в «чашу» которого возливалась или возлагалась жертва (мед, пиво, кровь; мясо, сельскохозяйственные продукты и т. п.). Возможно, впрочем, что «чаша» использовалась как ритуальный очаг, — обряды, связанные с возжиганием огня на культовых камнях, сохранились в ряде районов Северо-Запада России до наших дней^{73}.

Второй, восточный камень, имеет максимальную высоту 70 см. Верхняя его грань имеет весьма значительный наклон к востоку, так что к алтарной плите камень примыкает самой высокой своей частью. На верхней грани камня находятся — одна над другой — две округлые «чаши» диаметром 20–25 см. Из верхней, более четко выработанной и более глубокой «чаши» в нижнюю, почти плоскую, ведет врезанный в камень слив. Похожий же слив ведет из нижней «чаши» к грунту.

Без проведения специального исследования невозможно однозначно утверждать, что система «чаш» и сливов восточного камня святилища рукотворна. Однако и предполагать полностью естественное происхождение этой сложной системы также вряд ли допустимо. Наиболее вероятным представляется «промежуточный» вариант — искусственная доработка естественных выбоин и иных неровностей камня. В конечном итоге, вопрос о рукотворности чаш и сливов не так уж важен, — на примере «чашечников» и «следовиков» нам известно, что в древности в качестве культовых объектов использовались как камни с естественными углублениями, так и камни с углублениями, выбитыми искусственно.

В целом Козьинское святилище производит впечатление тщательно продуманного культового комплекса, в котором нет случайных элементов. Ориентация сдвинутых впритык камней по оси запад-восток наводит на мысль о традиционной фундаментальной диаде Смерть-Жизнь, каждый из компонент которой ассоциируется в сакральной Традиции с определенной стороной света (Смерть — запад, Жизнь — восток). Если это такое сопоставление верно, то на жертвеннике западного камня, за которым в моменты Равноденствий заходило («умирало») солнце, в древности совершались жертвоприношения хтоническим богам, богам Смерти, Иного Мира, магии. Напротив, чаши и сливы восточного камня, за которым солнце восходило («рождалось»), могли служить для сбора дождевой и росной воды. На этнографическом материале всей Европы реконструируется почтительное отношение к воде, скапливающейся в углублениях священных камней, — повсюду такая вода считается целебной, святой и т. д.

В этом отношении очень интересно вспомнить чрезвычайно распространенный в славянском фольклоре и эпосе архетипический мотив Живой и Мертвой воды. Исцеляющая, волшебная вода, скапливающаяся в «чашах» восточного, «рассветного» камня в этой связи может быть ассоциирована с Живой водой, а вода, собирающаяся в жертвеннике алтаря Черных богов, — с водой Мертвой…

Не менее (а возможно, и более) загадочен и самый впечатляющий мегалит бассейна Верхнего Дона — Конь-Камень на реке Красивая Меча. Первое упоминание этого памятника относится еще к XV веку: о нем говорится в описании путешествия в Кафу русского посла А. Голохвастова в 1499 году («Клалися в судно на Мече у Каменнаго коня»). В XIX веке о Камне писали И. П. Сахаров^{140}, А. Н. Афанасьев^{141}, Н. И. Троицкий^{142}.

Раз в год совершалось обрядовое опахивание вокруг мегалита, чтобы предотвратить падёж скота. Также среди местных жителей бытует мнение, что посидев на этом камне мужчины увеличивают мужскую силу, а у женщин возрастает способность к деторождению.

Огромный камень — более 20 тонн весом — установлен на трех каменных опорах на высоком берегу Красивой Мечи близ с. Козье. У местных жителей с ним связывается немало преданий, легенд и поверий, приводимых названными выше авторами. Однако здесь Конь-Камень интересует нас в основном в своей функции астрономического «прибора».

В контексте археоастрономии о Конь-Камне первым заговорил все тот же А. А. Левин, указавший на треугольного сечения канавку, вытесанную субгоризонтально в верхней грани камня и ориентированной на точку горизонта, лежащую за Красивой Мечей, в направлении на юго-восток^{143}. Вероятно, Александр Акимович совершенно обоснованно трактует данное сооружение как визир, нацеленный на точку восхода Солнца в день зимнего солнцеворота. Об остальных камнях, окружающих Каменного Коня, Левин пишет: «Установленные на удалении от центрального камня, камни фиксировали точки восходов и заходов Солнца в определенные дни, отмечавшие сроки промысловых сезонов, созревания съедобных и лекарственных растений и т. д.»^{144}.

Здесь мы подходим к принципиально важному, можно даже сказать фундаментальному, вопросу: к вопросу о целях создания древними мегалитических обсерваторий.

Свой вывод о том, что таковые служили для сельскохозяйственных целей, сделанный еще на Красивомеченском Конь-Камне, Левин расширяет и на все остальные аналогичные мегалиты Центральной России. «Скорее всего, это точки отсчета, отметки появления дикорастущих съедобных ягод, орехов, грибов, корней, корнеклубней, птичьих яиц», — пишет он в одной из своих статей^{145}, полагая, вероятно, что до создания мегалитических обсерваторий наши предки не собирали ни грибов, ни орехов, потому что не знали, когда появляются первые и когда созревают вторые. Действительно, ведь так сложно пойти в лес и посмотреть, появились ли уже грибы, — гораздо проще покрыть Европу сетью мегалитических обсерваторий, обсерваторий, на сооружения которых уходили десятилетия и даже века. Обсерваторий, которые, по мнению Левина, были «совершенным инструментом, благодаря которому наш далекий предок получал, скажем, такую информацию: в какое время года, в какой местности можно собирать побеги папоротника и щавель…»^{146} При всем моем уважении к Александру Акимовичу, я не могу понять, для чего нужно с точностью до одного дня определять наступление моментов равноденствий и солнцеворотов, если информация эта используется только для сбора побегов папоротника, время появления которых может меняться, в зависимости от климатических флуктуаций, от середины апреля до начала мая, т. е. с разбросом в две недели? И неужели предки наши не знали, что орехи созревают, как правило, осенью, а не весной, например?

РЯЗАНЬ

ПОВЕСТЬ О РАЗОРЕНИИ РЯЗАНИ БАТЫЕМ

В год 6745 (1237). В двенадцатый год по перенесении чудотворного образа Николина из Корсуня. Пришел на Русскую землю безбожный царь Батый со множеством воинов татарских и стал на реке на Воронеже близ земли Рязанской. И прислал послов непутевых на Рязань к великому князю Юрию Ингваревичу Рязанскому, требуя у него десятой доли во всем: во князьях, во всяких людях и в остальном. И услышал великий князь Юрий Ингваревич Рязанский о нашествии безбожного царя Батыя и тотчас послал в город Владимир к благоверному великому князю Георгию Всеволодовичу Владимирскому, прося у него помощи против безбожного царя Батыя или чтобы сам на него пошел. Князь великий Георгий Всеволодович Владимирский и сам не пошел, и помощи не послал, задумав один сразиться с Батыем. И услышал великий князь Юрий Ингваревич Рязанский, чтб нет ему помощи от великого князя Георгия Всеволодовича Владимирского, и тотчас послал за братьями своими: за князем Давыдом Ингваревичем МУРОМским, и за князем Глебом Ингваревичем Коломенским, и за князем Олегом Красным, и за Всеволодом Пронским, и за другими князьями. И стали совет держать — как утолить нечестивца дарами. И послал сына своего князя Федора Юрьевича Рязанского к безбожному царю Батыю с дарами и мольбами великими, чтобы не ходил войной на Рязанскую землю. И пришел князь Федор Юрьевич на реку на Воронеж к царю Батыю, и принес ему дары, н молил царя, чтобы не воевал Рязанской земли. Безбожный же, лживый и немилосердный царь Батый дары принял и во лжи своей притворно обещал не ходить войной на Рязанскую землю, но только похвалялся и грозился повоевать всю Русскую землю. И стал у князей рязанских дочерей и сестер к себе на ложе просить. И некто из вельмож рязанских по зависти донес безбожному царю Батыю, что имеет князь Федор Юрьевич Рязанский княгиню из царского рода и что всех прекраснее она телом своим. Царь Батый лукав был и немилостив, в неверии своем распалился в похоти своей и сказал князю Федору Юрьевичу: «Дай мне, княже, изведать красоту жены твоей». Благоверный же князь Федор Юрьевич Рязанский посмеялся и ответил царю: «Не годится нам, христианам, водить к тебе, нечестивому царю, жен своих на блуд. Когда нас одолеешь, тогда и женами нашими владеть будешь». Безбожный царь Батый оскорбился и разъярился и тотчас повелел убить благоверного князя Федора Юрьевича, а тело его велел бросить на растерзание зверям и птицам, и других князей и воинов лучших поубивал.

И один из пестунов князя Федора Юрьевича, по имени Апоница, укрылся и горько плакал, смотря на славное тело честного своего господина. И увидев, что никто его не охраняет, взял возлюбленного своего государя и тайно схоронил его. И поспешил к благоверной княгине Евпраксии и рассказал ей, как нечестивый царь Батый убил благоверного князя Федора Юрьевича.

Благоверная же княгиня Евпраксия стояла в то время в превысоком тереме своем и держала любимое чадо свое — князя Ивана Федоровича, и как услышала она смертоносные слова, исполненные горести, бросилась она из превысокого терема своего с сыном своим князем Иваном прямо на землю и разбилась до смерти. И услышал великий князь Юрий Ингваревич об убиении безбожным царем возлюбленного сына своего, князя Федора, и многих князей, и лучших людей и стал плакать о них с великой княгиней и с другими княгинями и с братией своей. И плакал город весь много времени. И едва отдохнул князь от великого того плача и рыдания, стал собирать воинство свое и расставлять полки. И увидел князь великий Юрий Ингваревич братию свою, и бояр своих, и воевод, храбро и бестрепетно скачущих, воздел руки к небу и сказал со слезами: «Избавь нас, боже, от врагов наших, и от подымающихся на нас освободи нас, и сокрой нас от сборища нечестивых и от множества творящих беззаконие. Да будет путь им темен и скользок». И сказал братии своей: «О государи мои и братия! Если из рук господних благое приняли, то и злое не потерпим ли? Лучше нам смертью славу вечную добыть, нежели во власти поганых быть. Пусть я, брат ваш, раньше вас выпью чашу смертную за святые божии церкви, и за веру христианскую, и за отчину отца нашего великого князя Ингваря Святославича». И пошел в церковь Успения пресвятой владычицы богородицы, и плакал много перед образом пречистой, и молился великому чудотворцу Николе и сродникам своим Борису и Глебу. И дал последнее целование великой княгине Агриппине Ростиславовне и принял благословение от епископа и всех священнослужителей. И пошел против нечестивого царя Батыя, и встретили его около границ рязанских, и напали на него, и стали биться с ним крепко и мужественно, и была сеча зла и ужасна. Много сильных полков Батыевых пало. И увидел царь Батый, что сила рязанская бьется крепко и мужественно, и испугался. Но против гнева божия кто постоит! Батыевы же силы велики были и непреоборимы; один рязанец бился с тысячей, а два — с десятью тысячами. И увидел князь великий убиение брата своего, князя Давыда Ингваревича, и воскликнул в горести души своей: «О братия моя милая! Князь Давыд, брат наш, наперед нас чашу испил, а мы ли сей чаши не изопьем!» И пересели с коня на конь и начали биться упорно; через многие сильные полки Батыевы проезжали насквозь, храбро и мужественно биясь, так что всем полкам татарским подивиться крепости и мужеству рязанского воинства. И едва одолели их сильные полки татарские. Убит был благоверный великий князь Юрий Ингваревич, брат его князь Давыд Ингваревич МУРОМский, брат его князь Глеб Ингваревич Коломенский, брат их Всеволод Пронский и многие князья местные и воеводы крепкие и воинство: удальцы и резвецы рязанские. Все равно умерли и единую чашу смертную испили. Ни один из них не повернул назад, но все вместе полегли мертвые. Сие все навел бог грех ради наших.

А князя Олега Ингваревича захватили еле живого. Царь же, увидев многие свои полки побитыми, стал сильно скорбеть и ужасаться, видя множество убитых из своих войск татарских. И стал воевать Рязанскую землю, веля убивать, рубить и жечь без милости. И град Пронск, и град Бел, и Ижеславец разорил до основания и всех людей побил без милосердия. И текла кровь христианская, как река сильная, грех ради наших.

И увидел царь Батый Олега Ингваревича, столь красивого и храброго, изнемогающего от тяжких ран, и хотел уврачевать его от тех ран и к своей вере склонить. Но князь Олег Ингваревич укорил царя Батыя и назвал его безбожным и врагом христианства. Окаянный же Батый дохнул огнем от мерзкого сердца своего и тотчас повелел Олега ножами рассечь на части. И был он второй страстотерпец Стефан, принял венец страдания от всемилостивого бога и испил чашу смертную вместе со всею своею братьею.

И стал воевать царь Батый окаянный Рязанскую землю и пошел ко граду Рязани. И осадил град, и бились пять дней неотступно. Батыево войско переменялось, а горожане бессменно бились. И многих горожан убили, а иных ранили, а иные от великих трудов и ран изнемогли. А в шестой день спозаранку пошли поганые на город — одни с огнями, другие со стенобитными орудиями, а третьи с бесчисленными лестницами — и взяли град Рязань месяца декабря в 21 день. И пришли в церковь соборную пресвятой Богородицы, и великую княгиню Агриппину, мать великого князя, со снохами, и прочими княгинями посекли мечами, а епископа и священников огню предали — во святой церкви пожгли, а иные многие от оружия пали. И во граде многих людей, и жен, и детей мечами посекли, а других в реке потопили, а священников и иноков без остатка посекли, и весь град пожгли, и всю красоту прославленную, и богатство рязанское, и сродников рязанских князей — князей киевских и черниговских — захватили. А храмы божий разорили и во святых алтарях много крови пролили. И не осталось во граде ни одного живого: все равно умерли и единую чашу смертную испили. Не было тут ни стонущего, ни плачущего — ни отца и матери о детях, ни детей об отце и матери, ни брата о брате, ни сродников о сродниках, но все вместе лежали мертвые. И было все то за грехи наши.

И увидел безбожный царь Батый страшное пролитие крови христианской, и еще больше разъярился и ожесточился, и пошел на Суздаль и на Владимир, собираясь Русскую землю пленить, и веру христианскую искоренить, и церкви божии до основания разорить.

И некий из вельмож рязанских по имени Евпатий Коловрат был в то время в Чернигове с князем Ингварем Ингваревичем, и услышал о нашествии зловерного царя Батыя, и выступил из Чернигова с малою дружиною, и помчался быстро. И приехал в землю Рязанскую и увидел ее опустевшую, города разорены, церкви пожжены, люди убиты. И помчался во град Рязань и увидел город разорен, государей убитых и множество народа полегшего: одни убиты и посечены, другие пожжены, а иные в реке потоплены. И воскричал Евпатий в горести души своей, распаляяся в сердце своем. И собрал небольшую дружину — тысячу семьсот человек, которых бог соблюл вне города. И погнались вослед безбожного царя, и едва нагнали его в земле Суздальской, и внезапно напали на станы Батыевы. И начали сечь без милости, и смешалися все полки татарские. И стали татары точно пьяные или безумные. И бил их Евпатий так нещадно, что и мечи притуплялись, и брал он мечи татарские и сек ими. Почудилось татарам, что мертвые восстали. Евпатий же, насквозь проезжая сильные полки татарские, бил их нещадно. И ездил средь полков татарских так храбро и мужественно, что и сам царь устрашился.

И едва поймали татары из полка Евпатьева пять человек воинских, изнемогших от великих ран. И привели их к царю Батыю, а царь Батый стал их спрашивать: «Какой вы веры, и какой земли, и зачем мне много зла творите?» Они же отвечали: «Веры мы христианской, рабы великого князя Юрия Ингваревича Рязанского, а от полка мы Евпатия Коловрата. Посланы мы от князя Ингваря Ингваревича Рязанского тебя, сильного царя, почествовать, и с честью проводить, и честь тебе воздать. Да не дивись, царь, что не успеваем наливать чаш на великую силу — рать татарскую». Царь же подивился ответу их мудрому. И послал шурича своего Хостоврула на Евпатия, а с ним сильные полки татарские. Хостоврул же похвалился перед царем, обещал привести к царю Евпатия живого. И обступили Евпатия сильные полки татарские, стремясь его взять живым. И съехался Хостоврул с Евпатием. Евпатий же был исполин силою и рассек Хостоврула на-полы до седла. И стал сечь силу татарскую, и многих тут знаменитых богатырей Батыевых побил, одних пополам рассекал, а других до седла разрубал. И возбоялись татары, видя, какой Евпатий крепкий исполин. И навели на него множество орудий для метания камней, и стали бить по нему из бесчисленных камнеметов, и едва убили его. И принесли тело его к царю Батыю. Царь же Батый послал за мурзами, и князьями, и санчакбеями, — и стали все дивиться храбрости, и крепости, и мужеству воинства рязанского. И сказали царю приближенные: «Мы со многими царями, во многих землях, на многих битвах бывали, а таких удальцов и резвецов не видали, и отцы наши не рассказывали нам. Это люди крылатые, не знают они смерти и так крепко и мужественно на конях бьются — один с тысячею, а два — с десятью тысячами. Ни один из них не съедет живым с побоища». И сказал Батый, глядя на тело Евпатьево: «О Коловрат Евпатий! Хорошо ты меня попотчевал с малою своею дружиною, и многих богатырей сильной орды моей побил, и много полков разбил. Если бы такой вот служил у меня, — держал бы его у самого сердца своего». И отдал тело Евпатия оставшимся людям из его дружины, которых похватали на побоище. И велел царь Батый отпустить их и ничем не вредить им.

Князь Ингварь Ингваревич был в то время в Чернигове у брата своего князя Михаила Всеволодовича Черниговского, сохранен богом от злого того отступника и врага христианского. И пришел из Чернигова в землю Рязанскую, в свою отчину, и увидел ее пусту, и услышал, что братья его все убиты нечестивым, законопреступным царем Батыем, и пришел во град Рязань, и увидел город разорен, а мать свою, и снох своих, и сродников своих, и многое множество людей лежащих мертвыми, и церкви пожжены, и все узорочье из казны черниговской и рязанской взято. Увидел князь Ингварь Ингваревич великую последнюю погибель за грехи наши и жалостно воскричал, как труба, созывающая на рать, как орган звучащий. И от великого того кричания и вопля страшного пал на землю, как мертвый. И едва отлили его и отходили на ветру, И с трудом ожила душа его в нем.

Не нашли, что искали? Воспользуйтесь поиском по сайту: